* * *
Вечером поговорить не получилось: зайдя за юношей перед ужином, мужчина с досадой осознал, что на месте его нет. Чертыхнувшись, мужчина отправился на поиски, а когда те не увенчались успехом, позвал: — Аэрто! Тишина, последовавшая за зовом, заставила испугаться всерьез. Еще раз тщетно попытавшись вызвать юношу, мужчина растерянно замер, не зная, что делать дальше. Поднять солдат? Им и так есть чем заняться. Еще раз обшарить замок? Пожалуй, что стоит, а если это не увенчается успехом? Что вообще могло произойти за жалкую пару часов?! Так или иначе, тут нужна была помощь. К счастью, один человек очень хорошо знал каждый уголок крепости, даром что ли годами прятался там от стражи.* * *
Аэрто не помнил, как заснул, но в последнее время такое случалось постоянно. Куда неприятнее было не понимать, где проснулся. По ощущениям должен был быть день, но в помещении стоял полумрак. С первым вздохом в ноздри ударил запах плесени и затхлости, земляной пол холодил спину. Попытки встать ничего не дали — оков не было, но малейшее движение требовало титанических усилий, будто воздух вокруг сгустился и застыл. — Вижу, ты пришел в себя, — голос, прозвучавший откуда-то сбоку был смутно знакомым. Покопавшись в памяти, Аэрто вытащил не только лицо, но и имя: Имон. Имон, монах с визгливым тоном и однозначным взглядом на добро и зло. — Святая вода пройденный этап, ты решил быть изобретательным? — даже мимика давалась с трудом, но юноша таки растянул немеющие губы в усмешке. В этот момент в голове будто ударил набат, пронзая виски болью, а в костях появился знакомый зуд. Господин звал его. Закрыв глаза, демон попытался перенестись туда, куда настойчиво тянул приказ, но что-то приковало к месту. А потом все ощущения затмил резкий ожог. — Отчего же, она всегда при мне, — гадко рассмеялся Имон, только что плеснувший в лицо пленного святой влагой из серебряного кубка. — Будь у меня время, я окунул бы тебя в нее целиком, ибо нет для смиренного взора истинного христианина зрелища благостнее, чем торжество над воплощенным злом. Но нужно спешить. — Неужто ты, мудрая голова, решил меня убить? — от боли на глаза навернулись слезы, но в полумраке этого, к счастью, видно не было. — Как же мало ты, оказывается, знаешь. Думаешь, таким образом сможешь освободить лорда от контракта? Глупец, наивный глупец… — Ну что ты, — голос монаха стал елейным и от этой приторной сладости выворачивало хуже, чем от святой воды. — У меня было время разобраться. Отец Дюк, как и многие, был обманут твоей лживой личиной и пытался склонить меня к греху. Но я был терпелив и стоек, я слушал и запоминал, а потом шел в библиотеку и читал. И нашел, что искал, ведь сам Бог направлял меня. Этот замок будет отчищен от адского смрада. — Кто бы мне про смрад говорил, псина ты плешивая, — рыкнул Аэрто и взвыл тут же, вновь умывшись святой водой. — Если я и пес, то гончий. Я шел по следу, я вынюхивал и я нашел. Этому обряду больше, чем нашей стране, она с тех времен, когда храмы, что ныне в руинах, еще не были построены, а слово Божье передавали из уст в уста, не умея его записать. Он изгонит зло и даст душу бездушной плоти. Аэрто криво улыбнулся, придумывая колкость — и тут же побледнел, внезапно осознав, о чем идет речь. Он слышал, что такое случалось, но был уверен, что чудовищное знание давно утеряно. Заметив, несмотря на полумрак, изменения в лице жертвы, монах ликующе улыбнулся. — Ты понял, дитя ада. Ты все понял. Ты получишь душу, ты станешь человеком. Ты будешь жить и твое место не займет другой демон. Но ты будешь бессилен забрать душу. Я замурую тебя здесь и буду следить, чтобы ты не умер от голода, пока не истечет срок службы. И лорд будет спасен. Аэрто почувствовал, что воздуха катастрофически не хватает. Нет. Нет-нет-нет, все это дурной сон. Сейчас он проснется в своей комнате и увидит недовольное лицо господина, а все это окажется лишь последствием переживаний и ран. Но нет, мрачное подземелье не спешило рассыпаться на туман, а монах заканчивал приготовления к ритуалу. Аэрто не знал, как это будет, но он знал, что будет потом. Отец когда-то рассказывал о своем старом знакомом, который на заре человеческой цивилизации попал в руки фанатиков. Став человеком, он не прожил и нескольких недель, но жуткие рассказы, переданные Аэрто, глубоко впечатались в сознание. «Представь, что тебе разом отрубили руки и ноги, выкололи глаза и отрезали язык. Твой разум чист, но ты беспомощен, бесполезен, от тебя ничего не осталось. То, что для человека нормальная жизнь, для нас — увечные ошметки». Имон, тем временем, разложив какие-то