Самая общая теория всего

Март 2024. Альберт скакал вокруг клубка проводов, прибившихся к обручу из коробков разных приборов, будто те были требовательными младенцами, а он нянечкой, у которой плохо получалось следить за воспитанниками в силу их численности. Ему нравились эти хлопоты. Даже при видимой занятости рук, ног и иногда зубов, придерживающих отвертку, уголки рта были приподняты, и под нос подолгу напевался веселый мотив. Он занял Скру сортировкой болтов на поцарапанные и не очень, чтобы та не мешалась, и сейчас она сидела на полу у двух полупустых коробков и россыпи деталек без малейшей мысли о том, что надо туда смотреть, подбирая и перекладывая болтики. Альберт делал эту машину все время, пока Скру была здесь, и сегодня ожидался окончательный запуск. Всякий раз, когда девушка интересовалась предназначением аппарата, Альберт открывал рот и полностью закрывал только чтобы передохнуть, а в пробелах говорил забористыми словами, в которых плавали физические постулаты и местоимения. Иногда казалось, что он издевается или темнит. В ходе постройки часто заявлялась Леонтина, привидение ниже пояса, и помогала с какой-то работой у компьютера — в такие дни Скру вежливо гнали взашей, обнося интенсивнее бестолковыми заданиями и, в случае художницы, нелюбовью, которую та неумело прятала за тактичностью. Стоило Скру сгинуть, как они тут же забывали о ней: шутили друг над другом и хохотали, перекидывались фразами со смыслом, который был понятен им одним. Не стоило трудиться, чтобы подслушивать даже издалека: вся лаборатория звенела весельем, пока шелудивая недо-убийца имитировала свою нужность в забытом кутке. Если Скру и срослась с их компанией, то в этом сожительстве все видели только паразитизм. Все машины одновременно заработали, гул напоминал улюлюканье публики, умирающей от жажды к зрелищу. Альберт косолапо крутнулся, выпрямился с разведенными руками, как утонченная гимнастка после программы на брусьях, и провозгласил: — Готово! Скру даже не моргала, готовая упиваться итогами. Поразительного представления не произошло: как всегда, в кольце появилась Леонтина, высокая, в красной клетчатой рубашке и свободном джинсовом комбинезоне, с косами, которые попадались в реденьких волосах; она собралась по кусочкам, которые лились лучами из тех самых проекторов, но на этот раз софтиты изобразили ее в полный рост. К Скру она стояла спиной и молча пялилась на ступни, скромно сведенные. И материальные. — Ноги! - выкрикнула она. Альберт наигранно ехидничал: — Теперь ты должна отдать мне свой голос, Русалочка! Леонтина помрачнела: — Но его тоже дал ты... — Ох...— Альберт машинально потянулся похлопать ее по плечу и сам удивился и несказанно обрадовался, когда у него получилось. — Теплая! Я не фанат высоких температур, но теплая, теплая, черт подери! Леонтина радовалась не меньше. — А ты холодный! — констатировала она как невозможное чудо и схватила его за оба плеча, от чего получила несказанное наслаждение. — Я не фанат возбудителей у меня ангины, но холодный! Они запрыгали, держась друг за друга, а художница в довесок запищала, когда осознала, что может прыгать и — невероятно — ходить! До этого она приходила фантомом из комнаты-теплицы на севере Италии, будто ее тут и не было, а теперь могла быть там и ступать по полу здесь со всем чувством и воздействием, которое могла допустить. Лучи торжества коснулись и Скру – она радовалась удаче и счастью механика. Вся троица, врознь, была на вершине мира, пока одно звено не подбило настрой. Разум Леонтины, как заметила Скру за время знакомства, почти заочного, выложенного из неприветливых фраз и рассказов Альберта между делом, не терпел длительного праздного счастья, потому уже через пару минут загрузился страданиями и муками совести. - Альберт! – пискнула она. Слезы уже совсем отшлифовано наводнили глаза. – Я же теперь в таком сильном долгу, что не в силах полноценно тебя отблагодарить! Что мне сделать? Нет, нарисовать что угодно – это слишком мало и легко, нарисуй я хоть тебя, всех твоих друзей и всю твою семью до восьмого колена (хотя, если учитывать, что фотографии аж восьмого колена твоей семьи мне вряд ли предоставят и придется провести историческое исследование по этому вопросу, то это будет нелегко). И новый красивый костюм я тоже сшить не могу, я ведь сшила один уже тебе на день рождения, а два этих повода ну никак не эквивалентны! А оригинальный костюм-скафандр с поддержанием низкой температуры, чтобы ты его как домашний халат носил, ты бы сам себе давно смастерил, если бы в этом нуждался, а… - Онти, прекращай, - Альберт легонько ударил художницу по носу, и это привело ее в чувство. – Не надо вообще ничего. Леонтина уже собралась было перечить, но отвлеклась механиком, меняющимся в лице: его дружелюбную улыбку смело дуновением какой-то идеи, но на том месте сразу зацвела новая. — А знаешь... — он не спешил с изложением, — на следующей неделе вечеринка Хантергейта, ... там будут ребята из Нобелевского комитета и я подумал, что мы могли бы... пойти туда... чтобы показать тебя. Ну, знаешь, твердую и теплую. По нему было видно, что приглашение было заранее заготовлено, чтобы объявиться совсем ненавязчиво. — Мы идем, — сказала Леонтина. Альберт недолго смотрел на нее с растущими сантиментами. — Спасибо. Нельзя было прожить с Альбертом больше недели и не узнать, как сильно он хочет Нобелевскую премию. Каждое изобретение еще на стадии сырого наброска представлялось удивительным патентом, но лекало комиссии пока ничего не одобрило. Ясно, что премия нацелена на вклад в теоретику, но Альберт жаждал получить ее именно за машину. За машину-пионера, чтобы она работала иначе в самой сердцевине, чтобы она была блестяще новой, иной – даром, что может даже не понятен с первого раза – и ему было плевать, что это бестолковая затея. И что за время напрасной работы его шкаф запылился полусотней других золотых медалей и статуэток наивысшей чести и статуса. Он хотел Нобелевскую премию, потому что… - … прикольно же! – Альберт развел руками и из-за ощутимого перевеса в правой упал. Скру больше не задавала ему вопросы после трех ночи, когда он еще бодрствовал весь в проводах. - И вообще, надо отпраздновать, - вдруг заговорил Альберт, когда отделался от маленьких внутренних ликований. - Отпраздновать? – переспросила Леонтина. - Да, твои ноги отпраздновать. И тактильные ощущения. - Как именно отпраздновать? - Сесть, распить бутылку, может две, повеселиться, позвать кого-то. Леонтина раскусила его на половине предпоследнего слова: - Позвать Беню, чтобы похвастаться. Альберт не постеснялся правды. - Это – самое главное. *** Вскоре после звонка Бенедикту завыли громадные крылья крыши, впускающие самолет в соседнюю половину здания. Тарарам унялся, в рабочую холодную полутьму из сверкающего парковочного зала вошли по очереди Сёри и