Самая общая теория всего

Март 2024. Скру с внезапной амнезией, треснутой костью руки и уверенностью в своей роботичности быстро прижилась как своя. Она шаталась по дому, участвовала в его принудительной уборке, ела вместе со всеми за барной стойкой и вместе со всеми хихикала, когда сонный после ночи черчения Альберт пытается использовать зубную щетку в качестве вилки. Но куда больше крутилась в лаборатории. Скру с замиранием сердца наблюдала за работой механика, как он собирает с ноля, перестраивает одну машину в совершенно другую, или занимается заурядной починкой – все своими руками. Она всегда терялась в одних только обозначениях запчастей и деталей, которые проходили сквозь его руки ежеминутно, и восхищалась, как у него выходит додумываться до всего, продумывать принцип действия, собирать. Кирс поначалу вела постоянный дозор, заключавшийся в скорострельных обзорных визитах, на случай, если во время очередного она заметит у Скру запрокинутый над головой сервировочный нож, но вскоре ей поднадоело. Скру только смотрела, сидя на корточках, или сложив носик на стол, как любопытный котенок, еще подавала детали по просьбе, но редко, потому что Альберт вечно сеял длинными терминами и в момент сильной занятности бубнил. Сегодня стол Альберта тонул не только под проводами и металлической крошкой – сбор документов на личность очередного преступника отметился беспорядком бумаг. Механик их тщательно, потому медленно сортировал. Скру не вдохновляла канцелярская дребедень, поэтому она влезла на столешницу, легла прямо поверх чистовой стопки, разметав ее в беспорядок, и подперла щечку ладошкой. - Ну чего ты скучный такой, зум-зум? Пошли гулять. Альберт отнял руки от места, где вместо важного документа находился девичий бюст. Прозрачная рубашка обнажала зрелище лифа, обшитого под вязь микросхем. Механик хмыкнул. – Милое бельишко, - и тон почерствел. – Но мне правда не до тебя. Уходи, давай, ты все помяла. Скру чудом удержалась на сломанной руке в вызывающей позе и погладила механика ниже подбородка, не сводя с него глаз: - Как насчет подзарядить меня от маленького поцелуя, зум-зум? Механик сносил это непоколебимо. - Кыш. Скру знала: Альберт испытывал к ней равнодушие, граничившее с терпением, которое в свою очередь граничило с раздражением. В этом, кроме обстоятельств ее прихода сюда как наемницы, была ее вина. Она опускала саму себя в его глазах ежедневно, обхаживая его как настойчивая проститутка, и дело было даже не в методе, не во флирте как таковом, а в отпетой назойливости – она отвлекала его от работы и заставляла смотреть на себя. Скру ненавидела вмешиваться в его чудеса, но она чувствовала, что по-другому он никогда заметит в ней существенную деталь. Альберт был обязан придти к одному значимому умозаключению сам, или он покойник. Скру вывела брови в два полукруга и посерьезнела. - Я люблю тебя, зум-зум. - Кыш. Альберт не впечатлился, потому что такое признание поступало раз в два часа. Скру с нарисованной обидой выпятила губу. - У меня кончается батарея, зум-зум. Может… - Кыш. - Ладно, ты все равно скучный, зум-зум, уйду от тебя. Она поднялась и села, скинув со стола ноги, а вместе с ними сноп шурупов и загрохотавший по полу амперметр. Слезла на пол, похлопала гипс, проверяя надежность, и зашагала прочь большими кукольными шагами. Альберт терпеливо стукнул стопкой бумаг – вернее, ее уцелевшим остатком – будто Скру не существовало. В целом, Скру любила лезть на стол и заигрывать понарошку почти так же сильно, как рисоваться на публике – не будь между ними двумя этой смертоносной неразберихи, она бы таким способом по-дружески издевалась, когда Альберт начинал заниматься совсем скучной чушью. Но в идеальном представлении он должен с этим хотя бы мириться, а не бубнить иногда слишком громко, что он толерантный. После новой неудачи с самого утра Скру вышла на поиск опоры в виде дозы кофеина и ее преданного поставщика, единственного, в ком девушка тут нашла друга, слушателя и почти брата. Скру легко сошлась с Клоу, неправильно легко, халтурно легко. Он с самого начала ей доверял и обходился как с закадычной подругой, в то время как у других ушла неделя, чтобы нарушить бойцовскую стойку при разговоре. - Братишка-а, - протянула Скру, когда сунула голову в его комнату не постучавшись, - сделай мне кофе. У тебя такой вкусный кофе, зум-зум. Девушка застала Клоу натягивающим на себя джинсы. Парень свернулся крюком, стоя на одной ноге, и пытался что-то застегнуть. Партия неловких подпрыгиваний довела Скру до хихикания. - Стучаться не пробовала? – выпалил Клоу, когда вернулся в естественную для прямоходящего позу. - У людей принято стучаться. Скру привилась к раме двери, запрокинула носок кеда и склонила голову. - Я робот, зум-зум. А у тебя трусишки в сердечках. И на шее какая-то штуковина, я ее раньше не видела. Клоу оторопел, захлопал ртом и хлопнул голую шею ладонью. Обычно там был шарф или свитер с высоким воротником. - … Ты з-заметила… мою.. кхем…? – медленно проговорил он. У него забило в виске. - Да, зум-зум. Клоу метнулся к шкафу, захлопал руками по переплетению платков и нацепил первый, который удалось выхватить из спутанной скопы. - Не смей. Никому. Ничего. Рассказывать, - проговорил он, завязывая узелок на затылке. В его голосе были нотки мольбы. - Этот файл только что отправился в «Корзину», зум-зум, - Скру подмигнула. В теории, она была способна на шантаж, провокацию или гогот большой компанией над маленьким срамом, но не хотела обижать Клоу. - Точно? – он прищурился. - Точно, зум-зум. - Смотри мне, - он пригрозил пальцем при полном неумении казаться опасным. Клоу крутнулся к зеркалу и поправил прическу, измученную в бриолине, но настрой быстро истлел. – Просто, если ребята узнают… раскроется далеко не один секрет. - Расскажешь? – Скру игриво подпрыгнула. – На ушко. - Нет, уж извини, - он снова повернулся к ней. – К тому же, я спешу. Клоу подхватил пиджак с пола, неловко минул Скру в дверях и быстрым шагом направился к лаборатории. Сразу за ним из другой комнаты выбрел Сёри; попятился от Скру, как от ветки, торчащей в узкой тропе, и потопал на лестницу. Этот малыш ее всегда веселил. *** - Ладно, ты все равно скучный, зум-зум, уйду от тебя, - Фрося надула губки, встала со стола и через непозволительно долгую вечность ушла. Альберт относился к девушке неоднозначно. Она добровольно помогала и не шумела, когда он работал с большим и небезопасным, не жаловалась на температуру в лаборатории. Но прерывала его работу, если та ей была неинтересна, приводила стол в беспорядок, ложась на него, мяла собой всю документацию и при этом игриво качала ногами, еще что-то выпрашивая. В Альберте копился осадок раздражения с одной стороны, и с другой, несмотря на все ее хорошие стороны, все было только хуже. В любой момент она его освежует. Альберт позаботился о варианте с убийством, начав с отсутствия в окружении Фроси ножей и закончив связью шокера в бабочке и ее гипса – как только Альберт получит резонное на то основание, ее рука зашипит как шкварка на сковородке. Альберт вытерпел, пока Фрося выйдет из лаборатории. С хлопком двери он открыл ноутбук и совершил звонок через видеосвязь. Завозились гудки. Механик хлопал ладонями по столешнице, торопя интернет, механизмы компьютера, абонента и вообще весь окружающий мир. Экран показал старого друга, прогоняющего жестами Мати (она наверняка подсказала, как брать трубку), чтобы та не портила вид. Бенедикт откинулся в кожаном кресле, обхватив его ручки. - Что, на коленях приполз ко мне, Цвайнштайн? Альберту было не до смеха над вечно смешным. - БЕНЯ, ПОМОГИ. У МЕНЯ В ДОМЕ УБИЙЦА И ОНА ХОТЕЛА УБИТЬ МЕНЯ, А ПОТОМ ОНТИ, НО ПОЧЕМУ-ТО УПАЛА В ОБМОРОК И ПРОСНУЛАСЬ С АМНЕЗИЕЙ. ОНА ГОВОРИТ, ЧТО ОНА РОБОТ И ТЕПЕРЬ ОНА ВРОДЕ С НАМИ, И ОНА ЗАВЛЕКАЕТ МЕНЯ ПОСТОЯННО СВОИМ ЛИФЧИКОМ МОЕГО ЛЮБИМОГО ЦВЕТА, И Я НЕ ЗНАЮ ЧТО ДЕЛАТЬ, БЕНЯ, ПОМОГИ. Бенедикт поднялся и скрестил пальцы замком. - Цвайнштайн. - ЧТО?! - Дыши. Альберт сделал глубокий вдох и быстро выдохнул. Попустило. - С самого начала, - попросил Бенедикт, абсолютно спокойно. Вечно недовольные глаза даже не щурились. - Я шел по улице,… - начал Альберт. - Ты придурок. - Да, я знаю, я думал, бабочка работает и охота на меня поутихла… опять думал, - поправился он. - Ты придурок, что дальше? - У меня украли бриллиант почти сразу, потом какая-то девочка побежала за этим вором и бриллиант вернула, а вора задержали, она сломала руку и попала в больницу, но там оказалось, что ее личности нет ни в какой базе,… Альберт продолжал, говоря с перебоями, пока не выложил все, уместив все сведения в бесконечно длинное предложение. В конце он вздохнул и уставился на Бенедикта как на врача. Врач вынес диагноз: - Ты придурок. Альберт немного порадовался. Он выговорился, хоть и сухарю, и четко понимал, что собеседник уже выудил из его рассказа кучу подводных камней, сейчас ими поделится в старой доброй ядовитой манере, позлорадствует его невнимательности, и жить станет чуточку проще. Бенедикт начал совсем без разгона: - Вор наемный, чтобы ты проникся сочувствием к этой малышке за ее благородие. Рука тоже была сломана не случайно. Левая рука, а то как правша будет тебя кромсать, пока ты спишь и слюнки пускаешь на оголенные провода. Ей нужно было втереться в доверие и пробраться в дом. Однако, - детектив притормозил, - она вела себя далеко не ангельски при первом пробуждении. Если убрать его из цепочки сцен, что мы имеем, все складывается в недоразумение, типичный сценарий cериала «Цвайнштайн и карманники», ее невиновность, либо в версию первую. Так вот, «Пробуждение №1». Она напала на Леонтину, удостоверившись, что ее убить тоже можно, что значит только одно. – он притормозил. Бенедикт будто безвременно истощился, а не позволил механику сказать все самому. Альберт озвучил очевидное, однозначное и бьющее прямо под дых. - Этому парню нужны дети Миллениума. - Верно. Обоим стало не по себе. С той стороны экрана прибежала на каблуках Матильда и молча обняла Бенедикта за шею, пока он не двигался, умостив нос на домике из пальцев. - Онти так задавала вопросы, что Фрося проштрафилась и подтвердила все из смс и наших худших ожиданий максимально прямолинейно, - упомянул Альберт. На прошлой фразе диалог будто