Пульсации любви

— Будь проклят этот одноклеточный организм! — спустя унизительные, по мнению Цзян Чэна, полтора часа того, как он, вычищенный и надушенный, с идиотским выражением лица (то есть максимально вежливым, отчего и излишне напряженным) соображал из себя послушного мальчика своей высокородной матери (ну и отца, формально тоже находящегося где-то поблизости, но на него особо внимания не обращали), мужчина зло поднимался по лестнице, дергая свой галстук. — Где он? Убью! Очевидно от злости спутав двери он почти выбил их ударом ноги и понял, что к своей полной неожиданности попал в комнату своей матери. Тут же его гнев сменился страхом, он даже согнулся немного и чисто инстинктивно принялся тереть место удара на двери, словно вычищал её от грязи. Из-за того, какое выражение приняло его лицо, со стороны могло показаться, словно бы он боялся, что эта дверь его сдаст. — Как мне кажется, всё прошло замечательно, — входя в комнату вслед за ним, сказала Янь Ли. — Брат, а ты чего в комнату мамы пришел? — К корням потянуло, — мрачно ответил он. — Надо же мне будет где-то Вэй Ина закопать, а у матери как раз растений полно, будет им удобрение. — Но они же в горшках, — засмеялась девушка. — Да и А-Сяня же нет, неужели тоже забыл? — Убью, расчленю, разорву на кусочки… — зло и нервно продолжал бурчать себе под нос Цзян Чэн. — Сделаю из его позвоночника оригами и сложу из него его любимую уточку! Не то чтобы Цзян Чэн не любил женщин, нет. Он их просто остерегался, и оно неудивительно, учитывая весьма скверный характер той, что его взрастила. Вань Инь очень боялся, что даже уйдя из-под материнского крыла и женившись все равно окажется под каблуком, ну как его отец, а потому даже интимная сторона отношений не могла его привлечь достаточно сильно, чтобы он подобно Вэй Ину пустился бороздить романтические воды на своей маленькой агрессивной лодчонке. Он чувствовал, что стоит только ослабить бдительность и его тут же смоет волнами напролом идущего на него крейсера со скрещёнными кольцами на флаге… Мадам Юй как всегда винила одного лишь Вэй У Сяня, говоря, что влияние того губительно сказывается на Цзян Чэне. Ему вон уже за двадцать перевалило, а он все еще не привел в дом достойную девушку! Ну ничего, мадам Юй поможет любимому сыночку (и одному приблудышу подозрительной ориентации) исправить это недоразумение, благодаря чему вот уже столько времени терроризировала их обоих этими утомительными встречами и смотринами, иногда даже заставляя парней вести переписку с наиболее, по её мнению, подходящими девицами. — Вэй Ину легко, — гневный бубнеж Цзян Чэна был похож на декоративный кипящий вулкан, — он сразу лажается во всем, в чем только можно, выставляя себя полным недоразумением, но с опрятным личиком, перед этими девушками, после чего со спокойной душой надевает ободок с кроличьими ушками или костюм Сэйлор Мун и идет дальше раздавать листовки. А вот я так не могу! Ну не могу я потерять лицо, понимаешь? Сестра, ну почему ты не поговоришь с ней, чтобы оставила в покое хотя бы одного из нас (меня, разумеется), или с отцом, пусть сдержит гнев своей… — тут он внезапно понял, какую глупость сморозил, и недовольно надул губы. — Так ладно, забудь. И всё же… чтоб у тебя как назло не стоял, паразит! Не удержав свой гнев в узде он всё же дернулся и резко ударил ногой по секретеру. Тот от силы удара даже слегка пошатнулся, и звук как будто упавшего куска древесины застиг Цзян Чэна врасплох, а после с его лица сползли все краски, так как он осознал возможные масштабы последствий своих действий. Если мать узнает, что он крушит её мебель, она его самого в бараний рог свернет! — Что это? — став на колени в попытке изъять и спрятать то, что, возможно, отвалилось, он наклонился, из-за чего его поясница выгнулась под интересным углом, и явно что-то найдя глазами тут же запустил руку внутрь, туда, где действительно упал кусок дерева. Как оказалось, отвалившись он открыл небольшую дыру, в которую Цзян Чэн и просунул ладонь. Это был странный поступок для человека, который и уважал, и одновременно боялся свою мать, ведь получается, что сейчас он рылся