Любовь в эпоху Чосон

      Ким ДжонгХен и Чхве МинГи познакомились, когда обоим было по восемь лет. Случилось это в библиотеке. Генерал Ким привел родного и единственного сына к ученому Чхве, чтобы тот рассказал ему о науке, истории, обогатил знаниями предков.       — Ты не сможешь служить Королю, если вместо головы у тебя будет кочан капусты! — заявил генерал на пороге ученого дома.       — Но пап, ведь ты сам можешь меня всему обучить. Или у тебя вместо головы кочан капусты?       — Не дерзи! — пробасил мужчина и дал отпрыску подзатыльник.       В этот момент на крыльцо вышел мальчик — Чхве МинГи. Он с любопытством наблюдал за разыгравшейся сценой, уже предвкушая ответ ровесника. Но тот вдруг повернулся к нему и спросил, потирая затылок:       — Эй, чего уставился?       — Научись разговаривать нормально! — и снова подзатыльник от отца.       МинГи подавил улыбку и протянул руку новому знакомому:       — Привет, меня зовут Чхве МинГи, это к моему отцу ты будешь ходить на занятия.       — Сын? — пробасил генерал, заметив, что отпрыск не собирается отвечать на рукопожатие маленького мальчика с большими глазами.       — Очень приятно, я Ким ДжонгХен, — пробубнил мальчик и пожал протянутую теплую руку. Потом он прикусил губу с внутренней стороны и поднял голову к безоблачному небу. ДжонгХену вдруг стало стыдно, что отец отчитал его перед новым знакомым.       — Мне тоже! — звонко отозвался МинГи и расплылся в добродушной улыбке.       Искоса взглянув на нового знакомого, ДжонгХен тоже улыбнулся. Кротко и очень быстро, чтобы никто не успел запомнить, как он это делает. Ни при отце, ни при матери Ким не показывал ярких эмоций вроде радости или любви. Потому что будущие военные не должны улыбаться. На лице у них вместо кожи — непробиваемая броня, в груди вместо сердца — камень.       — Пошли, я представлю тебя отцу, — сказал МинГи и, схватив ДжонгХена на рукав ханбока, потащил в дом. — Так здорово, что теперь мы будем заниматься вместе!       Так шли годы. Мальчикам исполнилось по двенадцать, но ДжонгХен по-прежнему не улыбался, считая, что военный не должен показывать эмоций. Даже когда его смешил МинГи, рассказывая чудаковатые истории (он придумывал их на ходу — про летающих рыб, кукарекающих перепелок), сын генерала надувал губы, скрещивал руки на груди и бубнил себе под нос, что «ему не позволено обращать внимания на такие глупости». Хотя вот-вот готов был сложиться пополам и взорваться от смеха, как праздничный шарик.       — Ты — будущий ученый! Как недостойно! — иногда говорил ДжонгХен, смущая этим МинГи. Чхве знал, что пойдет по стопам отца и продолжит его дело, но иногда ему хотелось побегать, посмеяться, пощипать ДжонгХена через ханбок, вызывая крики и причитания о «нелегкой судьбе будущего военного».       — ДжонгХен, будь проще, — сказал МинГи, бегая вокруг друга — тот сидел на пне, как неподвижная скала, и точил прутик.       Потом в жизни ДжонгХена наступила черная полоса — он потерял мать. Та умерла от болезни. МинГи, как мог, успокаивал его, ободрял, с еще большим рвением рассказывал странные истории. Самое страшное, что может сделать человек, переживая горе, так это закрыться от друзей и общества. Поэтому Чхве веселил друга, не давая тому утонуть в собственных мыслях.       — Ты меня, конечно, прости, — говорил МинГи, обнимая друга. — Но я тебя не брошу. Вот ни за что! Хоть что со мной делай, я тебя не оставлю! Буду рассказывать свои дурацкие истории, пока язык не отсохнет.       