Аместрис, Ист-сити, 1908 год
Два года Рида жила с хозяйкой, у которой арендовал комнату её отец. Часто девочка подолгу сидела у окна и бесцельно смотрела вдаль. Она настолько редко играла, читала или улыбалась, что бедная женщина, которая присматривала за ней всё это время, грустно вздыхала каждый раз, когда смотрела на Риду. Но та лишь плотнее закутывалась в шарф своего отца и не произносила ни слова. Сегодня был особенный день. В газете Рида увидела долгожданную новость: «Война в Ишваре закончилась… Все живые возвращаются домой… Этот день войдет в историю как памятная дата…» — дальше Рида не читала, ей было уже всё равно, ведь у неё будто бы выросли крылья, и она впервые за эти два года улыбнулась. Она верила, что к ней должны вернуться папа и дядя, что они наконец встретятся, и всё будет как раньше. Рида была неописуемо счастлива, и каждый день ждала своих родных. Но прошло время: день, второй, третий… никто так и не возвращался. Некоторым временем позже в дверь постучали, и Рида стремглав побежала открывать, со светлой надеждой убеждённая обнять сию же секунду своего отца и дядю, но перед ней был всего лишь обычный солдат, смущённый и грустный. — Рида Мелиан? — спросил он, стараясь не смотреть на её лицо. — Вот, эти письма от ваших родных, а это — из Генштаба, — солдат передал несколько конвертов, и Рида неуверенно приняла их с немым вопросом в глазах. — Спасибо, — ответила она, перетаптываясь с ноги на ногу. Риде не терпелось прочитать, что написали ей её любимые, и узнать, где они, вернутся ли. — Всего доброго. Солдат ушёл, а Рида так и стояла перед открытой дверью, как заворожённая, не решаясь распечатать первый конверт. Но уже через минуту она собралась с мыслями и зашла в дом. Разорвав конверт, она достала аккуратно сложенный лист и начала читать: «Здравствуй, родная. У нас с дядей всё хорошо. Здесь, в Ишваре, довольно жарко и много, много солнца. Мы даже загорели. Ты главное не беспокойся. Надеюсь, у вас дома всё отлично» — дальше писал Рей, она поняла это по неровному почерку: «Рида, знаешь, здесь так много песка, а ещё камни причудливой формы. Как только люди здесь живут и не задыхаются от всей этой пыли, не понимаю. А ещё ночи здесь очень холодные, а дни, наоборот, жаркие. Я бы хотел, чтобы ты когда-нибудь тут побывала. Думаю, тебе бы понравился вид, который открывается из нашей палатки: только песок и ничего больше, на многие километры вокруг. Мы с папой целуем тебя и крепко обнимаем. Удачи, дорогая!» — гласило первое письмо. Рида улыбнулась и тотчас же открыла второе: «Привет, дорогая Рида!» — писал Рей, вероятно, дрожащей рукой, — «У меня всё хорошо, но есть плохая новость. Твой папа тяжело ранен. Он не может очнуться после того, как ему выстрелили в грудь. Не бойся, я уверен, что скоро всё будет хорошо, и он поправится!» — наверное, Рей писал эти строки с трудом, ведь Рида заметила на бумаге следы его пролитых слёз. Всего несколько маленьких капель, но Рида уже не могла сдерживать себя. Дышать становилось всё труднее, но она продолжила читать: «Я здесь повстречал «Государственных Алхимиков», так они себя называют. Они каким-то чудом всего за несколько секунд создали огромную стену, что закрыла нас от ишваритов, и не дала им возможности отступить. А после… знаешь, они перебили почти всех. Повсюду был огонь, мёртвые тела. Отовсюду раздавались взрывы. Я не знаю, как они это делают, но они очень плохие люди. Ведь ишвариты хоть и подняли восстание, но всё же не заслуживают такой жестокой смерти. Эта война — самая большая ошибка. Хорошо, что мы с твоим папой скоро вернёмся домой и вновь заживём как