XV
20 мая 2020 г. в 12:45
Утро. Пробуждение резкое, безмолвное, с оттенком боязни, накрывшим мгновенно, стоило лишь встретиться с ним взглядом. Несколько секунд то ли на осознание, то ли на размышление... и движение с мертвой точки задал, разумеется, он. И пока он, молча скрывшись в ванной, приводил себя в порядок, ты огляделся вокруг и обнаружил себя даже не на стуле – там, где он тебя и оставил.
Момент осознания и попытка подняться, может быть, и увенчалась бы успехом, если бы боль и ломота в теле не заставили замереть на месте. Да и он вышел быстро, ты не успел бы добраться до кровати, даже если бы поднялся сразу. Хотя единственный оптимальный вариант сейчас – лечь в кровать, но ты сидишь под стеной у двери, подняв на него взгляд.
Как всегда в форме, как всегда спокоен и серьезен… а ты настороженно затих, вспомнив, как и почему здесь оказался. Он посмотрел на тебя, остановившись в дверях, словно впервые видит, несколько удивленно даже, и ты почти рефлекторно подтянул к себе колени, весь сжался. Вот только сердце пока еще сохраняло ровный, спокойный ритм, может быть, ненадолго, пока он не сделает… шаг, еще, третий… понимая, что в данный момент ему до тебя нет никакого интереса, все-таки не сдерживаешься и замираешь, с выжиданием глядя, как он проходит мимо. Ожидая чего?
Но он выходит за дверь молча, и слышатся уверенные, привычно быстрые шаги вниз по ступеням на этаж, еще, еще… тем самым ступеням, о которых подумал, содрогнувшись. Хотелось бы верить, что на какую-то секунду, остановившись, он вспомнил и, может быть… нет, не может.
Вполне вероятно, что и не вспомнил, да какая, в общем-то, разница? Поднимаешься не резко, но упорно желая дойти до кровати, и лишь когда лег, понял, что спать на полу, тем более, сжавшись, практически в дверях, где нет возможности даже выпрямиться – это не просто неудобно, это еще и чревато усилением всей боли, и без того немалой. И хотя ты не вспомнил, как заснул, теперь ощутил, что единственное, чего в данный момент желал бы, именно сон.
Но прежде чем уснуть, задал мысленно вопрос, то ли себе, то ли в никуда: захочет ли он теперь вернуться? Сегодня, завтра, позже – это не важно. Сознание неохотно отзывалось мыслью, что из двух возможных вариантов ты не раздумывая выбрал бы вариант его возвращения. С этим и провалился в крепкий, спокойный сон, который, может, и не был бы таким, если бы не усталость.
Но продлился он не так долго и через несколько часов, открыв глаза ты понял, что уснуть опять тебе не удастся. Двигаться не хотелось, особенно осознавая, что пока боль не прошла это будет не очень-то приятно, потому позволил себе еще какое-то время полежать, тем более, дел никаких, в общем-то, не было. На эмоциональном фоне не ощущалось на тревоги, ни напряжения, ничего, что имело бы негативную окраску. Напротив – тишина, спокойствие, и даже немножко было хорошо.
Оттого ли, что тело расслаблено и боль стихает? До его следующего прихода, если он захочет еще придти, нужно успеть лишь привести себя в нормальный вид, но вряд ли он придет сегодня. И не так велик шанс его завтрашнего появления. А может быть, ему совсем никакого дела, и он придет сегодня.
Хотя, вспомнив, как посмел ответить, понял, что на его месте кто-либо другой даже не стал бы утруждать себя спускать с лестницы, просто свернул бы шею на месте. И это, может, был бы еще лучший вариант. Но что-то подсказывало, что он не сделал бы так. Ведь он умнее, чем хочет казаться, зачем ему нужно утруждать себя подобным? Но поверить в то, что он не собирался закончить спуск лишением тебя жизни и прекращением, наконец, собственных проблем, твоим существованием вызванных, кажется просто невозможным даже теперь, не говоря уже о том страхе, который был этим вызван.
А всего-навсего не смог смолчать. Нужно было просто согласиться, а не сметь говорить подобного. Ну ладно, неприятно и устал, но, в конце концов, ты должен был терпеть, обязан был хотя бы тем, что он тебе не друг и не тот, кому можно хамить. Тем более, посметь сказать это тому, кто спасает твою жизнь, как может, но все же спасает, это, как минимум, неблагодарность и поведение, не достойное взрослого человека.