застрял. Бенедикт поднял глаза и заговорил предельно доходчиво: - Мне нужны видео. Ты мог неправильно что-то трактовать, эта девочка могла неправильно понять вопросы Леонтины, либо еще что-нибудь. Все видео. Включая те, что записывали уличные камеры во время грабежа и погони. ОСОБЕННО те, что записывали уличные камеры во время грабежа и погони. - Все будет, - пообещал Альберт. – Что делать с Фросей, пока ты работаешь с этим? - Быть бдительным. Я бы закрыл ее в кладовке и бесконечно допрашивал, но это не твои методы. Просто будь начеку. И держи подальше от Леонтины. И от себя. Не хочу, чтобы она легко покончила с вами и нацелилась на меня. - Хорошо. Бенедикт положил трубку сам, без прощаний. После этого Альберт утонул в собственных мыслях. - Извини, мы за папкой просто пришли … - забормотал Клоу где-то за спиной. Альберту было далеко не до этого, он расплылся по столу с унынием и переживаниями, только возросшими после общения с детективом. Он сунул бумаги в файл и не глядя перебросил его через плечо – поймают. Чтобы поднять с пола документы, Клоу пришлось отойти в сторону на двадцать два метра. - Хороший бросок, - сказал Сёри. Ушли. *** Ограда заброшенного зоопарка пестрила тучей рекламок и объявлений. Что-то пожелтело до тошнотворного гноя, на чем-то сох клей. Бумажный мох пятигодичной выдержки холодно посмотрел на ребят. - Это точно оно? - спросил Клоу с сомнением. - Да, - сказал Сёри. - Когда мы будем есть? - Мы ели десять минут назад, - напомнил Гвоздь. - Клевета. - Сам ты клевета. Мы даже в инстаграм выставили, как ты втягиваешь пасту через нос. - Золотые воспоминания. Но я все равно голоден. - Там внутри наверняка будет кофейный автомат, - предположил Клоу. - Ты же не забыл о нашем пари? А спор был таковым. Сёри на дух не переносил кофе без сахара, но никогда не пропускал кофейные автоматы, чтобы выпить оттуда горячего шоколада. Клоу придерживался мнения о том, что где-то в мире да найдется автомат-икс, в котором не будет ни сахара, ни шоколада. Суть пари такова: мальчик пьет что-нибудь из каждой такой машины, которая попадется на глаза. Невыполнение задачи карается самым постыдным танцем или издевательством, которое читатель может себе представить. На камеру. Если стаканчик горечи из автомата-икс все таки осушается, то вашу пытку исполняет Клоу. - Ладно, пошли уже, - сказал Сёри. - Чем быстрее мы закончим, тем раньше пойдем есть. Для покорения пятиметровой стены хватило одного хорошего прыжка, подкрепленного механизмом грави-кед. На том скачке их заряд и закончился. - А я говорил, что не надо было идти сюда по крышам, - Клоу отвел взгляд с подошвы, горящей огоньком "Разряжено". - Твоя идея была, между прочим. - Меня сейчас упрекает человек, у которого прическа похожа на раскрытый банан, - парировал Сёри. - Это не банан! - вспылил француз. - Это, ... эм,.. ну, как ее... это абстракция! - Ладно, Банан, давай уже искать этого типа (а потом мы пойдем есть). Где папка с информацией? Француз медленно моргнул. - Какая папка? Нам дают какие-то папки? - Мне даже шутить сейчас никак не надо. Потом Сёри вспомнил, что папку с заархивированной и распечатанной личностью их преступника он оставил у себя в сумке. - Я потерял больше половины листов, в общем, - мальчик зашуршал парой бумажек в полупустой папке. - Не страшно, - отмахнулся Клоу. - Нам ведь не понадобится его любимый цвет, например, или число от одного до десяти. Преступника звали (потерянная информация) и это был несовершеннолетний гиперактивный наркоман. Кололся чем-то ну очень сильным - достаточно сильным, чтобы в порывах дури перерезать пять человек. Название этого самого наркотика - (потерянная информация). Препарат ускоряет ноги и руки, значит поймать этого типа будет немногим труднее, чем треснуть проворного таракана маленьким тапком. Согласно докладу с камер, семь часов назад торчок вошел в зоопарк. Ребята пустились вдоль пустынной дорожки, заросшей старой травой, как недельной щетиной. Зоопарк пока выглядел недружелюбно. На огромной территории было полностью тихо, хотя снаружи был центр. Из шумихи города будто бы вырвали шмат. Дорожки из брусчатки ощетинились травой, таблички на шестах с названиями животных указывали на пустые горбы, сухие бассейны, вольеры без признаков обитаемости. Парни дошли до первой развилки, обозначенной указателем с полосками-стрелками. Каждая имела надпись, скрытую под пылью и годовой ржавчиной. Кроме одной, покрытой флуоресцентной зеленой краской – она струилась свежими каплями. - Что это может значить? - задумался Клоу. - Я думаю, что ненатурально яркая краска является символом пластмассовости и искусственности современного мира, - рассуждал Сёри. - Указатель не показывает ни вперед, ни назад, а именно влево, что ясно говорит о том, что человечество и не двигается, и не деградирует, а только все усложняет. Усложняет настолько, что вывело само себя на третий путь, который находится на тонкой развилке между процессом и дегенерацией, ведущей в неизвестность. Или у нарика был баллончик краски, и так он намекнул, что пошел туда. - Какой философский нарик, - Клоу обдумывал монолог мальчика, многозначительно потирая подбородок. Парни последовали указанию. На асфальте дальше встретились другие знаки, указывающие путь. Пометок было четыре, и они представляли собой обратный отсчет: от трех до нуля. Первый знак - тройка - был красным; двойка – синяя; единица – зеленая – такая же, как на стреле указателя; ноль - белый. - Тут явно скрыт философский смысл, - задумался Клоу. - Или он хочет нас запугать скорой смертью, - сказал Сёри. – Или похвастаться, что у него больше одного баллончика. Конечную отметину оставили под барьером к загону оленей. Мелкий ров без забора охватил блеклый островок спереди и по краям, а сзади с двух сторон оборвался на кирпичную стену на столкновении оленьего обиталища и полосы сараев диковинных свиней. Фотография наркомана валялась там же, где и половина бумаг, поэтому тогда парни рассмотрели его впервые, хоть он стоял пока спиной с накинутым капюшоном и малевал что-то баллончиком. Ростом ниже среднего, худой, но мускулистый; спортивные штаны плотно облепили голени как у первоклассного бегуна, из фиолетовой куртки-жилетки как из игольницы торчали тонкие руки, будто бы слепленные только из мышц. Они были все в мелких татуировках – при ближайшем рассмотрении, выяснилось, вынутых из детской жвачки – от плеч до самых напульсников и магнитных браслетов на запястьях резвились единороги, улыбались солнышки, цвели ромашки и гнулись арками радуги. Сёри шепнул коллеге: - Тебе стоит брать у него уроки стиля. Наркоман наотмашь нарисовал белый круг, больше напоминающий колесо велосипеда после столкновения с бампером, рядом со свежими единицей, двойкой и тройкой. Закончив работу, он сделал шаг назад, чтобы расширить обзор. - Ну, как вам? – спросил он, не оборачиваясь. Граффити было убогим. - Неплохо, - Клоу выдержал такт. - Ты херовый художник, - сказал Сёри. - М-м… жаль, - наркоман проглотил оскорбление как горькую таблетку. – Мне часто так говорят, да и почти все, кроме папы. Он у меня такой хороший,… - Нам не интересно, - сообщил Сёри. – Убегай или разрешай отвезти тебя в участок сразу, без прелюдий, чтобы мы быстрее пошли есть. - Ты сказал «бегать»? – наркоман развернулся на месте, с макушки свалился огромный капюшон, дав волю кислотно-зеленым всколошмаченным патлам и улыбчивой веснушчатой физиономии подростка с пластырем поперек носа. – Я люблю бегать! Всегда мечтал побегать с вами! - Нами? – переспросил Клоу. Карие, широко открытые глаза излучали пугающую радость. - Конечно! Я вообще очень, очень рад вас видеть, особенно тебя, - он обратился к Клоу, - ты же мой братик! Клоу глотнул. - Братик, - хмуро повторил Сёри. - НУ ЧТО ОПЯТЬ, - вскричал Клоу. *** Бенедикт пересмотрел присланные Альбертом видео столько раз, что при новом повторе у Матильды звенело в ушах. Ей уже хотелось вскочить с облюбованной кушетки и вымести себя из комнаты, когда последнее видео кончилось, чтобы начать новый круг, но детектив клацнул мышкой и расслабился в кожаном кресле. - Знаете, Матильда, что грустно? – он разглядывал потолок как занимательную фреску. - Что ты сейчас снова начнешь изображать лектора, который вытаскивает из меня свои собственные размышления как из отстающей студентки? – догадалась Матильда. - Возможно, - Бенедикт прокрутился в кресле длинным, раскованным кругом, чуть отъехав от стола. Недавно к нему пришло что-то гениальное, и так он выпустил пар, приходящий с радостью, чтобы не опускаться до улыбок и доброжелательности. – Хотя нет. Обычно у лектора и студентки все кончается постельными сценами. Не советовал бы вам на что-то рассчитывать. Матильда чудом не засмеялась. Потом она поняла, что, когда они были парой, все, в среднем, так и происходило. И просто заулыбалась. - Какая же ты все-таки дрянь. - И все же, Матильда, вы понимаете, что по-настоящему грустно во всей этой ситуации? – Бенедикт в кресле остановился и повернулся немного вбок, чтобы взглянуть вниз с высоты роста и поднятого носа прямо на девушку. - Что меня так сильно вымораживают эти видео, что даже думать о них мне уже больно? - Нет. - Что ты на самом деле тщетно вообще спрашиваешь меня, зная, что я в большей степени сейчас сидела в чатике, а не вникала во все это? - Нет. Матильда сдалась и со скукой сжала губы в полоску. - Говори сам. - Грустно то, - Бенедикт оторвал затылок от кресла и, не придавая значения помятым кудряшкам, посмотрел ей прямо в глаза. – Что загадки две, а мы корпим всего над одной. Матильда заинтересовалась и потрудилась даже сесть прямо, сняв беспечно скрещенные ноги с обивки и воззрившись на оратора из-за полуоткрытого нетбука. Бенедикт довольствовался внимательным слушателем. - Две, - подтвердил он. – Как минимум две, я бы сказал. Хотя вторая, загадка Скру Драйвер, это скорее система загадок, а не единственный дотошный вопрос. Первая же тема, почти независимая, хотя относящаяся к делу однозначно, больше походит на единственный вопрос, но любопытный. - Говори, - попросила Матильда. - Что бездомный из Мюнхена делает в Ульме и почему он поджидал, когда Цвайнштайн оголит бабочку? Матильда открыла рот и закрыла. - Ты как-то по его внешности понял, что он из Мюнхена? - По досье. Эй, я