На седьмом небе

Росинант сканировал отчетности в учительской, одновременно прислушиваясь к разговору коллег. Они обсуждали происшествие в коридоре, смеялись, словно его в кабинете не было. Это раздражало. Он, конечно же, пытался их отвлечь каким-то вопросом или дурацкой историей, чтобы только не слышать, какой он идиот, но, как обычно, его игнорировали. После звонка на урок группа главных сплетников рассосалась, и Росинант наконец-то вздохнул спокойно. Он скосил глаза на полку с классными журналами — тот, в котором была информация о Ло, был нетронут. Жадно пролистав оценки, адрес проживания, характеристику, мужчина не нашёл ничего компроментирующего — учился Ло очень плохо, жил около школы, в контактах родителей был указан какой-то мужчина, но не Трафальгар. В характеристике было указано, что он необщительный и необязательный, бывший спортсмен, будущий врач. Имеет тёплые отношения с родителями и сестрой, растёт в благополучной семье (ага, как же). За спиной психолога раздались намекающие покашливания. — Росинант… — секретарша вырвала журнал у него прямо из рук. Она бегло прочитала характеристику Ло. — Я понимаю, что ты работаешь здесь всего год, но тебе не нужно соваться в их семейные дела. Трафальгарам и так приходится несладко. Мужчина вздрогнул от неожиданности. Слава богу, это была Моне. Она единственная из всей администрации школы относилась к нему если не хорошо, то нейтрально. Иногда Росинанту казалось, что он даже нравится ей — во время их разговора она часто прижимала руки к лицу в районе губ и щёк, всегда смеялась над его шутками, даже если его игнорировали, помогала освоиться с бухгалтерскими бумагами в первые недели на новом рабочем месте, заходила к нему в кабинет выпить кофе. Секретарша небрежно закинула классный журнал на место, хищно осмотрела Росинанта и почему-то скромно рассмеялась. — Что это за мужчина, указанный в контактах? Моне опустила бумаги на стол, села за своё место, включила компьютер. Отвечать она, видимо, не собиралась. — Да что, черт возьми, происходит?! Это какая-то тайна за семью печатями? Между прочим, этот гадёныш сегодня испортил мне брюки! — Росинант, — Моне устало потёрла виски, и это движение показалось ему знакомым. Секретарша часто называла его по имени, это он тоже заметил. — Это их дядя, он зарегестрирован, как доверенное лицо. К ним не подкопаться, все документы оформлены, как положено, — она, кажется, говорила сразу о двух детях. — Я понимаю, что ты психолог, и Ло нуждается в твоей помощи, но тебе лучше не лезть. Ему ничем не поможешь — через три месяца он уже навсегда исчезнет за железным занавесом Флеванса. Если тебе так обидно за свои брюки, то можешь утешать себя этой мыслью. Моне поправила очки на переносице, на вопросы больше не отвечала. Опять игнорировала. И все же, благодаря ей, Росинант узнал немного больше, чем из скупого шаблонного резюме, но все равно ничего не понял — что значит за железным занавесом? — Моне, умоляю, — он сел прямо напротив неё, подвинув чей-то стул на колесиках. Из-за огромного роста он казался великаном в этом миниатюрном кабинете, сразу становилось неуютно - Росинант нервно улыбнулся. Моне отзеркалила этот жест. — Трафальгары — врачи от Бога, что же плохого в том, чтобы продолжить это благородное дело? Потом Моне опустила голову. Этот разговор был ей неприятен. — Трафальгар Ди Ватер Ло, — психолога передернуло, — особенный мальчик. Он умнее всех своих сверстников, — мужчина, вспомнив оценки, хотел было возразить, но секретарша перебила его. — Работать на правительство — грязный, неблагодарный труд. Он не видел своих родителей уже несколько лет. Я сомневаюсь, что они живы. Попасть во Флеванс в его случае — захлопнуть крышку собственного гроба, но в случае всех Ди это неминуемо. Его никто не трогает, потому что все понимают, что это бесполезно. И тут ты со своими претензиями. Росинант, ты это хотел услышать? Ты же сам работал на правительство, неужели тебя отпустили по собственной