Клоу. Они были то ли не рады восхождению на твердую почву, то ли хотели пересечь участок от самолета до лестницы на этаж ниже как можно быстрее. Оба смотрели в пол и по ритму шага, пролегающего подальше от остальных, были на грани бегства. - Эй, вы как? – крикнул Альберт, обращая внимание на себя. Оба остановились позади стеллажа с мотками проводов-шлангов. - Нормально, спасибо, что спросил, - ответил Клоу немного тоньше обычного. - Нас опять обобрал тот наркоман, - ответил Сёри. Клоу закрыл мальчику рот одной рукой, другой поднял за живот и вертикально унес. - Я вот своих не сдаю, - сказал он персонально для Сёри. - Расскажите, что произошло! – крикнул Альберт. – Я не буду вас ругать, вы же не часто косяч… мы же друзья! Клоу сделал вираж на стеллаже с пробирками на случай химических экспериментов, спровоцировал шепот стекольных трубочек и пошел обратно к Альберту и Леонтине (в дороге почти улыбнулся Скру, а она в ответ только губами сказала «Успокойся»). Поставил Сёри на пол. Положил помпон новой шапочки мальчика красиво, смел соринку. - Что случилось? – спросил Альберт. Клоу набрал полную грудь воздуха, чтобы сказать честно: - Ой, Лео, у тебя ноги! Поздравляю! Стройные какие… Альберт начинал беспокоиться. - Чувак. Не заставляй меня звать Кирс. - Нас опять обобрал тот наркоман, - сказал Сёри, идентично первому разу. - То есть, он поймал ту казахскую беглянку раньше вас и правомерно получил гонорар? – уточнил Альберт. - Как детей обобрал, - согласился Сёри. - Ладно, два раза прийти ровно до вас это уже очень странно. Это уже так странно, что смахивает на утечку информации или что-то такое, хотя я уверен, что мой компьютер защищен от этого очень неплохо. Идея посетила Скру мягким бодрящим приливом. Компьютер в надежном панцире против воров, герметичном везде, кроме мостика, которым именно пропавший вид текста колесит постоянно – порт, ведущий к принтеру; что если «жучок» подложили в устройство печати, забытое и незначительное в цепочке «текстовый редактор – распечатанное досье»? Захотелось вскочить и рассказать, но весь пыл примяли к полу чернокожие ноги. Они остановились прямо на уровне глаз. Кирс заговорила прямо: - Ненавижу обвинять в неприятностях все новое и непонятное, - длинный палец указал точно в темечко Скру. – Но, по-моему, все очевидно. Обвиненная не сказала ни слова, только коварно улыбнулась голове на верхушке радиовышки «Карамболь Кирс». Собачиться защищаясь? Еще чего. - Она даже не смотрит никогда в документы, - сказал Альберт и от несогласного взора обвинителя будто бы отрекся от заявления. – Нет, я имею виду, что ни разу не видел, чтобы моя бумажная работа с этим делом у нее вызывала интерес. Она почти сразу уходила или раскидывала все от скуки. Если бы и была утечка информации, в которой гипотетически ее можно винить, то это по поводу моих изобретений. Но я думаю, что в силу того, что она у нас уже так долго, это маловероятно, потому что на рынке минимум неделю назад должно было появиться что-то мое под другим именем. - Тогда эксперимент, - Кирс держалась прежней позиции. – Выгоняем ее из комнаты и с чистого листа находим очередную цель, выезжаем на охоту, и до самого момента поимки ей ничего не говорим и держим ее в темном чулане. А потом поглядим – эти оборванцы получат гонорар, или подросток-мутант с лишней хромосомой. Альберт посмотрел на Скру с неприятным сожалением. - Пойдет. Только без чулана. Думаю, нижнего этажа нам хватит. Он непривычно для себя сел на стол (для первого прыжка столешница оказалась расположенной высоковато) и поставил ноутбук на колени, тыльной частью крышки повернув к Скру. Игрой в открытость и непринужденность разило как гноем от коллектора. Пальцы били о клавиши и шаркали по тачпэду. Две минуты работы дали вялое возбуждение: - О, тут как раз есть! Прямо и суммишка такая о-го-го… Трое охотников за головами и художница пришли на голубой свет. Последняя прикрыла губы ладошкой. - Это не слишком опасно, я имею ввиду, даже для вас, с вашим впечатляющим опытом и невообразимыми рассказами, как когда, например, Кирс дралась с борцами сумо с костюме куриной ножки… - Это в тройке моих любимых, - заметил Сёри. – Гвоздь еще тогда был в костюме задорной редьки и пел ту писклявую песенку на японском. - А ты был икринкой, - напомнил Клоу, - и, между прочим, на бэк-вокале, а вот я был звездой! - Редька с бордовым бананом на голове… - Так решили? – спросил Альберт. – Поедете? - Поедем, - сказал Сёри. – И поедим тоже. И тут выкатилось условие: - Но исключительно втроем. - Нет, - сказали Кирс и Сёри вместе. Альберт посмотрел на одного и на вторую, приводя глазами в чувство. - Это опасно, сами ж видите, вы чего. А с такой денюжкой мне просто уже жалко вас на такую смерть вообще не отправить. Кирс выровнялась в полный рост. - Знаешь ли ты, дружок, задачку про волка, козла и капусту? - Знаю. - Так вот. Ты там далеко не волк, - штык пальца опять нацелился Скру в лицо. У Клоу в голове вдруг заработала старая дефектная шестерня. - А кто тогда лодка?… Кирс с Альбертом повздорили, и – Скру так и не постигла тайну победы Альберта, потому что в ходе ее достижения ее все-таки выпроводили из лаборатории (во время изгнания Кирс успела сделать замечание по поводу длины ее чёлки и насильно натянуть ее волосы на монструозные клешни заколки; Скру так и не решилась тронуть что-то в той зоне) – самолет вскоре загудел снова с тремя охотниками за головами у себя на борту. *** Несколько часов спустя этажом ниже через пожарную лестницу как через парадный вход пришел аристократ, чьей голове пришлось унизительно сдаться и немного наклониться, чтобы справиться с дверной рамой. Вслед пробралась скромная свита: худощавый круглолицый соня в больших квадратных очках и, несмотря на анонс Альберта (о улыбчивой леди с ежовыми рукавицами в незримом арсенале; не предметными, как у Кирс, но убийственностью не уступающими), больше никого не было. Скру и без того была рада гостям – пришел, как вещал тот же Альберт, самый смекалистый ребенок Миллениума. Может, хоть он раскусит ее роботическую клоунаду. Рассмотрев лицо, ожидающее, что она подаст голос первой1, Скру не удержалась: - Ты похож на Бенедикта Камбербетча, зум-зум. Аристократ фыркнул и прошел мимо нее как мимо неубранной влажной половой тряпки. Третьей ногой у него цокала трость, нарочито громко, будто с намереньем перебудить всех невежд, которые не встречают ее хозяина. Соня в скатывающихся на нос очках заправил их выше и кивнул. - Сказать про того актера и загреметь в список недостойных с очень маленькой «н» еще на первой реплике. Рекорд. Браво. - Список недостойных, зум-зум? – переспросила Скру. Ей это показалось потешным. И догадка подтвердилась. - У этого борца за расовую справедливость какие-то очень своеобразные сексистские наклонности. Все мужчины у него болваны неотесанные, а к