Шанс

Глеб выскакивает на улицу после окончания сеанса, вихрем проносясь мимо охранника и едва не сбивая какую-то парочку на входе. Ему душно, к горлу подкатывает тошнота. Новый психотерапевт вызвал в нём гораздо больше эмоций, чем ожидалось изначально. Он пришёл туда с чётким намерением сыграть в мудака и получить ещё один отказ. Каким, блять, образом всё закончилось тем, что он сам добровольно согласился на ещё одну встречу? Блондин не верит во все эти психологические штуки. Для него это не более чем уловка, основанная на правильном чтении мимики и жестов. Шарлатаны, ежегодно выкачивающие из людей миллионы, поддерживающие в мнительных пациентах идею о том, что у них есть какие-то серьёзные проблемы. Отец всегда твердил ему, что депрессии не существует. Также как грусти, отчаяния или страха. Ты можешь контролировать своё состояние и внушить себе что угодно. «Ты в порядке», — повторял он маленькому сыну снова и снова. «Тебе не больно». Парень лохматит отросшие волосы, закуривает и бодрым шагом направляется к ближайшему метро. Ему нужно заехать в клинику к Ракитину и отчитаться о сегодняшнем дне, попутно сдав очередные анализы. Он чист. Настолько кристально, что самому смешно. Глеб с трудом может вспомнить, когда в его жизнь пришли наркотики. Первая травка промелькнула ещё где-то лет в 16 на вписке у друга. Особые «бодрящие» колеса подогнал старшекурсник во время второй сессии, когда он настолько не справлялся с объёмом заданий, что физически не хватало ни на что времени. Это стабильно помогало. Юноша убеждал себя, что делает это ради благих целей — чтобы не вылететь из универа с долгами и не расстроить отца. Тогда же появилась липкая, беспрестанная ложь. «Да, пап, всё хорошо, учусь отлично, не беспокойся». Он говорил это такое бесчисленное количество раз, что однажды совсем потерял смысл этих фраз. «Я в норме». Что это значит? Кто, блять, вообще сейчас может быть в норме? Окружающий мир ебет их всех без остановки на ежедневной основе, постоянно подкидывая новых проблем. Голубин давно привык следовать политике игнорирования. Жить так, словно его ничего не волнует. Люди вокруг крутили пальцем у виска и сочувственно вздыхали. «Ты не можешь быть таким похуистом. Ещё немного и станешь полным мудаком, оставшись в одиночестве». Чушь. «Я могу всё!», — кричал он у себя в голове, зациклившись на этом, как на проклятой мантре. Ему не нужен никто, он справится сам, также как справлялся всегда. Недобрый огонёк в глазах отца, так и поджидающего его проёба, служил отличным стимулом тянуть эту лямку дальше. Глеб приезжает в клинику, обыденно скривившись, едва войдя в помещение. Ему никогда не нравился больничный запах. В детстве это не сулило ему ничего хорошего. Маленький мальчик с огромными зелёными глазами быстро смекнул, что посещение врачей принесёт ему лишь дополнительную порцию боли. — Ракитин у себя? — холодно цедит он, стуча пальцами по стойке регистратуры. — Егор Олегович, — зрелая дама презрительно поджимает губы на такую фамильярность. — Он сейчас занят, у него приём… — Значит, у себя. Блондин размашисто шагает в нужную сторону, совершенно не обращая внимания на крики за спиной. Минует два узких коридора, успевая зацепить краем глаза людей, сидящих в кругу в центре просторной комнаты с открытой дверью. Групповая терапия. У него до сих пор мороз по коже идёт, когда он вспоминает этот опыт в первые недели пребывания в данном учреждении. Кучка долбоебов, которым в кайф пострадать и поныть, лишившись опоры в виде маминой юбки. «Меня бросила жена, и я начал употреблять». Повзрослей, боже. На таких встречах юноша всегда отсиживался где-то в стороне. Мог простоять целый час, залипнув в окно, и не проронить ни слова. Людям можно помочь, если они хотят получить эту самую помощь. Но с Глебом всё было в порядке, поэтому он был лишним в этом филиале наивных потерянных наркоманов. Голубин улучает момент, когда дверь в кабинет заведующего клиникой откроется, выпуская пациента, и проскальзывает в комнату, захлопывая её перед лицом следующего на очереди. Где-то там приглушённо раздаются проклятия в его адрес. «Ага, спасибо, сам можешь туда сходить». — К кому вы меня отправили? — с ходу рассерженно выпаливает он, подскакивая к столу. — Во-первых, здравствуй, — Егор кидает на него быстрый взгляд поверх бумаг. — Во-вторых, присядь. Блондин оглядывается из-за плеча, замечая кресло справа. Странно. Раньше оно стояло в углу, рядом с огромной декоративной пальмой. Он не двигается с места, от чего мужчина выпрямляется, хмуро посматривая на него. Парень скрипит зубами и плюхается на предложенное место, скрестив руки. — Теперь, пожалуйста, расскажи мне обстоятельно всю суть своих претензий, раз уж ты заявился вот так без записи. — У меня была запись! — Да, на завтра в одиннадцать утра. Голубин упрямо вздыхает и дёргает подбородком, отворачиваясь к окну. Там совсем некстати собираются тучи. Чёрт, если он