воле? Психолог вспомнил свою морскую службу по контракту — это были лучшие годы в его жизни. Если бы не кое-какие гражданские дела, он бы наверняка продлил контракт. Мужчина нахмурился. При чем здесь правительство? Ничего непонятно! — Но ведь Флеванс — крупнейший научный центр. Это большие возможности для Ло. На его месте мечтает быть каждый! — Росинант несвоевременно вспомнил, как в первые недели работы он пытался отодрать от Трафальгара двух одноклассников — они, не получив денежного возмещения морального вреда от его существования, пытались заставить парня публично раздеться до трусов. Ло получал травмы и молчал. — Росинант, ты такой дурак. Это тюрьма, только для ученых. И Ло делает все, чтобы не быть ученым, — Моне наконец-то стала говорить с ним, а не с монитором компьютера. Ее тон все это время оставался будничным, как будто они обсуждали не подростка-наркомана, а погоду за окном. — Им интересуются сильные мира сего, так что не думаю, что ты можешь сделать с этим что-то. Прошу тебя, держись от них подальше. Росинант, чуть не свернув шею из-за офисного стула с колесиками, ушёл в свой кабинет. Моне его не поняла, и говорить с ней было больше не о чем. В его душу проникло сомнение, что все люди в этой чертовой школе — идиоты. Он сам был во Флевансе. Он, черт возьми, пятнадцать лет назад с отцом проводил обход научных корпусов. *** В субботу утром Ло, как обычно, вышел покурить. За ночь выпал мокрый мартовский снег, и поэтому он трясся от холода, бил ладонями по голым бедрам, пытаясь согреться. Сигарета никак не зажигалась — с этого момента весь день будто пошёл наперекосяк. Через час за ним должен был приехать Джокер на своей крутой тачке. Нужно было привести себя в порядок, и начать следовало с утренней сигареты, которая почему-то, блять, не зажигалась. Скейтерские шмотки, купленные в секонд-хенде для мажоров за огромные деньги, неприлично растянутые и явно не подходящие для прогулок ранней весной, он сменить не успел — чёрная знакомая машина ждала его на час раньше. Ло закипал: растоптал сигарету, пошёл к Джокеру, чтобы напомнить, что он рановато приперся, но его тут же сгребли в машину, кинули на заднее сидение и увезли прочь. Ло испуганно поднял глаза на водителя — и это был не Доффи. Бугай молчал, он сосредоточенно вёл машину по гололеду. Возможно, случилась какая-то ошибка, или Джокер разочаровался в нем, и теперь от Ло решили избавиться стандартными методами. Водитель включил подогрев, школьник задницей чувствовал, как печёт сидение. — Доффи велел отвезти тебя к Цезарю, — и это всё, что он сказал за всю поездку. Его похитители, кажется, были не из разговорчивых — однако с Доффи было как-то менее напряжно, что ли? Трафальгар по тону понял — ему были не рады. Он уже скучал по сюсюкающему, но леденящему тону Джокера — в сравнении с этим человеком, тот казался одуванчиком. Да и он не швырял Ло на заднее сидение. Всё так же молча через час поездки высадив Ло у недостроя, он смылся. Парень, пытаясь всё-таки зажечь свою первую сигарету, по протоптанной дорожке пошёл к месту встречи с противным наставником. Он уже начал прикидывать, сколько идти отсюда пешком до дома, но быстро бросил эту затею — дорога была очень долгая и запутанная. Озеро, в прошлый раз так сильно поразившее своим болотным запахом, льдом не покрылось: вода в нем была явно теплее окружающей температуры, из-за этого в воздухе клубился туман. Пиздец как не хватало хотя бы штанов — после тёплого сидения в машине казалось, что на улице лютая зима. Цезарь был занят, поэтому никак не отреагировал на то, как Ло ввалился и тут же застрял ногой в обвалившейся лестнице. Ха-ха, неловкость школьного психолога оказалась заразительной. «Наставничек» супер важным тоном сообщил, что пока работы нет. Потом, конечно, оторвался от фильтрации наркоты (по крайней мере, все это действо походило именно на это) и доебался до неподобающего прикида, но Трафальгар его уже не слушал — он пугливо шарахался от тех проемов