все еще не невозможный детектив, не забывайте. - Так что с бездомным? – поторопила Матильда. - Он из Мюнхена. На видео он вошел на улицу после Цвайнштайна и постоянно заглядывал, когда он проштрафится, после чего рванул к этому идиоту как по сигналу. Девочка, к слову, вышла с другой стороны и заметила Цвайнштайна далеко не сразу. Никакого контакта между ней и бездомным тоже не было, что, в прочем, могло быть игрой. - Бездомный, - скоординировала Матильда. - Бездомный, - кивнул Бенедикт. – Он из Мюнхена. Он из Мюнхена и еще вечером за день до того был замечен камерой входящим в Мюнхене, - детектив подчеркнул, - в бесплатную столовую для бездомных. Бенедикт позвоночником отошел от кожаной спинки и прогнулся по указанию Матильды с чарующим взглядом, как змей. - Вы понимаете, как это удивительно просто? Матильда пораженно качала головой. Пышная шелковая уклада защекотала по шее. - Хотя погоди, - сообразила она. – Альберт прислал тебе последние видео с этим парнем, какие ему выдала его программа. - Верно, - Бенедикт сел обратно, как на трон. - То есть, вполне возможно, что он вошел в эту самую столовую, - Матильда ткнула воздух и, следя за длинным ногтем, нарисовала спираль, - а оттуда его специально ради этого привезли в Ульм. - Разумеется, - Бенедикт поощрил ее улыбкой. - А вот дальше давай сам, тут моя головушка уже заглохла и отдала честь, - доложила Матильда. Бенедикт как раз подошел к самому лакомому. - Бездомный, обычный, ничем не выдающийся бездомный, которого специально доставляют из Мюнхена в Ульм, чтобы он украл бабочку Альберта Цвайнштайна по глупости последнего. И сел в тюрьму. Добровольно. Почему? Матильда щелкнула пальцем. - Это же популярная практика. Когда бездомные специально садятся в тюрьму, чтобы пожить в комфорте бесплатно, потому что европейские тюрьмы лучше некоторых отелей. - Но этого бездомного они нашли в Мюнхене и ради этого специально привезли, - с энтузиазмом продолжал Бенедикт, - он пришел в ту самую столовую … как будто по записи. У Матильды отвисла челюсть. Детектив медленно закивал, поняв, что она все уяснила. - Бюро, куда приходят нищие, чтобы делать всю черную работу за киллеров. *** - НУ ЧТО ОПЯТЬ, - вскричал Клоу. Наркоман испуганно отскочил, но его лицо, будто резиновое, быстро деформировалось обратно к сладкой улыбочке. - Я правда очень давно хотел встретить тебя! – он потер руки, не решаясь накинуться на Клоу в распростертых объятиях, и посмотрел на Сёри. - И тебя тоже! Ты ведь тоже мой хороший, любимый братик! Мы тут все братики, одна славная семья. -Тю, точно, он же наркоман, - вспомнил Сёри. – Сейчас еще предложит нам мир и станцевать голышом на вершине радуги среди ромашек. - А тебе часто предлагали мир, да? – подстрекнул Клоу с понятием дела. - Я вовремя кидал в них учебником про капитализм и сбегал. Наркоман рванул наутек: запрыгнул на стену в сухой ее части, вцепился свободной рукой в одну из прорезей в кирпичной клади, оттолкнулся ногой от другой, пониже, и заскочил на крышу загона для кабанов. Потом опрометью бросился впредь, по дорожке из черепицы. - Блин, я моргнул, куда он делся? - опомнился Клоу. Сёри не стал тратить свое обаяние на едкую шутку и метнулся на крышу. Через пару секунд за ним бежал и француз. Скорость торчка была сравнима со вспышкой реактивной турбины: он начал быстро, на целую дюжину по десятибалльной шкале, но со временем замедлился, дойдя до равномерной десятки. Парни, как бывалые бегуны, сразу заметили этот прокол, такой часто встречался у новичков. Несмотря на вышеизложенное, со своими восьмёркой и твердой семерочкой они продували. Клоу пошел на обгон. Через десяток секунд француз бежал впереди азиата, понемногу сокращая дистанцию с наркоманом. Сёри это раздражало. Несмотря на его превосходство во всевозможных навыках и сферах деятельности, с короткими ногами ничего не поделаешь. Близился край длинной крыши. За линией свиных стойл находилась постройка округлой формы, похожая на большое шоколадное яйцо, которое неоднократно таяло и застывало (в задумке архитектора это кокос). Пять лет назад над главным входом белела надпись "Monkeytorium". Справа, прямо напротив края черепичной дорожки, в коричневатую стену было вдавлено пластмассовое окно (тамошнее стекло украли вскоре после закрытия парка).Сбросив баллончик как лишний груз, торчок в один меткий прыжок нырнул вглубь Манкиториума. За парнишкой проскочил и Клоу. Разлитая краска срикошетила прыжок, из-за чего хлесткую дугу к окну заменил корявый виток и падение вниз, на кусты. За годы без стрижки они уподобились мягким матрасам. - Ай-й черт, - не столько с болью, сколько с обидой выдавил Клоу. Сёри тормознул перед лужей. - Ты там в порядке, - крикнул он вниз. - Да, только прическа растрепалась, - ответил Клоу. - Беги давай, я обойду с главного хода. Трель торчковых ботинок погружалась вглубь темного коридора, Сёри вот-вот перестанет их слышать. Но прыгать нельзя, велик риск поскользнуться на мокрой краске. Да и разлил тут нарик все так, что другой удобной точки для прыжка нет. В ход пошла смекалка. Перекинув сумку-почтальонку со спины, Сёри вынул оттуда белые ватманы, и расправил их как два широких крыла. Сунул в прорези меж черепицей, зафиксировал, чтобы они ровно стояли, и рысью запрыгнул на острия их углов. Получив мгновенную опору, Сёри оттолкнулся к окну и кувырком влетел в помещение. Он понятия не имел, как будет ловить торчка без листов, но других идей у него не было. Все заволокла тишина. Наркоман успел сгинуть. Азиат пошел вперед, настороженно вслушиваясь даже в малейший шорох. Сёри никогда не посещал уроки ОБЖ (как, в общем-то, и школу), но знал, что в случае попадания в полный мрак нужно держаться левой стены. Он нащупал стеклянную гладь, покрытую слоем пыли. По ту сторону когда-то обитали мартышки, или еще какое зверье. Тишину нарушил щелчок. Грубый тембр подсказывал о рубильнике. Над головой загорелся ряд ламп, как по команде. Свет в мгновение заполнил пустой коридор, и просочился в вольеры приматов. Потом долетел еще звук, точно шлепок, приглушенный толстой стеной. Это был наш торчок, он спустился на тирсу обезьяньей подстилки через дыру в потолке. Парнишка подошел к стеклу, радостно махая рукой. Канат внимания перетягивала прическа. Лохматые волосы самого яркого в мире зеленого цвета лежали как угодно, но не естественно. Зарождалось чувство, что вместо традиционного мытья головы наркоман сует ее в стиральную машину вместе с носками, а потом держит в краске из того самого зеленого баллончика. Сёри осознал: связь с преступником оборвалась окончательно. Угол вольера подгибал невысокий проход, сквозь него обезьянки могли переходить из комнаты в комнату, чтобы не сохнуть в одной четверне стен. Наркоман смоется в любое мгновение, а Сёри не может даже до него докричаться.Пока что малец шатался на пятках, с восторгом что-то рассказывая, но голос поедало стекло. В двух метрах отсюда скрипела открытая крышка вентиляционного люка. Наркоман сбежал через нее. Если у Сёри получится как-то задержать его здесь, не касаясь его и не имея возможности что-то сказать, он сможет пролететь к нему по той самой дорожке и быстро прищучить. Идея пришла молниеносно. Сёри забормотал что-то, широко открывая рот. Наркоман замолчал и попробовал вслушаться, свел глазки до щелочек и повернул к Сёри ухо. Не слышно. Мальчик начал колотить пальчиками изгиб на запястье. Наркоман без понятия помотал головой. Сёри настойчиво продолжал, сохранив жест. И до парнишки дошло – он заулыбался и показал свои руки, одетые в напульсники и тяжеловатые магнитные браслеты.Сёри посмотрел на них с удивлением, всмотрелся и поманил рукой, будто заметил там что-то достойное нехилой тревоги. Наркоман забеспокоился, подошел и поднес подогнутые предплечья ближе к стеклу – Сёри манил оживленнее – ближе, ближе… Лечебная сталь цокнула ограждение. Рука Сёри, до того опущенная в сумку, лихо стартанула и бухнула с обратной стороны магнитом размером с хоккейную шайбу. Худые запястья поневоле сдвинулись в сноп. Сёри вспомнил об аквариумах. Когда-то давно он пару дней ночевал в зоомагазине, в домике для кота, постеленном как для графа миниатюрных размеров, и во время прогулки по отделу с тропической рыбой он заметил простое устройство, предназначенное для чистки внутренних стенок, пока аквариум полон воды. Две идентичные пластинки с магнитами крепились по разные стороны стекла, повел одной – вторая поехала следом с мизерным отставанием, прочищая за собой след. А магнит Сёри носил с собой постоянно, он полезен как для тактических хитростей, так и для того, чтобы ловить у Клоу из рук гвозди. Это весело, особенно когда он этого не хочет и не ожидает. Сёри рванул с места и на одном дыхании прорвался в люк (подскочил, ухватился и изо всех сил подтянулся), пробрался через пять метров пыли ползком и вынырнул в зловонное обезьянье гнездо. Наркоман, приклеенный на магнитное поле, уперся ногами и пятой точкой в стекло и на выходе отдал все силы рывку. Магнит снаружи молчаливо упал. Толстое стекло задрожало. Наркоман грохнулся на пол и страдальчески ухнул. Сёри поймал себя на неимении плана. Зеленоволосый заворочался на спине, будто его донимал дурной сон. Сейчас оклемается, взлетит и материализируется за пределами досягаемости. Наручники были у Клоу, сложены в один из батальона внутренних карманов и закрыты на пуговку, а не у Сёри, явно более в них нуждавшегося. Идея магнита была хороша, но опрометчива. Наркоман, как перезаряженный на всю сотню, прыгнул почти из положения лежа, развернулся и полетел к выходу на углу – не смущенный новой преградой в виде старого преследователя, а даже чуточку возбужденный – подбросил ботинком немного тирсы и упал ничком, когда Сёри на него навалился. Мальчик возненавидел себя, но опустился до былых обитателей клетки донельзя органично. - Ты чего! – запыхтел наркоман. Сёри не знал, что делает и что будет вытворять дальше. С таким вертлявым противником он имел дело впервые. Он забил кулачком, уцепился за плечо без намека на жировую прослойку и надавил всем весом детского тельца на наркомана. Первые четыре секунды это работало, но выяснялось, что помогал короткий конфуз, наркоман перевернулся и соскреб с себя Сёри как разъяренного кота. Мальчик, не успев толком