Раннее утро, как ему всегда и положено, было холодным и с росой. А после ночного дождя к этому добавлялась неприятная и мерзкая слякоть. В общем, всё, как Аластор не любит. Мужчина встал чуть позже, чем работники на посевах графа Люцифера. Он размял хрустящие, словно поломанные, кости, оделся в свой наряд, а поверх него пальто. И перед тем, как нацепить на правую руку перчатку, он заглянул под бинт и увидел, что ожог серьёзный: поверх покраснения образовались жёлтые пузырьки, наполненные гноем. Он аккуратно надел перчатку и вышел из конюшен.
С трудом шагая по грязевой дороге, он дышал этим холодным воздухом, что в какой-то момент начал резать горло. Счастье, что, к этому времени, он уже перешёл на грунтовочный главный путь к замку графа Магне. Достав из кармана платок и приложив его ко рту, он простоял так пару минут, тяжело дыша. Не хватало ему от этой прогулки получить ангину, а то ещё хуже — кашель. Дальнейшие полкилометра он прошёл без осложнений. При его приближении, красивые ворота были отворены слугами. Прошагав ещё метров двадцать, а также поднявшись по лестнице, он добрался до входа в сам замок. Открыв дверь в два с половиной метра в высоту, и чуть поменьше в ширину, он сделал лишь три шага, пока не опомнился снять сапоги. Собственно, это и сделав, он отдал их к подошедшей прислуге, заодно вручив им и пальто.
— Ты одеваешься, как чудак. — произнёс чей-то мужской голос.
— Кто бы говорил, — ни секунды не замешкавшись, ответил гость. На что получил негромкий смешок. На него неожиданно, из ниоткуда возьмись, набросился взрослый мужчина, чуть ли не на полторы головы ниже самого Аластора, схватив сзади его шею, он повалил американца и пошёл на удушающий. Красноглазый, несмотря на ситуацию, оставался спокоен, более того, он специально сделал такую физиономию, словно ничего не происходит, дабы оппонент приложил больше усилий и выдохся, что, собственно говоря, и произошло. Отцепив от себя лежавшего, ле Раду встал и, подправив сюртук, протянул тому руку. Боец взяв её, выровнялся и начал стряхивать с себя пыль. Как не трудно догадаться, этим мужчиной был сам граф Люцифер, характером походившим на Вилли Вонку, только чуть более не нормальнее. Одет он оставался в белые одежды, с элементами малинового и красного. Волосы его отражали дневной свет, а из-за золотистого цвета, глаза не отличались от волос в плане палитры. Его кожа была светло-белой, но не доходила до болезненного бледного. Просто повлиял недостаток солнца. Зубы белоснежно белые, он за ними тщательно ухаживал. Да и не только за ними. Хоть и казалось, что кожа у него шероховатая, как мраморные образования, оказалась она идеально гладкой, и даже не было намёка на шетину. Волосы тщательно заправлены за острые, маленькие уши. Нос не больше ушей, а толщиной не блестал.
— Ты всё так же умеешь искусно прятаться, как тебе это удаётся? — положив руку ему через плечо, спросил высокий аристократ.
— Наш герб изображает змею — самое искусное в скрытности создание. Да и Лилит говорит, что моё тотемное животное — змея. Однако я в это не верю. Кстати, она и про тебя сказала.
— О-о-о, и что же там? — ожидал гость чего-то захватывающего, как и он сам.
— Олень.
— Что? — ему словно что-то послышалось.
— Ты олень, мой друг.
— Очень смешно. — не довольствовался мужчина.
— Ну так вот, письмо у тебя? — перешёл граф сразу к делу.
— В целости. — достал он из левого кармана сюртука плотно завёрнутый лист с красным воском и придавленным к нему орнаментом.
— Спасибо, — взяв у него рулон, он положил его уже себе в плащ, — Прости, что вызвал только ради этого письма, просто на кону решиться, буду ли я и дальше иметь всё это. Без денег нам не жить, а моя прабабушка суммой распологает большой,— в конце на нём воссияла улыбка человека без забот. Да, повезло ему, ведь его прабабуля, оказывается сама королева. Титулом его обделила, но не с финансами.
— Да что ты, Люций, я только рад покидать свои окрестности, притом, что я и так уже приплыл в Англию, а до тебя не так уж и далеко, только половина всего острова.
— Что ж, раз ты остаешься на завтрак, я попрошу повара приготовить твоё любимое блюдо.
— А с чего ты взял, что я остаюсь, Люций? — спросил Аластор, хоть по сути он и собирался остаться, ему лишь интересно, как поведёт себя его старый друг.