женщинам он категорично: либо на «вы», либо как к мебели, то есть никак. Но перед тем, как «одеревенеть», так сказать, у дам есть хотя бы испытательный срок до первого идиотизма или «ты похож на Камбербетча». - И что теперь? - Теперь? Все, дорогая, поезд общения с этим прекрасным собеседником ушел. Тебе уже никогда не посчастливится ловить лицом его слюну, пока он рассказывает тебе, что вот тот белый голубь – расист. Эх, сочувствую! - Как обидно, - Скру замотала головой. – А я только хотела угостить его кофе из слез африканских рабов. Парень ухмыльнулся и перевел глаза на телефон – на экране появилась заставка игры. Около кухни тем временем уже был разгар демонстрации. Леонтина с Альбертом почти синхронно смотрели то на долгожданные ноги, то на Бенедикта, выискивая на промерзлом бесстрастном лице почки реакции. - Фе. Леонтина поникла, а Альберт приготовился слушать. - Ты называешь это иллюзией присутствия? Карикатура! Да даже я бы сделал лучше! Фу, что это, пиксели между волос, фу, фу, фу… - Бенедикт наморщил нос. – Леонтина, право, вам не стоило связываться с этим шарлатаном, только посмотрите на ноги, он же вас просто оскорбил… - Ну ты потрогай ее! – перебил Альберт, не сердитый, а уперто ждущий, что Бенедикту хоть что-то понравится. – Теплая же! Механик взял художницу за запястье и помотал его у Бенедикта прямо под носом (ладонь мягко качалась), а тот и не моргнул. - Это и без того ясно, от нее жар как от печки на хлебозаводе. - Поверьте ему, он разбирается, - пояснил Бим, вдруг возникший рядом с начальником. - Просто у нас нет денег и он таскает батоны оттуда. - Чаклс, умри, - попросил Бенедикт. - Может, пойдем пить чай, зум-зум? – спросила Скру, вдруг возникшая возле Альберта, обняв того и потершись щекой о его плечо. – Капнешь мне немного горяченького машинного масла… - Кыш, - он выпутался из объятий, но последовал предложению и позвал всех на кухню. Скру только успела ступить на молочное стекло плитки, как его вид заслонил листочек с немецким списком еды и хозяйских товаров. - Фрося, сходи в магазин, пожалуйста, - сказал Альберт, еще более неровно, чем каждый раз, когда вместо «Иди вон» озвучивал то или иное поручение. Теперь ее выдворяют демонстративно. Даже гости один за другим проверяли ее глазами, пока она не торопилась с ответом, явно зная, что ее спонтанную отлучку обусловит далеко не скисший творог или недостаток соленых орешков. Скру вывела властную улыбку и приняла бумажку. - Зум-зум. К тому моменту у нее кончилась фантазия на непутевый флирт электротехнического уклона, а надежда, что он уже не понадобится, достигла своего пика. Скру вышла из кухни как безусловный победитель в гонке хитрости и силы духа. А они пусть шепчутся о ней в своем робеющем кружке интересов, пока она знает всю правду и не говорит, - появилось на одной стороне ее мыслей; а лучше пусть скорее выведают, кто она в самом деле, и выйдут из дрожащих кустов – заговорила изнанка. Скру привыкла мыслить сразу двумя полюсами: не будь первого или второго, какой-то один бы ее давно съел, а так она медленно сходит с ума с поднятой пылью от междоусобицы в голове и тупыми улыбочками, которые выходят словно выхлоп. *** Альберт чувствовал себя гнусным стукачом, если не военным предателем, когда повернулся спиной к двери, где исчезла Фрося, чтобы немедленно завести речь о ней, но это сошло, когда он уставился на Бенедикта. Барный стул даже близко не удовлетворял статус восседавшего на большой белой таблетке кожзаменителя брюзгу, даже проверенная белыми поверхностями чистота, убранная к его прибытию, его лицом оценивалась как свинарник. Бенедикт повернул сморщенный нос к Альберту. - Вероятно, Цвайнштайн, ты хотел спросить, почему с нами нет Матильды? - Я все знаю. - Ах да, твоя память и внимание не настолько дырявые, чтобы ты совсем упустил (или забыл), что господин Стеллс с позапрошлой осени сплетен узами переписки с моей бывшей постоянной спутницей. - Да, он… - Он рассказал, как она после возвращения домой с нашей миссии накричала на меня и моего домашнего орангутанга (оставила мне пощечину, а ему попыталась, но не получилось, и просто ударила его в колено), после чего объявила, что давно нашла хорошую работу где-то еще, собрала вещи и всего лишь за сутки съехала из моего дома. Готов поспорить, в самолете по дороге на новое место она уже во всю печатала ему это короткими сообщениями. - Нет, - Альберт качал головой. – Это не Клоу мне пересказал. Мати сама. Она не нашла никакую работу. Она тебе соврала. Мати несколько дней отсиживалась у нас, потому что родители бы с нее шкуру сняли за такую карьеру экономиста (с красным-то дипломом), со старыми подругами она уже потеряла близость, пока сюсюкалась с тобой, а сестра сама еще на ноги толком не встала после нарколечебницы. Бенедикт вслушался. Заговорила Онти: - Ты ее очень подло бросил тогда. Ее много били (она в этом не признавалась, но за нее говорили старые синяки, а еще голос вздрагивал, когда она упоминала время у тех бандитов), потом увезли к черногорским сутенерам, она чудом сбежала и вообще долго не верила, что смогла найти дорогу домой и добрые люди правда несколько раз ее подвозили, пока она не добралась хотя бы к каким-то знакомым, - Онти подмигнула слезинкой (в Альберте утонула скисшая радость за исправность этой части функционала). - Тут Матильда почти все время плакала (но потом утверждала, что я плакала намного больше). Да, она сдерживалась при Альберте и Клоу, но мы с Кирс и… Скру… видели всё. Я должна была это сказать. Никогда не думала, что кто-то может съесть столько «Страчателлы» и запить ликером, не находясь при этом в плохом сериале (никогда их не смотрела, но слышала, что для них это типично). Руки Бенедикта сползли со столешницы и свесились по бокам от застывшего туловища. В сырых погребах его нутра теплым паром вздохнула совесть – на это, во всяком случае, Альберт надеялся, продолжая рассказ: - Потом все наладилось, более менее. С ее-то дипломом работа ее даже сама нашла. Хорошая работа. В общем, мы предлагали отсидеться у нас, пока Мати душевно не успокоится, но она настаивала и сразу нашла съемную квартиру, рядом с работой, живет сейчас припеваючи… кое-где далеко. Бенедикт ожил: - В Австралии! Альберт сдался. - … Да. - Я ЗНАЛ! Бенедикт остался рад, в окружающем мире его все устраивало, а мимолетно отгаданная загадка была как комплимент от этого самого мира, мол, так держать. Альберту захотелось огреть его так сильно, как он сам своими тощими руками никогда бы не смог. - Беня, ты мудак. Детектив оппонировал без доли сомнения: - Все наладилось, разве нет? - Ничего бы не было, если бы ты не оставил Мати этим извергам. - Однако мой поступок дал ей понять, что пора бы сменить образ жизни. И теперь ей живется намного лучше. Это был своеобразный толчок, может немного грубоватый. Альберт задыхался от