в её же мебели и пытался достать что-то, что находясь в такой отдаленности и замкнутости точно не должно было быть тем, что предназначено для чужих глаз. Но, во-первых, Цзян Чэн не чужой (да-да, он прекрасно понимал, как тупо это звучит в соотношении с секретами мадам Юй), а во-вторых, его неожиданно посетило ощущение, что он должен достать то, что находилось внутри. «Черт, а если там будут компрометирующие фотографии, которые все-таки докажут, что отец реально у матери в заложниках?» — на минуту представив себе своего отца в роли пленника, Цзян Чэн содрогнулся, так как в его голове это был плен весьма тематического характера… Всё-таки зря он не отказывался от просмотра тех видео, что Вэй Ин таскал ему еще в школе, ох как зря, ведь эта дурь даже годы спустя воспроизводила в его голове то, чего он видеть ну совсем не желал. — Ауч! — внезапно вскрикнул он. — А-Чэн? — мгновенно забеспокоилась Янь Ли. Она, к слову, почему-то не высказала никакого недовольства, когда увидела, чем занимается её брат. Видимо, ей тоже было интересно сыграть в русскую рулетку с судьбой, учитывая, что их мать находится всего этажом ниже, и в её способностях было абсолютно бесшумно ходить по дому. — Я палец порезал, — наконец-то вытащив руку, он посмотрел на свою ладонь. — Янь Ли, кровь идет! — Это просто царапина, — улыбнулась девушка и взяла из рук брата несколько длинных конвертов из темной бумаги. Они были не закрыты. — Брат, смотри, тут какие-то фотографии… похоже это вырезки из журналов и газет, еще какие-то статьи. Вдруг глаза её слегка расширились, взгляд стал малость потерянным. — Цзян Чэн, — тихонько сказала она. — Это же… фото Вэй Ина и статьи пятилетней давности. Ого-го, какой компромат! Всё же мама любит А-Сяня! Видишь же с какой тщательностью она подошла к тому, чтобы мы об этом не узнали. — Причем уже много лет, — выдохнул Цзян Чэн. — Хотя мне кажется, что она не притворяется… Подумать только, мадам Юй тайком хранит фотографии того, кого много раз грозилась отправить бандеролью в Австралию. Что она с ними делает? Любуется по ночам, что ли? Цзян Чэн весьма озадаченно уставился на эти фото. Они были аккуратно сложены и рассортированы по датам, сами статьи не менее аккуратно были вырезаны, их ровные прямые края даже пугали. И всё же сомнений не оставалось: любовно и осторожно спрятав их так далеко, мадам Юй, не иначе, хранила в этих конвертах, пожалуй, то самое нежное отношение к Вэй У Сяню, которое не позволяла проявить себе внешне. Есть такие люди, любовь которых не умеет проявлять себя в нежных изысках слов и поведения, но всё же они любят, пусть даже со стороны это выглядит строго или сдержанно. — Слушай, — слегка зарумянившись, тихо спросила Янь Ли. — Вы же с А-Сянем мальчики, верно? — Тонко подмечено, — хмыкнул Цзян Чэн, не понимая, к чему она ведет. — Ну-у… — слегка смущенно протянула девушка. — Вы же общаетесь на некоторые темы куда более честно, нежели девочки, поэтому… — Сестра, к чему ты клонишь? Янь Ли покраснела еще сильнее. — Скажи, — наконец-то выдавила из себя она. — А-Сянь ведь… не играет роль женщины, когда… встречается… с другими мужчинами. — И зачем ты вдруг об этом спросила?! — даже не поняв, как сам покраснел от внезапной волны стыда, словно в рупор закричал Цзян Чэн. — Ты… сестра, объяснись немедля! Покрывшись гусиной кожей, Вань Инь даже потрусил головой, словно пытался выкинуть из ушей то, что только что услышал, учитывая, что оно напрямую касалось Вэй Ина, а когда речь заходит о любовных поползновениях Вэй Ина, тому и не нужен был рассказчик или сплетник, он сам прекрасно обо всем поведает, надувшись как самодовольный петух и исходя неподдельной гордостью за всю хрень им совершенную. Обычно, когда партнёры спрашивают, кто же у тебя был первый, люди либо ничего не отвечают, либо просто скудно бросают пару слов в отношении этого человека. Вэй Ин же довольно оригинально относился к этому вопросу, поэтому всегда отвечал, что «купил» свой первый раз в местном супермаркете и до сих пор не разрывает эти отношения, и понятное дело, что таким ответом ставил людей в ну очень неловкое положение, поэтому они либо