— Ты снял сапоги.
— Только из-за приличия, негоже пачкать такой паркет. — указал он на чёрный лакированный пол.
— От тебя несёт.
— И к чему это?
— Ты можешь помыться у нас, после завтрака.
— Спасибо за предложение, я подумаю. А догадок всё нет и нет.
— Кстати, Ал, всё хотел спросить, где твоя карета?
— Я оставил её у близстоящей таверны, — повернувшись, указал он в направлении, откуда прибыл, однако само здание оставалось скрыто за холмами. Тут же на него повторно набросился граф, что, поставив плечо, с разбегу хотел въехать ему в бок, однако тот, крутанувшись, словно юла, ушёл вправо, не забыв поставить другу подножку. Люцифер отправился в краткий полёт, в итоге соприкоснувшись с полом сначала левым боком, а затем спиной. Ничего опасного для здоровья в этом не было.
— Ты, быть может, и умелец в скрытных атаках, но идти на таран тебе не идет.
— Твоя правда, — отряхивая от себя пыль и немного погладив на руке место удара, не мог не согласиться чудак.
— Так есть ещё предположения? Почему я, по-твоему, могу остаться здесь на завтрак?
— Потому что я так сказала! — раздался чей-то грозный женский голос. Его обладательницей оказалась сама Лилит Магне, стоящая на лестнице. Теперь, думаю, стоит рассказать об архитектуре замка: вот этот главный зал такого же строения, что был во дворце в «Золушке», но более тёмного цвета. На этом пока всё.
— Доброе утро, Лилит. Вы сегодня выглядите восхитительно. Как и всегда, стоит отметить важный факт. — поприветствовал он, как следует, пока графиня спускалась. Её пышные волосы локонами скрывали всю спину и чуть ниже, вплоть до бедер. Кожа румянна и чиста, особенно радуют глаз розовые румянцы, на идеальных по своей форме шёках, с не сильно выделяющимися скулами. Нос греческий и тонкий, губы пышные и соблазнительные. Клянусь всем Творением, её тело слепленно ангелами было, опираясь на их идеалы. Женщина словно снизошла с Небес, как будто выгнана была за то, что своей красотой затмевала вид райских садов.
— Давно не виделись, Аластор. — совершив движение, что одновременно схоже с обниманием, поднятием от земли и захватом его тела в тиски, а так же заставив его тело хрустнуть, она положила давнего друга мужа обратно. Нет, не стоит думать, что она слишком раскрепошена, раз делает подобное. Просто у неё оставалось одно не отомщённое дельце к американцу, и вы не можете себе и представить, насколько эта львица злопамятна.
— Миссис Магне, перед вами я чувствую себя стариком, — приложив руку к заболевшей спине, произнёс он.
— Ох, ты мне льстишь. Ну так ты останешься с нами?
— Если этот вопрос вылетает из ваших уст, его можно смело считать риторическим.
— Вот и чудно, я приведу Чарли, — оставила она мужчин наедине.
— Твоя жена не перестаёт быть женщиной, причем с большой буквы.
— Ещё как… Ну, думаю, за эти полчаса ты успеешь отогнать этот запах.
— Ты не перестаёшь обо мне заботиться. В качестве благодарности, так уж быть, я женю на себе Шарлотту, когда та вырастет.
— Она выйдет даже за козу, но только не за тебя. Уж поверь!
— Как это? Я же ей нравлюсь.
— А я сделаю так, что перестанешь. Не смей больше думать о подобном. Мне мерзостно слышать такие слова от тебя.
— Шучу я, мой друг.. Об этом думают половина дворян и, в отличии от меня, они это делают всерьёз. Некоторым даже не хочется ждать, пока Чарли станет совершеннолетней.
— Будь другом, огласи их список.
— Думаю, в убийствах знати нет нужды. Ты их сам узнаешь, у тебя особый нюх на людские грехи.
— И на твои тоже. Я же чувствую, что ты тоже неровно дышишь к малолетним.
— Что за чушь?
— Хотя, стой-стой. Это у тебя не фетиш, я ощущаю, что нравится тебе только одна. И то, не из-за тела.
— Ты меня уже пугаешь своей догадливостью.
— Значит я прав. Сам поражаюсь. Итак, кто она?
— Думаешь, я скажу?
— А куда ты денешься?
— Я? — нежданно он схватил графа за плечи, ударил по коленям сзади, заставив их согнуться, затем, пока тот падал, перевернул на живот, а решающим стал захват руки за спину, последующим притягиванием вверх по спине. — Тот же вопрос и к тебе.
— Чёрт. Ладно, дело твоё.