упасть, уже прыгнул на него снова, царапнул куртку и бросил в лицо горстку половых хлопьев. Наркоман напряженно моргнул (в ресницах прочно застряла тирса), пустил слезу, зароптал и с видом ревущего карапуза потопал назад. Сёри провел молниеносный таран, кинул его на пол, впился в патлы затылка и долбанул лбом об чистый, ровный пол. Потом развернулся, умостился у него на спине, задрал свитер, расстегнул ремень, провел его по брючной колее, сунул под шустрые ноги, чтобы связать их и те точно не убежали, а они лягнули и врезали по носу, и еще. Наркоман покатился боком, отделился от наездника и стащил пояс почти до лодыжек, забрыкался и скинул его совсем. Сёри упорствовал на новый заход, когда наркоман остановился чтобы подняться, опять налетел и начал побоище. Наркоман вынул что-то из кармана, что-то пикнуло, сумка за спиной обрела невесомость, снова пикнуло, и исподтишка хлопнул метал. Сёри замер на миг и обернулся – почтальонку съел пол, по самый ремешок, с двух сторон засосанный узкой прорехой. Там был автоматический люк. Наркоман поднялся и дал деру, пока Сёри опешил, опомнился и попытался дотянуться до него на привязи, и через секунду уже пробрался в мелкий проход. Взметнулась пыль. Сёри освободил голову, раздосадовался, что бросает своего тканевого оруженосца, и удрал следом. Следующая клетка была больше, безыскусный потолок отступил в далекую высь, обязанную дереву-спортплощадке, наряженному в кольца-шины и вертикальные лесенки. Стены вокруг были покрыты большими булыжниками, а на тех прыщами набежали резиновые выступы для скалолазания. Наркоман уже оседлал толстую ветку на высоте достаточной, чтобы от пары ног едва разглядеть подошву, и переводил дух, протирая лицо и штаны от тирсы. Сёри приблизился к несущему размашистому столбу и оббежал его кругом, пока не нашел лестницу, подскочил и погладил уплывший на ходу прутик. Лесенка прогудела вверх, и Сёри мог поклясться, что в бездушном механическом грохоте поселились модуляции чистосердечной насмешки. - Что, - сказал он и встал отдышаться. Пик. Лесенка опустилась до благоприятной высоты… Пик. … и мотнула вверх. Сёри не мог сердиться, когда знал, что этого ждут. Как второй старший брат в многодетной семье он различал детсадовские провокации сразу (в частых случаях быстро находя способ их превозмочь и сменить позиции в свою пользу). Ясно. Наркоман достал какой-то универсальный пульт от оборудования зоопарка, коим кишел каждый модернизированный закуток. Зеленоволосый находил свои проказы уморительными, потому вскоре сверху послышался смех. - А вот и не влезешь! Обосновавшись на одной ветке, он болтал ногами и поглядывал вниз с улыбкой озорника, чей план сработал с лихвой. Сёри знал, как сильно он ошибается, так хорошо, что заранее подавил улыбку и шмыгнул к альпийской стенке напротив наркомана на новом дыхании. Дерево с ней почти соприкасалось.Сёри пошел на бравый подъем, карабканье было одной из его прерогатив и талантов, а без бремени сумки и стучащих в затылок листов он поднимался даже шустрее. Наркоман завозился. Что он может сделать отсюда? Сёри почти подполз к цели. Пик. Выступы синхронно въехали в стену – руки выскользнули, скрипнули ногтями по камню и понеслись вниз. Увесистый бубон шапки вспарил. Пик. Выступы вышли обратно – Сёри в полете застал два близлежащих, ухватился со всей мочи, его дернуло вниз, и он наконец-то повис. Простонал. Пополз на новый заход. Пик, пик, пик, пик. Сёри падал и задерживался, как на батуте наоборот. Руки в костях саднили от посадочных перегрузок. Он был недостаточно глуп, чтобы ждать от одинаковых проб нового результата, но и недостаточно умен, чтобы скомбинировать новый план за первые три или четыре падения. Но вскоре у него это вышло. Пробравшись к максимуму, обнаруженному и выученному за серию похожих фиаско, Сёри приготовился, по-особому втиснув ступню в вертикальную почву, отпустил опору уже намеренно, воспользовался относительно ровной поверхностью и прыгнул под лихим углом вверх, почти перпендикулярно стене. Гравикеды успели перезарядиться на целый прыжок. Весь пафос за всю его жизнь будто прокрался через временную линию и скопился в том кусочке секунды, когда он летел, как Супермен, но даже круче, потому что вместо скучного плаща было целых два трепещущих конца шарфика, а ладонь была не впереди, а занесена назад, как у Гвоздя, когда тот готовился выстрелить. Непобедимая фигура выкрутилась и настигла наркомана. Пощечина на лету – это элегантно. Зеленоволосого выбило из невидимого седла, и он тявкнул в полете. Пафос отступил – Сёри стукнулся о ствол и грохнулся на ветку. Вязаная одежда смягчила возможные увечья до синяков. Слышались мощные взмахи шин на канатах, тарахтение лесенок, сверхзвуковая трусца по траве и … Пик. Отворился новый люк. Наркоман надсадно вздохнул и прыгнул вовнутрь. Пик. Затворился. Оклемавшись, Сёри лег обратно на древесную бутафору. Он уже устал. *** Падение на кусты не принесло никаких царапин и повреждений, помимо трепки волос. От прекрасной укладки, основанной на трате усилий, времени и тюбика бриолина, не осталось почти ничего. Клоу долго зализывал раны в уборной. Ушел весь аварийный запас косметики, много нервов и десять минут. Решающим ходом был прямой массаж сердца (кожи головы) и разряд (брызг из баллончика с лаком). Жаль, рядом некому было передавать инструменты моментально после отрывистых «спирт», «скальпель», «тампон» (хотя вряд ли на это согласилась бы Кирс или Сёри, а Скру на эту должность уже сама себя завербовала у Альберта). Победу сопроводил и воспел твит заглавными буквами. Далеко на этаже кто-то тихо топтался. Клоу приник. Звенело эхо тяжелого дыхания. Клоу аккуратно убрал телефон и пошел на ненамеренный зов. Вконец изведенный наркоман сидел на лавке в нудном проходном коридоре, полном плакатов и описаний исследований, куда ходят только потому, что оттуда начинались экскурсии и только через него можно выйти к зверью. Одна ноздря была заткнута окровавленным огрызком бумажки, огромные глаза смотрели вниз с праздной тоской. Неоново-зеленые волосы рядом с травой на фотографии позади делали его еще больше похожим на игрушку, конопатую куклу с чудным пушком на голове, без жизни на лице, исключая нос, гонявший воздух во всю. Клоу на всякий случай прогнал в голове сценарий, при котором он вынимает из кармана наручники и за секунду-другую приводит наркомана в неподвижность, и показался из-за поворота с поднятыми руками (жест общепринят как миролюбивый, но из такого положения лично ему нападать с вереницей гвоздей очень удобно). - Эм, привет еще раз, - сказал он. Наркоман мигом развеселился. - Привет! Он подвинулся, подзывая присесть. Клоу в душе осторожничал, но все же подошел и сел рядом. Это был не первый разговор с человеком, больным наркотиками. Но что говорить Клоу все равно понятия не имел, а только надеялся, что сможет помочь. - Откуда кровь? – спросил он. - Мы с другим братиком забегались, увлеклись и подрались. Я его подразнил немного – так смешно падал! – а он раз и врезал мне, я аж его испугался и дал деру. - А потом он лег спать? - А потом он лег спать, - наркоман кивнул. Клоу вытащил из носа сорванца бумажку – клок газеты – и кинул в пепельницу совсем рядом, после чего взамен предложил мягкую, новую салфетку. - Не обижай себя давай. У наркомана в глазах прибавилось блесток. - Братишка, спасибо! Но он совсем не подавал вида, что собирается брать бесценное подношение, а уж тем более перестать смотреть на него как на самоцвет, поэтому Клоу сунул свертыш ему в нос сам. Осознав, что с ним произошло, наркоман чуть не всхлипнул от такой чести. - Спасибо! Широченную улыбку торчком перекрывали белые вафельные складочки. Как этот мальчуган вообще мог представлять угрозу? - Не за что, - Клоу улыбнулся, полностью готовый помогать дальше. – Знаешь, это не лучшее местечко для прогулок. Может, мы тебя отвезем туда, где о тебе позаботятся? Улыбающийся рот сошелся в напуганный комочек и изверг крик: - Нет! Клоу всполошился. — Извини! Я не хочу тебя обижать, честно! Наркоман молча слетел со скамьи и понесся к началу экспозиции. Для Клоу резкий уход снова обошелся в мгновение. На скамье остался пульт, похожий на тамагочи, с кнопкой и горчично-зеленым экранчиком — выпал из кармана мальца. Когда Клоу его подобрал, чтобы вернуть, дверь далеко впереди уже содрогалась. Если вещь важная, у него получится войти в новый контакт. Следующий зал был не намного интереснее, постеры и скамейки пополнились бюстом некоторого ученого, закрытой лавкой с безделушками и фонтанчиком для питья. Чем-то это напомнило школу. — Ты забыл свой пульт, — сказал Клоу, и голос отразило эхо. Если бы наркоман продолжил бега, шаг долетал бы до тех самых пор. — Отдай, — пробубнил наркоман. Он прятался в районе сувенирного киоска. — А ты пойдешь со мной? — НЕТ! — крикнул он как ошпаренный, но голос в одночасье перекипел. — Но отдай. Пожалуйста. — Почему ты не хочешь идти со мной? — Нельзя. — В каком смысле? — не понял Клоу. — Говорить тоже нельзя. Просто нельзя. Ну, знаешь, если попытаться задохнуться намеренно, просто задержать дыхание, у тебя сработают рефлексы самосохранения, и ты все равно выдохнешь, ну, тебе нельзя самому задохнуться. Вот. А мне нельзя уйти с тобой. — Я ничего не понял. — Я тоже. Но нельзя. Клоу решил зайти с другой стороны. — Что это за пульт? — Я его нашел. Я хотел посмотреть, где раньше работал папочка, и нашел пульт. Он очень прикольный. — Твой папа работал в зоопарке? — Он работал профессором. Не тут. Его зоопарк назывался «Кафедра». Но такой я не нашел, и решил пойти сюда. Все зоопарки вроде похожие. Клоу поперхнулся. Наркоман явно не понимал чего-то значимого об этой жизни. - Отдай, - гнул свое наркоман. – Пожалуйста. - А что он делает? – Клоу осмотрел выключенный сувенир. - Много чего. Мне он нужен. Отда-ай, - наркоман просил почти слёзно, - ну пожалуйста. Клоу попробовал нажать на кнопку. Экран подсветился и в некоторых пикселях почернел. Надпись по-английски вверху известила: «Фонтанчик/вкл.». Клоу на нее нажал. Прозвучал тоненький пик. Надпись перестроилась в другую, в сухом остатке сменившись со «вкл» на «выкл». Прямо напротив в раковине захрипела присоска, тужась выплюнуть немного воды. Пик. Умолкла. Пик. Снова