раньше. Счастливо, солнышко». Рида уже никак не могла успокоиться, слёзы катились по её лицу горячими ручьями, заливая глаза. Дрожащими руками она открыла последнее письмо, вновь написанное дядей: «Привет, Рида! Я недавно спас несколько ишваритов. У них тёмная кожа и красные глаза. Ты, наверно, не знаешь, что они отличаются от нас только внешне, внутри мы все похожи, Рида. Всегда помни об этом! Никто, понимаешь, никто не заслуживает смерти! То, как я спас жизни этих детей, увидел лейтенант. Он доложил своему бригадному генералу о, как он выразился, «ужасном предательстве нашей нации», так что меня на закате… должны казнить. Не только меня, ещё несколько врачей, которые помогали ишваритам. Нет, мне не страшно, ведь я не один, со мной хорошие люди. Я знаю, ты плачешь сейчас, но не надо. Да, это так странно, Рида, что я пишу своё последнее письмо… Но я надеюсь, что у тебя всё будет хорошо. Знай, мы с папой очень любили тебя… и теперь, будем любить вечно. Крепко, крепко обнимаем тебя, наше солнышко. Прости, Рида, и прощай…» Последнее письмо она дочитала, захлёбываясь слезами. Это была истерика. Она не могла оставаться здесь, не могла сделать вдох. Она не хотела ничего видеть, не хотела слышать то, что напоминало бы ей об отце или дяде. Если она останется, то её сердце разорвётся. Уйти, уйти отсюда скорее! Рида, не задумываясь ни секунды, выскочила из родного дома и побежала по улице, не разбирая дороги. Она бежала до тех пор, пока окончательно не вымоталась. Рида оказалась в каком-то переулке. Там было темно и мерзко, и она не придумала ничего, кроме как свернуться клубком прямо на земле и уснуть лихорадочным сном. Проснувшись, она не знала, где находится, и сколько времени прошло. Воспоминания о минувших событиях резко ворвались в её голову, и она с силой схватилась за виски. Ноги ужасно болели, руки сводило судорогой от холода, живот беспокойно урчал от голода, но девочка смогла встать, неуклюже опираясь рукой о стену. «Хорошо, что на мне были тёплые штаны и кофта, иначе я замёрзла бы насмерть». Она решила пройтись и осмотреться, но чувство голода никак не покидало её. Рида прошла совсем немного перед тем, как увидела рынок. Погода ухудшилась и начался дождь. Девочка надела капюшон на голову так, чтобы никто не видел её лица, ведь денег у неё не было, и купить еду она не могла. Оставался лишь один выход. Рида подошла к лавке, перед которой было много народу, протянула руку к хлебу и тихонько стащила его, сунув к себе в карман. — Эй, что ты делаешь? — крикнул продавец, но девочка уже быстро бежала прочь от лавки. Через пару улиц она свернула, забежала в тёмный переулок и спряталась в подвале какого-то старого дома. «Теперь я буду жить в подвале?» — обречённо спросила она сама у себя. Но этот факт не смог бы расстроить её или оскорбить, ведь всё, что ей было дорого по-настоящему, она уже потеряла. Будущее было туманно и неопределенно, и Рида не хотела думать о нём. Ночь была дождливой, и Рида была даже рада переночевать в новом укрытии, а не на голой земле. Мысли о дяде и отце все никак не покидали ее голову, несколько часов девочка просто просидела, смотря в пространство, и, кажется, так и уснула в сидячем положении. На следующий день нужно было вновь найти себе пищу, поэтому Рида снова отправилась на рынок. Там она подошла к девушке, сделав вид, что проходит мимо, и «случайно» задела её плечом, вытаскивая при этом из корзинки небольшой свёрток с едой. Девушка даже не заметила, поэтому Рида направилась дальше. Когда она зашла в свой переулок, к себе в подвал, Рида принялась есть, вспоминая о том, как когда-то обедала с отцом