Он значительно младше, но даже он вряд ли поступил бы так неуважительно. Не в отношении тебя, конечно, вообще. В отношении себя вряд ли мог бы ждать чего-то большего, и без того чувствовал, что он относится к тебе лучше, чем ты того заслуживаешь.
Не важно, по какой системе оценки, ощущения так или иначе говорили именно об этом. Нельзя позволять себе подобного отношения к нему. И, может, действительно еще повезло, что он был пьян, а то и вовсе все это закончилось бы разом, и он выполнил бы свой долг, не мучимый ни совестью, ни какими-либо проблемами.
Может быть, он все же вернется? Но если и так, что ты должен будешь сделать? Было бы глупо извиняться сейчас, теперь. Не тогда, а теперь. И вообще... если он придет.
Подняло не время и даже не мысли – чувство голода. Вряд ли в ближайшее время ты смог бы сдерживать это ощущение, но в данный момент пытаться все же не стоит. А заодно и удобная возможность на время избежать мыслей. Чувство вины все равно еще вернется, но хотя бы какое-то время просто не думать было бы хорошо.
Добрался до кухни так, словно из последних сил, при этом прекрасно осознавал, что при необходимости даже такая боль не стала бы причиной остановки или слишком медленных движений. Да и не уснув, просто потратил бы несколько часов впустую, потому что тут думать просто не над чем. Но прежде чем поесть, нужно привести себя в порядок и, упорно игнорируя зеркало, ты проделал все «в слепую». Вряд ли твой внешний вид сейчас можно чем-то улучшить, а смотреть на себя не столько страшно, сколько не хочется.
Жалкий вид передала бы не мимика, не синяки и ссадины, а именно внутреннее состояние. А можно было бы отразить его кому-либо при помощи зеркала, то выглядело бы оно сейчас значительно хуже внешнего. Но, словно желая в этом убедиться, глянул мельком в зеркало, разворачиваясь к выходу.
И за дверью уже подумал, как вообще вот это может считаться привлекательным хоть сколько-нибудь? Не в подобном виде, вообще. Вздохнув, направился в кухню, так как желудок по-прежнему требовал еды. Правда, отчего-то казалось, что чувство возникало не в определенной точке, а с середины живота и по самое горло включительно.
Но до боли еще не дошло и, боясь того, все же поел сейчас, не дожидаясь ухудшения. Затем убрал всю посуду со стола, вернул на место оставленные либо упавшие вещи и, не став углубляться в уборку более необходимого, все же добрался до кровати, предварительно захватив недочитанную книгу. Спать не хотелось совсем, думать тоже.
На следующее утро боль, конечно, не прошла, не стала меньше, но зато практически перестала обращать на себя внимание. Это если учитывая состояние не пытаться сделать что-то, что не только значительно усилило бы физическое напряжение, но и спровоцировало бы соответствующие мысли. Засыпая ты подумал о том, что там, на лестнице, прижатый и практически без сил, без возможности сопротивляться, ты был счастлив тому, что рядом не кто-то другой, а именно он.
Ты вспомнил и вдруг осознал, что не только перестал сопротивляться как-либо физически и принимал все, что было дано от ударов до неожиданного желания обладать тобой в том самом смысле физического принуждения к соитию, но и совершенно добровольно принял все это, желая отдать ему все, что он захочет взять, дойдя в конце до смирения и желания отдать ему и жизнь, будучи совершенно уверенным, что это неизбежно.
Впоследствии не осталось даже страха, который был бы нормальным в ситуации прямой и неизбежной угрозы жизни. И сказать, что ты не осознавал этого в полной мере, значит солгать. А это значит и то, что каким-то образом ты сумел довериться ему целиком и полностью, и не так важно осознанно это произошло или нет, ведь вынудить к тому человека практически невозможно. А значит, это была полностью собственная воля. Но ради чего - по-прежнему остается непонятным. Может быть, и вовсе не стоит об этом думать. Тем более что ощущения подсказывали что-то явно противоречащее разуму, который, в свою очередь, упорно твердил о том, что о подобных вещах размышлять не стоит. И потому ты старался все-таки подчиниться голосу разума и в конце концов погрузился в чтение уже не отвлекаясь.
Но стоило услышать лишь шорох со стороны лестницы, как все внимание перенаправлялось на звуки и, сменяя привычную осторожность, приходило понимание того, что это не он. Да и вообще не человек. А отсутствие радости и какая-то едва заметная печаль говорили о том, что ты не просто ждешь его прихода, но и ощущаешь в этом потребность. И, может быть, она не только в чувстве вины, но и в обыкновенном и простом желании его видеть.