возмущения. - Немного грубоватый? Онти взлетела со стула и дала Бенедикту пощечину. Удар был хилый, пальцы скорее шлепнулись, чем влепили горячо, его голова только слабо отвернулась и покривился он больше от неожиданности, но художница была в ярости. - Матильда во многом виновата сама. Она сама могла уйти от тебя в любой момент или не оставаться в твоем храме безделья изначально. Но, во-первых, ты мог ей давно намекнуть, что в ней пропадает хороший специалист, во-вторых, быть благодарным за ее заботу в ущерб самой себе или хотя бы почувствовать укол совести… Завелся уже Бенедикт: - Я никогда не просил от нее никаких «жертв». Почему я должен быть благодарен? Как можно вообще быть благодарным за непрошенное? Это уже противная нежеланная обязанность, а не искренность. Онти вытаращилась и попятилась, будто Бенедикт ударил ответно. Альберт было подумал, что в системе голосовой передачи случилась поломка – девушка пыталась вытолкать из себя аргументы, но не могла. Их с Бенедиктом взгляды для нее соприкоснулись плачевно. В конце стола проснулся Бим: - А? Интервенция кончилась? Меня просто очень часто убаюкивают эти ваши … - он душевно зевнул, засветив нёбом, - разборки. Бенедикт кивнул в сторону лужицы, которую из себя представлял его подчиненный. - Вот он меня понимает! Мякоть на лице геймера сформировала улыбку: - Ты все равно мудак, - он распрямил плечи. - Но давайте вы будете делать вид, что живете дружно, хотя бы пока наша мышка не вернулась. Альберт посмотрел на Онти и Бенедикта, сбрасывающих шкуры оппозитеров в пользу делового хладнокровия, и сам посерьезнел. И откашлялся. - Чаю? Онти кивнула. - Зеленого. Молочный улун. Бенедикт качнул головой. - Кофе. Без молока. - Бим? – обратился Альберт. - Мне все равно, плесни чего-то горячего. Альберт принялся колдовать с чайником и кофеваркой, работа бармена на фоне грядущего доклада Бенедикта будет хоть какой-то компенсацией за свою слепоту, которая скоро всплывет. - Я посмотрел видео, что прислал Цвайнштайн, и пришел к выводу, что вор подставной. Выявил синдикат, через который его наняли, и пролез в их базу данных. Ничего. Информация о заказчиках стиралась досконально, буквально сразу же, как только она поступала и острая нужда в ней прекращалась. Альберт обернулся – не он один разгневался на Бенедикта за вылазку с вероломным предательством, которая к тому же оказалась совсем бесполезной, Онти чуть не оскалилась и направила всю злость на новую косичку в волосах – вернулся к коробочке чая и обнаружил, что до того копал ложкой в воздухе рядом. В секунду паузы Альберт обратился из неудобного положения к Биму: - Подай чашки, пожалуйста, они у раковины, да, вон те, синие, две, да… Бим, не слезая со стула, достал чашки за две толстые ручки и в повороте хребта уронил их в дюйме от рук Альберта. Хлопнул высокий треск, и по плитке застрекотали осколки. Все выглядело так, будто пальцы Бима были одержимы призраком сварливого автомата с игрушками, который разводил когти у самого финишного отсека. Их обладатель повергся в шок. - Ой. Прости. - Ничего-ничего, все нормально, я уберу, се… Альберта приглушил вой ручного мини-пылесоса. Тот поживился обрубками керамики, просканировал полость кухни на их собратьев, заплутавших в уголках, показал, куда залезть, позже доложил о чистоте, похвалил за усердный труд сердечком на экране и пожелал хорошего дня искусственным голоском. Альберт поставил его обратно на зарядку и погладил мурчащее стихающее сопло. Хорошо, когда в доме есть покладистые исправные детки на случай непредотвратимых человеческих промахов. Жаль только во время проявлений нежности к электронике все смотрят на их папочку как на чудика (он и не отрицал, что он чудик, но смотреть можно поласковей). Альберт взял другую пару чашек самостоятельно и продолжил бездумные хлопоты, а Бенедикт уже говорил: - Итак, имеем, что и бездомного и Скру Драйвер нанял один человек. Я пришел к выводу, что тема воровства бабочки – вовсе обманный маневр. Спектакль. Чтобы это самое похищение заведомо предотвратить и оставить впечатление благородности этой маленькой леди. - Она проснулась, думая, что план примитивно состоял из убийства, - заговорила Онти. В поданный Альбертом чай почти упала косичка, но он ее поймал, а Онти даже не заметила. Альберт поставил вторую чашку на блюдечко перед Бимом и принялся делать кофе. – И не обманывала, я все видела. Она, может, сожалела, что побежала и отказалась от судьбы романтичной убийцы, что ее так тренировали, а ее подвела треклятая честь, … но нельзя же было ее начальству строить серьезные планы на человеческом факторе. Это же глупо… Бенедикт заулыбался похуже Фроси с ее прищуром. - О-о, это я объясню, еще как. Но позже. Сейчас мы подходим к тому, что загадочный заказчик… - Зови его уже «Шелкопряд», - перебил Альберт. – Чтобы яснее. Бенедикт потрудился повернуться к нему, хоть для этого и понадобилось сто восемьдесят градусов возни и противный скрип кожи обивки, и сыграл сожаление: - Ох, Цвайнштайн, твой маленький, бедненький расистский мозг. Именно так «Шелкопряд» мог назваться специально, чтобы наше мышление зацепилось за псевдоним. При неопытности в вопросе интриг Альберт мог защититься: - Много организаций и людей ты нашел в интернете под этим названием? - Ни одной. Альберт с молчаливым триумфом вернулся к кофемашине, отсыпать ложечкой измельченный черный порошок. - Ладно. Все равно только я один тут думаю за четверых, такая чепуха не выведет из строя мою систему. Так вот, Шелкопряд подстроил все так, чтобы Скру Драйвер попала к вам, в тот самый дом, где живет Альберт Цвайнштайн, тесно общающийся с Леонтиной д'Аостой и мной, то бишь в эдакий Рим для детей Миллениума, чтобы все дороги для этих самых детей вели к ней под лезвие. Все-таки некоторые случаи человеческого фактора просчитать можно. Из серебристой трубочки в чашку для Бени, с розовым кроликом, полилась черная струйка, погоняя пряный аромат. Машина не гудела и не перекрикивала доклад, но все почему-то замолкли, и Альберт понял, почему, когда опять кинул взгляд через плечо: Бенедикт и Леонтина одинаково посмотрели на него. Детектив сказал за обоих: - Никогда в жизни ты не оставлял в беде бездомных котят. Для Альберта это был сомнительный комплимент. - Ну отлично! – он развел руками. – И что теперь? Это такая мораль: не спасай бездомных котят и тебя и твоих друзей не зарежет восемнадцатилетняя девочка? - Нет. Мораль в том, что ты расист. Идем дальше. Скру Драйвер в доме Цвайнштайна, она – как находчиво и оригинально! – играет амнезию, пока не войдет к вам в доверие окончательно. Или пока не случится так, что все трое детей Миллениума не окажутся здесь, на кухне, все такие незащищенные. Совсем одни. Бенедикт сделал перерыв чтобы отхлебнуть горячего кофе, Альберт наконец сел за стол напротив Бима с банкой холодного джин-тоника, Леонтина