без дверей, которые когда-то задумывались под палаты. Очевидно, отопления в этом здании не было, тепло исходило от какой-то химической установки Цезаря, и поэтому он прибился туда. О связи в этой глуши можно было только мечтать. Смайл красиво бурлил в стеклянных пробирках. — Держи, — через четыре часа (Ло успел выспаться, после сна синюю кожу мучительно защипало) Цезарь притащил какой-то огромный растянутый халат, тоже грязный, как у него, кинул прямо на непокрытый бетонный пол. Ло, к огромному сожалению, покинул нагретое место. Тряпка белой халатной ткани ничерта не грела, но всё же прикрывала ляжки до колен. Цезарь был под стать Доффи — тоже высокий, с маньячной лыбой, любил командовать, но, признаться, шутил убого и строго над своими шуточками в голове. — Значит так, щенок — у чувака из третьей палаты дикие галюны, а ещё у него гангрена, ну, это сам увидишь. Он лежит на койке справа, у окна. Неходячий. Смени повязку, запихни ему что-нибудь в рот, но пережуй. — Что?.. — Ло опешил. — В смысле? Я жевать что ли за него должен? Пусть сам хавает, — его передёрнуло только от мысли, что какой-то там чувак с гангреной будет жрать перемолотую блевотину с его слюнями. — Ты глухой?! Я сказал — делай! Консервы и хлеб в сестринской, дальше сам разберёшься, Трафальгар Ди Ватер Ло, — Цезарь истерично визжал, полное имя Ло буквально выплюнул — школьник видел, как его слюна оставила крапинки на полу. Сразу вспомнилось, как эта истеричка перед Доффи готова была собственный халат съесть. Сестринская, как обозвал Цезарь эту комнату с пробитой стеной, вмещала в себя старый пыльный диван, два с половиной стула, тумбы с медикаментами, закрытые на ключ, и столик с едой. Это место Ло для себя тут же приметил. В углу стоял обогреватель, и, казалось бы, что ещё нужно для счастья, но сестринская была прямо напротив «палаты», и воняло здесь соответствующе. Открыть банку с тушёнкой было нечем — парень, обшарив всё, плюнул на это и схватил только буханку хлеба. Он шарахался по палатам, пока не нашёл нужную — мужик лет тридцати и правда лежал у окна, под ним был окровавленный и обслюнявленный матрац. Ссал мужик, судя по запаху, прямо на него же. Ло затошнило. Он никогда, ещё никогда не видел такого дна — родители запрещали им с сестрой посещать больницы, а сам он полгода назад лежал в платном наркологическом отделении после очередной недельной пьянки. И там всё было совершенно по-другому! Глаза мужика упёрлись в потолок, он ни на что не реагировал. Судя по вязкам, буйный. Как только Ло подошёл, тело застонало: — Мастер… Боже, а вот и гангрена. Запах гниющего тела перепутать с чем-то было сложно. Трафальгар зажал нос — он был близок к тому, чтобы послать всё нахрен. — Позовите Мастера… — мужик, лежащий на койке около двери, кажется, был более адекватным. — Мне нужно поговорить с Мастером! Ло хотел осмотреть ногу мужика, но побрезговал — Цезарь не выдал ему даже перчаток, контакт с кровью мог быть опасен. Он снял халат, порвал его на куски — через ткань, как через барьер, открыл челюсть мужику и, кажется, понял, что от пережёвывания хлеба ему не отвертеться — у того не было ни одного зуба. Ло боялся, что «пациентик» спятит и зажмёт ему пальцы, но тот только перевёл свой тупой взгляд с потолка на Ло и смотрел, смотрел, смотрел… Блять, что за фильм ужасов?! — На, — Ло закинул ему оторванный кусок хлеба прямо в широко открытый рот, но закрывать его мужик не спешил.Он продолжал пялиться. — Чё смотришь? Жри скорее. — Мастер… — он пытался что-то сказать, и кусок пошёл не в то горло — лежащий мужик закашлялся, чудом выплюнул хлеб. Вода. Точно! Если размочить хлеб, жевать его уже точно не придётся. Ло помчался в сестринскую подальше от этой вони. Нашёл какую-то чашку с бутылкой воды, нехотя поплёлся до палаты, заблудился опять. Его нос уже потерял всякую чувствительность, руки тряслись от холода. Хотелось реветь и смыться отсюда куда-нибудь подальше. День был хуевым из-за невыкуренной утром сигареты.