Но оглянувшись в сторону двери один раз, второй третий… в полной тишине, осознал и то, что в ближайшее время он не появится. Воплотилось это в вопрос: а нужно ли ему теперь возвращаться? Точнее, захочет ли он этого? Может быть, выйдя за эту дверь, он с облегчением вздохнул, вдруг осознав, что игра не стоит свеч и нет смысла впредь сюда возвращаться. Вреда ему ты никакого не причинишь, добраться до его начальства не получится, выжить в полном одиночестве и с характером явно не тянущим на безумства в окружении войск тоже шанс не так велик, да и мало ли что вообще. Необходимость в тебе у него тоже отсутствует, так какой смысл возвращаться? Чтобы посмотреть сумел ли выжить, а точнее пережить подобное унижение?
Вряд ли. Тем более с учетом того, что он не издевался над тобой, играясь и мучая, а спасал жизнь, невзирая ни на что. И несмотря ни на что сохранил ее, пусть и передумав уже за порогом. И со временем уверенность, что он вернется, исчезала, казалось, безвозвратно. Но думать о чем-то другом было сложно. Его нет день, второй, наверняка не будет и третий… А может быть придет? Ведь возвращался, ведь пришел даже после того как… как…
Закрываешь глаза и заставляешь себя это сформулировать. Вернулся даже когда ты безвольно валялся в одеяле, изнасилованный не одним и прилюдно, против воли, но подчинившийся. И вернулся когда ты его не воспринимал впоследствии того, лежа ни живым, ни мертвым. Вернулся.
Но он прежде не избивал до полусмерти, не собирался убивать, ты не хамил ему прежде и не вынуждал к подобным действиям. Так чего же теперь ждать? Но все равно прокрадывалась мысль что может быть он еще вернется…
На другой день ты все же вышел из квартиры и спустился этажом ниже. Страх не потерял, разум тоже остался на месте, острой необходимости также не появилось, а вот необходимость выйти за пределы этих стен, очерчивающих собственные мысли оказалась очевидной. И, воспользовавшись этой необходимостью, ты тихо, почти крадясь и оставаясь как можно беззвучнее, обошел соседние квартиры и пару этажей – все, до чего мог добраться. Где-то так же выломана дверь, где-то просто открыто, где-то дверь и вовсе валялась на полу. И предсказуемое отсутствие людей – ни живых, ни мертвых. Лишь следы их существования (когда-то). Но не имея мысли брать что-либо, не являющееся необходимым, ты практически ничего не нашел. Бритва, большой шарф, из которого выбивались нитки, какие-то немудреные специи, и несколько книг.
Наверное, книги, были самой важной находкой, несмотря на то, что некоторые не несли в себе какой-либо особой ценности. Но чтение все еще оставалось единственным возможным развлечением, отвлечением, а так же способом почувствовать себя человеком. Потому с особой бережностью они были принесены и сложены аккуратно рядом с другими, на столике. Шарф последовал в чемодан, после сокрушительного вздоха о неправильности сего поступка. Брать чужое не хорошо, но, живя в чужой квартире и со всеми прочими чужими благами, сокрушаться долго по такому поводу было бы наивно и бессмысленно. А книги планировались на временную и бережную эксплуатацию сродни публичной библиотеке.
На улице темнело быстро, а так как зажечь хотя бы маленькую свечу и осветить какой-нибудь дальний угол квартиры было не безопасно и привычка самосохранения никуда не исчезла. Выбор времяпрепровождения по вечерам в одиночестве был крайне не велик.
Еще несколько дней это книги, неотступно преследующие мысли и воспоминания еще больше наталкивающие на мысли да вроде как утихшая боль. До зеркала все же дошел, обнаружив себя вдруг как-то постаревшим, посветлевшим волосами, замученным непонятно чем – существованием или мыслями, с потерянным и совсем неуверенным взглядом и некоторым количеством синяков на не скрытых одеждой участках тела. Объективная оценка не говорила ничего приятного, а не объективная и вовсе голосила страшными словами. И еще помятый, но утюг это уже давно непозволительная роскошь для такого как ты. Хотя вопреки голосу разума и невозможности в данной ситуации все же очень хотелось привести себя в порядок.