камни и травы, принялся чертить знаки. Скосив глаз, Аэрто понял, что находится в самом центре шести кругов разного диаметра. Принюхавшись, он с отвращением осознал, что начертаны они были птичьей кровью. Процесс потрошения канареек представлять не хотелось, но это было меньшей из проблем. А затем монах воздел руки к далеким небесам и забормотал заклинание. Сначала не произошло ничего, а затем юноше показалось, что чья-то невидимая рука медленно и неотвратимо вытаскивает из него хребет. Больно не было, но Аэрто предпочел бы любую самую жуткую боль этому чувству. Голос монаха рос и вместе с ним крепло ощущение. Не в силах закричать, Аэрто застонал. Он обещал себе быть храбрым, но слезы сами собой заструились по щекам. Ни разу за свою жизнь он не был таким беспомощным и одиноким. Внезапно что-то блеснуло, будто пролетела над головой молния. Гулкое бормотание монаха оборвалось испуганным вскриком, который с новым отблеском перерос в болезненное завывание. Во второй раз Аэрто успел рассмотреть «молнию», признав в ней метательный нож. — Милорд, я его нашел! — непривычно громкий зов резанул по ушам. — Эй, детеныш сатаны, ты жив? Сил ответить не было, но молодой воин и сам сообразил, что делать. Ругнувшись себе под нос и не обращая внимание на причитающего священника, он носком ботинка прочертил несколько глубоких борозд на земле, разрывая кровавые круги. Воздух будто разрядился и Аэрто, судорожно вздохнув, медленно сел, наслаждаясь вновь обретенным контролем над конечностями. А затем дверь с грохотом распахнулась, и, не успел демон что-то сказать, как крепкие руки подхватили его с земли, заключая в объятья. — Еще раз так пропадешь, на поводок посажу, — Гейбл изо всех сил старался говорить сердито, но голос его невольно дрогнул. А юноша, не в силах справиться с пережитым ужасом и облегчением, уткнулся в его плечо, трясясь от беззвучных рыданий. — Унесите его отсюда, — откуда-то сверху посоветовал чистый голос нашедшего его воина. — Со святошей я разберусь. — Не убивать, — коротко велел Гейбл, поднимая голову, и, что-то, видимо, уловив в лице спутника, повысил голос. — Джей, ты меня услышал? Не вздумай. Он нужен живым. — Да ладно-ладно, — в ответе прозвучала плохо скрываемая досада. — Унесите вы уже отсюда своего бесенка, видите, как ему хреново рядом с этой ведьмовской мутью?* * *
Аэрто не помнил, как оказался в комнате. Вот он сидел на холодном полу — и вот Гейбл уже опускает его на кровать, озабоченно закутывая ледяное дрожащее тело одеялами. Потом появился Джей, что-то коротко сказал, и лорд вышел. Начав отходить от первого потрясения, юноша осознал, что, помимо холода, чувствует еще и боль. Как бы монах ни притащил его в подвал, делал он это крайне неаккуратно. Мало того, что открылись все незажившие раны, так еще и половина тела была в ссадинах и синяках. Пинал он его что ли от избытка святости? — Сейчас тебе принесут теплый отвар, — вернувшись через полчаса, мужчина опустился на край кровати. — Как ты? Знаю, что ужасно, но все же. Как он? Боль — это всего лишь боль, а сотрясающий кошмар произошедшего позади. Не зная точно, что ответить, он спросил: — Вы поняли, что он пытался сделать? — Настоятель рассказал, — устало кивнул Гейбл. — Не бойся, он запер этого безумца, пока мы не решим, что с ним сделать. — И вы не жалеете, что остановили ритуал? — Аэрто заглянул мужчине в глаза, ожидая увидеть хотя бы тень досады, но поймал лишь недоумение. — Нет, правда. Он ведь пытался вас спасти. Вы были бы свободны от контракта. Та самая лазейка, которую вы так жаждали найти. — А что было бы с тобой? — А что было бы с вами, если бы вам повредили хребет и вы, оставшись в сознании, потеряли способность шевелиться? Были бы заперты в своем теле, не в состоянии не только двинуть пальцем, но даже попросить о смерти. Вынуждены влачить существование более жалкое, чем у самого примитивного зверя? — содрогнувшись от перспективны, Аэрто сделал глубокий вздох, чтобы успокоить все еще неровное дыхание. — Поймите, для вас смертная жизнь — норма, как норма для цветка просто расти. Для нас же стать человеком — значит превратиться в калечную убогую форму, как если бы вы стали цветком. Жизнь цветка прекрасна для цветка, жизнь человека — для человека. — И ты еще спрашиваешь, жалею ли я, что избавил тебя от такой участи? Аэрто, я никому не позволю так поступить с тобой, пусть даже придется тысячу раз продать свою душу. Закусив губу, Аэрто отвернулся в бессильных попытках спрятать вновь выступившие слезы и грустную, но искреннюю улыбку. — Вы спрашивали как я. Поверите, если скажу, что счастлив?