захрипела. - Чудеса, - поразился Клоу. Он отвел руку с пультом, и надпись опять поменялась. «Дверь/закр.». Нажал. В боковом конце зала щелкнул замок. Опять нажал. Снова щелчок. Дверь выехала из рамы. Клоу сам начал смотреть на пульт точно так же, как три минуты назад наркоман вытаращился на салфетку. - Чудеса. - Отдай… - наркоман будто уже начал плакать. Клоу отвлекся от восхищений и мысленно его пожалел. Не виделся ему этот малыш неуправляемым монстром. - Иди сюда, я отдам. Честно. Наркоман вылез из-за декорации в виде пальмового листа, украшавшего витрину, с видом, будто уже долго поплакал, но глаза остались сухими. Клоу приготовился ко всему, потому что именно тогда, когда его жалость превращается в доверие, ее объекты выкидывают какой-нибудь подлый фокус. Клоу протянул пульт наркоману, как корм пугливому зверьку, отменно угадав поведение второго. В другую руку, на которую был натянут рукав, высыпалась кучка гвоздей, на экстренный случай. Наркоман долго не решался, а когда созрел духом подойти, действовал в обычном ультразвуковом темпе – пульт будто выбило из руки порывом ветра внутри помещения; Клоу бросился в погоню. Зал был т-образным: основной вестибюль сжимался в конце и уходил вразнобой двумя тонкими коридорами. Наркоман не догадывался, что, вступая в схватку с Клоэром, обрекал себя на ахиллесову пяту в виде узко расположенных стен. Клоу прицелился и рассчитал все с заученной легкостью. Он подогнал формулы в голове под параметры наркомана, и уже через три секунды воздух разрезало шесть гвоздей кряду – как большая рука, нечто выхватило мальца из его марафонской дистанции и впечатало в стену. Пригвоздило жилет с двух сторон, ноги (по гвоздю на штанину), один толстый напульсник и салатовый немытый колтун – тот гвоздь всадила какая-то мелкая мстительная часть Клоу, которая все еще дулась из-за прически. Наркоман запищал от испуга. Может, он и не подозревал, что Клоу на такое способен, отчего последнему стало горько и жалко. Пойманный возился на месте, дышал во всю грудь; горячие эмоции прибывали и выскакивали так быстро, что он не успевал формулировать мысли, потому от истерики лопотал. - Не поранился? – спросил Клоу. Ему уже просто хотелось свернуться в комочек стыда и заткнуться. – Извини меня, пожалуйста! Я совсем-совсем-совсем не хотел! Наркоман вдохнул воздух, которого катастрофически не хватало, и его, насаженного на иглы, забила дрожь. - Я тебя не ушиб? – спросил Клоу еще раз. Балоневый жилет продырявило близко к ребру. Наркоман доходчиво покачал головой, всхлипнув, и втянул убегающую из ноздри кровь. Он попросил потерянным голоском: - Отпусти меня. Клоу попытался ответить без всякого напора: - Зачем тебе убегать? - Чтобы вы меня точно не поймали и не увезли. Это нельзя. - А что, если у меня получится отвести тебя в место получше? - Не знаю. Но это нельзя. Ты мне очень нравишься, но мне нельзя. Он потер ногу свободной рукой. Наверное, сбоку на бедре под штанами болела ссадина. Клоу трудно было всецело войти в положение мальчугана, но он знал, что правильнее всего связать его наручниками и увести. Пусть он бодается и кричит. Клоу украдкой пошел к наркоману, и тот начал рваться наружу из собственной одежды – сработал вид раскрытых браслетов. Клоу не смотрел ему в глаза, потому что целился в руку, мечущуюся с места на место, но и так бы этого не захотел. Рука в татуировках нырнула в карман и взмахнула уловом – белая нить от провода упала Клоу на запястья и разом сошлась. Жахнул треск. Колено разорвало штанину, наркоман прогнулся вверх и ударил им Клоу в солнечное сплетение, выдрал еще ногу и обеими пнул его от себя, ослепленного болью. Прилив сил растерзал жилетку, выкорчевал клок волос и смел наркомана с места без ропота. Клоу повалился с ног. На стене осталась висеть добрая половина шинкованного облачения, увенчанная проткнутым зеленым пушком. Наркоман добежал до конца коридора и закрыл за собой дверь на замок. Клоу встал со связанными руками. Легкие разрывались по швам, а всего его качало как заплутавший в волнах корабль. Хорошо, что долю удара взяли на себя мышцы груди и он отделался легкой ответной взбучкой от своего тела. Он усиленно проморгался, но так и не смог отрицать, что его запястья увили наушники. У любых стандартных «ракушек» на расхождении было небольшое устройство, которое сматывало провода в крепкий моток. Кнопка для ослабления хватки, благодаря заботе разработчиков, предвидевших стыкование наушников с маленькими предметами в кармане, была более тугой, чем мог себе позволить нос или подбородок, неудобно ее пинающий, и менее прочной, чем сгодилось бы для нажима гвоздя, придерживаемого зубами, поэтому Клоу ее быстро сломал и остался связанным бесповоротно. Вернувшись назад, Клоу заметил на стенде лавки для сувениров ряд высоко расположенных крюков, куда размешивали маски зверей, кепки, футболки на тремпелях или другой тканевый инвентарь. Клоу подцепил одним из них руки, приготовился и повис прямо на нем, согнув колени. Начался бой масс между парнем спортивного телосложения в плаще с килограммом гвоздей, старой упрямой железкой и клубком проводов. Последний глухо треснул и сгоряча бросил победителя на пол, попутно стеганув его носом о прилавок. Клоу снова встал с новоприобретенной болячкой. Проводки посыпались вниз червями-конфетти, поздравляя его с очередным триумфом над техникой. Стоило недолго передохнуть перед продолжением ловли. *** Сёри вернулся в прошлый вольер и через люк переполз назад в коридор. Маршруты крюком его нисколечко не веселили, но других выходов не нашлось. Наркоман пропал бесследно, оставалось только исследовать коридоры. Дорога мимо пустых клеток оказалась приятнее, чем если бы внутри копошились макаки, а снаружи — их родственники с фотоаппаратами, более умиротворенной; Сёри наткнулся даже на рабочий кофейный автомат без следа очереди, выбросил туда пару монет и принес дань старому спору. Старинные залежи горячего шоколада низвергли в пыльный стаканчик некоторую серую бурду, от которой пахло какао. Сёри был непридирчивым потребителем, потому проглотил ее целиком. Чуть позже его желудок отблагодарил его недолгим внутренним возгоранием. Прогулка кончилась вычурным декорированным под тропики входом. Расцарапанная на бутафорском кокосе надпись пузырилась белым «соком» из воска. «Monkeytorium».По ту сторону поджидал зал, продолговатым куполом начинавшийся сверху, и полусферой уходивший в бездну подножья, которая длилась порядка пяти этажей. Азиат ощущал себя крохой-бактерией внутри яйца Фаберже. Платформа узким мостом рассекала зал. Далеко внизу раскинулись ветки тропических деревьев, которые толстыми стволами пронзали грунт, посеревший и чахнувший без удобрений и поливочных вод. Когда-то по нему бегали обезьяны, а гости зоопарка с восторгом снимали это на камеру. Над листовым массивом нависла сетка из твердой проволоки. По документам она защищала гостей зоопарка от падения вниз, однако по факту загораживались мартышки. Туристы все чаще кидали вниз мусор. Слух зацепили частые шлепки о металл – торчок поднимался по лестнице. Это скорее был ряд прутьев-ступенек, который дугой сгибался под куполом крыши, и выходил к юку на самом венце. По ней перелезали ремонтники. Учитывая толстый шарф и собственную лень, Сёри поднял голову вверх не сразу, а уже тогда, когда парнишка находился в верхней точке. Он свисал вверх ногами – коленями ухватившись за раму последней ступеньки. Форма одежды развеселила. Жилетка пропала, оставив зрелище жилистого торса в искромсанной майке, а штаны трансформировались в юбку из лоскутов, которые в силу положения свисали вниз как мишура. Сразу было заметно, что дизайнерские поправки внес Гвоздь.Наркоман висел вниз головой и молчал. - Если что, - сказал Сёри немногим громче обычного, голос хорошо донесло эхо, - ты не стал невидимым от того, что замер. Сёри всмотрелся – наркоман с пультом в руках лихорадочно жал на кнопку. Кончились батарейки. Он уже не убежит через запертый люк. Поимка с одной стороны скатилась в пустяк, а с другой так и осталась дремучей задачей – словить беглеца не получалось и до выявления у него волшебных кустов, из которых выпрыгивали рояли; в довесок – он висел в десяти этажах над землей, урезанных до четырех за счет батута из проволоки. Инвентарь пока истощился на полезные приспособления (если не считать таковыми телефон с сомнительной аэродинамикой и ириску на черный день), так что вверх по лестнице из металлических дуг Сёри полез с голыми руками и верой в силу импровизации. Лестница описывала дугу. Полы шарфа с подъемом и заворотом постепенно выровнялись над головой, вместе с ними в один момент вниз сбросило ноги. Сёри повис как на турнике прямо над сыроватой пропастью. Он догадывался о такой кульминации, но до последнего надеялся, что госпожа Гравитация сжалится над ним за прелестные глазки. Работники зоопарка надевали специальное приспособление, контролирующее притяжение тамошнего навеса. Из-за этого гаджета они продолжали подъем без проблем, которые возникли у Сёри. Правда, служащие-зеваки иногда забывали выключать прибор на самой верхушке, и прокол заставлял их ослабленно падать на спину в состояние овоща либо ворочаться, будто их пришили за загривок. Но это неважно. Сёри уставился на прутья, которые теперь были далеко и высоко. У кого-то другого эти их качества доставляли бы существенные трудности при подъеме, которые потребовали бы тривиальной бычьей отдачи, но именно для Сёри двух условий хватило для тупика. Его руки слишком коротенькие. - Ой, тебе помочь? – крикнул наркоман. Фора и помощь – два слова, после которых Сёри отрекается от всей своей лени и равнодушия, лишь бы ударить их автору в нос. Видение мира, в котором он все может и знает достаточно, чтобы жить припеваючи под шалью из флегмы уютно и непоколебимо, его более чем устраивало, а аргументация с этим положением жутко сердила. Только внутренне. Рисоваться всякими эмоциями его не позволено. Он даже приучил себя думать, что это глупо и совершенно ненужно. - Нет, - ответил Сёри. Оба неподвижно висели. Громадное помещение после минуты вздохов от карабканья заглохло опять. Наркоман бросил донимать пульт и с перевернутого ракурса созерцал Сёри. Сёри смотрел на него. В глазах обоих не было ни капли мысли, не