и дядей, и слёзы снова заблестели на её ресницах. Но она грубо смахнула их и продолжила есть. Теперь каждый день она просто бродила по округе, стараясь добыть себе пищу днём и не замёрзнуть ночью. Но в один из вечеров, когда она уже решила вернуться в своё укрытие, заметила в переулке странного человека. Он был одет в летнее пальто поверх костюма-тройки со светлым шарфом на шее. Около виска незнакомец держал пистолет. — Эй! Что вы там делаете? — обеспокоенно спросила Рида, но мужчина что-то бормотал себе под нос, и не слышал её. Тогда девочка решила подойти поближе. — Нет, нет, нет! Это я во всём виноват! Зачем… зачем я убивал невинных людей?! Я должен покончить с этим, — бормотал он. Рида вплотную подобралась к мужчине, встала на носочки, заглянула в его тёмные глаза и, медленно положив руку сверху на пистолет, неспеша убрала его от виска мужчины. Того трясло крупной дрожью, и он наконец выронил оружие, и то стукнулось о камень, издав неприятный, дребезжащий звук. — Ну, вот и всё. Эй… Вы в порядке? — спросила Рида, легко касаясь плеча незнакомца, несостоявшегося, благодаря ей, самоубийцы. Мужчина посмотрел девочке в глаза, но лишь на секунду, а потом быстро ушёл. Рида тоже не хотела оставаться в этом безлюдном, страшном месте, которое внушает людям такие ужасные мысли. Поэтому, она поспешила к себе, в холодный и затхлый подвал.***
Рида всё так же жила в подвале, воровала еду и убегала от злых и жадных продавцов. Возвращаться домой она не собиралась, хоть и жила впроголодь, в сырости и грязи, но она все ещё не хотела вспоминать отца или дядю. Рида похоронила эти мысли глубоко в своей голове, иначе она умерла бы от боли своей утраты. Наступил день, когда её припасы закончились, и ей вновь пришлось выбраться из своего укрытия и пойти на рынок. Она подошла к лавке всё того же мужчины, который, вероятно, уже запомнил её, протянула руку к хлебу, взяла его и побежала. — Эй… Мелкая… Куда это ты с моим хлебом, а деньги где? Ты за это отве… — но девочка уже не слышала конец его гневной тирады. Рида неслась, как можно быстрее, лишь бы её никто не догнал. И вдруг с оглушительным грохотом она врезалась в кого-то, упала на землю и от испуга выпучила глаза, ведь с её головы слетел капюшон. Рида хотела встать и побежать дальше, но её поймали за руки. — Не беспокойтесь, я разберусь с этой воровкой, — сказал мужчина, крепко, но осторожно, державший её. — Спасибо, сэр! Ну, вот ты и попалась. А ведь она уже не в первый раз, знаете ли, замечена в краже, — ворчал продавец. Мужчина, в которого девчонка так глупо врезалась, перекинул её через плечо и направился к машине. Рида с ужасом заколотила его по спине, с отчаянием брыкаясь и пытаясь вырваться. Но когда мужчина посадил её на заднее сиденье своей машины и сел рядом с ней, она смогла рассмотреть его лицо. Это был тот самый человек, которого Рида накануне спасла от самоубийства. Тогда он был одет иначе, поэтому она и не узнала его. Сейчас на нём были синие штаны-галифе с белыми полосками на боковом шве, того же цвета мундир с отворотом на левую сторону с белой оторочкой, золотой аксельбант, и фуражка на голове. Рида сразу же вспомнила форму военных, её отец носил точно такую же, что-то резко сжалось внутри, и в горле появился ком, от которого стало труднее дышать. — Так, зачем ты воровала? — строго спросил мужчина, кажется, он даже не заметил подавленности девочки. — Это же вы, человек, который хотел покончить с жи… — воскликнула она, но он перебил её. — Так, тише, — мужчина закрыл ей рот рукой и обратился к своему шофёру. — Хавок, поехали. — Куда, майор? — весело отозвался тот. — Домой.