нечего не понимали и что-то там бормотали в ответ, либо пытались отшутиться, а Вэй Ин и не настаивал на продолжении. Они не знали, да и не догадались бы никогда, что речь шла об некой штучке на батарейке, пока одна бесстыдная сволочь втихую посмеивалась над ними, явно будучи довольной своим не менее бесстыдным набором слов. С этой точки зрения вообще сложно было представить, что же за партнеры у него были, но лично Цзян Чэн точно знал, что среди них были и хорошенькие девушки, ну прям очень хорошенькие, и за каких хренов Вэй У Сяня потянуло к другим хренам он до сих пор не мог взять в толк. Вэй Ин говорил, что ему вроде как нравятся мужчины, но он очень редко заигрывал с ними, а если быть точнее, то вообще никогда. Если и случались исключения, то это всегда были довольно скрытные свидания, о которых Вань Инь и вовсе не знал. Зато с женщинами Вэй У Сянь ходил открыто и был даже случай, когда он вроде как очень серьезно подошел к одним из своих отношений. Ту девушку, кажется, звали Мянь-Мянь, и она была очень хорошенькой, просто персиковый цветок, такая же нежная и благоухающая… — Да это всё фотографии, — замахала руками Янь Ли. — Видишь же, что они пятилетней давности. Я, конечно, не в курсе, но ведь тогда и слова не было о том, чтобы он… встречался с себе подобными. — Ты о чем конкретно, уточни? — ухмыльнулся Цзян Чэн. — Потому что ему подобных в этом мире нет, он уникум, каких еще мир не видывал. Дурка, кстати, тоже. Сестра, признайся, тебя просто интерес замучил, а напрямую спросить своего любимого А-Сяня ты стесняешься. — Это же так необычно, — прижав ладонь к щеке, протянула девушка. — Никогда не понимала, как оно… должно происходить… между мужчинами. Но больше в плане характера. Мне всегда казалось, что в отношениях должен быть гармоничный круг Инь-Ян, а если это чистый Ян-Ян, то как тогда… постигать дзен в отношениях? — Ты же сейчас про интим подумала? — Не только, — Янь Ли отвела глаза в сторону. — Всё должно гармонично дополнять друг друга. Кто-то должен любить заботиться, а кто-то принимать эту заботу и проявлять ласку и тепло как отдачу на неё. Если, например, двое мужчин слишком ответственные, они же постоянно будут тянуть этот канат каждый на себя. Чего они в итоге добьются? — Ты прекрасно знаешь, что Вэй У Сянь ни за что этот канат на себя не потянет, — отмахнулся Цзян Чэн. — Он скорее соорудит из него себе качельку и будет ждать, кто начал бы его толкать. — Или ему… — задумчиво протянула Янь Ли и вдруг густо покраснела. — Ох, нет-нет, какие неподобающие мысли. Посмотрев на лицо брата она поняла, насколько и правда они неподобающие. Морда у Цзян Чэна приняла такое выражение, словно бы он залпом лимонного сока глотнул. — Поэтому и спросила… — запинаясь, продолжила она. — Он… толкает, или любит, чтобы толкали ему? Ну прости меня, я не могу сказать это «теми» словами, мне слишком стыдно. — А не стыдно тебе сокращать срок жизни родного брата подобной темой?! — не на шутку взбесился Цзян Чэн. — А-Чэн, я очень боюсь за него и за его нынешний образ жизни, — брови Янь Ли нахмурились, лицо её стало донельзя серьезным. — Ты же видишь, как он беспечен и какие слухи ходят о нем. Разумеется, это ложь, но я боюсь, что, а вдруг ему попадется какой-то мерзавец, а ведь Вэй Ин так искренен в отношениях, даже глуп, потому что влюбчив и потому что не хочет сдерживать себя, а почему не хочет? Потому что не настроен ни на что серьезно. Посмотри на А-Сяня, вот на это фото хотя бы, где он вместе со своей девушкой. Тот А-Сянь и этот А-Сянь это же совершенно разные жизни. Помнишь же тот период, когда он… Вдруг Янь Ли замолчала и очень сострадательным взглядом уставилась на фото, где рядом с хорошенькой молодой девушкой находился её А-Сянь, слегка склонившись к ней и внимательно слушая, что она быстро ему шепчет. Его лицо было таким умиротворенным и вместе с тем внимательным, а еще до невозможности очаровательным. Это было фото из статьи, очень некрасивой и грубой по мнению не только Янь Ли, но и даже самого Цзян Чэна. — «Больше никогда не поверим китайцам», да? — мнительно протянул Цзян Чэн, цепляясь острым взглядом за большие