ещё и под дождь попадёт… — Глеб, — мягко напоминает о себе Ракитин, похрустывая шеей. — В чём дело? — Он мне не нравится. — Кто? — Вы знаете кто! — взрывается парень, снова подскакивая. — Этот ваш дружок. «Мистер, я трахаю только двадцатилеток, потому что сам выгляжу как подросток». Егор прячет смешок, выдавая его за кашель. Путём почти нечеловеческого усилия ему удаётся сохранить серьёзное лицо. «Ты и понятия не имеешь, насколько ты близок к правде». — Внешность бывает обманчивой, слышал такое? — спокойно разъясняет он. — Артём может быть и выглядит молодо, но он один из самых высококлассных специалистов, что я знаю. Поверь, ты в надёжных руках. Блондин в кресле строптиво хранит молчание, лишь сверля его взглядом. — Что тебе в нём не понравилось? Что тебя не устраивало в предыдущих врачах? Ты никогда так и не дал мне чёткого ответа, — Егор пробует другую тактику. — Они были настоящими кретинами! — А точнее? — Им не было до меня никакого дела, — едва слышно бормочет Глеб, враз успокаиваясь. Мужчина за столом кивает сам себе, отмечая привычные для юноши эмоциональные качели. Вспышки бесконтрольной ярости чередовались у него с периодами внезапной апатии и полного безразличия ко всему. Но эмоции — это ключ. Самый главный признак того, что контакт с ним налажен. — Почему ты так думаешь? — Ракитин закуривает и, чуть помедлив, тянет пачку пациенту. — Потому что я это чувствовал. Им важно было лишь побыстрее отработать свои часы и получить бабки, которые им отстёгивает суд за мою терапию. Они меня не слушали. Как будто у них был заготовленный список вопросов, но мои ответы их совсем не волновали. — И Артём был таким же? — удивляется Егор. — Нет, он… «Он действительно меня слушал». Ответ вертится на языке блондина, и на миг ему самому становится неловко. Он жаловался на отсутствие интереса у врачей, но стоило одному из них его проявить, как тут же стало некомфортно и неприятно. Будто под лупой микроскопа сидишь. — Я не хочу, чтобы кто-то копался в моих мозгах и объяснял мне, что я живу неправильно, — глухо роняет он. — Глеб, ты ведь знаешь правила, — устало напоминает мужчина. — Твоё желание здесь не играет никакой роли. Тебе предоставили выбор — тюрьма или нормальная, привычная жизнь с курсом терапии. — Терапия слабо вписывается в моё понятие нормальности происходящего. — Ну, как я уже сказал, это мало кого волнует. Шатохин остаётся твоим лечащим врачом, — чеканит Егор, подходя к парню и кивая ему на дверь. — Сдай анализы, поставь печать. Жду тебя через неделю. Голубин покорно опускает плечи, осознавая, что остался ни с чем. Блять! Он вежливо прощается и уходит. Делает всё необходимое и поспешно покидает клинику. Отзванивается Максу и едет к нему. Друг встречает с хмельной усмешкой. С кухни ему салютует такой же нетрезвый Гоша. Парни знают взрывной характер блондина, поэтому не досаждают ему вопросами. Предлагают выпить и порубиться в игры, чтобы скоротать вечер. Он слушает в пол уха их болтовню о том, чем они планируют заниматься летом. Макс получил свой диплом архитектора, Гоша — бакалавра по истории искусств. Недавно он выиграл стажировку в одной компании, продающей антиквариат. Глеб чувствует себя чужим, от чего замыкается ещё больше и молчит вплоть до самой ночи. Он должен быть на их месте. Вместо этого влип в ебаную заварушку из-за болтливой тёлки. Ладно хоть отец договорился с ректором, и универ позволил ему закончить обучение в следующем учебном году. Парню всё равно. У него нет ни интереса, ни желания, ни малейшей капли мотивации заниматься чем-либо. Остаточные последствия зависимости всё ещё дают о себе знать. Но он стойко держится, игнорируя позывы и мысли о наркоте. Голубин-старший точно свернёт ему шею, если обнаружит хоть миллиграмм чего-то запрещённого в крови сына. — Ты как? — обеспокоенно тянет Лазин, укладываясь с другом на разложенный диван. Гоша уже давно посапывает в спальне брюнета, заняв собой всё пространство кровати. — Нормально, — равнодушно шепчет Глеб, отодвигаясь на самый край. — Что там с новым мозгоправом? — Блять, тебе полный отчёт беседы предоставить? — Уебок. Я же волнуюсь, — беззлобно улыбается друг. — Хочу, чтобы ты пришёл в норму. — Я и так в норме. Блондин стаскивает телефон с тумбочки, на автомате листая соцсети лишь бы создать эффект занятости. Но Макс умело притворяется, что не замечает этой детской выходки. — Мы оба понимаем, что это не так. Ты последний год сам не свой. — Послушай, «чувак, который слишком много знает и слишком часто лезет не в своё дело», — раздражённо бросает парень, приподнимаясь на локте и сверкая глазами в полумраке. — Я уже месяц таскаюсь по этим врачам и открываю душу всем подряд. Не доставай хоть ты с этими ебучими вежливыми вопросами. — Почему тебе так сложно поверить в то, что кто-то и правда может переживать о тебе? «Потому что людям всегда было плевать на меня и мои проблемы. Я был в ужасе, и никто мне не верил».