Letters from the constellations. Письма из созвездий

Перед прочтением рекомендуется включить: Zella Day - East of Eden.

      Гермиона ставит последнюю точку на пергаменте и откидывается на спинку дивана. Пусть писать на диване не так удобно, как за столом, но и идти в библиотеку ей сегодня не хотелось. Она смотрит невидящим взглядом на исписанный пергамент, в то время, как перед её внутренним взором раз за разом проносятся картины двухлетней давности в перемешку с событиями, произошедшими сегодня. Миг. Она буквально чувствует вновь плавные движения, уверенность и твёрдость, с которой Драко ведёт в танце. Он не даёт сделать лишний шаг. Не принуждает, не заставляет, лишь уверенно ведёт, заставляя подчиняться заданному направлению и ритму. Вроде бы, ничего особенного, а сердце вновь заходится в неистовой пляске, стоит позволить воспоминаниям завладеть разумом.       Воспоминания прошедшего дня лишь усугубляют ситуацию, заставляя лёгкий румянец проявиться на щеках.       «Ещё свежи те воспоминания, где мы танцуем в темноте?»       Гермиона сжимает перо, которое не успела ещё выпустить из рук. Свежи. Будто Святочный бал был лишь вчера. Грейнджер смотрит на огонь, потрескивающий в камине, отбрасывающий такие же отблески на стены, как и тогда, в Выручай-комнате. Улыбка касается её губ, когда инородное тело слишком напористо вторгается в её личный мир, личное пространство. И пусть Паркинсон не касается Гермионы, но гриффиндорка отчётливо чувствует практически осязаемое давление.       — Долго ты ещё собираешься занимать место, грязнокровка?       Гермиона даже не поворачивается, хотя острое желание направить старосту Слизерина куда подальше, стремительно нарастает по геометрической прогрессии.       — Привет, Гермиона, — слышит девушка совершенно иной голос, на который и оборачивается. Падма Патил приветливо улыбается, кивая. — И спокойной ночи.       Гермиона кивает ей, улыбаясь, специально игнорируя раздражитель в лице слизеринки.       — Как ты смеешь, гадкая грязнокровка, ты…       Голос Паркинсон звучит слишком высоко, заставляя Грейнджер передёрнуть плечами.       — Пэнси, — холодно обрывает Гермиона, сжимая в руках палочку, которую она теперь всегда носит с собой, после встречи с Пожирателями смерти в Министерстве магии.       — Проваливай, иначе я отправлю тебя в больничное крыло.       Поднявшись, Гермиона направляет палочку на Пэнси, заставив ту отшатнуться.       — И что ты сделаешь?       Пэнси скалится, явно считая, что подобная её улыбка может произвести такое же впечатление, как ухмылка того же Забини — угроза. Устрашение. Гермиона же лишь смотрит в ответ, не опуская своей палочки.       — О чём вы говорили с Драко?       Гермиона на миг замирает, позволил мыслям лихорадочно метаться в поисках верного ответа. Улыбнувшись, Гермиона изгибает бровь, непроизвольно подражая Малфою.       — А у самого Драко ты уже спросить не можешь? Или он устал повторять тебе, что его жизнь тебя не касается?       Гермиона сама не осознаёт, как воспроизводит те же слова, которые слышала от Малфоя. Или лишь их смысл, отложившийся в её сознании.       Паркинсон шипит, заставив Гермиону лишь выше поднять палочку.       — Нет, я хотела напомнить, по доброте душевной, — приторно скалится Пэнси, — что ты не достойна даже быть той грязью, что может замарать его туфли. Ты не просто грязь. Грязнокровки куда хуже. Ты — ничто.       Грейнджер проводит палочкой короткий круг, открывая рот, чтобы произнести заклинание, когда Паркинсон замолкает и пробормотав «Чокнутая» уходит. Однако на тонких её губах играет победная улыбка, чем не может похвастаться Гермиона. Девушка смотрит, как Пэнси скрывается за поворотом и осознание, что в той стороне находится спальня Драко, жалит, подобно змее. Она падает на диван, снова уставившись на языки пламени, прислушиваясь к обуревающим её чувствам, подобно огненному танцу в камине.       Поддавшись порыву взметнувшихся в дымоход искр, Грейнджер подрывается с места. Её выдержки хватает только на то, чтобы сгрести пергамент и учебники в угол дивана. Она выбегает из гостиной Башни старост и идёт по пустым коридорам школы, погружённым в ночной полумрак. Лишь некоторые свечи могут похвастаться горящим фитилём. Пройдя вдоль коридора, она приходит туда, где должна оказаться лишь завтра, после отбоя. Высокая дверь, которая вырисовывается в стене, манит, заставляя Гермиону улыбнуться. В сердце разливается тепло, словно при встрече старого друга.       Однако зайти ей так и не удаётся. Неожиданный высокий голос, заставляет её остановиться, так и не коснувшись ручки заветной двери.       — Гермиона Грейнджер, а почему ты не спишь?       Гермиона смотрит на Луну Лавгуд, а на языке вертится идентичный вопрос.       