После этих слов ДжонгХен расплакался. Впервые в жизни он позволил себе расчувствоваться на глазах у другого человека, помня наставления отца: «У военного сердце — камень. Мы — не женщины. Нам непозволительно плакать». Но ДжонгХен был рад, что его слезы видел именно Чхве — чудаковатый мальчик с большими глазами и необъятным сердцем.       — Ничего, поплачь, все хорошо, — приобняв друга за плечи, повторял МинГи, вспоминая прошлое. Давным-давно, еще до появления в его жизни ДжонгХена, юноша тоже потерял мать. Но слезы по ней он пролил в одиночестве.       С того момента Чхве стал единственным, кто видел эмоции друга. Только с ним ДжонгХен не надевал маску безразличия и чопорности. Только с МинГи смеялся, грустил, делился самыми сокровенными мыслями, не боясь, что его осудят. Обоим было хорошо вместе. Они делили этот мир на двоих, даже не замечая, что дружба их перерастает в нечто большее. МинГи не замечал, как на него засматривается ДжонгХен. Не придавал значения, что их разговоры все чаще затрагивают тему любви.       — Ты никогда не думал, кто станет твоей первой любовью? — как-то раз поинтересовался у друга Ким. Они сидели с МинГи на крыльце библиотеки и наслаждались солнцем.       — Я не собираюсь любить, — пожал плечами МинГи, закрыв глаза.       — Так не бывает. Когда-нибудь ты полюбишь.       — Не полюблю. Мне не хочется любить. Любовь высасывает силы, а мне они нужны для работы.       — А мне любовь помешает стать военным? — ДжонгХен поник, глядя на землю. Он вдруг испугался, что Чхве прав и с любовью к человеку приходит истощение.       — Наверное, нет? Ты сильнее меня. Тебя эта болезнь не свалит с ног.       Через три года в городке случились перемены. Они ворвались также внезапно, как и морской ураган. Отец МинГи повторно женился и у юноши появился сводный брат — Хван МинХен, в котором сочеталось несочетаемое: он был одновременно и беззаботен, и умудрен жизнью. И именно это привлекло МинГи с первых секунд. Он принял брата и новую маму без лишних слов и упреков. А вскоре к новому члену семьи Чхве прикипел и ДжонгХен.       Они стали дружить втроем. И как удивился маленький МинХен, когда увидел, как общаются его старшие братья (Ким на словах стал ему родным). Не нужно было много жизненного опыта, чтобы понять — МинГи и ДжонгХен влюблены друг в друга. И влюблены так искренне и чисто, что неосознанно путают это чувство с дружеской привязанностью.       Ни один, ни второй не видели очевидного. Ошибка первой любви: тебе еще никто ничего не говорил про бабочек в животе и, когда ты их ощущаешь под кожей, кажется, что в этом нет ничего особенного. Как и простуда: скоро пройдет. А то, что руки потеют, когда в поле зрения появляется определенный человек, это тоже ерунда. Как и то, что дышать порой больно от одной только улыбки этого человека.       А ДжонгХен постоянно улыбался МинГи, отчего у второго невидимое существо выкачивало из легких весь кислород. И все равно Чхве думал: «Не нужно забивать себе голову всякой ерундой. Пройдет». Несмотря на начитанность, юноша полагал, что на самом деле любви не существует; что все это небылицы старшего поколения и не может человек стать лучше только из-за того, что он нашел родственную душу.       Поэтому, когда МинГи осознал, что его отношение к ДжонгХену меняется, он не придал этому значения. Подумал: «Пустяки». И стал жить, как и прежде. Единственное — перестал рассказывать небылицы. Они вдруг показались ему глупыми и недостойными ДжонгХена. — Подумает еще, что я дурачок, — пробубнил себе под нос МинГи, глядя, как Ким упражняется в рукопашном бою.

