Степень искренности

      Когда восемнадцать исполнилось Мэттью, Томас первый узнал о том, что его имя написано на запястье лучшего друга. Он помнил, каким растерянным и напуганным выглядел тогда Харгривз, помнил, как долго-долго извинялся не пойми за что и никак не переставал переспрашивать, что же они теперь будут делать.       Томас молчал. Ему нечего было сказать, он не знал, что предложить, как отвертеться в такой ситуации, дабы успокоить взволнованного до чертиков лучшего друга. Он и сам был потерян не меньше, ведь всего второй месяц пытался уживаться с мыслью о том, что Мэтт судьбой назначен ему врагом. Это было странно, глупо и совершенно неправильно. Впервые в жизни Риджуэлл терялся в словах, потому что сам был всего-лишь подростком. Неопытным, шокированным и, честно сказать, уязвленным до глубины души.       — Мэтт, успокойся, — вздыхал он тогда, хлопая юношу по плечу, и тихо произносил: — На самом деле это ничего не значит. Мои родители тоже враги, но ничего, пока друг-друга никто не убил, и у них вырос прекрасный сын в моем лице.       Врагами родители Томаса действительно были, вот только ситуация оказалась не такой радостной, как он описал ее. Их женитьба произошла лишь по прихоти собственных отцов, так что все детство Риджуэлл-младший рос в атмосфере холодной ненависти и равнодушия. Том никогда не знал, каково это — быть любимым и расти в нормальной семье. Быть может, мать и с отцом и любили его, но друг-друга они видеть не могли и, соответственно, должным образом воспитать сына не могли. Наверно, из-за этого Томас вырос таким язвительным, злым и с явными психическими отклонениями, будь то беспричинная жестокость или резкий всплеск агрессии.       Том никогда не чувствовал себя любимым и, конечно, не мог дать этой любви другим.       На самом деле, он был невероятно одинок.       — Ты уверен?       Мэтту не понять его никогда. У него были самые любящие родители и множество друзей. Его обожали все вокруг, и это обожание было искренним, а не заглядывание на материальное состояние и смазливое лицо. Ведь если тебе все дарят, ты можешь отдавать, верно? Ведь когда тебя принимают… И тебе не нужны деньги, внешность, связи. У тебя просто есть самая счастливая в мире улыбка, и всем достаточно и этого.       Томас был пуст. Даже со внушительным достатком и заранее успешным будущим у него не было ничего. Не было самого главного.       — Я уверен, Мэтт. Мы будем друзьями, не смотря ни на что.       Томас заставил себя улыбнуться.       …Чтобы потом в темной комнате прислониться спиной к холодной стене и позволить себе беспомощно зарыдать, как маленькому ребенку.       Трудно быть сильным.