Белый ястреб

Сидеть под палящим солнцем и всматриваться в далёкие деревья в надежде увидеть там отца Терри надоело уже через полчаса. Казалось, что прошла целая вечность, но судя по тому же солнцу, особенно ничего не изменилось, и мальчик зря на что-то надеялся. В первые же минуты в голову начали закрадываться смутные сомнения. Чего он добивался? Поддался эмоциям и вёл себя, как идиот. Теперь Марта злится, а отец явно разочарован и обижен, раз даже не идёт ругаться на него за то, что он так и не выполнил его поручения. Идиот. Обойти лагерь стороной оказалось хорошей идеей. Во-первых, Терри не наткнулся на индейцев, отца или Марту, а во-вторых, оставленные им лошади как раз переместились в сторону холма. Трава здесь казалась практически мёртвой. Твёрдая земля, на которой не было видно даже следов тяжёлых копыт, явно не была расположена к плодородию. Лошади щипали горькие травинки безо всякого наслаждения. Скорее по привычке. Терри как раз подходил к одной из них, когда краем глаза заметил то, что он здесь вовсе не один. — А вот и безответственный птенец, — усмехнулся Муэта, приближаясь к мальчишке расслабленной походкой. Одна из лошадей, снова одетая в нарядную уздечку, шла за ним, даже не контролируемая поводом. — Совесть проснулась? Терри плотно сжал челюсть, не желая даже разговаривать с тем, из-за кого у него внутри бушевал настоящий ураган эмоций. Мальчик не понимал, почему злился на Муэту сильнее, чем на кого-либо, но точно знал, что не хочет в этом разбираться. — Ты чего? Немой что ли? Ни слова ещё не сказал, — индеец чуть наклонился, будто пытался рассмотреть пятно на лице собеседника. Лёгкая усмешка не покидала его губы с самого начала, так что Терри предсказуемо развернулся, чтобы уйти. — Эй! Грубость — это у вас семейное? Мальчишка резко остановился, чувствуя, как ещё больше закипает в груди неутихающая ненависть. — Терри, да? — Муэта воспользовался тем, что его всё-таки слушают и чуть приблизился, аккуратно ступая по траве. Терри опустил взгляд на его босые ноги, поражаясь, как тому не больно так ходить. Твёрдая земля кое-где обрастала неровностями, несмотря на общий вид гладких равнин. — Что? Муэта усмехнулся, замечая вопросительный взгляд, но быстро перескочил на другую тему. — Говард сказал, что ты недавно с ним, — продолжил индеец. Одна из лошадей подошла к нему вплотную, уткнув нос в плечо. Мужчина погладил её, не отвлекаясь. — Но знаешь, ведёте вы себя одинаково, так что я не уверен. Когда мы с ним познакомились, он меня тоже игнорировал и даже бесился, будто я ему стрелу в задницу запустил. Хотя ладно, я вообще-то собирался это сделать, так что, возможно, он имел право злиться. Но кто же виноват в том, что он такой наглец? Муэта явно ожидал хотя бы смешок, но на невпечатлённое выражение лица отреагировал даже обиженно. — Может хочешь прокатиться? — мужчина кивнул на лошадь, застывшую рядом с ним. — Ты поступил неуважительно и теперь нужно вернуть доверие назад. Это не так просто, но, к счастью для тебя, у Пегой большое сердце. Возможно, немного ласки и доверия спасут тебя. Муэта подвёл кобылу чуть ближе. Терри недоверчиво посмотрел на него и с места не сдвинулся. — Вы назвали её её же мастью? — О, ты разговариваешь! — стоило мальчишке обиженно отшатнуться, и Муэта поспешил извиниться. — Их всех так зовут. Пегая, Пегая и, ох, как же её? Пегая! Муэта вдруг подхватил Терри под руки и одним лёгким движением усадил на кобылу. Мальчик тут же вцепился в длинную светлую гриву, рефлекторно наклонившись вперёд. — Истинная суть человека видна в отношении к лошади, как в зеркале, — заговорил индеец. — Как бы человек не старался вести себя с друзьями и родственниками, его настоящую сущность всегда можно увидеть, когда он со своей лошадью. — Это вы к