Диагноз: она.

— Тина… — мужской голос звучал отрешённо, а карие зрачки метались из стороны в сторону, играя в догонялки с голубыми омутами. Загрубелые ладони притиснули к себе хрупкий стан, а грудная клетка не ритмично вздымалась. — Ты уверен, что сейчас подходящее время, Дан? — блондинка теребила подушечками пальцев воротник льняной черной футболки. Лязгала зубами и будто бы загипнотизированная, всматривалась в свои дрожащие белые, как снег, пальцы. В голову навязчивым, несносным звуком пробивалось слишком громкое тиканье секундной стрелки старых часов из крепкого дубового дерева. — Да, Тина, — отрезал Балан, выгоняя лишний воздух из лёгких, — Сейчас как никогда, — пальцы брюнета вцепились в крохкие плечи мёртвой хваткой, янтарные глаза добровольно отдали победу в догонялках и устремили свой взор в глубины Тихого океана. Морщинка меж бровями приобрела более выразительные черты, а скулы омерзительно свело от досады. — Хорошо, Дан, — выдохнула Тина, понимая, что у неё просто нет выбора. Издала неестественный вздох, давая понять Балану, что готова слушать его. — Завтра утром я лечу в Кишенев, Тина, — отчеканил Дан и веки с тяжестью осмия скрыли янтарные глаза, дабы белокурая женщина не смогла прочесть в них тоску. Беспардонные пальцы вернули хрупкому, беззащитному созданию королевскую осанку, преображая в королеву, — Не нужно, Тина. Ты не должна опускать подбородок, когда говоришь со мной, — шероховатая подушечка пальца подняла изящный подборок вверх, заставляя глаза цвета морской волны смотреть на него. — Зачем? — сорвалась с мягких губ малинового оттенка. Тина одёрнула руку с железной шеи и буквально отскочила от прямолинейного мужчины. Бесцеремонная дерзость возмущала певицу, а в Тихом океане разыгрался шторм. Волны обрушивались на берег и скалы с грохотом, громкость которого могла спокойно оглушить половину планеты. — А ты не понимаешь? — какая-то доля насмешки прозвучала в его вопросе, а глаза блеснули недобрыми огнём. — Нет, Дан. Я вообще тебя не понимаю! Ты делаешь необдуманные поступки, Балан! Напиваешься до потери сознания, кидаешься на ребят из бенда, а теперь что? Резко принимаешь решение поехать в Молдову? Дан, что с тобой? — голубые глаза стали преобретать тёмный оттенок. Ногти оставили полукруглые раны на ладонях, а язвительный взгляд метал колкостями и упрёками в сторону Дана. Тина поджала нижнюю губу и как в лихорадке, мотала головой в разные стороны, непокорно отрицая все сказанные Баланом слова. Она искренне не понимала, почему? Почему он резко решил уехать в Молдову? Почему сообщает ей об этом в столь накалённой обстановке? Твою мать, почему. — Значит ещё не время, моя милая Татьяна, — едкая ухмылка расползлась по острому лицу, а в голосе прозвучала насмешка. Её имя из уст Дана неприятно ударило в солнечное сплетение Кароль, а удар подарил женщине порцию тупой боли. Женские скулы заметно натянулись, в отличии от мужских. Лицо Дана было спокойно, как море перед штормом. Локти лежали на коленях подпирая мускулистое тело, а угольные кудри, что заметно отросли, обольстительно падали певцу на лоб, закрывая любимую морщинку Кароль. — Балан! — в ужасе воскликнула Тина, все ещё не совладав в эмоциями, — Ты понимаешь, что сейчас бросаешь бенд только лишь из-за своей прихоти? — свирепый взгляд смотрел прямо. В глаза. Почувствовав глумление над ней со стороны Дана, характерная женщина не осталась стоять с стороне. У Тины Кароль всегда всё под контролем. Кароль гордо подняла вверх подбородок, как того требовал Дан, выпрямила плечи и закинула золотистые пряди назад. Из маленького потерянного котёнка преобразилась в озлобленную львицу. — Нет, Кароль! Ты понимаешь, что я не могу оставаться в Киеве, — он медленно и грациозно поднялся на ноги. Крепкое, мускулистое тело Дана, казалось, таило в себе такую же беспощадность, как его резкий, холодный ум. И вместе с тем его отличала мягкая грация пантеры — ленивая грация хищника, нежащегося на солнце, но в любом минуту готового к смертоносному прыжку, — Я не могу спать по ночам, потому что ты мне блять снишься! Я не могу нормально есть, потому что постоянно вспоминаю твой чай, которым ты так упорно старалась меня напоить! Я блять ничего не могу ничего делать нормально, только потому что твои глаза постоянно всплывают передо мной. Стою в душе — твои глаза. Играю на гитаре — твои глаза. Пытаюсь посмотреть фильм — твои глаза блять! Да сколько же можно? Это невыносимо, Тина. — Я поняла Дан, — понуро ответила Тина и кинула ему в ноги свой последний взгляд. Ярость. Кисти рук напряглись и достигли своего максимума, с ладоней текут тонкие струйки крови, а губа истерзана острыми зубами, — У меня только один вопрос, Балан. Какого чёрта ты спал со мной больше полугода? Какого чёрта мы с тобой имели друг друга везде? Тебя же так утомляет мое общество. Ты вот, блять, даже в Молдову свалить собрался. Браво! — Кароль наигранно похлопалa в