— Чудненько, — он отпустил мистера Магне, который, встав, начал уже раздражаться от пребывания на полу, третий раз за утро, это уже несерьёзно как-то, — Не обижайся, коллега, ты сам скоро узнаешь. Конечно, если всё пройдёт на «ура».
— А что-то может пойти не так? Ты меня извини, но женщины за деньги готовы имитировать любовь, хотя, чаще всего надо лишь оргазм. И у каждой эта цена разная, для какой-то потаскухи 20 долларов, для изысканных «дам» пару сотен. Уверяю, что даже королева будет готова встать на четвереньки, только там, боюсь, потребуется десятки тысяч фунтов.
— А как дела с женщинами рода Магне?
— Они исключение, у них есть я.
— А у неё есть я.
— Вот этого я и боюсь.
— Ха! По-твоему я настолько плохой партнёр?
— Нет, ты романтик и джентльмен, умеешь обольщать. Только вот добрый человек из тебя как из собаки балерина.
— И чем же я плох?
— Загляни в карман и достань свой всюду таскаемый блокнот, вот тебе одна из причин.
— То, что было в Орлеане, там и останется.
— Естественно, трупы же не вывезли из города.
— Ты ещё долго будешь это вспоминать?
— Ты имеешь в виду твои делишки с вуду и десятки жертв? Ну, тогда до конца жизни.
— Ты же сам не ангел, так зачем тебе меня судить?
— Я просто хочу, чтобы из человека ты не превратился в демона, спрятавшегося в толпе. Ведь тогда тебя никто не пожалеет, даже я.
— Ужасные у тебя мысли… Люцифер, ты же знаешь, что я исправляюсь, и в этом значительную роль сыграли ты и Чарли.
— Знаю, просто… Не желаю ни одной женщине на свете столкнуться с тобой, каким ты был раньше.
— Не столкнётся, уверяю тебя, мой друг. От прошлого у меня осталась лишь улыбка, и то паралич, отчего её и не убрать.
— И то верно, я на тебя уповаю, старина. Кстати, зубы не болят от ветерка-то?
— Нося шарф — нет. Только вот я его вчера потерял, ветер снёс.
— Не волнуйся, свой дам. Тебе белый цвет нравится?
— Ненавижу, красного нет?
— Можно из твоего сюртука сшить.
— Идёт, только давай на пару с белым — из твоей кожи.
— Кто мне тут про ужасные мысли заговаривал?
— Я.
— …Спасибо, ты испортил мой ответ.
— Обращайся.
— Дядя Ал! — радостно прокричала, спускаясь по лестнице, маленькая Шарлотта.
У неё такие же румяные щеки, как и у матери, что имеет более человеческий окрас, в отличии от Люцифера, однако от него ей достались те самые золотые глаза и азартный характер. Спустившись, она подбежала к ле Раду.
— Здравствуй, Чарли, — встав на колено, обнял он подругу, — Мне кажется, или ты выросла даже быстрее, чем могла, с нашей последней встречи?
— Правда?
— Разумеется. Я бы стал тебе врать?
— Вы это много раз делали.
— Когда такое было?
— Много раз!
— Чушь, иначе я вспомнил, — девочка неожиданно стукнула ему по макушке кулаком. — С чего так?
— Когда папа говорит, что забыл, мама именно так и поступает.
— Ха-ха-ха! Молодчина, Шарлотта, что рассказала мне о своём отце такую интересную информацию, о которой он сам бы не поведал. Думаю, ты заслужила подарок.
— Подарок? — заблестели маленькие глаза.
— Естественно. Он где-то тут, — опустил он руку в карман сюртука, — Так, подержи-ка вот это… и это… а еще это… Хм-м, — хмуро задумался он, не найдя, чего хотел, — Куда она могла подеваться? Подожди-ка, — протянул он руку ей за ухо и достал оттуда монетку. Меньше всего эмоций, как всегда, проявила Лилит, лишь удивлённо подняв брови. У маленькой Чарли от такого просто взорвался мозг, она не могла понять, что за тёмная магия тут творится, в общем, как и её отец, — Так вот, где она!
— Вау! — выронив из рук предметы, врученные Алом, она схватила монетку, — Мама, у меня в ушах монеты!
Женщина лишь кратко улыбнулась дочери, в отличии от графа.
— В рот мне ноги! Чарли, почему ты мне раньше не сказала?! — его эмоции было не передать, но могу сказать, что их было даже больше, чем у его дочери.
— Я и сама не знала!
— Что за колдовство, мужик?!
— Лишь немного уличной магии. В Америке и не такому научишься.