чему? — Терри нервно поёрзал, пытаясь найти удобное положение. Кобыла, на которой он сидел, оказалась довольно упитанной. — К тому, что грубить лошади — значит, грубить самому себе. Громкий свист вдруг раздался прямо над ухом. Терри обернулся, увидев, как Муэта убирает пальцы изо рта и всматривается вдаль, прикрывая глаза от солнца. Ещё две лошади неслись к ним галопом. Поймав одну из них за гриву, индеец легко вскочил ей на спину прямо на ходу и перевёл в шаг одним наклоном корпуса. — Думаю, если они хотели пить, то уже это сделали, так что поехали в лагерь, — сказал Муэта, слегка подталкивая свою кобылу в бока. Лошадь, на которой сидел Терри, тут же двинулась следом, игнорируя то, как неуверенно мальчик цеплялся за её гриву и сжимал бока задервеневшими ногами. — Достаточно один раз ударить лошадь по голове, и она больше никогда не позволит прикасаться к ней. Доверие потерять легко. Ты знал, что дух лошади способен сливаться с духом воина? Терри недоверчиво фыркнул, но перебивать не спешил. — Почеши Пегую. Вот так, прямо возле холки. Муэта почесал свою лошадь, нежно провёл рукой вдоль её шеи и обратно. Терри запоздало и довольно неуверенно повторил за ним и вдруг почувствовал, как кобыла расслабляется, переставая спешить. — Они доверчивее собак, — улыбнулся Муэта. — И часто за это расплачиваются. Уважай это. Терри пристыженно отвернулся, глядя исключительно перед собой, между лошадиными ушами. — Мы с твоим отцом не виделись уже много лет, — продолжил Муэта уже спустя минуту. — Последний раз заезжал в гости, когда я отправился на многодневную охоту. Даже не дождался меня, засранец, но через пару месяцев вернулся — раскаивающийся и с очередными обещаниями заезжать почаще. «Почаще» — это у него раз в четыре года, как я выяснил. Он снова замолчал, но только для того, чтобы проверить, слушают ли его. Терри слушал. — Ты, наверное, всего этого не ожидал, да? — серьезно спросил индеец. — Понимаю, ты рос не с Говардом. В какой семье? Фермеры? — Какая разница? — Пытаюсь понять, почему ты смотришь на нас с таким отвращением. Слышать такое от самого Муэты оказалось чертовски неприятно. Терри не думал, что для самих индейцев это так очевидно и, кажется, даже не хотел, чтобы те знали о его неприязни. Странное, неприятное чувство. — Я не смотрю, — безуспешная попытка оправдаться выглядела жалкой, но Терри всё равно попытался. Муэта как-то слишком грустно усмехнулся, вглядываясь вдаль. — Не думай, что я не сталкивался с подобным. Лишь единицы считают мой народ людьми, а не мишенью. Почему мы, по-твоему, живём здесь? Прячемся за двумя реками от так называемых «мирных» жителей и не смеем и носа высунуть? Если я вдруг решу прогуляться по городу — даже без оружия, с пустыми руками — найдется как минимум десяток добровольцев, готовых прострелить мне голову. Просто так. Без награды. Это у вас уже на уровне инстинктов. Большинство даже не может объяснить желание перебить краснокожих ублюдков, ведь зачем нужна причина? Все вы в этом едины. Вопреки страшным словам, Муэта держался спокойно и даже расслабленно, будто говорил о погоде. Терри вдруг почувствовал себя виноватым не только за свои последние действия, но и за всех людей в целом. — Ненависть испытывать проще всего, — продолжил индеец. — Это пьянящее чувство, и от него довольно легко избавиться. Достаточно выпустить пар на том, на кого злишься. О, а как оно объединяет людей… Видел, как истинные американцы после десятой кружки дешёвого пива дружно смеются, хвастаясь тем, что пару лет назад они якобы отрезали уши обнаглевшим дикарям, вздумавшим сунуться в их некогда богатый и процветающий дом? Дикари обворовали земли, дикари убили и съели их жён и детей и даже принесли страшные болезни, погубившие половину населения. Это тебе говорили