Падая с небес

— Значит, преподаватель латыни? — девушка с розовыми прямыми волосами, аккуратно уложенными в «конский хвост», пожёвывала овсяное печенье с шоколадными крупинками, внимательно выслушивая всё то, что говорит ей собеседник в классическом сером костюме. — Именно, — кивнул он, наливая в два стакана «клубничное» молоко и протягивая ей холодный напиток. — Вы согласились? — Да, — Какаши мечтательно приподнял голову и поправил гастук-боло, в «сердцевине» его виднелся блестящий розовый, цвета расцветшего лотоса, драгоценный камень, который на языке знатоков называют цирконием. — И ещё… — М? Я во внимании, — Сакура уже освоилась в квартире Хатаке, поэтому преспокойно начала травить безобидные шуточки, немного переигрывая в своей любознательности или заботе, тем самым разряжая обстановку. Мужчина по-доброму улыбнулся одними серыми, словно стальными, глазами, возле которых образовались морщины, маску он больше никогда не снимал, но оттого желание со стороны девушки сорвать её с мужчины становилось всё сильнее. Он продолжил: — Я хотел бы, чтобы ты поступила в тот университет. — Я?! — казалось, что пройдёт пара секунд, и она выронит стакан с молоком из рук. — Я согласна, — заключила девушка, вмиг поняв всю серьёзность ситуации. — Так быстро.? — Не хочу долго зависеть от вас. Эта идея была вполне разумна. Даже более того: она была очень разумна. Однако по какой-то причине, на сердце у Какаши будто кошки заскребли. Не две. Не три. Десяток кошек. Он понимал: рано или поздно его небесная пациентка покинет эту квартиру навсегда. И тогда, наверняка, не останется ничего. Ни дружбы. Ни симпатии. Ни… Но ему так не хотелось, чтобы Сакура оставляла его одного. От этой мысли Хатаке стало только хуже, однако он не подал виду и вскоре перевёл тему.

***

Сакура проснулась от небольшого подрагивания того, на чём она, а точнее её голова, лежала. Она лениво открыла глаза, посмотрела вверх. Что? Помассировала веки пальцами. Для чёткости. И снова уставилась на Какаши, который в тот момент, к превеликому его стыду, делал то же самое. От нервов у него затряслись ноги, а следовательно и розоволосая макушка, принадлежавшая девушке, что лихорадочно пыталась вспомнить, как они умудрились уснуть в таком положении. ЧЕГО?! — С добрым утром, Сакура-чан… — попытался он разрядить обстановку и повисшее в комнате молчание. — И вам того же… — чёрт! вспомнила! Она вспомнила. Их ночной разговор закончился тем, чем… закончился. — Знаешь, когда я ещё не ходил в школу, отец иногда садился в кресло, а я клал подушку возле того места, а голову устраивал на его коленях… — Какаши смотрел куда-то в потолок, будто интересна была ему эта незримая для чужих глаз точка, будто только она его и занимала все эти дни. — Он тогда рассказывал истории, а я слушал. Он рассказывал о маме. О небесах. О том, как… — О чём же?.. — девушка слушала, склонив голову вбок, взглядом впиваясь в силуэт мужчины и затаив дыхание. Вот он — долгожданный момент истины! — О том… знаешь, — он прервался на секунду, виновато опустив голову, — я пока ещё не готов об этом рассказать. Слишком… —…больно? — Сакура понимающе улыбнулась и тепло посмотрела на него; на душе остался осадок от недосказанности, однако, в то же время, она знала, как тяжёло у него должно быть на сердце. Открывать старые раны, разрывать швы, наложенные давным-давно, лишь для того, чтобы поведать… слишком. Даже для него. Всю эту идиллию прервал истошный крик. Было непонятно, кричит то мужчина или женщина, однако смысл этого слова был понятен. Пожар. Толпы мурашек пробежались по спинам Какаши и Сакуры, однако, ни секунды не медля, мужчина собрал документы и деньги и, придерживая девушку под локоть, выбежал вместе с ней на лестничную площадку, которую уже успело заполнить едким дымом, а затем и на улицу. Сладкую дрёму, которая окутывала их за беседой своей пеленой, испарилась, исчезла без следа. Они молча стояли, плечом к плечу, и смотрели как горит высокое здание, дом, который для них уже успел стать общим. — У нас нет дома, — одними губами прошептала Сакура. Какаши обнял её одной рукой, притянул к себе и мазнул губами по её мягким волосам, неотрывно глядя, как огонь своими языками пожирает этаж за этажом.