— Впечатляет. — сдержанно похвалила его графиня.
— «Впечатляет»?! Да он адскую магию использовал! Он монету из уха нашей дочери достал, тебя совсем ничем не удивить?!
— Дорогой, всё легко объяснимо и пожалуйста, перестань говорить про магию, ты же взрослый мужчина.
— Вау! — вмешалась Чарли в их разговор.
— Что такое, Шарлотта?
— На монете сердечко! — обеими ручками схватив, протянула она бронзовую монетку.
— Чушь, таких монет не существует, — сказала женщина, а затем взяв подарок, приглянулась и увидела, что на ней действительно выгравировано сердце. — Вау.
— Переверните, — неожиданно сказал Аластор, покрутив пальцем, указывая на подарок.
Сделав так, Лилит узрела ещё один, более сложный узор, это был семейный орнамент рода Магне. Точнее, две его основные составляющие: змея и яблоко. Змея обозначала смертоносную и величественную природу рода, а яблоко — их благосклонность и цветение, в то время, когда остальные роды будут разлагаться. Монета разделена крестом, верхняя правая секция и нижняя левая стали обителями рисунка хищника, а в остальных двух был выгравирован, как говорят легенды, запретный плод.
— Потрясающая работа. — восхищалась графиня столь приятному подарку.
— Мам, дядя Аластор это мне подарил.- подёргав мать за платье, жалобно сообщила девочка.
— Да-да, конечно. — отдала она монету дочери.
— Не стоит волноваться, я попросил мастера выковать сразу три штуки. Эта ваша, Миссис Лилит Магне. — достав копию и положив её на ладонь, протянул он руку, чутка поклонившись, та аккуратно взяла свой подарок, чему была как-то по-детски рада, хоть и скрывала это в небольшой улыбке, — Теперь твоя очередь, Люц, так, где же она? — быстренько облазил он карманы, а после добавил, — Видимо, твою я забыл в Штатах, это такая потеря. — взгляд насмехающегося победителя ясно, подобно полярной звезде, сверкал в его алых глазах.
— Ха-ха, очень смешно. А НУ ОТДАВАЙ! — набросился граф на американца и, на этот раз, тот не смог среагировать.
Пытался он повалить противника на землю, но тот удержался на ногах, даже с таким грузом на спине, как Люцифер. И теперь он не был в силах сделать обманное выражение лица, чтобы англичанин выдохся. Златоглазый крепко сжал его шею. И дело даже не в какой-то там красивенькой монетке, а в взаимоотношениях, ведь, иногда надо отдавать отпор даже друзьям, чтобы не зарывались. Чарли начала смеяться от глупого и детского поведения двух, взрослых и аристократичных мужчин. Лилит тоже не осталась в сторонке и, подойдя к ним, схватила каждого за шиворот, хорошенько так сжав мышцы шеи бойцов. Отдалив их подальше друг от друга, она подготовилась и заговорила.
— Я понимаю, что у вас есть много разногласий, а в ваши пустые головы приходит только идея, как подраться, подобно двум мальчишкам. Но, — вдавила она пальцы им в шеи так сильно, что даже Ал не имел и шанса делать спокойный вид. Он, как и Люцифер скорчился от неудержимой боли, словно у нескольких его мышц случился сильнейший спазм, — Постарайтесь решать их не перед Шарлоттой, которой вы подаёте плохой пример поведения. Вам всё понятно?
— Да-а, — жалостно выдавили из себя мужчины, после чего их отпустили.
— Тогда, — посмотрела она на появившуюся служанку, — Думаю, нам пора завтракать, повара уже всё приготовили. — прошла она между мужчин, взяв за ручку Чарли.
— Ура!
— Будь посдержанней, Чарли.
— Хорошо, мам.
А мужчины всё не сдвинулись с места, шеи болели слишком сильно, чтобы отвлекаться на еду и они, скорчившись, протирали эти места.
— Вот твоя монета. — сдавшись, протянул Аластор.
— Засунь её себе в…
— Мой лорд, вам вызвать врача? — спросила подошедшая служанка.
— Нет, не нужно. Я руку своей жены знаю, ещё немного и пройдёт.
— А вам, мистер Аластор?
— Милочка, боюсь, моя шея чувствует себя хуже и мне поможет только массаж.
— Массажистов у нас нет.
— Уверен, что ваши прелестные руки сумеют облегчить тяготу моей боли и подарить расслабляющее удовольствие. — аккуратно взяв её ладони, и поднеся их близко к лицу, начал он лепетать языком.