за семейным обедом, верно? Терри промолчал. В голове всё ещё крутились противоречивые мысли, но голос дедушки, яростно кричащий о жестоких ублюдках, поджигающих дома и несущих лишь смерть и разрушения, постепенно стихал. — Если ты будешь говорить с совами или змеями, — серьёзно начал Муэта, — они будут говорить с тобой, и вы узнаете друг друга, но если ты не будешь говорить с ними, ты не узнаешь их, а того, чего ты не знаешь, ты будешь бояться. Человек разрушает то, чего боится. Они всё же встретились взглядами, отчего индеец весело усмехнулся. — Мой отец любил так говорить. Он всегда стремился объяснить то, что в объяснении не нуждалось. Жестокость, говорил он, происходит от страха, а страх — от незнания. Лагерь был уже совсем близко, и хоть лошади шли довольно медленно, время заканчивалось. — Откуда вы знаете наш язык? — не удержался от вопроса Терри. Когда отец упоминал об образованности некоторых индейцев, мальчишка ему не поверил и счёл это за неудачную попытку оправдаться, но теперь… Муэта казался умным и совсем не жестоким. — А, так ты ещё и из тех, кто всё ещё думает, что мы способны лишь на то, чтобы бегать по лесу, завернувшись в грязные тряпки, и драться палками? — Я не хотел вас обидеть. — В некоторых городах мы вполне можем жить, если не наравне с вами, то хотя бы прилично. Кочует большая часть — это правда, но это не значит, что мы всегда живём под солнцем. Я жил в городе довольно долгое время, когда был ребёнком. Мой отец был учителем, и мы жили в самом обычном доме, ходили по самым обычным улицам и помогали нашему народу обосноваться и научиться уживаться с вами. Его убили, когда мне было тринадцать. Лошади остановились, уперевшись в кусты, но Муэта не собирался спешиваться. Он тяжело вздохнул, поднимая взгляд к небу. — Он многого добился. На севере и теперь ещё и на западе к нам относятся терпимее. Я бы хотел продолжить то, что он начал, но я не боец. Характер не позволяет. Терри не сводил с него взгляда, чувствуя, как всё больше проникается. От былой обиды и ярости не осталось и следа, но вот чувство вины росло с поразительной силой. — Ты мне нравишься, Терри, — в конце концов улыбнулся Муэта. — Умение слушать — хороший дар. В этом вы точно похожи с отцом. И с матерью тоже. — Вы знали мою мать? — удивился Терри. Даже сам вопрос казался смешным. Как индеец смог бы подобраться к их дому, когда все вокруг жаждут его убить? Это не север и не запад, а мама никогда не выезжала дальше Виксберга. Это точно. Муэта как-то странно дёрнул плечами, но на вопрос не ответил. Вместо этого он всё же предпочёл спешиться, после чего умело воспользовался показавшимся из лагеря Говардом. — Не стоило переживать, — сообщил ему Муэта, будто забывая о самом Терри. — Мы славно поболтали. — Правда? — Говард перевёл удивлённый взгляд на сына, который без труда спрыгнул с довольно низкой лошадки. Мальчик кивнул, стараясь избегать взгляда родителя. — Да, можешь забыть свои пламенные речи и вспомнить о том, что кое-кто так и не поел, а мне, вообще-то, ещё предстоит разговор с Кэссиди. Муэта легко снял с одной из лошадей уздечку и повесил её себе на плечо, словно сумку. Терри почувствовал укор совести, понимая, что остальные уздечки утонули в реке. — Идём, я оставил тебе твою порцию супа. Говард приглашающе протянул руку, и Терри не задумываясь сделал шаг ему навстречу, стараясь всё же не сталкиваться с отцом взглядом. Перед ним он тоже чувствовал себя виноватым. — Прости, — решился пробормотать он. — Позже поговорим. За общим столом, который скорее был накрытой поляной, осталось всего несколько человек. Виквэя всё никак не мог доесть листы салата, потому что то и дело отвлекался на разговор с одной из своих дочерей и Настасом, а справа от них одна из женщин кормила ребёнка. Того