говоря о ментальной борьбе, которой стоило бы быть в силу их антагонизма. Руки Сёри после сегодняшних альпинистских тренировок были на грани истощения. Он не стал их мучить. Мальчик развел пальцы, сверкнул белыми ладошками и полетел вниз. Наркоман что-то вякнул, но слова растаяли от свиста в ушах. Сёри перед стычкой с недружелюбным навесом всецело расслабился, зная, что удар по напряженным мышцам всегда сулит переломами, а по ватным — в худшем случае ушибами. Кеды не совладают с целой воздушной подушкой, мал заряд. Одежда пропускала под себя холодок и неуклонно хлопала кожу. Желудок втягивался вовнутрь себя, как червоточина. Сёри упал. Пролетел сквозь навес и содрогнул тонну листьев. Наркоман огорошено промычал. Сетка немного замедлила ход, хлестнув Сёри будто силовая волна, потому разгон сбавился, он стукнулся об ветку и запутался в лианах, как если бы падал с прибережного пирса. Локоть и ногу поработил дикий узел. После резвой борьбы и пары неохотных укусов о стебли Сёри плюхнулся на старую слякоть — та оседала с голодом зыбучих песков — поднялся и побежал на поиски бесхитростной почвы, с трудом вздымая ноги, обнял дерево с корнем-ступенькой и перевел дух. На свитер, джинсы и шарфик налипло полкило лоснящейся грязи. Сетка была голограммой. Сёри заметил это, когда упустил на нее допитый стаканчик и тот проигнорировал их столкновение, соприкосновение, моментальный симбиоз и разъединение, как ни в чем не бывало. К 2016му голограммы вросли во все сферы рынка так тесно, что рисовать проекцию стало намного выгоднее покупки подлинника. Нищие обставляли дома дорогой фурнитурой, которая рябела под солнечным светом, а предприниматели хитрили с техникой безопасности. Как и начальство этого зоопарка. Натянуть голографический показ сетки, который будет тут вечно за счет подзарядки от воздуха, было намного дешевле, чем заказывать квадратный километр проволоки. Неподалеку с мощью грома и молнии зашелестела листва. Наркоман усек преподанный пример, чего Сёри и ожидал. Если встать на место этого оборванца, представить себя, оставленного висеть без единой возможности унести ноги из гиганта-кокоса, увидевшего, как кто-то другой падает и исчезает в неизвестности, без криков из-за ушибов, можно предположить, что у запущенных дебрей есть неплохой потенциал иметь выход наружу. Сёри уже устал. Он набегался, напрыгался, полетал и полазил за сегодня достаточно, а тут джунгли с новым букетом возможных сюрпризов, которые благоухали пока только грязцой, гнилью и окаменелыми экскрементами, обернутыми пленкой из мокрого холода. Сёри почистил одежду бумажными носовыми платками – каждый быстро сдавался и, если бы салфетки умели говорить, горестно бы сказал, что жизнь его к этому не готовила, - пустая пачка спланировала на грязь и подпрыгнула, когда Сёри рванул вверх на ближнюю ветку, весь в коричневых пятнах, с которыми на месте не справишься. *** Клоу выбежал на платформу над сеткой, как он понял из карты, какими был вымощен прилавок в лавке для сувениров, на скорую встречу с наркоманом. Еще он подобрал там очки с пластиковыми стеклами (зеленые и синие пятна расплывались и смешивались, если смотреть под разным углом). Помимо не впечатляющего дизайна они обладали датчиками, реагирующими на тепло – так можно было смотреть на проказы мартышек сквозь ветки деревьев. На деле это было наблюдение за красными хвостатыми каракулями. По поверхности листьев шла линия дрожи, как будто от землетрясения. Двое ее возбудителей неслись корявым маршрутом, скача с ветки на ветку. Клоу надел очки, и в мути болотного цвета огнями загорелись две кляксы – совсем алые в центре и уже суховато-лимонные по краям – одна рысью догоняла другую. Наркоман двигался юрче подуставшего Сёри. Клоу решил сравнять счет, поймать его вместе и немногим позже пожалеть малыша-Сёри, на чье эго сегодня не раз безжалостно надавили. Он прочитал ознакомительный буклет от корки до корки и узнал, что сетка голографическая, но сиганул вниз не без недоверчивого осадка. Ловкий рондат при своей шикарности, которую не спрятало даже инфракрасное огрубление, вышел наркоману как нельзя боком – он приземлился туда, куда через мгновение ступил Сёри.Кляксы сцепились в мальченочьей неповоротливой драке на какой-то поверхности, которая к этому располагала. Клоу подмывало снять на телефон, как Сёри неэстетично позорится, но запись бы выдала только заросли и звук ребячьего пыхтения из двух ртов. Позже, упоминая ту потасовку, Сёри каждый раз клялся, что дрался как тигр, а Клоу кивал и улыбался. Долгое время пятна висели на уровне веток, пока вмиг не обрушились вниз, ударились обо что-то, и уже по отдельности коснулись старого грунта. Оба быстро пришли в себя и встряхнулись, затем одна из них что-то вякнула, и потелепала что-то в руке. Погоня возобновилась. Француз прокрадывался к мальчишкам, чтобы напасть нежданно даже для Сёри. Чудесный план намалевался у него в голове поблескивающим маслом: он вмешивается в преследование, вылетая из кустов, по необъяснимым причинам надолго задерживается в воздухе, стреляет десятью гвоздями одновременно, хотя так не умеет – Сёри сам от удивления повис без опоры и открыл рот – наркомана приколачивает к толстому столбу, и Сёри показывает два больших пальца. Все не из хвастовских побуждений, просто Клоу очень хотелось, чтобы к нему перестали относиться как к пятилетнему. Очевидно, был шанс того, что Клоу пригвоздит Сёри. Из-за толстого свитера, копящего тепло, их обоих было тяжело различить. Парень задумался. Мальчишки упали оземь, потом один из них чем-то похвастал, после чего второй рванул вслед. Первый у него что-то забрал. То бишь была возможность, что именно Сёри был этим первым. Сцапать что-нибудь и дразнить – это в его репертуаре (если не весь репертуар целиком). Наверняка он взял пульт. Наркоману ведь он нужен был не только из-за функционала. Клоу так показалось. То есть впереди Сёри, а наркоман его догоняет. Клоу подобрал дерево, одинаково близкое к нему и к гипотетической траектории мальчиков, и обозначил там точки, по которым он выпустит гвозди. Ничего кроме случая ему теперь не поможет. Француз подготовился к выстрелу и приник – с учетом местной флоры и степени ее запущенности могло проскользнуть даже сравнение с хищником. Первое пятно хлопнуло руками по ветке и пролетело мимо намеченной цели. Клоу максимально сосредоточился - больше терять нечего. Второй наспевал – проносился из одной точки в другую, словно каждая заряжала новой энергией – Клоу схватился за тонкий момент и выстрелил. Гвозди шурхнули меж листвы, свистя по воздуху, и вклинились в просохшее дерево. Под их напором алое пятно отбросило вспять; оно ударилось затылком, колыхнулось на месте и пискнуло. - Идиот! - проверещал Сёри. Клоу выскользнул из засады почти на автомате. Очки отлетели в сторону, как бумеранг, до которого уже не было дела. Брыкаясь, толкая ногами воздух и согнувшись, потому что Клоу целился по ногам, на гвоздях повис наркоман. Получилось не так прочно, как Клоу представлял в идеале (парнишка висел только на трех из семи, да и с тех вот-вот сорвется; и, казалось, Клоу поцарапал ему предплечье), но Клоу выполнил задуманное. Он недоуменно перебросил взгляд на коллегу. Сёри что есть сил прыгнул с места и вспарил навстречу преступнику. Пухлые ручки сомкнулись в кулачках прямо над кислотно-зелёной макушкой, когда наркоман вырвался из остатков штанов и кубарем полетел вниз. Короткий визг потух в глубокой дыре, которая разверзлась в грунте. Следом полетел и Сёри; тогдашние эмоции выдавал его взгляд – он не предвидел удачной посадки. Клоу среагировал своевременно. У самой земли мальчика отнесло к краю, словно через него поочередно продели нитки. Металлические наконечники непрочно засели в грунт, потому сразу подались вниз. Сёри схватился за край обрыва, подрывая по себя землю, но в большей мере та только осыпалась слизкими горстями. Пока азиат карабкался вверх, Клоу помогал ему дополнительной, недолговечной опорой. Грязи, что успела накопиться у мальчика под ногтями, хватило бы на муравьиную ферму. Наконец Сёри выбрался, и лег на бок, от чего начал медленно погружаться в рыхлую топь. Сёри встал и прытко заскочил на лиану - его следы тут же спустились и шлепнулись вниз. Качаясь на месте, он вздохнул в полную грудь. - Прости, пожалуйста, - извинился Клоу. Последний выкрик Сёри в его адрес ввел Клоу в некоторую неловкость. Он еще не знал, в чем точно провинился, но предвкушал одно из двух: а) монолог о том, почему ты все испортил, Клоу; б) «Идиот». - Идиот, - пробубнил Сёри, вглядываясь в яму, куда исчез наркоман. - Я могу прыгнуть за ним! - вызвался Клоу. - Нет. Глубоко внизу метро, он сбежал. Француз понял суть варианта «а». Целью Сёри было вывести зеленоволосого на твердую землю, потому что так у наркомана были все шансы сбежать через яму – в той местности они зияли везде. Метро, в свою очередь, работало так, что вслед за одним поездом несся сразу другой, и всё на бешеной скорости в путанице маршрутов. Для мальчишки открывалась прекрасная возможность: упасть на какую-то крышу и через двадцать секунд уже оказаться в другой части города, без разницы, мертвым или сброшенным на обочину в каком-то тоннеле. - Извини, пожалуйста, - Клоу сказал это настолько искреннее, насколько мог. Сёри пробурчал что-то. Недолго провисев, он перескочил на ветку, где можно было усесться, и достал мобильный. Сотовый едва помещался в руках, поэтому вводить что-то приходилось двумя большими пальцами. Такая картина давно засела в сердце у Клоу. Сёри приложил трубку к несоизмеримому с ней по размерам детскому уху. - Посмотри через свою эту программу, где этот наркоман. Мы его потеряли. Телефон пролопотал что-то в ответ. Сёри моргнул и не сразу заговорил опять. - В смысле. Дальше телефон долго что-то рассказывал, пока мальчик перебивал его однотипными неразборчивыми фразами. Наконец монолог окончился. Азиат выглядел обозленным на все сущее (в сравнении с его обычной мимикой, насупленные брови и покривившиеся уголки носа выглядели именно так). - Я его уничтожу. Клоу не стал расспрашивать, потому что догадывался, что за это его бросят под поезд метро, но позже тоже разозлился не на шутку. Зеленоволосый мальчишка с пластырем на носу – никакой не наркоман. Он