— При всё уважении, — медленно произнесла она, сосредоточив взгляд на красных глазах, — К вашим гостям, мой граф, — посмотрела служанка на хозяина, а затем снова глянула на «больного», — Я не путана.
Резко и грубо отдёрнув руки из нежной хватки, она быстро ушла. В зале снова остались только они двое.
— Ты теряешь навыки, Аластор. Скажи, сколько лет у тебя не было?
— Чего? — почти не касаясь, протирая пальцем правую ладонь, спросил он, искренне не понимая, что конкретно имеется в виду.
— Ну, того, — на мгновение глянув куда-то вниз, он как-то по-воздушному легко улыбнулся.
— А, — нашло его озарение, — Ты имеешь в виду мирские потехи? Фу, как некультурно.
— Говорит это мне тот, кто однажды нагнул труп.
— Это было всего раз.
— Но ты нагнул труп.
— Это был эксперимент.
— Но. Ты. Нагнул. Труп. И какой ещё эксперимент? Ты проверял, не выпадут ли у тебя волосы в промежности, от того ужаса, что ей пришлось пережить? Или что?
— А стоит ли мне напомнить тебе, как ты один раз нанял сразу 5 вертихвосток для себя любимого? Тебе тоже было интересно: «А какого это?»
— Эй, тихо. Тссс, — занервничал англичанин, оглядываясь по сторонам, — Я тогда был пьян, ясно? Это ничего не значит.
— А у меня было помутнение рассудка, от психологических отклонений. Моё алиби, как в новомодье говорят — круче.
— Но вставить девушке, что только вчера было жива, согласись, мерзко. Так она же ещё была дочерью священника.
— И поэтому я выбрал её. Хотел ударить святым по больному.
— И поэтому оставил голое тело возле могилы, разрезав его на чёртову кучу кусков? Тебе это действительно понравилось?
— Тогда да. Особенно смотреть на реакцию людей утром. Столько криков и воплей.. А сейчас, буду честен, мне стыдно... Ты, случаем, не помнишь, как её звали?
— С чего мне помнить? Я тебя тогда даже не знал.
Американец не ответил. Он засунул руку в карман сюртука и вынул оттуда уже исписанный блокнот. Отстегнув два ремешка, он его открыл и начал перелистывать страницы. Но недолго. Алый взгляд остановился уже на 13-й странице, из 97. Это было лишь начало его истории, те месяцы, когда он был наиболее кровав и извращён. Тогда для него только открывался новый мир, с новыми возможностями, хотелось испробовать всё и сразу. Он молча смотрит на заголовок, датируемый на 1873 год.
«ИЗГНАННЫЙ ДЬЯВОЛОМ НАСМЕХАЕТСЯ НАД ЦЕРКОВЬЮ!»
«В воскресенье, 15 ноября была найдена ещё одна жертва маньяка, прозванным Изнанным Дьяволом. Двадцати пятилетняя Изабель Резетти скончалась в пятницу от телесных повреждений, полученных при неизвестных обстоятельствах. Девушку похоронили на кладбище Нового Орлеана, где через два дня нашли её обезображенное и осквернённое тело. Изабель была разрезана на 32 отрезка. Маньяк по несколько раз рассёк все конечности и туловище, кроме головы. На могиле маньяк высек слово: «Воскресе!». Тем самым издеваясь над воскрешением Иисуса Христа, а это, в свою очередь, оскорбление для церкви. Теперь, как известно от официальных источников, она будет оказывать любое содействие в поимке убийцы. Отец осквернённой, священник Бруно Резетти, решил не высказываться по этому поводу, и только требует у закона, как можно быстрее найти этого психопата.
Это первый случай его посягательства на покойных, однако люди бьют тревогу. Неужели теперь в опасности не только живые, но и мёртвые?»
Мысли Аластора в личном дневнике на 16 ноября 1887 года.
«Изабель Резетти…
Её католическая семья была мигрантами из Испании. Отцу, на момент рождения Изабель, как первенца, было за 40, женат на женщине, что младше его на 15 лет. Дальше пошёл второй ребёнок — сын. Сейчас ему должно быть, уже больше 25 лет. Изабель была приветливой и активной девушкой, не забывающей и о скромности, с религиозными запретами. Однако я помню, что в ней таилась грешная суть. Однажды ночью я её встретил такой... Возбуждённой.. Говорила, что хочет поразвлечься, отдавалась всего за 20 долларов. Я не смог скрыть презрения и быстро ушёл. Я её не трогал. Это сделала её семья. В четверг, она, видимо, была обнаружена со своим пристрастием, а затем узнал отец. Какой позор перед Богом, иметь дочь-путану. Он решил сделать из неё мученицу… Как презренно он существовал, раз убив собственную дочь, он посчитал, что очистит свою душу.