плела косы энергичнее, как делала всегда во время стресса. Все трое знали, на что шли, когда подвели ситуацию под тяжелый изгиб. - Мы подходим к грандиозному финалу, дама и господа, - Бенедикт рассказывал с той же интонацией, как когда открывал всем лицо Гильермо Стелса. – О плане, подогнанном под человеческий фактор. О разнице в поведении при первом и втором пробуждении. Ответ даже не плавал на поверхности, он вылез из воды и мельтешил перед глазами. Альберт стукнул лбом стол. - Зум-зум. - Удивительно, но да, ты прав, она действительно робот и пыталась на это намекнуть. Она повторяла «зум-зум» чтобы мы чаще обращали внимание на ее «роботичность». Альберт застучал по столу головой как судебным молотком. Голос Бенедикта, спросившего, продолжить ли ему изложение, затерялся в шуме от ударов об столешницу и гула в глупой недалекой черепушке механика. Альберт откинул ноющую голову (сгоряча досталось и забытому шраму под челкой), качнулся назад неваляшкой и клюнул открытую ледяную банку, нос щекотнули пузырьки, он пробубнил «Угу» и навострил уши. - Скру Драйвер на самом деле робот. Если говорить грубо до невообразимости. Я не нашел ровным счетом ничего о подобных разработках, и нигде никто в мире, согласно более-менее открытой информации, не создавал аппарат дистанционного управления сознанием. Разумом этой маленькой леди управляют издалека, да-да, Леонтина, вы утопили косу в чае, осторожнее. Так вот, в переулке машине «Скру Драйвер» включили совесть, сострадание, внезапный порыв – да что бы это ни было – но слишком уж сильно она сменилась в лице и настрое, когда сначала шла вразвалку, изучая Цвайнштайна взором искушенного мясника, а потом спохватилась и взялась играть случайного самоотверженного прохожего. Почему она не знала о воре заранее и не сыграла все это, раз уж «игру» ей, гипотетически, тоже можно запрограммировать? Шелкопряд знает, что как раз «игру» мы раскусить способны, ну, а если не способны, он перестраховался на этот счет. Дальше. Первое пробуждение – тут все яснее ясного, если верить моей гипотезе – Скру Драйвер поначалу была в растерянности, возможно, не знала, что ей «переписали программу», или что-то в этом роде и страшно злилась: основная ее задача, как машины, провалена. Она искала альтернативы в виде Леонтины, и побежала выполнять жизненное предназначение уже хоть так. Я подозреваю, что в этот момент оператор очень сплоховал, может, неправильно ее «переделав», пока она лежала без сознания, либо из-за удара мешком по голове в ней что-то сломалось. Так или иначе, все должно было быть не так. Оператор не нашел ни единого другого выхода, кроме как выключить аппарат, который начал вытворять чушь. Тут и обморок в ту самую секунду. А дальше ей включили амнезию. - То есть, ты говоришь, что она должна была проснуться с амнезией изначально? – спросила Онти. - Амнезии не могло быть в планах. Вы только вслушайтесь в это: амнезия. Это априори не может быть частью плана, который придумывали дольше секунды. Хорошие планы до максимума просты: Шелкопряд заказывает бездомного, ставит сценарий с внедрением больного котенка под крышу мамочки Цвайнштайна, котенок убивает Цвайнштайна и … без разницы, как он смывается, и смывается ли вовсе, потому что котенок – машина и документально не существует, да и вообще, гипотетически, может самоуничтожиться. Леонтина грозно посмотрела Альберту в глаза, припоминая, как упорно уговаривала его не идти будить Фросю первым, а послать кого-то ей неизвестного, попытаться выведать, что было у нее на уме, а он долго кудахтал, что она невинная маленькая девочка, в придачу обезвреженная наркозом. - … либо, - добавил Бенедикт. – Все идет не по максимуму гладко, и Скру Драйвер должна проснуться невинной девочкой, которая оказывается очередной карманницей в сувенирном наборе Цвайнштайна, пока не появится хороший случай зарезать его держателя. Шелкопряд, очевидно, знает тебя, Цвайнштайн, даже слишком хорошо, - подвел черту Бенедикт. – Как человека. Но не знал, что у тебя в доме кроме пары придурков есть люди с мозгами, - он кивнул Онти, почтенно приподнял чашку и будто бы отпил за нее. – Амнезию решили включить на первое время – даже не так – на первые секунды, пока Леонтина пристально ищет ложь в глазах Скру Драйвер и вообще для проверки почвы. Но Скру Драйвер все-таки робот. Ей быстренько успели «перенастроить лицо», чтобы проницательность Леонтины по отношению к ней притупилась, напомнили ей у нее в голове, кто она, и приказали залечь на дно и держать рот на замке. Тут-то, с первым «зум-зум», мы видим личность Скру Драйвер. Что-то независимое, упертое, словом, несклонное в переделке в ней все-таки есть. Она в самом деле хотела нам подсказать, что происходит, обдурив хозяина собственной головы. (прим. авт. В английском, литературном переводе бесконечно красиво бы тут смотрелось слово «headmaster») Альберт пролистал последние полтора месяца и повыдергивал все сцены, где Фрося лезет к нему на стол, на колени, в душевую кабинку, оказывается у него в кровати в белье из магазина узкой специализации, носится с бесконечными чашками холодного кофе, а потом проливает на себя и снимает рубашку, и постоянно словесно парадирует робота. Приставучие знаки внимания были только ради внимания к тому, что она говорит. Иначе она уже выдала бы себя своему оператору, который постоянно, без перерыва на обед и сон следит за ее жизнью, за каждым действием. Бенедикт продолжал: - Думай, нет ли среди твоих давних знакомых кого-то, кто очень хотел бы тебя… хм, список затянется. Альберт обиделся. - Ну знаешь, я не вожу своих друзей на минированный остров, хотел бы напомнить! Бенедикт допил кофе залпом, вальяжно попал круглым донышком по выемке в блюдце, и создалось впечатление, что кофеин стимулирует рост чопорности. - Фи, да когда это было. И вообще, мы пришли к выводу, что открыта охота на детей Миллениума в принципе. Не имеют значения мои бывшие маленькие оплошности или твои систематизированные проколы. Важна чертова дата рождения, которую СМИ раздули до чуть ли не сверхъестественного события. Не имею понятия, как, и зачем именно на … нас… выводить киллера, - Бенедикт от перенапряжения неровно вздохнул; с него будто сдернули половину слоев его барства за раз, - именно на нас, потому что Скру Драйвер тренировали только для этого, но я узнаю. Да. Я узнаю. И мы со всем разберемся. Раньше времени никто не умрет. Он посмотрел в глаза Онти, потом снова на Альберта. Все трое переглянулись, и Альберт прочувствовал, как связь датой рождения и одним общим покушением обретает черты родства. Последние слова для каждого осели решимостью, что они справятся, все втроем. Табличка «мудак» у Бенедикта на лбу покосилась и на время потеряла значение; у Онти на щеках две занавесочки слез разъехались из-за маленькой улыбки, пока она поглядывала то на