самостоятельно выловил преступника еще до ребят, получил за него гонорар и вернулся в зоопарк. Неизвестно, какова была цель спектакля. Неизвестно, откуда он знал, что ребята потеряют фотографию наркомана и большую часть информации, тем самым создав прекрасные условия для подставного преступника. Ясно было одно – парни очень захотели свернуть ему шею, а Клоу понял, насколько он бывает наивным. Они вернулись домой все в грязи и без цента выручки. *** Бенедикт и Матильда пришли к высотному зданию, спрятанному в центре Мюнхена. Первые два этажа были выдержаны и сохранены под старину, склеенную из стилей в архитектурного гибрида. Тонкие окна в высоту фонарных столбов вырезали из готического собора, тяжелые широкие двойные двери сперли у нео-классицистов. Внутренности столовой растаскали и принесли сюда сороки-поклонницы эпохи барокко. Потолок оказался не высоким, как пообещали окна снаружи, а обычным, декорированным позолоченным деревом и стеклом. Снизу вверх убогая столовая смотрела на помпезный узор, скопленный к середине в розетку. От нее до дверей в самом конце завитушки сосредотачивались в подобие стебля. Снизу, на земле, осталось другое, злачное измерение: поскобленный зал, пластиковые столы, очереди нищих к чанам с кормами, прозванными питательным супом. На Бенедикта и Матильду в дорогих плащах и с кричащей о статусе тростью все немедленно начали смотреть как на пришельцев. Столики со сгорбленными нищими разразились разговорчиками, но те быстро улеглись до бывалого чавканья и болтовни, когда стало ясно, что парочка пошла к тем дверям. Бенедикт, держа девушку под руку, сходу ее туда потащил. - Слышите это? – заговорил он быстро, чтобы отвязаться от возможного прослушивания. Детектив цокал тростью по полу на ходу. - Что именно? – Матильда глядела по сторонам. – Я слышу людей, твою трость, как те дамочки черпают суп и плюхают его в эти мисочки… - Музыку, - наконец уточнил Бенедикт. - Так, - у девушки зародились подозрения. - Метафорическую или насущную? - Насущную. Она совсем тихая и идет сверху. Матильда напряглась и вслушалась, попыталась обойти гам столовки и выхватить именно музыку, но грохот тарелок и хриплые голоса оказались непреодолимыми. - Не слышу, - отрапортовала она, опустившись с носочков. - Хороший у тебя слух, хочу сказать. - Не сказал бы, но получше, чем у некоторых, - бросил Бенедикт. – Я слышу только совсем вялые отголоски, хотя, впрочем, нам этого достаточно. Они прошли через двери, в служебный коридор, на тот момент пустовавший, и уверенно вышли к лифту в самом конце. Охраны не было. Если поразмыслить, у гипотетической проверки на наличие преступных контор ее наличие вызывало бы подозрения. - И знаете, что самое чудесное? – спросил Бенедикт, нажимая тростью на кнопку вызова. Матильда все быстро смекнула. Этот вопрос они изучали отдельно. - Лифта нет в плане здания. Двери раздвинулись перед кабинкой, убранной в зеркала и сверху украшенной как остальной потолок. Бенедикт вынул телефон, ступая через порог, быстро настрочил сообщение и спрятал. Двери закрылись, парочка разместилась к ним передом, и Матильда прочла новоприбывшую смс-ку: «Внутри будет камера, не подавайте виду, что ее выглядываете. И даже не пытайтесь. Стойте смирно.» Матильда машинально подняла руку, чтобы выбрать этаж, и осеклась; вокруг нигде не было нумерованных кнопок. Сверху, из единственной пластиковой окружности в богатой обделке, зажурчал голосок: - Вас приветствует программа голосового управления. Пожалуйста, назовите этаж. Матильда сдержала себя от отчаянного взгляда на Бенедикта. Если лифта нет в плане здания, то он везет прямиком в ту контору. Называть этаж, возможно, даже будет ошибкой – лифт провезет только своих, знающих секретный пароль. Незнающих будет ждать взбучка. Матильда заерзала, глядя вперед. Со стороны напарника доносилось какое-то шевеление, но невыразительное – кажется, рядовая проверка галстука или запонок. - Вы не выбрали этаж, - намекнула программа. – Пожалуйста, назовите этаж. Бенедикта отвлекли от глубокого ухода в себя. Он выпрямился и быстро что-то пробормотал. Матильда готова была поклясться, что расслышала бы его, если бы приготовилась. - Пожалуйста, говорите медленно и четко. Спасибо. Пожалуйста, назовите этаж. У Бенедикта в кармане зажужжал телефон, он срочно достал его, прочел. - Вы не выбрали этаж. Пожалуйста, назовите этаж. Телефон выскользнул из рук, как намыленный. Детектив с выкриком поймал его в воздухе и затолкал обратно в карман, после чего товарищески усмехнулся Матильде: - Ах, рассеянный я сегодня, - и заговорил вверх, будто знал пароль все это время. – Старый рояль. Программа не ответила, лифт только тронулся, проехал этаж, остановился. Целью визита был даже не шпионаж, а проникновение. Очевидно, что даже при своих бесчисленных талантах (вроде доведения людей до белой горячки) Бенедикт не сможет придти в самое преступное гнездо и сразу узнать о заказчике конкретного бездомного. Но сможет программа Бима, из дому, управляя маленьким роботом, который находит компьютер (при условии его натужной работы), пресмыкается к нему и живится всей информацией. От детектива и его ассистентки требовалось найти носитель основной базы данных, откуда информацию можно извлечь. *** - Почему ты сам не можешь оперировать этим жучком? – крамольничал Бенедикт, разглядывая только что выданное новшество у себя на руке. Бим нарочно упал со стула и вполз под кровать. - Не. Бенедикт потупил взгляд. Матильда похлопала его по плечу, глядя следом. - Просто отстань от него. *** Якобы поправляя галстук, Бенедикт извлек жучка и позволил тому как-то добраться до шарика на потолке, чтобы впиться туда и вынюхать секретные слова, после чего переправить их сообщением. Матильда не поднимала голову и так и не увидела машинку, но уловила едва слышимый скрежет и трение – нечто на острых ножках прыгнуло детективу под воротник. Снаружи кабины скучный коридор вывел прямо к кабинету директора. Никто никогда не принял бы это за кабинет. Площадь, равная по размеру столовой, находилась точно над ней – в самом конце от пола вытянулись продолжения узких окон, увиденных при входе. Свет с улицы рябил на полу, потому что тот был зеркальным отражением пышного потолка, теперь торчащего красивыми, но непрактичными выпуклостями под ногами, извивающимися в сплошном огромном стекле. Снизу оно было зеркалом, здесь – прозрачным окном, открывающим вид столовки с шевелящимися кружками макушек за прямоугольниками столов. Может, директор выбирал рекрутов прямо отсюда и самостоятельно. На месте центрового цветка была деревянная равнина со ступенькой, а стебель теперь вел к ней дорожкой. Вместо стола там был старый рояль, вибрировавший глухой миролюбивой мелодией. Инструмент был повернут боком, крышка бы смотрела на окна, если бы не была закрыта. Играл мужчина с мышцами, туго влезшими в костюм, и неоднократно сломанным носом. Рояль был застелен скатертью, а сверху стояли блюда обеда на одного и три свечи в канделябре-трезубце. Полный мужчина с гусиным профилем важно резал запеченную форель. Он сидел на высоком стуле во «вмятине» крышки, отчего обретал сходство с карапузом на детском стульчике элитного класса. Бенедикт тотчас взбесился. Матильда знала, как он ненавидел издевательства над раритетом, а есть прямо на инструменте – это еще и кощунство по отношению к музыке. Но оба понимали, что этот гнев создаст только проблемы, так что детектив отвлекся на критику пианиста. — Тоже мне, мой неожиданно образованный качок лучше, — фыркнул он. — Пошли, — он взял девушку под руку и уверенным шагом устремился к роялю. Музыка остановилась, охранник с пальцами поверх клавиш проницал чужаков. Директор конторы же при ближнем взгляде на гостей осклабился, дожевывая филе. — Кто же тут у нас? Темная лошадка, я погляжу, раз лифт не смог распознать ваш голос и внешность. С обворожительной дамой, — он кивнул Матильде, не переставая жевать. Она кивнула в ответ и чуточку наклонилась. — И благонравной, прелесть какая, — он поковырял во рту зубочисткой. - Вы очень вовремя, прямо к обеду. По какому вопросу? Хотите меня засадить за решетку, юный детектив? Матильда чудом не ахнула. Бенедикт немного улыбнулся и покачал головой, выражая беспомощность. — У вас, боюсь, слишком много связей с правительством, чтобы я мог что-то с этим поделать. Да и дело своей жизни я давно раскрыл, так что мелочиться на вас не охотен. Директор чавкал, раскрывая рот так широко, что можно было четко проследить, как филе теряет целостность и хрустят косточки. — Ох, Уильям Гарлик, видел вашего отца только на фотографии — чего было достаточно, чтоб было ясно, что это вы, ну, еще эти длинные ноги, — но наслышан о его дурном нраве, так что точно понятно, что это вы. Часть о ногах не оставила на взгляде Бенедикта даже мазка укоризны, и Матильда хлопнула ртом, тая сочувствие. Она знала, что тема роста для него щемила куда сильнее, чем даже протез, потому что в двенадцать лет, без того нелюбимый родителями, он был уже выше обоих, а к пятнадцати перерос всех Гарликов за историю. Он ей однажды открылся, что лучше бы был мелочью, чем такой дылдой. — Мне нужно, скажем так, содействие, — Бенедикт сверкнул глазами, — в устранении Альберта Цвайнштайна. Директор поднял глаза, продолжая пилить обгрыженный позвоночник. — Школьные друзья? — спросил он, готовый послушать хорошую историю. — Да,… Бенедикт ненадолго запнулся, зацепленный маленькой мыслью, и глазами как-то ослаб. — Четыре года в общеобразовательной подготовительной школе. Семь лет в самой элитной гимназии для одаренных детей во всей Европе. Высшее образование (бакалавриат и магистратура) экстерном на заочной форме за два триместра в лучших высших учебных заведениях планеты. У него революционный девайс в мировом обиходе и туча передовых разработок, у меня сорок два пустяковых дела и три колонки в газете. Его фамилию чтут за успешную марку. Мое имя за незнанием сокращают до буквы. Мне опостылело все это. Чтобы спрятать эмоции, Матильда накрыла нос шарфиком и прокашлялась. Бенедикт действительно готовил тот монолог. Ее не было, когда он зачитывал его перед Альбертом, но она была частым свидетелем репетиций у зеркала. — Ах! Месть без разбора! — директор со смаком дернул головой, и его второй