Я её не трогал, я лишь сделал с ней то, отчего она была бы не против, отчего Изабель сходила с ума — похоть. Я не буду винить себя, но и не стану оправдываться. То, что я сделал, мне противно. Я входил в неё, мне стало скучно и я достал нож. Я не хотел расчленять её, но. Я обезумел.
Не останавливаясь, я отрезал ей левую кисть, мне понравилось…
Я был жалок. Для меня счастьем было отнимать чужие жизни. Сейчас, оглядываясь, мне тошно. Вспоминая их тела, я теряю рассудок. А возвращаюсь с окровавленным ножом в руке. Я судорожно оглядываюсь, ища тело, но понимаю, что кровь эта моя. И она ещё течёт. Я стою перед зеркалом. На моём теле глубокие раны. С каждым припадком, ран всё больше. Я подсознательно режу себя, ведь схожу с ума. Видимо, даже мои собственные руки осознают, чего я заслуживаю на самом деле. Я начал верить в существование высших сил. Вуду не работало, я подумал, что обезумел с идеями о господстве, после смерти… Не знаю, зачем я это пишу, всё равно ведь потом сожгу.»
Он, прочитав новость газеты, которой уже больше 15 лет, возвращается в настоящее. На него молча смотрит его давний друг.
— Ты тут почти 5 минут стоишь, смотря в эту вырезку.
— Вспоминаю о том, чего должен бояться, — закрыв блокнот, он положил его обратно, — Итак, я проголодался! — с фальшиво поднявшимся настроением, он шагает на кухню.
За столом уже сидят две леди, не притронувшийся к еде, заждавшиеся мужчин. Пришло время описать столовую, она такая же, как в дворце родителей Фионы в Шреке 2. Лилит сохраняет воспитанность и элегантность, а Шарлотте просто не даёт есть её мать. Аристократы молча присаживаются на свои места. Люцифер, как положено главе семейства, усаживаеться на главный стул, а ле Раду слева от него, напротив него сидят две восхитительные женщины. Одна — неотразимо красива, а та, что поменьше, когда-то вылечила его грешную душу, даже лучше, чем нанятые психиатры.
— Почему вы так задержались? — с ноткой недовольства спросила графиня, глядя на мужа.
— Аластор отходил от твоей хватки.
— Хм, Ал, я думала ты крепче.
— Просто немного простудил мышцы.
— Ты ночевал разве не в таверне?
— Нет, меня не за бесплатно приютил в конюшне один ваш крестьянин.
— Ты спал с лошадьми? — спросила Чарли, отчего, подумавший не о том Люцифер, подавился вином, что вылилось у него из носа.
— Моя дорогая, правильней говорить «среди лошадей». Да и с кем только я не спал? — развеселившись, спросил он и из-за этого граф начал смеяться.
Тут же Лилит поставила американца на место, ударом ногой тому в промежность. Аластор скорчился от боли и, кажется, издал писк. Люцифера с этого окончательно вынесло и он, оперившись ослабленными руками об подлокотники, быстро встал, скрыл лицо за спинкой массивного стула. Когда же он наконец пришёл в себя, то сел на место.
— А знаете… — начал он.
— За столом некрасиво говорить, — перебила суровая жена, он, собственно говоря, больше не говорил до конца трапезы, как и остальные. Чарли просто слушалась мать, а Аластор уже побаивался миссис Магне.
В кабинете графа.
— Мне кажется, или твоя жена стала более жесткой?
— Она по утрам всегда такая, — устало ответил мужчина, разложившись на диване.
— Ну, а как там с письмом? — перешёл он на более важную тему. Англичанин не ответил, только посмотрел ему прямо в глаза, — И что-же, по мнению королевы, будет лучше для тебя и королевской казны?
— На дать денег..
Повисло гробовое молчание.
— А вот Валентино не был так обделён,— с презрением прошипел граф Магне.
— Ты про своего кузена? Этот долговязый извращенец?
— А про кого ещё? Он на то и убедил королеву, что своей извращённой натурой сумел её обольстить. Он чертов клоун, играющий всю жизь на потехе.
— Твоя бабуля даёт очень странные распоряжение. То пройдоха Столас, чуть не обанкротившийся, теперь и Валентино.
— Сука с маразмом она. Вот и всё.
— А может ты хоть попробуешь попросить отца ?— но резкий, острый, готовый вспыхнуть взгляд золотых глаз, отрезал его даже от права подумать об этом,— И долго ты собираешься ещё оставаться графом?