Гермиона сама не замечает полёта времени и осознаёт, что произошло, лишь когда первые лучи солнца золотят поверхность озера. Они просидели с Луной всю ночь. И это был первый раз, когда она осмелилась рассказать то, что росло и терзало её долгие шесть лет. Разумеется, Грейнджер считает правильным, что старалась всячески избегать имён и каких-либо обозначений, которые могли бы выдать личности тех, о ком она рассказывала. Но и Луна не была глупой, чтобы не заметить этого. Однако белокурая девчушка, которая в лунном свете напоминала эльфа, лишь молча слушала Грейнджер, не задавая лишних вопросов, за что та мысленно благодарила её каждый раз, когда повисала тишина.       — То есть, ты любишь некоего молодого человека, но боишься этого, — произносит Луна, перебирая камни, разбросанные под её ногами.       Гермиона молчит, не зная, что ответить.       — Я люблю его, хотя он сам никогда не сможет разделить эти чувства.       Потому что я не гожусь даже для грязи, которая может касаться его туфель. Такие глупые и, по-своему, глупые слова, которые оставили после себя неизгладимый след.       Грязнокровка.       — Знаешь, Гермиона, мне кажется, ты упускаешь из вида что-то очень важное, — проговаривает Луна, заглядывая в шоколадные глаза гриффиндорки. — Ты боишься мнения окружающих. Хотя я бы, на твоём месте, даже не думала о них. Люди никогда не поймут тебя, а ты будешь лишать себя всего, в погоне за их одобрением. Но оно ли тебе так нужно?       Гермиона смотрит на поверхность воды, стараясь сдержать порыв ответить. Боясь выдать свой секрет.       — Вернее, нужно ли оно тебе? — вновь произносит Луна и поднимается с булыжника, отряхивая свою юбку.       — Я люблю его, но…       — Нет никаких «но» и тому подобного. Есть только то, на что мы можем пойти, а что сделать боимся.       Гермиона поднимает взгляд и смотрит на тёплую улыбку Луны, улыбаясь в ответ.       Весь день девушка проводит в заботах старосты, бегая за первогодками на переменах, стараясь уловить каждое нарушение правил среди других учеников, не позволяя им слишком уж расходиться. Лишь вечером, чувствуя, что может позволить себе спихнуть обязанности старосты на Рона, она садится в библиотеке на любимое место, которое за долгие годы стало именно _её. Открыв учебники по рунам, Грейнджер выписывает те, которые могут пригодиться для её доклада по влиянию каждой руны на других.       «Главное то, с каким посылом руна наносится на ту или иную поверхность. То, что заклинатель вкладывает в своё послание, желание, либо приказ.       Особенно важно помнить, что у всего есть последствия, которые могут лечь не только на плечи того, кто использует руны, но и того, в отношении кого они используются».       Только позднее, когда тихое, но настойчивое покашливание заставляет её покинуть библиотеку, Гермиона вспоминает, что уже давно должна была быть в другом месте. Сердце предательски заходится в быстром танце с каждым шагом к Выручай-комнате. Слишком свежи воспоминания, когда она, благодаря Драко, впервые осознала, на краю какой пропасти они вместе вальсируют. Когда Рождество стало для неё воистину волшебным праздником. Также, как свежи воспоминания, когда стены Выручай-комнаты разлетались на мелкие осколки камней, оседая крошкой на каменный пол. Когда она шептала ему искреннее «не прощу». Такое ли искреннее, раз теперь сама стоит вновь там, где два года назад встречала своё Рождество с ним?       Осматриваясь вокруг, Грейнджер разглядывает груды забытых случайно или специально вещей, которым больше не суждено оказаться вне волшебных стен. Оставив свою сумку с учебниками у самых дверей, чтобы та не оттягивала так плечо, Гермиона складывает руки на груди. Она огибает взглядом каждый предмет, ожидая, когда резная дверь отвориться, впуская Малфоя, когда её внимание привлекает нечто, сверкающее вглубине Выручай-комнаты. Повернувшись на блеск, гриффиндорка всматривается, делая несмелые шаги ближе к источнику света.       «Зеркало Еиналеж теперь спрятано. Так сказал профессор Дамблдор», — звучит в её памяти голос маленького Гарри.       Ей интересно, что оно скажет теперь, когда Гермиона посмотрится в него. Что оно покажет? Неожиданно, зеркало оказывается гораздо ближе, чем ей кажется. Грейнджер хочет обернуться на дверь за своей спиной, чтобы убедиться, что не ушла слишком далеко, но зеркальная поверхность уже не позволяет, полностью завладев вниманием девушки. Гермиона видит именно то, что ждала. То, что желает. Драко Малфой, в серых ледяных глазах которого она не видит ненависти или презрения. Он не боится стоять также близко, как накануне в Большом зале. Его длинные пальцы почти касаются её, губы, вместо привычной «грязнокровки» произносят её имя.