самого, которого Терри напугал, во время побега. Одинокая тарелка с уже холодным супом стояла на толстом бревне там, где ещё полчаса назад сидела Марта. Терри оглянулся по сторонам в надежде найти её, но девочки нигде не было. — Ешь, а потом приходи на разговор, — на удивление спокойно проговорил Говард, оставляя сына одного. Терри почувствовал, как желудок скрутило при упоминании «разговора». Слово явно скрывало за собой не только искусство общения, но в этот раз мыслей о том, чтобы сбежать, не было. И зачем он сорвался? Может пойти поискать утонувшие уздечки? Тогда отец не будет сильно злиться и поймёт, что он раскаивается. Он просто сглупил. Поддался эмоциям. Такое случается, когда понимаешь, что мир рушится на твоих глазах. И когда понимаешь, что ты в этом ещё и виноват. Кое-как справившись с салатом, Терри оставил холодную жижу и дальше густеть в миске, а сам бросился к реке. Лошадь брать не хотелось, так что пока он добежал, силы уже покинули его окончательно. Вода оказалась настолько прозрачной, что усыпанное камнями дно просматривалось идеально. Терри быстро нашёл нужное место, куда, как он помнил, он выбросил оставшиеся уздечки. Река текла узкой лентой, что позволяло перебраться на другой берег, однако глубина хоть и была не такой уж и большой, но в некоторых местах вода доходила Терри до подбородка, значительно ухудшая условия поиска. В очередной раз нырнув, чтобы расчистить песок и убедиться, что под ним сверкает вовсе не бисер, Терри вдруг почувствовал себя ещё ужаснее, чем прежде. Уздечки здесь были явно не при чём, но принимать очевидное не хотелось. Умывшись прохладной водой и отогнав неприятные мысли о Билли, он продолжил искать. Уже через несколько минут он заметил знакомые очертания на противоположном от лагеря берегу и вытащил из травы одну из уздечек. А ещё спустя минуту нашёл вторую зацепившуюся за камни на дне. Мокрый и уставший он вернулся в лагерь ровно тогда, когда отец уже успел спохватиться. Терри виновато потупился, игнорируя вопрос о том, чем он всё это время занимался, и прошёл мимо. Муэта заметил его почти сразу и лишь улыбнулся, принимая протянутые ему уздечки. Кэссиди, стоявший рядом, только недовольно покачал головой. — Пошли, — Говард потянул сына за плечо, и тот сразу же сдался, послушно плетясь через весь лагерь. Они вышли на пустую равнину, под палящее солнце, которое довольно быстро нагрело мокрые тёмные волосы. Терри пригладил их, поражаясь, какая горячая у него голова, но ничего не сказал, следуя за отцом, который явно вёл его к той самой коряге. — Что с тобой творится? — спросил Говард, когда они наконец остановились. Терри не ответил, буравя взглядом песок под ногами. — Я рад, что ты поговорил с Муэтой, для меня это важно, и… молодец, что нашёл уздечки, но в следующий раз, когда влезешь в реку в одиночку, лучше предупреди. Терри вновь промолчал. — Совсем нечего сказать? Отец уже не звучал так обиженно, как раньше, но Терри всё равно чувствовал себя виноватым. Мысли о Билли снова всплыли в голове, но признаться в подобном оказалось куда сложнее. — Зачем ты устроил этот спектакль с лошадьми? Нельзя было просто сказать, что устал и не хочешь с ними возиться? Терри приподнял голову, неосознанно вглядываясь в сторону едва заметной дороги, с которой они приехали. Конечно же, никакого Билли там видно не было. — Нельзя было. Говард недовольно поджал губы от неожиданно грубого тона. Терри нервно сглотнул, мгновенно пожалев о том, что решил нарваться. — Всё ясно. Говард не спеша вытащил ремень и кивнул на высокую корягу. Терри замешкался, но всё же развернулся, потянувшись к завязкам на штанах. — Если бы ты просто отказался поить лошадей, а не устраивал сцену, ничего этого бы не было, — повторил Говард, на что Терри никак