ладоши, размазав по ним красную жидкость. В комнате было темно, лишь сумрачный свет освещал лица двух гениев, а стрелка старых часов приводила в норму дыхание, когда один из них сосредоточено считал её стук. Один, два, три, четыре… пятьдесят девять, шестьдесят. Дыхание в норме. — Ты дура, Кароль, — раздраженно ответил Дан и заскрипел зубами. Его возмущало то, что Кароль так и не поняла о чем он хотел ей сказать. Да он и сам не понял, что только что сказал хрупкому созданию, которое облочилось в свою одну из самых выносливых масок — ярая львица. Главная проблема — эта маска может прерости намертво. Вот тогда будет поздно. Медленными размеренными шагами Дан приближался к девушке. Пальцы на женских руках предательски задрожали. Правой ладонью она лихорадочно вцепилась в своё левое запястье, судорожно поглаживая его. Взмокшие ладони, колотящееся сердце, стиснутые зубы и приступ сухого кашля. Точка невозврата — обезумевший взгляд янтарных глаз. Балан резко вцепился мёртвой хваткой в хрупкую руку и также резко приложил нежную женскую ладонь к своей заросшей щеке. Гладкая кожа напоминала лепестки монголии, что так красиво цветут в её саду. — Иди к чёрту Балан! Или куда ты сам собрался? В Молдову? Вали! — прошипела она сквозь зубы, и её глаза сверкнули как два узких лезвия, на перекошенном злобной лице, — Отпусти мою руку, Балан, иначе… — Иначе, что, Кароль? — с насмешкой хмыкнул Дан и выгнул бровь, бросая белокурой вызов. Резкая пощёчина оставила красный след на точеном лице. Голубые глаза вспыхнули яростью. Тина вырвала свою руку из плена грубых пальцев и отскочила от Балана больше чем на метр. В смуглом лице притаилась хорошо скрытая от глаз беспощадность, которая напугала бы Тину, будь она более проницательной и умей читать по его глазам. В тёмных глазах Дана плясали искорки, словно всё происходящее его забавляло. — Ты хотел уехать в Молдову? Езжай! Ты не выносишь моё присутствие рядом? Я не появлюсь рядом с тобой больше в радиусе одного километра, Дан! Ты только что всё сказал и показал. Прощай, — на одном дыхании выпалила Тина, упорно игнорируя солёную жидкость, что оставляла свои омерзительные ожеги на её нежной бархатной коже. Нащупала ручку входной двери и выскочила из злощастной комнаты. — Таня, Таня, — смаковал каждый слог Дан, растирая загрубевшими пальцами свою шею, — Безумно красива, но глупа. *** Сборы вещей, покупка билетов, решение вопросов с бендом — всё прошло быстро и на удивление без переключений. Регистрация в аэропорту. Посадка на борт самолёта. Перелёт. Кишинев. Родительский дом. Загрубелый мужской палец грубо нажал на дверной звонок и через несколько минут дверь открыла ошарашенная мать. Её глаза излучали удивление и отраду. Перед вылетом Дан не созванивался с матерью, соответственно не предупреждал о своём приезде. Низенькая женщина со светлыми волосами утонула в объятьях сына. — Даник, — изумлённо пролепетала Людмила, продолжая нежиться в объятьях сына, — Как ты тут? У тебя же проекты в Украине. А что ты… — Мама…- сиплые слога слетели с мужских уст, а в янтарных омутах появилась небольшая влага. Он скучал. Мать — это единственная женщина ради которой он готов свернуть горы и пойти на самое страшное преступление, только бы она была счастлива. Сильные руки притиснули к себе хрупкое женское тело, а их обладатель упивался родным запахом женщины, которая подарила ему жизнь. — Ну все, хватит стоять на пороге и лить слёзы, — твердо настояла на своем Людмила, но в голосе Дан услышал нотки нежности и материнского тепла, — Развели мы тут с тобой сырость. Проходи в дом, только у нас гостья. — Гостья? Ты позвала тётю Кармен? — мужчина остановился в коридоре, снимая верхнюю одежду и облочая ноги в свои домашние тапочки, которые мама подарила ему на прошлое рождество. — Нет, — немного замялась Людмила, — К нас заглянула Аделина. — Аделина? — недовольная гримаса Балана отчётливо дала понять его матери, что такой гостье он не рад. Из-за угла виднелась светлая макушка. Девушка маленького роста с пшеничными волосами и голубыми глазами смущённо смотрела на него из-под лоба и наивно хлопала длинными ресницами. С виду она очень напоминала Кароль. От знакомых чёрт Балан опешил и отступил назад. Крышу снесло окончательно, когда молодая девушка подняла на него свои синие глаза. Перед янтарными глазами всплывал образ Тины. Голубые глаза, белокурые волосы… Что мать его происходит! Сука почему он даже в Молдавии вспоминает и ней? Этого не должно быть. Здесь он должен был забыться, поговорить с родными. Голубые глаза. У Аделины не такие глаза. У неё они напоминают небо. Пасмурное небо. Цвет у этих глаз такой, будто бы синюю краску смешали с чёрной. Мутные. У Тины глаза цвета морской волны. Чистые и яркие, как она сама. Иногда в них бушует шторм, а иногда спокойствие. В голубых омутах Тины можно было разглядеть все её эмоции.

Они живые.

Твою мать, Балан. Ты влип.

Симптом четвертый: глаза.