***
- Забавная вещица. И за какими кошками ты приволок ее в Лаик, спрут? - Как видишь, сгодилась. Я и сам не помню, как она очутилась у меня. Знаю лишь, что на ней тренировалась вышивальщица. - А ты не врешь? Признайся, планировал что-то подобное, а? Пальцы в зеленых (не синих) перстнях сжимают подбородок. Придд дергает головой, будто своенравная лошадь, заставляя сжимать их сильнее. - Так и будем вечность разглядывать эту дрянь? Завтра я сумею подбросить ее в суп капитана. Свинье хлебать помои, кстати, к Окделлу это тоже относится. - Ты? Сам? Придд намеренно пропускает слова про свинью. - Ну, не сам, конечно. Не волнуйся, если я обещаю, я сделаю. - Слово маршала? - Да. Губы впиваются в губы, холодные пальцы шарят под рубашкой, сжимают соски. Немного больно и до безумия хорошо. В паху наливается привычная тяжесть. А вход уже привычно саднит после соития. «Ворон», раздери его раттоны, не церемонится. «Неужели моему брату было так же больно каждый раз?» – спрашивает себя Валентин, когда пытается согреться в неуютной кровати под холодным одеялом. Слезы невольно текут по щекам – не от боли или от обиды. Просто иногда им надо дать уйти. Стечь, как талой воде. Это пройдет.***
- Вступая в братство Фаабиана, вы знали, что за проступок, совершенный одним, несут наказание или виновный или все. Обеда сегодня не будет. Ужина – тоже. Вопреки ожиданиям, Арамона не топал ногами, не орал, брызгая слюной, а обходил весь унарский строй, вглядываясь в лица мальчишек. Дик не был виноват ни в чем, но ему стоило огромных усилий не отвести взгляда, не опустить головы и стоять спокойно. Потому, что его пальцев в шеренге касались пальцы Арно. И это вселяло спокойствие. Он не один, а Свин пускай катится к кошкам, разбираясь, кто виноват. Двадцать одна пара глаз – серых, голубых, зеленых, как болотная вода, темно-карих. Двадцать одно – несчастливое по примете число. Но капитан в приметы не верил. - Послушай, это же несправедливо, - говорил Дик другу потом, когда они стояли у лестницы перед началом вечерней молитвы, - никто не вправе морить нас голодом. - Да ладно. Братья рассказывали, что когда они взорвали в камине порох, полковник Дюваль тоже оставил всех без обеда и ужина. Но Свин плавает мельче Дюваля. Давай лучше ты расскажешь о Надоре. - Там матушка за провинности тоже иногда оставляла меня на хлебе и воде. - А меня, наоборот, заставляли есть, особенно в детстве. Матушке казалось, что я расту хилым и болезненным по сравнению с братьями. По словам Милле, они с Ли устраивали для меня целые представления, не хуже бродячих артистов.***
- Портрет получился превосходный. Зря ментор по Изобразительному искусству так ругает вас, мой маршал. - М-м-м, - Эсти запрокидывает голову назад, отдаваясь на волю наслаждения, - не болтай, язык тебе предназначен для другого, мой спрутик. Тонкие пальцы зарываются в каштановую шевелюру. Как же приятно, Леворукий подери. Кто б мог подумать, что за холодностью и невозмутимостью Валентина скрывается такая чувственность? Люди Чести – они такие. Неплохо б затащить и Окделла в постель, разумеется, без его согласия. А что? Подпоить, подсыпать чего нужно, чтобы не дергался сильно, и… Кто б с вепрем церемонился? Все равно его из столицы погонят, Дорак не позволит взять в оруженосцы сына мятежника. И за какими кошками его вообще вызвали в Лаик? Впрочем, ладно, об этом можно подумать после. - Так, так, Юсти… еще… А-а-а, как же приятно-о-о, аж глаза закрываются. Валентин вытер лицо белоснежным платком. С утра на стене появилась надпись, что свинья должна быть свиньей, а не капитаном. Подделывать почерка Валентин умел давно, и порой этим пользовался. Дома почти ничего не разрешалось, и он тайком вытаскивал из корзины для бумаг ненужные письма и старался переписывать почерком отца, матушки, брата и даже тех, кто слал письма отцу. Так что эту шалость проделать не составило труда. «Забавно, - думал он, - что на меня будут думать в последнюю очередь. Эстебана вот могут заподозрить, да и ладно. Сын обер-прокурора выкрутится, он сам так считает. Но надо немного отдохнуть. На время затаиться». - Арно, а расскажи еще что-нибудь про Сэ. - Ой, да что рассказывать-то? Как я ездил без седла верхом, и Грато понес меня галопом? Это конь Лионеля. Или как я залез на дерево, и свалился оттуда. - А разве тебя не наказывали за это? - Меня? За то, что лазал по деревьям? Хотя в тот раз я сам себя наказал. Теперь буду проверять, прочная ли ветка или нет. Правда, теперь вряд ли удастся залезть на дерево ближайшие годы. - Почему это? Если служит у военного, это может пригодиться. Сверху разглядеть что-нибудь, например, приближение противника. - Возможно. Лучше ты расскажи про Надор. - А что тебе рассказывать? Как зимой ветер воет в трубах и плачет голосами мертвых? Так мне говорила старая Нэн. А еще в холодные зимние ночи волки подходят прямо к стенам замка. И тоже воют. - Разве их не стреляют со стен? - Отец, когда был жив, запрещал. Хотя на охоту ездил всегда с удовольствием. У нас на Осенний Излом собиралось много народу. Бейхармы, Борны, Рокслеи, Придды…