подбородок трепыхнулся. — Лучший сценарий после «он мне просто не нравится». Бенедикт похолодел, продолжительно выдохнув. — Вы можете смотреть на этот случай как на типичный. Но мне очень, очень тяжело жить с этой злостью. Детектив так хорошо врал, что даже Матильда сама себе часто напоминала, что не надо ему доверять. — Понимаю, — директор неискренне свел губы трубочкой. Бенедикт будто уже взбудоражился и не мог успокоиться. Он покривил нос и схватил ладошку Матильды, оплетающую его локоть. — Нет, вы определенно не понимаете! Последний жест сигнализировал немедленное нападение, как только детектив отомрет. Но рука замерла и свирепела в хватке. Это значило, что с устранением охранника предстоит потянуть, десять скованных секунд предвещали минуту увертливой беготни. Бенедикт зверствовал в статике, выбрасывая на директора фальшивую злость, пока Матильда не слушала и добывала отовсюду вокруг мелочи, какие бы помогли растянуть драку и сохранить бельгийке победу, но кроме стекла, завитушек и потенциально опасной вилки в клешне директора было не из чего выбирать. Двадцать секунд. Бенедикт метал слюной, директор умилялся, оголяя все зубы, а у Матильды начинался мандраж. Тут детектив в сердцах задрал руку, которую держала Матильду и которая держалась за трость, не ослабляя хватку второй, повозился с руганью и треснул директора по лысине. Попытался треснуть. Удар опередил охранник – вскочил с места, подался к начальнику и перевесил древко на лету, схватив пальцами. Директор упивался хохотом. Тридцать секунд. Детектив хлопнул Матильду по костяшкам, желая удачи. Упругий кнут сорвался с ее запястья, схватился когтями за галстук на шее охранника и кинул голову в зеленый салат. Тот захрустел под давлением. Держа браслет как поводок, Матильда прошла мимо детектива, спустилась на ступеньку и рванула мужчину к себе, раньше, чем он успел высморкаться в салатные листья. Нажала на кнопку. Веревка растопырила когти, свела их обратно и стала палицей, которой непомерно удобно лупить. Охранник с вовеки потерянным равновесием стукнулся носом об угловатый рельеф. Матильда на платформах и каблуках побежала прочь, спотыкаясь об узоры. Спектакль Бенедикта подошел к кульминации. Он обошел рояль к стульчику пианиста и перебросил через него длинные ноги. Схватил инструмент за крышку обеими руками, поднатужился и отворил в сопровождении гомона от полета сервиза. Тот скатился на пол прямо на скатерти, лишь податливо соскользнувшей. То же самое стало с улыбкой директора. - Ты что творишь? – гортанно выговорил толстяк. Его глаза окаймились испугом. Бенедикт заулыбался, сняв маску. Он подбросил трость, взялся за половину древка и зафиксировал его внутри коробки основы; набалдашник подпер крышку, чтобы та не закрылась. Бенедикт молчал и жег директора взглядом; сел на скамью, занес пальцы над клавиатурой. Директор вздохнул спокойно. - Ну давай, попытайся, - его тон заискрил старым сарказмом. Бенедикт предался клавишам и заиграл. Матильда никогда не видела Бенедикта за музыкальной игрой, но в целом замечала в нем творческую одаренность. Раздражаясь, он выстукивал пальцами по столу очень ритмичную и даже манящую к прослушиванию дробь, а под тяжелые думы он водил ручкой по блокнотным листам, получая временами достойные портреты и натюрморты. Мелодия была быстрой, юркой, напряженной и скачущей. Матильда ее хорошо знала и очень любила, но узнала не сходу, потому что оригинал исполнялся на скрипке. Это была «Осень» Вивальди, из цикла «Времена года», исполненная на клавишах. Рояль взорвался музыкой так громогласно, что в столовой уже поднимали головы. Кто-то в перерыве от трапезы зашатался на лавке, дурманясь ритмичным звучанием. Звук полетел прямиком на директора ударной волной, он зажмурился в кресле и страдальчески хлопнул ладонями уши. Директор сложился пополам, медленно слезал на пол и роптал, почти неслышно из-за рояля. Охранник надвигался на Матильду и что-то ворчал, музыка уносила слова. К девушке не явилось ни единой достойной идеи, как держать его еще две с половиной минуты, и пока она просто убегала на цыпочках, обильно спотыкаясь о соцветия. Поскольку на досуге они с Сарко сходились в товарищеских спаррингах, тактика боя с громилой для нее была ясна как рецепт незатейливого пирога, но драться она привыкла на ровном мягком татами, а не на бугристом стекле. Матильда неслась к плоской дорожке. Бенедикт играл, просто играл, смиренно глядя на беснования собственных пальцев. Текли три золотые минуты. Матильда прыгнула на гладь, как на родную степь, и врезала охраннику хлыстом как только он подошел близко, но он поймал прут в полете, просипел от давящей встречи, дернул вниз и отобрал у нее оружие. Матильда пнула каблуком на платформе его колено, он накренился в сторону, пытаясь навалиться на нее спереди, она отскочила и со всей мочи стукнула кулачками его по голове. Охранник пошел на падение, но бросил хлыст и уцепился за ее плащ и за ногу, когда она не успела убраться. Оба повалились на дерево, Матильду уколол в затылок цветок за обрывом дорожки. Она поднатужилась встать, прогнуться хоть чуточку, чтобы достать до браслета, уроненного совсем рядышком, но упала в слишком неудобное положение; охранник очухался раньше и уже взял ее за обе лодыжки. Девушка забила ногами, тыкала каблуком в лицо победно поднимающемуся врагу, но он держал ее устойчиво крепко. Она выглядела смешнее жука, опрокинутого на панцирь. Охранник встал, хохоча, поднял ее обе ноги, пальто и юбка упали навыворот, обнародовав кружевное белье под колготами. Матильда строптивела и багровела. Сарко все это время дрался с ней даже не в четверть силы. Мужчина пнул кнут подальше, чтобы она не могла до него дотянуться, хлыст поехал по полированному дереву прямо к двери, пульсирующей от ударов прибывающей штатской подмоги. - Почему дверь заблокирована? – поразился охранник. Матильда поблагодарила Бима и мысленно его обняла, хоть и знала, что эта услуга не индивидуальна. Зрителей своего позора она бы не перенесла. Музыка бренчала без остановки. Теперь эта мелодия уже не была любимой, Матильда только и ждала, чтобы она кончилась, и Бенедикт ей помог. Он все может. Но детектив играл и на нее совсем не смотрел. — Ничего не получится, — поговаривал директор, стараясь жеманиться с пола. — Совершенно ни-че-го... Толстяк комментировал игру как какие-то попытки. Матильда посмотрела внимательно, догадалась, что происходит, и засверкала изумлением. Они не только оскорбили рояль обедом на крышке, струнный механизм пополнился еще и компьютером. Может, в рабочее время крышка открыта на триста шестьдесят градусов и директор вводит данные сам, возможно, даже через клавиатуру рояля; однако сейчас он не гонится мешать детективу, а только дотошно кряхтит. Значит, работа с компьютером ведется по-другому, но местоположение базы данных Бенедикт все равно угадал безукоризненно. Он играл и приводил каркас из дерева в гул, чтобы и компьютер внутри зашевелился, маня на себя жучка Бима, пока крышка гостеприимно распахнута. На пюпитре блеснуло проворное тельце. Вторая минута кончилась. Музыка прорвалась к кульминации, взревела до боли в ушах, разом усмирилась и стихла, гудя эхом единственной ноты. Мощная мелодия возместилась стенаниями директора. Изморенный, он вскарабкался на колени и зацепился за стенку рояля, свесив голову внутрь. Его настигло прозрение — он увидел жучка. — Ах ты!... Бенедикт поднялся с лавки, вытащил трость и прихлопнул толстяка крышкой (внутри рояля зациркулировал стон). Движения детектива растеряли чеканность; после партии на клавишах внутри торнадо из звуков ему поплохело, но он хорошо стоял на ногах. — И что теперь? — крикнул ему охранник. — Куда побежишь? Или как-то полетишь вниз через стекло? — Хорошая идея, — отметил Бенедикт (его мутило, голос покинула высокопарность), - р-расист. Он не произносил это слово рекордные сроки. — Что? Бенедикт отвернулся, спустился на ступеньку и на стекло (имение трости себя оправдывало) и пошагал по деревяшкам. Охранник растерялся, обернулся на блокированную дверь и крикнул вслед детективу, но зов прошел мимо. Сообразив, в чем дело, мужчина прямо с Матильдой, как с тяжелой рыбешкой, бросился его догонять (девушка их изо всех сил тормозила, хватаясь за выступы на пути). Бенедикт дошел до самых окон, отворил одно и выпрыгнул. — Второй этаж... - пробормотал охранник, таща Матильду в далеком отрыве. Охранник достиг окна за несколько минут настырного отрывания девичьих пальцев от маленьких бугорков. У Матильды вскоре онемели фаланги. Мужчина выпятил голову на мороз — улица чиста. *** На последних минутах непревзойденного плана мысли в голове Бенедикта начали биться толкучкой, но это не помешало ему выполнить два остаточных пункта: открыть окно и выпрыгнуть. Детектив слишком извелся, чтобы пугаться высоты или изумляться полету, потому грохнулся на руки Сарко только с дремой. - Все, - известил он. - Давай прогоним это еще раз, - вступил Сарко, - ты сорвал меня со съемок чтобы я прилетел в чертов Мюнхен и поймал тебя. - И вызвал такси, - поправил Бенедикт. - И вызвал такси. - Да. Сарко призвал все свое обаяние в улыбку, адресованную начальнику, и специально его уронил. Бенедикт не жаловался, пелена усталости в нем закрыла даже некоторые тактильные чувства, так что падение было просто второй мыльной телепортацией за минуту. - Это правда ты играл? – спросил Сарко. - Да, - Бенедикту не хотелось вставать. - Когда научился-то? За три минуты наедине с самоучителем? - Я стоял рядом, когда у нас дома играла горничная в свободное время, и запомнил, какая расистская кнопка дает какой звук. Расистский инструмент с расистскими кнопками… Сарко поднял его, пронес по холодному воздуху и погрузил в сумрак салона. - Расистский воздух, расистский салон… - бормотал детектив через сон. - Ты правда устал, - заботливо сказал Сарко. Он поместился в машине с трудом, это отдалось в голосе. – Погоди. А где Мати? - Осталась там. Не стоит беспокоиться. Она разберется. Австралийцы сильны духом и сердцем. Куда важнее уехать персонально мне, там местная охрана уже наверняка догадалась о моем эффектном уходе. Трогайте. Скорее. Сарко выглянул в окно, ругнулся, поторопил водителя и подначил десятикратной доплатой. Такси поплыло по бульвару.