Альберта, то на Беню. Дверь у Альберта за спиной пронеслась вон из привычного места и треснула ручкой стену. Скру вошла в кухню с мясницким ножом в раскинутых руках (гипс ей почти не мешал, скорее был несподручным браслетом), как поп-дива с микрофоном, а ее ноги будто бы пинали розочки, летающие из счастливого зала. - А я уже думала, вы никогда не закончите! Альберт до последнего считал этот момент очень далеким, почти его не касающимся, и даже если он до него доживет, если его дотащат к нему, взяв за подмышки, момент посмотрит на него напыщенно, уйдет восвояси и никогда не наступит. Надежда исчезла. Бенедикт объяснил заранее, что, как только смысл игры в умалишенную пропадет, при такой расстановке вещей, как сейчас, Фросин оператор включит ей изначальный режим поведения. Странная, милосердная девочка в коротеньких шортиках, которую, может, породила поломка, пропадет навсегда и возьмется за нож. Альберт тут же узрел свой главный просчет: он отправил Фросю в магазин продуктов, где, к тому же, есть бытовые товары. Весь сегодняшний день был вымощен пунктами плана, который составили дети Миллениума втроем втайне от девочки-робота. Фросе внушают прямую событий: Альберт заканчивает ноги Онти, зовет Бенедикта как бы отпраздновать, Клоу, Кирс и Сёри рядом нет, дети Миллениума оказываются наедине и их убийству ничего не мешает (Альберт и Онти до последнего не понимали некоторые этапы, потому что на всякий случай Бенедикт про искусственность Фроси рассказал уже только сейчас). Дальше Альберт выключает шокер «бабочка-гипс», обездвиживает Фросю и надевает на нее «капкан сознания» - прибор, который переводит все воспоминания и помыслы, как бы надежно они не были укрыты, в цифровой формат, а так же при желании и тонком мастерстве корректирует их. (Вещица лежала на чистом, выдутом от пыли губами главврача месте, с которого сдувал пылинки главврач, в малочисленных психбольницах, облюбованных своими государствами. Между тем она иногда появлялась в наличии на нелегальных интернет-аукционах, на одном из которых его прикупил кубанский психопат, у которого позже как сувенир изъял его Сёри, по старой памяти, прихватив что-то дорогое и, при правильном подходе, бесхозное.) Скру не собиралась медлить с резней. От увесистого ножа паника накрыла Альберта даже сильнее, чем он предвидел, глаза словно присохли к клинку и зачем-то следили за белой плавучей дорожкой блика на нем, но рука, которая за жизнь инженера-конструктора приучилась к собственной жизни, овладела камнем на бабочке самостоятельно, и секундная одурь спала. Шокер активирован, Фросе не поздоровится. Под плотным гипсом шуршал комплексный треск. Фрося от боли выгнулась назад и свернула пальцы, ухватилась за рукоять ножа уже отчаянно, и выдохнула спокойно, как от одноразового укола, выпрямилась и хмыкнула, обозревая лица зрителей. Рука чуть заметно колотилась, но ее владелице это ничуть не мешало. - Ро-бот, зум-зум, - лакомясь каждой буквой, сказала она. У Альберта была запасная тактика. Он сидел к Фросе вполоборота, нужно было только вынуть из кармана ближней от нее ноги перцовый баллончик и предпочесть самосохранение жалости. Наверное, они с Фросей подумали об этой заначке одновременно – карман в один взмах отделился от джинс и улетел с куском его, Альберта, кожи. Чуть выше колена осталась ровная кровавая яма, каждая клетка пищала от боли, уши утонули в месиве крика, Альберт спасся со стула, упав на пол, когда Фрося взялась рубать воздух. В секунды, пока он попытался совладать со своим малоподвижным телом на полу, разворачивался к Фросе лицом, чтобы видеть, откуда пойдут удары, он наполовину терпел рану и наполовину уже чувствовал на шее и спине ее логические продолжения. Фрося еще его не достала – закрыла лицо из-за прилетевших почти одновременно зелёных чашки и блюдца, глаза слиплись от вылитого на нее чая, с подбородка закапало, снова разметались осколки, мини-пылесос задрожал, напоминая что надо им воспользоваться. Онти переступила через Альберта непоколебимо. - Первую меня. Фрося уставилась на нее из щелочек глаз, покрытых кислятиной, но решила не пускаться в разговоры и через два шага и мановение выпотрошила Онти, от горлянки до таза, как зайчонка, программа передачи голоса разразилась ястребиным воплем. Альберт опять опешил, наблюдая, как старая подруга разлагается в цифровые песчинки, засыпает белую плитку, сердцевина, цилиндр, падает выключенным, а его умная самостоятельная рука в это время без помощи глаз выпихнула сумку с аптечкой из кухонного ящика, набрала охапку бинтов и пихнула в карман. Фрося пошла на Альберта, а ей опять помешали, в вытянутой руке над столом зашумел пылесос и вдохнул половину ее волос, она крикнула, Бенедикт потащил ее на себя. - ОПАСНОСТЬ! – проговорил пылесос. – УГРОЗА ЗАСОСАННОГО КОТА, УГРОЗА ЗАСОСАННОГО КОТА. Пылесос выпустил Фросю и выключился. - Цвайнштайн, я тебя ненавижу. Рука с ножом намерилась прорубить руку с пылесосом, Бенедикт отмахнулся и долбанул тростью лезвие, но хотел голову, оружия столкнулись как мечи, Фрося легко повела кисть в сторону и отрезала. Большая половина древка вприпрыжку пошла по столешнице. Альберт у себя на полу не видел лица Бенедикта, только руку сверху и ноги позади стойки: все это поплыло назад, безоглядно, воздушно, и слилось с кухонными шкафчиками при встрече. - Я так и не понял, - сказал Бим, и его спокойствие сработало нереальным перепадом температуры, будто лед бросили в кипяток и тот перестал пускать пузыри. – Зачем все-таки убивать, а не на опыты забирать сперва, например? Не расскажешь? Фрося покачала головой. - Не дождешься. - Ой, понял, ты их стесняешься, - Бим ткнул пальцами на Альберта и Бенедикта. – Ладно, потом мне как-нибудь расскажешь, за стаканчиком сока гуавы, договорились? Умные, великодушные руки Альберта уже приложили к порезу сложенную несколько раз марлю, остановили кровь и перевязали все бинтом. Красное блестящее желе плоти тихонько ныло сквозь стерильный розовеющий кляп, и в момент запищало – носок ботинка на маленькой ножке копнул там подобно лопате. Альберт зажмурился, издал стон и скрючился всем телом. За пределами боли кто-то шел, звякал серебром, спотыкался, сыпал тарелками, … закричал, задыхаясь, Бенедикт. Альберт перекрутился на полу, посмотрел вперед через стену слез на глазах и барахло в полках стойки. Фрося опрокинула детектива на пол и душила, долбя по плитке кудрявым затылком. Механика заклинило от испуга. Дальше он мог только лежать и смотреть. Из горла Бенедикта, ложась рубцами на уши слушателей, шли уродливые звуки глотания, как если бы вместо воздуха пришлось только губами всасывать жирных слизней. Длинные руки пытались обороняться, давить на коротенькие, остановить их, но Фросе все было нипочем. Позади так и оставалась запертой дверь. Фрося ее захлопнула, когда вошла. Почему не приходят