_

      Вскоре в один из пустующих домов городка, где жили Ким и Чхве, переехала семья Ли. Ли СинУк оказался в ней пятым ребенком, самым младшим. Он был нелюдим, сторонился родных братьев и сестер, как смертельной болезни. МинГи пожалел СинУка. Он считал, что озлобленность к миру можно искоренить, поэтому предложил сыну бывшего королевского советника дружбу. Тот с жадностью изголодавшегося волка принял ее.       — Ты очень добр ко мне, — сказал СинУк, поклонившись МинГи чуть ли не до земли.       — Ну, не нужно. Ты чего уж, — смущенно воскликнул пятнадцатилетний МинГи, чувствуя, как его спину прожигает взгляд ДжонгХена. Но когда Чхве обернулся, друг уже шел по дороге в направлении своего дома.       — Это твой знакомый?       МинГи не сразу услышал, что СинУк о чем-то его спросил. Только когда тот опустил холодную ладность на хрупкое плечо, юноша встрепенулся и отвел взгляд от силуэта — растворяющегося в дорожной пыли Кима.       — Кто? Он? — опешил МинГи. — Знакомый?       А разве то, что чувствовал Чхве по отношению к ДжонгХену, подходило под описание всего лишь знакомого?       Друг? И не друг.       Тогда кто?       — МинГи, пошли купаться на речку, — предложил СинУк. — Сегодня такая прекрасная погода.       Юноша растерянно кивнул и в очередной раз мысленно задал себе вопрос: «Ким ДжонгХен… кто он для меня?».       С тех пор СинУк ни на шаг не отходил от своего нового друга. Он бежал в библиотеку на рассвете и уходил из нее затемно. МинГи это не смущало, он даже радовался, что скрашивал жизнь нелюдимого мальчишки.       Только вот ДжонгХен из-за этого стал приходить реже. Даже когда занимался с ученым Чхве, не глядел на старого друга, игнорировал его, обходил стороной, будто они и вовсе не были знакомы.       Перемена в ДжонгХене сильно задевала МинГи. Он до последнего не понимал, что сделал, если самый близкий человек решил вычеркнуть его из своей жизни так резко и жестоко.       — Это из-за СинУка, — заметил МинХен. Он ненавидел «прилипалу» больше, чем недоваренный рис. — Ты с ним проводишь целый день. В библиотеке он сидит на стуле ДжонгХена, на речку идет с тобой вместо ДжонгХена. А ты о ДжонгХене совсем забыл. Так нельзя, брат.       — Ты не прав, СинУк ведь хороший парень, — отвечал ему Чхве, чьи глаза время от времени застилала розовая пелена в отношении общества. — Мне его жалко. С семьей у него не задалось, он совсем один.       — А ДжонгХен? Разве его ты не оставил в одиночестве?       — Но ведь это он со мной не разговаривает.       На это сводный брат лишь фыркнул и ушел из библиотеки. Он никак не мог понять, почему Чхве издевается над собой и ДжонгХеном; почему не может принять свои чувства и почему строит из себя ребенка, хотя мыслит как взрослый человек.       Когда МинГи надоела игра в молчанку, он поймал ДжонгХена после уроков и, не давая пройти, попросил его объясниться. При этом юноша чувствовал себя так, будто сватался к кому-то: внутри все клокотало от беспокойства, а руки то и дело била мелкая дрожь.       — Почему мы перестали общаться, как раньше? — спросил Чхве, глядя на неприступного и холодного ДжонгХена.       — Как раньше? — переспросил Ким. — Время течет, меняется. Меняемся и мы. Видимо, нашей дружбе пришел конец. Мы ведь тоже изменились.       — Я не изменился, — сказал МинГи, сдерживая слезы.       — В том то и дело, — цокнул языком Ким. — Ты — не изменился. А я — изменился.       — Нет, не верю! Ты все такой же! — с отчаянием выпалил юноша, схватив ДжонгХена за рукав. Но тот лишь покачал головой и, не говоря ни слова, по пальчику убрал руки МинГи со своей одежды.       Он оставил юношу на пороге библиотеки, а сам пошел в сторону реки, сжимая и разжимая кулаки, словно прикосновение Чхве обожгло его кожу, как раскаленный металл.       — Я изменился, МинГи, — себе под нос сказал ДжонгХен. — Изменился по отношению к тебе.