* * *
Когда Квай-Гон вошел в гостиную, Бен уже не спал. Он сидел в том же кресле, что и вчера, и пил тандеровый чай из щербатой кружки. Выглядел он спокойно и умиротворённо. Квай-Гон присоединился к нему, взяв свою кружку — от нее даже еще пар поднимался. Так они и сидели, попивая чай, в тишине и спокойствии, не то что вчера. Квай-Гон поморщился, вспомнив о резких словах, что бросил старику. «Сила, помоги мне быть лучше и терпеливее сегодня». — Не терпится сегодня, да? — повернулся к нему Бен. Квай-Гон закатил глаза. Ну конечно, от старика ничего не скроешь: и мысли, и чувства он читает хорошо, всё-то перед ним как на ладони. Должно быть, слишком много эмоций Квай-Гона выплёскивается в Силу. Как же еще он мог догадаться? — От Силы не спрячешься, мастер Джинн, — усмехнулся Бен. — Много времени я провел, изучая ее, раскрывая всё новые и новые тайны. Чтение мыслей — лишь капля в море, — взгляд у старика сделался таким, словно на него накатили давние воспоминания: — Когда ученики костерят тебя за спиной последними хаттскими ругательствами, этот навык оттачивается быстро, — на этих словах глаза старика потускнели от едва скрываемой грусти. У Квай-Гона дрогнуло сердце. Скорее всего, у Бена в жизни случилось что-то ужасное. Больше ничего не могло объяснить печаль в его взгляде. Сила легонько одёрнула: «Не суй свой нос». Бен повернулся к Квай-Гону — глаза опять были яркими, а лицо — спокойным: — Сегодня у нас много дел, мастер-джедай. Готов к трудовым подвигам?* * *
На этот раз Квай-Гон возился с испарителями один, а старик наблюдал издалека. Его испытывали, чтобы узнать, выучил ли он хоть что-нибудь вчера и может ли починить технику без присмотра. Сегодня Квай-Гон был гораздо терпеливее. С огорчением он вспомнил вчерашний проступок: он осмелился упрекнуть человека, который был намного мудрее и опытнее. Дело ли: мастер-джедай вел себя как дитя малое, которому не разрешали играть. Квай-Гон затянул винт в охлаждающей системе — покончив с последним испарителем — и утёр пот со лба. Он и забыл, какое пекло — татуинская пустыня. Вырос он на Корусканте и привык к искусственному климату планеты-города. Здесь же только вечерело, и солнца совсем недавно начали клониться к горизонту. Поэтому прохладнее пока не стало. Старик Бен, улыбаясь, брёл к нему по песчаной равнине. — Мастер-джедай, ты хорошо потрудился. И на душе у меня отраднее, ведь испарители теперь работают. А мне в таком возрасте уже тяжеловато что-то чинить. — Был рад помочь, — устало поклонился Квай-Гон. — Пора вознаградить тебя за труд, Квай-Гон Джинн. Полагаю, пришло время для секретов Силы, — кивнул Бен. Квай-Гон слегка улыбнулся. — Учитель Бен, у тебя особый талант. Когда ты говоришь, я чувствую себя желторотым юнцом. Старик пожал плечами. — Мастер Джинн, Сила знает только правду, а я всего лишь посредник, ее голос. Здесь, на пустынных просторах, нет лжи. И Сила считает, что тебе многое следует узнать. Квай-Гон добродушно фыркнул и последовал за стариком. Они шли к месту для медитации. Казалось, что напряжение последних дней ушло, стало как-то спокойнее. Квай-Гон понял, что не всесилен. Он не может говорить за Силу. Раз ему нужно учиться, он будет смиренно учиться.* * *
Бен уселся на песок и застонал. — Мои старые кости обветшали от великой и могучей битвы, мастер Джинн. Молись, чтобы тебя не постигла та же участь. Квай-Гон фыркнул. — Друг мой, мы оба старики. Я уже большую часть болячек собрал. Приходит от обучения молодежи, к сожалению. Бен потёр подбородок, повернулся к Квай-Гону и смешливо ответил: — Кажется, опыт наставничества у нас разный. Квай-Гон рассмеялся и тоже уселся на землю. Оба солнца, озаряющие бескрайние просторы Татуина, хорошенько прогрели песок и воздух. Квай-Гон потянулся к Силе, исследуя глубокие норы и щели, что были в пустыне, и разыскивая живых существ. Пожалуй, кто-то сказал бы, что жизни в пустыне нет, но Квай-Гон уже понял: утверждение это ложно. У пустыни был свой мощный ритм. Целый оркестр жизни, пускай и инструмент, на котором играла Сила, всего один. Теперь-то он мог слышать эту музыку. Глубоко