ребята, Кирс, Сёри, Клоу, как договаривались, если все будет слишком плохо? Дверь их остановила? Они же сами проложили традицию выбивать ее после третьей бутылки, это нонсенс, почему дверь стоит нормально, как в самый обычный день, никак не шелохнется? Фрося закричала и отпрянула прочь. Недалеко от Бима дверца под раковиной хрустнула от гвоздя. Бенедикт будто бы проглотил слизняковую мамашу и распластался на плитке. Клоу закричал из замочной скважины: - Она намостила раму каким-то клеем, я не могу войти! Фрося встала с продырявленной майкой и ранкой в виде улыбки на нижней части груди. Наклонилась взяла с пола нож – наверное, Бенедикт выбил его из рук и она уже было плюнула на него – сдула волосы с лица. Тут у Альберта на диво заработал задний привод, он встал словно не было царапинки на ноге и погнал вокруг барной стойки. Биму было так скучно у себя там на стуле, что он кунял. Кольнуло в спину, потом стало больнее и вскоре невыносимо больно, до того, что всю энергию от самосохранения дернуло вниз со всем телом, о стол бахнул нож, отскочивший от ребра. Хлопнул с эхом бойкий крик. - Ха! Думаешь, я не заметила этот план? Альберт опустился на колени, лбом упершись в ту же дверцу под раковиной. Глазная повязка увлажнилась от пота и сползла на щеки. Он протекал в двух местах. - Какой план… - Труба вентиляции! Ты бежал к ней! Я знаю, она идет через лабораторию, потому что вы ее сами вмонтировали, ты что-то там подкрутил, переделал, пока я не смотрела, чтобы сейчас мог выбраться с помощью воздушной тяги наверх, но там все настроено только на одну транспортировку, так что у тебя преимущество, и пока я буду подниматься по ступенькам ты уже улетишь на самолете! Не будь Альберт перегружен прочими чувствами, он бы хмыкнул. - Роскошно… - … то есть, нет? Ты ничего такого не придумал? Правда? Такой кудесник всякой техники и никакого сюрприза? Механика зажало ненавистью от доставленных девушкой мук, страхом и одновременно послевкусием похвалы. - Почему, придумал… хотя ты вот сейчас лучше придумала, правда… - Говори! И она уже поддела ему горло мелкой ладонью с ногтями – все ниточки шейных мышц напряглись – повернула к себе голову и посмотрела деловыми голубыми глазами. Удушье развивалось с накалом давки, Фрося потянула голову вверх и пощадила, но руку держала там. - Говори. Ее голову и фигуру обрамил ореол Альбертовой близорукости, но скучающего Бима игнорировать было трудно. - Бим, не мог бы ты… Бим зевнул и почесал спину. Он и Фрося с детьми Миллениума будто были в независимых измерениях, и один только Альберт видел тут геймера, может, родом из соседней галактики, где ничего этого нет, бесконтактно треснувшей именно тут, на стуле в задней части стола. - Говори, - напомнила о себе девушка-робот. Во всем хаосе души Альберт отыскал силы сказать без трепета: - Шекспировские сонеты. Фрося ощерилась с убийственной нежностью. - Ах ты ж сволочь. Ее веки упали, позвоночник ослаб и она уже лежала спящая. На затылке, приминая волосы, у нее сидела грубой формы ермолка – капкан сознания. Он трансформировался из заколки, пока Скру отдала себя побоищу и ничего не замечала. Для шокового удара нужен был только пароль. Важно было запечатлеть Фросю именно в ее кровожадном состоянии, когда открыты ее былые воспоминания и ее оператор даже не думал их скрыть. Альберт конструировал заколку с частичным неведением, следуя ужатой инструкции Бенедикта, но сейчас она оказалась точной в достаточной мере, чтобы все сработало. Дети Миллениума победили. Альберт не сразу сориентировался, что все плохое уже прошло, шоку следовало растаять. И вскоре взошли подснежники: кровотоки на спине и ноге, Беня на полу, живой или мертвый, Онти вне здешнего сознания, сидящая дома снова изолированной и бесконечно волнующейся, заколоченная дверь, которую по неясной причине до сих пор не выбили, разрезав клей развернутыми холстами, спящее белокурое тельце у его ног и Бим, который совсем вырубился и сопел. - Клоу? – крикнул Альберт. – Вы втроем, все нормально? Послышался веский шаг, тупой удар, дверь дрогнула. Клоу заговорил не с Альбертом: - Я пробовал, тут оно очень крепкое, легче уже перелезть через трубу вентиляции как-то попробовать, ну правда, там же как раз достаточно места… - А я вот ненавижу, знаешь ли, усложнять. … и Кирс прорубила лезвием А0 саму дверь, с одного сокрушительного взмаха, как топором. Кирс лязгнула холстом по полу и влезла в раскрытую дырку, остановилась, заметив у ног Бенедикта, одной рукой подхватила его запястье, смотря на лицо, и заключила: - Живой. И он для нее исчез, она уже на ходу собрала раскиданные лекарства с бинтами и принялась немедленно обрабатывать Альберту спину. С его нулевой жировой прослойкой неглубокий порез был небывалой удачей. - Там… в общем, мы спрятались за входом на лестницу, как договаривались, она нас нашла, ну, мы помнили, что ты нас на этот случай — Тебе нужно отдохнуть, — приговаривала она, методично тыча палочкой с дезинфектором на ватке в самое пекло; Альберт тихо стонал. — В кровати. Хотя эта мадама так хорошо подбирает места, чтобы поковыряться, что даже не понятно, как тебя удобно положить. Клоу уступил право ухода за Альбертом без вопросов (после того, как Кирс шлепнула его по тянущейся к аптечке руке, рыкнув) и поднял с пола бомбу Скру Драйвер, затем шепнул, лишь бы не разбудить: — Куда ее? — Да прямо на стол, - отозвался Бим. — Надо начать считывать даты как можно быстрее, а то вдруг Шелкопряд тоже не промах, еще даже так сможет что-то заблокировать. — Даты? — Да, господин величайший программист, даты. Клоу посадил Скру на пол, протер стол влажной, потом сухой тряпицей, разложил по его длине усыпленную убийцу, чтобы голова была ближе к Биму, но осталось место для ноутбука Альберта, и принес его же через минуту. Бим начал работать с ним, посчитав спросить разрешение вежливостью ненужных высот. — Кирс, можно я все-таки останусь и посмотрю и пока не буду идти в кровать? - спросил Альберт из-под бинтов. — Если ты скажешь «ты мне не мамочка», я тебя разберу на генетический код. — Понятно. — Я не запрещаю. — Ура! Спасибо, мам! И Кирс ткнула ему градусником в ухо. - Ау! По окончанию первой помощи Кирс подставила стул с Альбертом ближе к Биму, а сама ушла с нашатырным спиртом к Бенедикту. Альберт, глядя на Бима и продуктивность, с которой он работал, в грохоте кнопок, которые он регулярно чистит своими руками, слышал закодированный шепоток, адресованный ему ввиду появления куда лучшего командира, чем он сам: «Дилетант». Бим разобрался с управлением машины глубокого и узкого, как морская впадина, профиля за минуту. Открывались окна с кодами, Бим бегло просматривал их, дописывал, корректировал, буферизировал, конвертировал, сопел, просыпался, переписывал, архивировал, копировал, вставлял. Альберт убедился: это не совсем его поле. Языки программирования