Letters from the constellations. Письма из созвездий

      Тьма. Она окружает, поглощает, пропитывает насквозь, словно тонкий хлопок. Не позволяет чему-либо просачиваться, создаёт вакуум, изолируя полностью от внешнего мира. Запирает в собственном сознании, оставляя доступ лишь к чувствам. Парализует, подобно сильнейшему наркозу, лишая возможности даже ощущать внешний мир. Оставляет один на один с самой собой. Но чем дольше, тем большую власть Тьма приобретает. Она выталкивает даже собственные ощущения, лишь чуть слышимые мысли. Оставляя давящую пустоту, кажется, навечно. Потерянный счёт времени в краткие моменты прояснений не позволяет определить, как долго это длится, оставляя лишь, как данность, понимание, что это есть сейчас.       Именно в такие краткие, с долю секунды, моменты хочется собраться с силами, победить. Покинуть это место, не оставляющее места ни для чего иного, кроме ледяной пустыни, чернеющей, подобно разинутой пасти чудовища, обитающего на самом дне мира. И только пробегающие где-то там, снаружи, красные импульсы, берущие начало от самого края мира и постепенно добирающиеся до самого его центра, словно электроразряд, прошибают тот самый центр — сердце. Они возникают каждый раз, когда сквозь плотный вакуум просачивается что-то снаружи. Что-то, что позволяет не сойти с ума. Отдалённые звуки, на которые просыпается желание ответить. Но лишь на миг. Лишь на миг кажется, что всё возможно, и разбить сковывающее стекло, покрывающее не столько тело, сколько всё внутри, не так сложно.       В руке. Возьмите. В руке.       Мысли гаснут так же быстро, как появляются, но очередной ярко-красный импульс, которые пробегает по самому краю её личной Вселенной, подсказывает Гермионе, что её услышали.       Гарри, отпуская руку Гермионы, с сомнением смотрит на торчащий из полусжатой ладони клочок бумаги. Не без труда он достаёт его, стараясь не повредить, не надорвать. Чернеющий заголовок страницы не говорит ему ровным счётом ничего, до тех пор, пока шестерёнки в его голове не складываются в единый механизм, собирая картину происходящего.       — Вот оно, Рон!       Гермиона не слышит объяснений Гарри, не слышит удаляющихся шагов. Снова утонув в пустоте, она теряет счёт времени, как и связь с самой собой, будто выключенный компьютер, все процессы которого замирают. Но только для того, чтобы быть разбуженной ярким, молниеносным серебристо-серым импульсом. Он буквально пробивает сердце слишком сильно, заставляя вынырнуть из омута, на волю. Гермиона слышит голос, который не надеялась услышать. Который не хотела слышать, не так. Тепло, которое постепенно растапливает её личный внутренний лёд, зажигая серебряные звёзды, заставляет Гермиону чувствовать биение собственного сердца. Глухо, но отчётливо, словно на глубине под толщей воды, такой же ледяной, как его взгляд.       — Гермиона, ну, я же говорил тебе свалить из Хогвартса.       Очередное, прокатившееся по небу её Тьмы сияние, молнией бьёт по сердцу, когда Драко касается её руки. Гермиона не знает, что происходит, не знает, сколько это длится. Но знает, что он рядом. Она больше не слышит заветного голоса, но всё ещё чувствует его тепло. И пусть оно не способно развеять её Тьму, позволить снова увидеть свет, она благодарна, что Драко не даёт ей окончательно кануть в неизвестность.       — Ну, вот и всё, — мадам Помфри откатывает в сторону ширму, улыбаясь.       Больничное крыло постепенно пустеет, а попавшие под смертоносный взгляд Василиска с облегчением и нескрываемой радостью на лицах спешат поскорее присоединиться к своим друзьям. Грейнджер среди них. Коридоры пусты, что не удивительно. Благодаря мадам Помфри Гермиона уже знает, что вот-вот начнётся праздничный ужин, и все ученики наверняка уже в Большом зале. Переодевшись и сменив мантию, Гермиона не без трепета и странного волнения останавливается у широких дверей. Шум, который слышится изнутри, говорит о том, что ужин вот-вот начнётся. Магия, которая помогает массивным дверям распахиваться, работает и в этот раз, стоит Гермионе коснуться резной поверхности.       Первый же, кого она видит, это Гарри. Он торопится выбраться из-за стола, пока она с широкой улыбкой бежит к своему другу. После, как Гермионе кажется, вечного заточения, даже свет от свечей кажется ей чем-то ярким, тёплым, живым. Гермиона обнимает Поттера, не прекращая улыбаться. Радость от встречи с ним, от излечения, от осознания, что они — Гарри и Рон — смогли расправиться с монстром, который мог убить таких, как она, переполняли её. Но когда Гарри отходит в сторону, чтобы пропустить Рона, Гермиона не позволяет себе обнять Уизли. Смущение, внезапно охватившее Грейнджер, сковывает, напоминая лишь об одном человеке, которого она хочет увидеть так же сильно, как и своих лучших друзей. Вместо этого она пожимает руку Уизли и садится за широкий стол, заставленный множеством блюд. Желание поскорее увидеть Драко, узнать, как он, сказать, что она слышала его и чувствовала, заставляет Гермиону повернуться в сторону стола Слизерина. Ну почему она сидит именно спиной?       Однако это не мешает найти взглядом белоснежную, словно только выпавший снег, макушку за пестрящим зелёным столом. Гермиона смотрит, как он разговаривает с ребятами со своего факультета, буквально чувствуя снова те самые серебристые импульсы, которые так отчаянно возвращали её к жизни до этого. Она сама не понимает, почему к щекам приливает кровь, почему она отчаянно хочет отвести взгляд, почему она начинает бояться, что кто-то заметит. Что её заметит Малфой. И всё-таки она не успевает отвернуться, когда встречаются шоколад и арктический лёд. Не успевает отреагировать иначе, кроме как рефлекторно отвернуться, склонив голову, пряча отчаянно пылающее лицо за спавшими с плеч кудрями.       — Ты чего это, Гермиона? — с набитым ртом спрашивает Рон, заметив странное поведение подруги.       — Ничего, — отмахивается Грейнджер, когда двери Большого зала распахиваются вновь, впуская на этот раз Хагрида.       «Дорогой Драко,       Это первое моё письмо для тебя этим летом. На самом деле, я только доехала до своего дома и немного странно так сразу писать тебе письмо. Но я не могу удержаться, мне хочется сказать это.       Мерлин, так странно получается…       В общем, спасибо, что приходил ко мне тогда. Не знаю, почему ты это сделал, но я была рада тебе. Ты помог мне не сойти с ума, помог остаться и не сдаться. Спасибо.»       Гермиона выбегает из дома, сжимая в руках конверт. Остановившись у террасы, она смотрит на плотную бумагу, которая призвана скрывать заветное послание от любого, кроме самого адресата. Вдох. Ещё.       Уже наверху, в своей комнате, она достаёт из пенала пустую шкатулку. Долгое время она не знала, что можно в неё складывать. Теперь ответ нашёлся сам собой, а написанное ею письмо с аккуратной подписью «Для Драко» убрано туда, где его никто не найдёт.