— Можно подумать от меня зависит. Думаю, придёться продать некоторые вещи интерьера, картины там, доспехи, да сократить число рабочих. Им же тоже деньги нужны, а не то взбунтуются.
— Все в мире от нас зависит, просто, некоторые, — на секунду выдержал он паузу, посмотрев на друга, — упускают шанс.
— Тебе легко говорить с твоим, как его там. капи.. капит..
— Капитализмом. Очень действенный метод. Капиталы — это будущее.
— Вот только не надо мне тут читать нотации, я и так уже устал.
— На твоем месте, я бы хватался за любую возможность.. Что ж, должен тебе сообщить, что я здесь остаюсь на пару дней.
— Разумеется. Там тебе комнату выделят. А зачем, кстати? Всегда же сразу уходил. Подожди, не отвечай. Это всё из-за этой малолетки!
— Верно, это из-за удивительной девушки. И она из этих краёв.
— Но тебе 39. Забыл? Никто ничего против не имеет, но в современном обществе уже начинается другое время. Думаю в будущем такое уже будет вне закона.
— Любви все возрасты покорны.
— Закону тоже.. Хоть до сих пор и неписаному, но всё же.
— Все законы в бездну! Я их нарушал в достаточном количестве, чтобы перестать чтить!
— Но тебя раньше не могли поймать, не думаю, что тоже самое прокатит с соблазнением несовершеннолетней.
— Она мне нравиться не из-за тела, сколько ещё говорить?
— А ты ей нравишься?
— Я… этого, я не знаю.
— А чего тогда стоят твои глубинные чувства, без взаимности?
— Я думал, что друг должен поддерживать.
— В тех ситуациях, когда друг не считает твою идею морально деградирующим признаком.
— Понимаю, тебе со мной пришлось пережить кучу ужасного, что теперь каждая странность с моей стороны, для тебя — кошмарный признак. Но ты должен поверить. Она, как Чарли. Она поможет мне стать лучше, а я ей обрести истинную любовь. Я уверен в этом.
— Допустим. Если вы и правду будете настолько «ванильно» счастливы вместе, как ты говоришь, то я, как помещик, дам своё благословение.
— Вот прямо так, сразу?
— Ты желаешь осложнений?
— Нет-нет, что ты.
— Ещё мне хотелось всё спросить. Где твоя карета?
— Должна прибыть к десяти часам.
— Значит у тебя ещё час, может всё-таки помоешься?
— Тебе не надоело это повторять?
— Люблю играть на твоих нервах. Люсия! — через пару секунд в кабинет зашла та служанка, что ранее отшила Ала.
— Чего хотите, мой граф?
— Скажи Джозефине подготовить мистеру Аластору ванну.
— Будет исполнено, мой граф,— она выпроводила гостья, оставив хозяина в гордом одиночестве. Хотя, какая тут уж гордость, в простом одиновестве. А он лишь раздумывал, да нашептывал, бормотая.
— Капиталы, капиталы.. Хмм..
Мистер ле Раду раздевался с затруднениями. Лилит прищемила ему хребет, не хуже, чем один дровосек, который ему сильно мешал. Хотелось сделать всё тихо, пока тот спал, но не получилось; Аластор промахнулся всего на полсантиметра от сонной артерии. В итоге у убийцы сломаны были два ребра, вывих правого плеча и кучу синяков, ссадин, разрывов на коже и под ней, а также один выбитый зуб. Еле как свалив здоровяка, он от злости раз 10 рубанул топором по лицу, сильно так его раскромсав, почти похоже на фарш. Пришлось кое-как самоподлечиться и подождать месяц, дабы новость утихла и не было подозрений. Сейчас он вспоминал ту битву с настоящей улыбкой, это не было то убийство, о котором он сожалел. Человек действительно попался плохим.
Он присел в мыльно-белую воду и просто опрокинул голову, решив немного прилечь в такой теплоте. Раздался звук открывшейся двери, а затем и её закрытия. Устало открыв алые глаза, к его взору предстала та служанка, которая, скажем так, посчитала, что тут слишком жарко, странно при этом смотря на мужчину.
— Сначала вы говорите, что не путана, а затем сами приходите, — он не отрывал взгляда от заходящей ему за спину, девушки в нижнем белье.
— Простите, — плотно усадив его на место, она начала мягко массажировать ему плечи, — Вы, видимо, виделись с моей сестрой, Люсией. Я Джозефина, и сказать прямо, — она нагнулась поближе к его уху. — Я более открытая особа.
— Теперь понятно, почему Люц указал точное имя. Ты, как я понял, имеешь особое поручение по ублажению гостей.