говорят с компьютером, а не смотрят в его суть, и диалог сводится к осложненной работе с калькулятором, а не его механизмом. Механик уже напрограммировался на всю жизнь, когда стругал ту программу наблюдения. Тогда, шесть лет назад, он физически не мог не написать этот код – идея напала, как анаконда, и душила, пока он не проштудировал софтваровую инженерию хотя бы до уровня магистра средней ценности и не написал осточертевшую программу. То были потные, бессонные полмесяца. Альберт не то чтобы прекратил программировать навсегда, это было нужно почти для каждой машины, просто старался не увлекаться. - Мисс Кирс! – крикнул пробудившийся Беня. - Я, - ответила Кирс, вроде бы меряя сердцебиение, а вроде бы схватив его за руку так, будто он только что выудил ее золотые часы. - Я вижу очень с виду неприятные пиксели руки еще менее приятного бездаря, вижу бездаря, но не Леонтину. Леонтина в порядке? Вы с ней связались? - Уйми свою симпатическую систему, мистер расширенные зрачки. Бенедикт сглотнул. - Прошу прощения. Однако, вы не ответили на вопрос. - Я позвонил! – отрапортовал Клоу, довольный, что выполнил приказ, который ему забыли поручить. – Она в порядке, ну, в порядке по очень своим меркам, в общем, он была в шоковом обмороке, и в это время у нее пошла кровь из обеих ноздрей, но врач там дежурил и все вовремя предотвратил! А еще у нее развилась аллергия на хлопок и она прослезилась и расчихалась кровью из-за собственной рубашки. Но, с хорошей стороны, кровь было не видно, рубашка же красная! - Это – самое главное, - согласился Сёри. - Хотя, из-за низкого гемоглобина и всяких болезней рубашка получилась все-таки краснее, чем кровь… Но главное, что все живы и здор… живы, главное! Бенедикт, лежа на плитке, перекрестил руки на груди. - Ой, Стеллс, эти твои бодрящие речи, прекрати, я ведь, гляди, еще духом тут воспряну. Бим прокашлялся. - Эта штука для полевого пользования, так что ковыряться тут было особо не в чем. Не называл бы я эту барышню вот так однозначно «робот», мозг от человеческого неотличим, во всяком случае этим с виду не глупеньким девайсом. Прошу, дорогие зрители, многосерийный фильм «Мемуары ранней Скру Драйвер» или «Как я встретила вашего Альберта», потому что дальше я не копировал, не интересно. Воспоминания не были записью камеры наблюдения, хоть, как и она, не имели режиссерских прикрас. Только важное и яркое попадало на экран. Жизнь Скру началась звуковым и слуховым маревом, аккомодацией к миру снаружи материнской утробы, пробирки, или чего угодно, откуда могла произойти девочка. Прояснилось. Скру нагую в душе поливали водой, она изучала себя и пространство. Она выглядела точно как и сейчас. Резкий переход. Скру за столом на кухне, смотрит на свои худые ноги, шелковый халат, подвязанный бантиком на пупке, руки с разных сторон; она двумя пальцами скатывала шарик из хлеба – оторвала кусочек от одной из горбуш на щедрой тарелке с едой. Сунула скатыш в рот, распробовала, и накинулась на остальное. Смена сцены. Она на диване стоит на четвереньках и смотрит на свои пальцы, поднимает голову. Слышен тик настенных часов и как мнутся подушки. Рядом сидит женщина с пышными рыжими волосами и замазанным, будто ретушью, лицом. Многое было в мыле, но не пламенная копна. - Скажешь что-нибудь? – спросила женщина. Скру помедлила. - Диван. Женщина приблизилась к ней лицом, четко проступили только насупленные брови. - Ты вообще можешь говорить длиннее одного слова? - Я не знаю, - ответила Скру, но чувство собственной речи, гудящей в голове, ей понравилось. – Я говорю! Диван, подушка, руки, халат, я поела, … мама? – Скру склонила голову. - Нет. Ма. - Ма? - Ма. Так звучит хотя бы не сопливо. И круче. Такая вся из меня бедовая мамочка получается, - женщина шатала ногой поверх ноги, улыбаясь с подвохом. – Ничего-ничего, парочка уроков и будешь у меня уметь такое сказануть, что все будут в отпаде от тебя. Скру порадовалась, потому что, видимо, чувствовала инстинктивно, что надо бы. - Это, наверное, классно! Несколько бесполезных отрывков последовало дальше, как Скру показывают телевизор, книжку, поднимают с холодного пола, чтобы не простудилась. Скру не пускалась в младенческие крайности, не трогала красивый огонь в камине, не сосала пальцы, уверенно ходила почти сразу, почти не задавала вопросов, что за вещи и явления тут вокруг, потому что все знала сама, просто была приторможена, потому что была ошеломлена. Ошеломлена собой. Ошеломлена жизнью. — Мне скучно, - заявил Сери. — Мне тоже, - сказала Кирс. Вспоминая становились мучительно однообразными. Чаще всего Скру разглядывала свои руки. — М-м, кто бы подумал! — дивился Бим. — Оказывается, смотреть как кто-то бродит по градиентам и смотрит на свои пальцы не так информативно и душещипательно, как мы рассчитывали. — Ей пока не сказали или не показали ценной информации, — возразил Альберт. — И мы не знаем, когда скажут. И глупо сидеть тут весь день и ждать. Предлагаю разделить видео на всех, пусть каждый проведет мониторинг своей части, и если что найдет — покажет остальным. — Тут в общем счете девятьсот часов, — сказал Бим. — Только самое запоминающееся, ясно дело. — И все это время она смотрит на свои руки? — спросил Сери. — Вот это выдержка! — поразился Клоу. — Ногти-то не самые чистые... — То есть, - подытожил Альберт, — девятьсот часов на меня, тебя, Онти, Клоу, Кирс, Сёри, надеюсь, Беню это по сто пятьдесят часов каждому. Альберта (да и не только его) отвлекла тихая, но размашистая в границах пальцев двух рук, жестикуляция. Клоу с помощью неведомой этой цивилизации методики пересчитал эти часы на пальцах, сгибая их в замысловатые конструкции, как артист театра теней, если взглянуть без кулис. Оставив руки в покое, он перевел отведенные доли полученной киноленты в свою, личную единицу измерения. — Это ж каждому почти по девятнадцать сезонов среднего сериала! Альберт хохотнул, согнувшись; дала о себе знать дыра на спине. Выделила привычную боль новым акцентом, и тут же наподхват заскулила нога. — Ой-й! Веки как в одну ссохлись. — Так, все поняли и все решили! — пророкотала Кирс. — Ты теперь в кровать, — уже разогнала всех вокруг, как незадачливых голубей, и бережно поднимала на руки. — Ненавижу, как далеко от кухни стоит твоя кровать... Переступила с ним через Бенедикта. Он был пока слишком слаб, чтобы встать. — Бим, не забудь это забрать, а то валяется посреди дома. Нам же еще тут пол мыть... — Есть, мэм! — Бим отдал честь и пропал в дыре, соединяющей теперь кухню и коридор. Альберт так и не спросил про то бездействие, и сейчас, когда был самый момент крикнуть «ЧТО ЭТО К ЧЕРТЯМ БЫЛО, БИМ?», мешали раны. Две эгоистки захотели его полностью, он не смел думать ни о чем, кроме них и их утомительного присутствия. Он разберется, как только они отвяжутся, или хотя бы перестанут так сильно щемить.