не отреагировал, молча опускаясь на, на удивление, гладкую светлую ветку. — Я от тебя такого не ожидал. Терри собирался было оправдаться, сказать, что он всё вернул и не собирается больше вести себя, как идиот, но первый удар оборвал его ещё до того, как он успел открыть рот. Вцепившись пальцами в нижнюю ветку, мальчик громко замычал, готовясь терпеть дальше. Удары сыпались размеренно, так что выдохнуть он успевал. Было больно, но не так, как в прошлый раз. Отец будто жалел его, и от этого Терри стало совсем тошно. О дурацких уздечках он уже не вспоминал, в голове крутился только разговор с Билли. Очень хотелось рассказать обо всём прямо сейчас, но чем больше он думал, тем слабее становилась его уверенность в том, что он готов столкнуться с последствиями. Ему и так было плохо, видеть в глазах отца ещё больше разочарования не хотелось. Каким-то образом Терри удалось сдержать все рвущиеся наружу вскрики и подавить желание вскочить и прикрыться руками от особенно хлёстких ударов ремня — не хватало ещё переполошить весь лагерь своими всхлипами и жалобным воем. Нужно молчать. Молчать и терпеть, принимая то, что заслужил. Если бы отец только знал, что на самом деле произошло... Под конец не дёргать ногами слишком сильно оказалось задачей непосильной. Сжатые вокруг ветки пальцы начали слабеть, как и поясница, а в горле пересохло настолько, что даже, если бы он закричал, то это было бы бесшумно. — Вставай, — Говард выдал последний, наверное, самый болезненный удар и наконец остановился. Терри шмыгнул носом, кое-как разогнувшись, и с трудом удержался на затёкших от напряжения ногах. Зад пульсировал почти нестерпимо, заставляя сжимать зубы, чтобы не кривиться. — Через пару часов выдвигаемся, так что иди отдохни. Терри слабо кивнул, завязывая верёвочки на штанах. Было немного обидно, что отец даже не пытается его утешить. Хотелось броситься в объятия самостоятельно, но он понимал, что не заслужил этого. Почему-то схема с прощением в этот раз не работала. Возможно, потому что он не рассказал о том, за что его действительно следует наказать? — И не думай, что Кэссиди не рассказал мне, что вы с Мартой загоняли лошадей. В следующий раз пойдёте пешком. — Они меня ненавидят? Говард удивлённо приподнял бровь, поймав печальный взгляд сына. — Кто, лошади? Не думаю. — Индейцы. — С чего ты взял? — Ни с чего. — Что ты себе напридумывал? Терри не ответил, опустив голову вниз. Теперь сдержать слёзы было куда сложнее. — Муэта не злится, — успокоил Говард, кладя руку на подрагивающее плечо. — Он всё понимает. Ты ведь вернул ему уздечки. — Я не знаю, почему я их ненавижу! — отчаянный крик вырвался как-то сам по себе. Хватая ртом воздух, Терри даже не понял, как оказался притянут в объятия. Отец крепко обхватил его руками, утешающе поглаживая по спине, и от этого мальчик разрыдался ещё больше. — Ничего, на это нужно время, — тихо произнес Говард. — Ты просто привык к тому, что говорил дедушка, и только сейчас увидел другую сторону. — Дедушка называл меня дикарём, когда был недоволен, — еле выговорил Терри, вспоминая, как сильно злился, стоило услышать подобное оскорбление от родного человека. Почему он вспомнил те редкие случаи именно сейчас, он не понимал, но выговориться и оправдать себя чем-нибудь ещё очень хотелось. — Говорил, что я похож на них внешне, а я не похож! Он никогда не слушал, только смеялся! На такое Говард ничего не ответил, продолжая поглаживать сына теперь уже по всё ещё сырым волосам. Терри проплакал ещё несколько минут, прежде чем успокоился и отстранился самостоятельно, отчаянно вытирая раскрасневшиеся глаза. — Иди отдохни, — повторил Говард в этот раз более требовательно. — Ты явно перегрелся. Терри ничего не ответил, но послушался, медленно плетясь в сторону лагеря.