под землей бился тихий, едва заметный пульс. Как только Квай-Гон настроился на него, погрузился глубже в Силу, он почувствовал тихие удары, пульсирующие в унисон с могущественной Силой. Биение сердца. Песок был живой, как и сказал Бен. Квай-Гон чувствовал каждую песчинку. Каждая пульсировала по-своему, у каждой был свой ритм и собственные желания. Но они подстраивались друг под дружку. И вместе играли симфонию жизни. Звук был так гармоничен, будто исходил от одного могущественного духа. Духа пустыни. Сила осторожно вытолкнула Квай-Гона из медитации. Щеки его были мокрыми от слез. Бен смотрел на него с довольной улыбкой. — Мастер Джинн, ты быстро учишься. Сила в тебе поет, — тихо сказал он. — Ты узнал, что такое дух пустыни, услышал ее детей в Силе и понял ее желания. И раз один урок усвоен, то пришло время для нового. На этот раз будет не так сложно, ведь ты уже научился слушать и слышать. Бен подвинулся чуть ближе и погрузил руки в песок. А затем поднял их: в каждом кулаке оказалась горсточка песка. Старик вытянул обе руки вперед и раскрыл ладони. — Пустыня — место своеобразное. В ней так много Силы, но люди отбрасывают ее простоту в пользу более… видимых вещей. Легко почувствовать Силу в лесу, джунглях или там, где полно людей. Но деревья и люди слишком громкие. Пустыня же тиха, она рада видеть тех немногих, кто готов и достоин постичь ее глубину, — голос Бена стал ниже, мягкий акцент — заметнее. Он говорил завораживающе: — Песнь пустыни — это песнь счастья и потери. Именно здесь праздные теряют все, пока от них не останется холодная пустая оболочка. Именно здесь потерянные находят возвышение среди гостеприимных песков. Пустыня сурово испытывает характер. Лишь немногие способны выжить в пустыне: это те, кто познал любовь и потерю. Песок начал подниматься с ладоней Бена, мягко завихряясь кругами. Квай-Гон сощурился, наблюдая, как песчинки танцуют в воздухе. Он ахнул, а на лице застыло удивлённое выражение от увиденного. Струйки песка слились в один движущийся поток, они перемещались, как стайка рыб в глубинах океана на водных планетах. А затем они образовали знак, который распознает любой чувствительный к Силе. Символ Ордена джедаев. Глядя на песок в руках, Бен грустно улыбнулся. — Если ты слышал траурную песню пустыни, ее умиротворённый напев, то песком управлять легко: он сам старается тебе угодить. Со временем и ты научишься направлять песчинки. Сейчас же я расскажу тебе притчу. Бен осторожно пошевелил пальцами, и песок тут же осыпался вниз, но застыл над руками старика, в нескольких сантиметрах. А затем он снова зашевелился, образовывая два круга: один поярче — другой потемнее. Это были солнца Татуина. — История пустыни уходит в далекую древность. В те давние времена не было на свете тьмы, не было зла, правящего окровавленными руками, не было империй, крадущих свободу. На песчаной планете были только свет и дружный народ. И было лишь два властителя над людьми; их пустыня приняла, им же разрешила командовать и править. Потому что они были детьми белых песков, они родились из песчинок света, и жизнь влилась в них из пустынных глубин, чтобы создать одну совершенную форму, разделённую на две части. Близнецы. Две половинки одного целого. Две родственные души, связанные и переплетённые навсегда. Песок у Бена в руках потянулся друг к дружке, и оба солнца соединились, образовав один круг из светлых и темных песчинок. — Одного объявили солнечным богом, потому что пылал он страстью и решимостью. На врагов он обрушивал яростный огонь, друзей же согревал лучами преданности и сострадания. Над ладонями старика ослепляюще ярко вспыхнуло песчаное солнце, разливающее сияющие лучи вокруг себя. Страсть и контроль. — Брат же его стал небесным богом, он был сдержанным и внимательным, спокойным и прощающим. Он мог успокоить яростное пламя брата одним лишь словом или взглядом. Он был защитником, учителем, братом и другом. Казалось, что-то вылетело из яркого песочного солнца, парящего в воздухе. Это был себхак, татуинский сокол. Расправив крылья, он нырнул под песчаное солнце. Кончиками крыльев