— «Ублажение» звучит слишком корыстно, я бы сказала, расслабление. Ведь это действительно успокаивает, так ведь, мисье?
— У меня этих «успокоений» за всю жизнь было всего два, и каждый раз это было совсем не расслабляюще.
— Как? Всего два? Странно, я наслышана о развивающейся в Америке проституции. Там, говорят по ночам, на каждом переулке можно встретить девушек.
— А кто говорил, что это не так? Извините, но по ночам я на улицу не выхожу, опасно там, убийцы бродят. А потому не могу знать, лгут ли вам источники.
— Мне это и не надо, сейчас дела нет ни до Америки, ни до остальных женщин. Только вы и я, — приблизившись достаточно, чтобы перевёрнуто поцеловать тонкие мужские губы, произнесла она последнюю фразу.
— Меня это не завлекает, — мягко отдалил мужчина её лицо, а руки, которыми она оперлась об края ванны, положил обратно себе на плечи.
— И почему же?
— Не вижу в этом таких удовольствий, о которых у всех принято рассказывать.
— А как я тогда могу вам послужить?
— Продолжайте массировать плечи, это хорошо помогает от боли.
— Как скажете, — молча массажировала она ему предплечья, затем шею, аккуратно давя на спину пальцами, выполняя круговые движения, и так около пяти минут. Пока девушка всё-таки не решилась высказаться. — Вы странный.
— В этом моя изюминка.
— О-о-о, — произнесла служанка с тоном, на подобии «вот как?»
Через полчаса Аластор вышел из ванны в другой одежде. Белая, просторная рубаха, поверх неё кожаный жакет, чёрные плотные брюки и его прежние туфли. Весна в этих краях приходиться прохладная, отчего у ле Раду, привыкшего к более мягкому климату своего города, вырывались негативные мысли. И мысли эти отпечатывались в его глазах. Они блекло и серо смотрели впереди себя, вдаль коридора, а улыбка не сползала. Мужчина её искренне ненавидел, она служила ему напоминанием того, что он мог окончить свою жизнь будучи безумным убийцей. Паралич действовал ему на нервы всегда, кроме тех моментов, когда он действительно чувствовал радость, когда он смеялся. Он может сомкнуть губы, сжать мышцы рта, сделав её менее заметной, но она не пропадёт, края губ всегда останутся направлены вверх. И вот, он с широкой улыбкой и грустными глазами шагал по коридорам замка. Люцифер сейчас говорить не может из-за душевной усталости, с ним такое часто происходит. Разговаривать с Лилит Аластор уже не осмеливается. Шарлотта занята уроками с учителем географии. С прислугой общаться американцу, как говорят французы, не комильфо. Он решил спуститься во двор и дожидаться кареты там. В общем-то, ждать было необязательно, к тому времени, как он вышел из помещений на свежий воздух, она уже прибывала к воротам. Сопрягал её смуглый мужчина, лишь немного старше самого Ала, небольшая колющая щетина, а также все остальные чёрные волосы на теле, были такими же жёсткими и непослушными, как у уличного бродяжного кота. Половина шевелюры уже успела стать седой, в частности по бокам, в области висков. Причёска устремлена была назад и жирные волосы отражали блеклое, просвечиваемое сквозь облака, солнце. Хмурый взгляд чёрных, густых бровей, немного закрывал большие, карие глаза, чуть не доходившие до рыжего оттенка, приближаясь к званию оранжевых, под глазами виднелись большие мешки. Тонкие губы оставались крепко сомкнуты в недовольной гримасе. Его мускулистые грубые руки крепко держали ободок, они больше походили на руки борца, нежели на игрока, коим он являлся в заядлой степени. Массивная спина была неподобающе сгорблена, для такого мускулистого мужчины, хотя в его возрасте такое можно себе позволить. Сразу видно — служил. А когда вернулся, понял, что прежняя жизнь потеряна.
Слуга отворила ворота и карета заехала на брусчатку, завернув направо, остановившись в шести метрах от лестницы, ведущей внутрь. Кучер встал и спрыгнул с места, а когда выпрямлялся, сделал это чуть задержано и аккуратно, будто имел старые шрамы, или же проблемы с органами. По сути, так и было: Рана в печени и хребте, когда он нырял в вражеский окоп со своим батальоном и один солдат подстрелил его снизу вверх, в итоге пуля прошла сквозь орган, немного зацепила стенку желудка и застряла в последнем ребре, в двух сантиметрах от позвоночника. А ещё одна проблема, тоже связано с печенью, если кратко — алкоголь. В общем, правый бок у него побаливал уже несколько лет.