Совершенно нечего делать , только отсыпаться и вставать на ноги. И ждать, вслушиваясь, вглядываясь и надеясь на лучшее. И иногда позволять себе надеяться, что он захочет вернуться за чем-либо сюда… когда-нибудь. На пятый день расхотелось есть, и заставить себя проглотить хоть что-нибудь оказалось невозможным. А собственная память то и дело подкидывала голос, взгляд, жесты присущие лишь ему одному, вспоминались какие-то ситуации, даже переосмыслил последнюю встречу, так и не найдя себе никакого оправдания и напротив – оставляя внутри тяжелое неприятное ощущение от себя самого, от которого некуда было сбежать.
А вот его хотелось видеть все больше и больше, хотя бы просто побыть рядом. И понимая это, любые размышления на эту тему старался пресекать, считая данную ситуацию невозможной для себя, как не заслужившего, и в целом противоречащую правильной морали. Хотя уже что правильно, а что все же нет приходилось обдумать прежде, чем определить. Пытаясь как-либо занять мысли даже стал вспоминать все, что приходило в голову и чаще из собственного прошлого.
Спустя год со смерти отца вместе с матерью переехал в Прагу, к родственникам. Там же окончил университет и остался в нем преподавать. История и литература заняли почти всю жизнь – в какой-то степени размеренную и предсказуемую. Успел лишь уговорить родственников уехать в США. Вовремя. А сам остался в городе – со своим институтом, студентами. Поначалу приходили письма с просьбой приехать, но отвечал уклончиво, стараясь не обнадеживать и не обещать своего приезда. А потом письма резко прекратились, оставив за собой вопрос: узнали или нет? Хотелось верить что все-таки нет, но больше писем ты уже не отсылал и не получал. Узнать, что с ним, и конечно же хотелось, но что-то подсказывало, что не стоит. А потом… Потом найденный случайно и на собственное счастье брошенный велосипед. И случайная встреча, потом еще одна… и цепь событий, заставившая иногда думать, что что-то из событий собственной жизни все же приснилось. Только думать, что именно, сейчас совсем не хотелось. Не жизнь, не смерть, а что-то между. И держится не на собственном желании и даже не на воле случая. В том возрасте, когда уже есть багаж из прожитого, когда есть множество воспоминаний, когда необходима и ценна укорененность, когда присутствует понимание того, что хочешь или что должно быть в будущем.
Сидишь в чужом доме… то ли волей судьбы, то ли волей случая… и вроде бы понятно, что будет дальше, но что-то все же остается непредсказуемым, при этом очень важным, имеет значительное влияние на последующую, может быть, жизнь. Вот только после нормальной жизни уже вряд ли можно ожидать… но это и не плохо. Можно не думать о прошлом, о настоящем или будущем, но не думать о нем все же не получается.
Его нет уже неделю и чем больше проходит времени, тем меньше остается места другим мыслям. И думать что ждешь его как неизбежность, страх или врага уже просто глупо и бессмысленно. Была возможность уйти, спрятаться где-то в другом месте. Не один раз и не два. Неизбежность, конечно, имела место быть, но заключалась она совсем не в этом.
И только от страха ты оставался здесь все это время? Ведь тогда, еще в Праге, не боялся выводить детей?.. А до этого? Ведь сознательно шел на риск, понимая, чем это могло обернуться. Почему теперь, когда все так просто можно решить? Не одним способом, так другим. Или это совсем не страх? Или страх… но какой-то другой?
И думать о том, что когда-то все воздастся, сейчас совсем не время и не место. Инстинкт выживания сильнее доводов разума, как бы не хотелось это изменить. А ситуации бывают и такими, что способны это оспорить. Но менять прошедшее и настоящие пока совсем не хочется. Может потому что смутно ощущаешь, что изменилось что-то внутри. Изменилось незаметно для тебя и вне твоего контроля. Смириться с неизбежностью это слабость, но можно принять, не вгоняя в рамки, не ища оправданий или чего-то иного. И жить не с этим, но через это. В конце концов, как-нибудь все разрешится, ошибки будут видны уже после, спустя много времени. И вполне может статься, что то, что казалось ошибкой, на самом деле было единственно верным решением.
Невозможно предсказать… если это не история, а жизнь. Когда не на что ориентироваться приходится действовать интуитивно. И беспокойство на этом фоне говорит либо о том, что постепенно теряешь понимание реальности, либо о том, что еще немного - и пойдешь куда угодно, только бы подальше отсюда. И, может быть, искать по улицам что-то, одному тебе известное… знакомым движением, запахом, звуком…