он касался горячих и яростных солнечных вспышек — постепенно их стало меньше, и солнце засияло спокойно и тепло. — Солнечный бог любил внимание, жаждал поклонения пустынного народа. Он часто ходил среди них, шествовал по улицам, купаясь в поклонении и восхищении. И вот однажды, гуляя среди людей, он встретил женщину. Он увидел: в ее карих глазах горит тот же огонь, что и у него в сердце. Песок снова изменил форму, он перетекал, образуя две человеческие фигуры: обнимающихся мужчину и женщину. — Солнечный бог боялся, что брат хоть и позволит любить пустынную женщину, быть с ней рядом не разрешит. Поэтому они тайно встречались на земле, скрываясь и прячась от зорких глаз неба. Но женщина была простой смертной, со временем она увядала и старела. Испуганный солнечный бог искал по всей пустыне способ спасти возлюбленную. Но он не знал, что за каждым его шагом следит некромант: стоило ему спуститься вниз, впервые коснуться ногами земли, как некромант уже знал, что он делает. А некромант жаждал власти и богатств. Песок замер над руками старика и потемнел. — Поэтому он заманил солнечного бога в свой дом учтивыми словами и обещаниями. Он говорил, что знает, как достичь бессмертия. Песчаный шар, что так ярко сиял, внезапно затмился темным песком, который безжалостно разрушал несчастное солнце. — Солнечный бог согласился присоединиться к нему в обмен на спасение любимой. Только он не знал, что возлюбленная последовала за ним в пещеру некроманта и услышала жуткие обеты верности. Расстроенная, она обратилась к небесному богу и рассказала обо всём, что они скрывали, она умоляла помочь ей и вернуть утраченную любовь. Он согласился. Песок снова изменил форму, появился летящий себхак, потемневшее солнце его огорчило, вокруг него вились потоки зла, они проникали внутрь и вылезали наружу. Толстый слой песка заключил солнечные лучи в клетку. — Когда солнечный бог увидел брата и возлюбленную вместе, его сердце замерло от ярости и предательства. Он набросился на брата, обвинил в том, что он украл любимую. Небесный бог возражал, он умолял близнеца вернуться на небо, к свету. Солнечный бог с презрением отказался. Тогда братья сошлись в яростном сражении, они причинили друг другу много боли. Песок снова изменился: он образовал себхака и потемневшее солнце. Птица отчаянно металась рядом с солнцем, уклоняясь от ударов тьмы и гнева, летящими над тусклым огнем. — В муках небесный бог боролся с братом-близнецом, и в конце концов победил. Тем не менее, последний удар по заблудшему брату он нанести не смог. Обернувшись, с тоскливым криком он покинул пустынную землю и небо. Солнечный бог, обезумев, начал охотиться на брата, а некромант только сильнее раздувал огонь ненависти словами о предательстве. Небесный бог скрывался от злобного брата, ему было больно, что он не спас половинку своей души. Вот так оба брата изо дня в день плывут по татуинскому небу: один убегает, другой догоняет. Зависшие над горизонтом солнца — это близнецы, рожденные из одного песка света и жизни, разделённые на две половинки из одного целого. Когда-то они были родственными душами, братьями и друзьями. Но больше никогда им не быть вместе. Они так и будут плыть по небу, над бесплодной пустыней. Один — убегать, а другой — догонять. Два солнца теперь кружились над руками Бена. Одно было чистым и светлым, второе — темным и мрачным. Они плыли по воздуху рядом друг с другом, но Квай-Гон мог чувствовать мучительную пропасть, разделяющую их. «Они так и будут плыть по небу, над бесплодной пустыней. Один — убегать, а другой — догонять». От слов Бена по спине Квай-Гона пробежали мурашки. Звучали они не как слова из сказок, притч или легенд. Они звучали, будто за ними скрывались настоящие боль и сожаление. Слова Бена пугали, они были пропитаны болью, что-то личное скрывалось за ними. Старик скорбно сгорбился, плечи его опустились и понурились, кулаки были сжаты, а рот дрожал. Квай-Гон попытался заглянуть в голубые глаза. Какой-то тяжкий груз лежал у Бена на сердце. Будто всё, что осталось от старика, это бренная оболочка, терзаемая душевными муками.