Степень искренности

      Даже спустя пять лет, когда он, вроде бы, должен уже остыть, Томас порой вечерами мог разглядывать аккуратные буквы на своем запястье. Имя лучшего друга с годами никак не потускнело, не поменялось, даже стало ярче. Надпись резко выделялась, выглядя какой-то неестественной и странной, словно не здесь ей место. Она определенно лишняя на коже Тома. Как же хочется от нее избавиться к черту. Просто забыть о том, что судьба когда-либо назначала ей врага в лице Мэттью Харгривза. Единственного, кто принимал его любым.       Эдд плохим другом не был, но и он с Томом не общался почти, да и сам Томас не особо шел на контакт. Они были просто знакомы, не чувствуя друг к другу ничего положительного или враждебного. Просто существовали, потому что их объединял Мэтт. Мэтт объединял их всех, потому что без него ни Том, ни Эдд, ни Торд не стали бы даже в одной комнате находиться. Слишком разные, не заинтересованные друг в друге.       Их всех связывал только один Мэттью Харгривз. Этот всеми любимый ублюдок…       Он сказал что?       Он сказал что?       Томас в ужасе посмотрел на имя так, будто видел его впервые. Из груди вырвался тихий, вымученный смешок, и он вскочил с место, почти бегом направляясь в ванную. Забежал туда и заперся, судорожно поворачивая ключ в замочной скважине дрожащими руками, которые никак не хотели слушаться.       — Раз, два, три, четыре, пять… — судорожно зашептал Том, как советовал ему ненавистный психотерапевт. Риджуэлл помнил, как весь подростковый период проходил к нему, и в конце-концов предпочел просто притвориться нормальным. Он писал в тестах подходящие ответы, «видел» в бессмысленных кляксах то, что требуется, дабы его признали абсолютно вменяемым и адекватным. Притвориться нормальным было проще — психотерапевт ему не помогал. Бесполезные практики, идиотские терапии, каждодневные «задушевные» разговоры — все это не приносило никакой пользы.       Томас сдался, потому что таких, как он, не вылечишь. Таких, как он, стоит пристрелить в утробе матери.       Что с ним происходит? Почему эти странные мысли так часто его посещают?       Мэтт не может быть его врагом. Мэтт ничьим врагом не может быть. Слишком наивный, чересчур добродушный, он просто святой. Его любят все, абсолютно все. Даже…       …Торд.       И в этот момент все встало на свои места.       Томас подошел к раковине и внимательно посмотрел в зеркало. Его растрепанные, лохматые волосы давно стоит нормально подстричь. Хватит хандрить и убиваться, не так ли? Хватит изводить себя. Он должен быть сильным.       Мэттью его враг, потому что его любят все. Даже Торд. Торд, который является соулмэйтом Тома.       Как ему не пришло это в голову раньше? Почему он был так долго слеп? Даже эта беспричинная одержимость на грани с щемящей нежностью по отношению к Торду, к этому маленькому гаденышу… Как еще это можно объяснить? Неужели ответ так долго был у него под носом?..       Лезвие для бритвы на удивление удобно держалось в его ладони и легко раскрыло кожу. Почти сразу из пока что неглубокой раны потекла кровь, быстро окрашивая запястье в алый оттенок. Он сделал еще порез поверх ненавистной надписи. Еще и еще, пока она не была истерзана до неузнаваемости и испачкана в его собственной крови. Даже боль почти не ощущалась. Все как будто происходило не с ним.       Томас медленно засмеялся, точно ребенок, радующийся новой игрушке.       — Прости меня, дружище, — зашептал он, давясь рыданиями и нервным смехом. — Я солгал тебе.