буквы заголовка. Но вдруг и он с грустью вздохнул. — Так и есть. Этому китайцу они уже больше никогда не поверят… потому что этот китаец и сам в себя не верит. Согнув ноги в коленях он зло сжал в руках другие конверты, взгляд его потускнел. Янь Ли присела рядом с ним. Да уж, воспоминания и правда были из разряда «не очень», а если точнее, то из тех, что заставляли сердце обливаться кровью… То был период времени, когда Вэй У Сянь еще окончательно не забил на свой талант три буквы, и будучи девятнадцатилетним юношей в который раз попытал удачу в танцах. И раньше он пытался, но различные события и личные противоречия постоянно мешали ему, сбивали с пути и путали, из-за чего у него появилась привычка сбегать и прятаться, а после снова возвращаться и снова сбегать… Он очень хотел танцевать в одной известной труппе и приложил максимум усилий к тому, чтобы в неё попасть, и попал же, пробился в пятерку лучших и постепенно близился к тому, чтобы стать первым среди этих самых лучших… С Мянь-Мянь он уже тогда, как сам же и говорил, крутил роман, и она даже стала его помощником, ассистентом, менеджером, советчиком, в общем став самым доверенным лицом Вэй У Сяня, сопровождая мужчину в различных разъездах. Неизвестно где и когда они познакомились, но влияние девушки настолько положительно сказывалось на Вэй Ине, что тот, словно забывшись в грезах, серьезно взял себя в руки и даже обрезал свои волосы, по совету Мянь-Мянь. Она сказала, что длинные волосы придают ему ненужной женственности, потому что лицо Вэй Ина и без того было слишком очаровательным, и эту очаровательность нужно было подчёркивать именно со стороны мужчины, а не женщины. Тот внял её словам просто потому, что уже тогда своими общими усилиями они добились немалого продвижения и получили возможность выехать в Европу, и Вэй Ин очень ценил её советы, так как они всегда были направлены на его благо, ведь Мянь-Мянь искренне думала о его успехе, а не о каких-то своих желаниях. Даже мадам Юй была шокирована тем, сколько Вэй У Сянь прилагал усилий, чтобы, казалось бы, наконец выбраться из собственного нежелания постоянно оставаться где-то внизу своего настоящего либидо, чем унижал его бесконечной долгой печалью и бессилием победить свои страхи. Вся семья Цзян думала, что вот оно, наконец-то их Вэй У Сянь выберется из той клетки, которую сам же себе и построил после пережитого в детстве; все они следили за тем, как быстро Вэй Ин продвигался, постепенно укрепляясь в позиции невероятно талантливого танцора; он был счастлив, пожиная плоды своих трудов. Мадам Юй даже больше чем Цзян Чэн и Янь Ли следила за всем этим, а еще созванивалась с Мянь-Мянь. Девушка была старше самого Вэй У Сяня на несколько лет, и почему-то этот факт сразу же обеспечил ей доброе расположение госпожи Цзян. Мянь-Мянь всегда была открыта её вопросам и заверяла, что всё очень хорошо. Когда мадам Юй спрашивала о том, насколько у неё с Вэй У Сянем всё серьезно, Мянь-Мянь уклонялась от прямого ответа тем, что у них всегда много работы, но они проводят вместе как рабочее, так и свободное время. Переговорив с Цзян Фэн Мянем, они всерьез задумались о том, что, возможно у этих двоих всё действительно идет к тому самому, и быть может пора потихоньку готовиться к тому, что в один прекрасный день придет счастливая новость о возможном законном укреплении этих отношений? И новость действительно пришла, правда совсем не та, которую они так ждали. Популярность Вэй Ина становилась все больше, о нем уже писали некоторые видные издательства, и даже пошел слушок, что он сделал предложение своей ассистентке, как вдруг… Вэй У Сянь неожиданно для всех вернулся в Китай, перед тем разорвав все контракты, из-за чего Цзян Фэн Мяню пришлось помочь ему выплатить нехилые отступные за нарушения условий этих контрактов. Он никому ничего не говорил, а приехав заперся в своей квартире, не идя ни с кем на контакт. Можно было представить реакцию Цзян Чэна, который аки дубинушка-дуболом почти выбивал эти двери и орал на весь этаж, благодаря чему его забирали в участок. Правда выйдя из него он снова возвращался, и так почти неделю, но Вэй Ин впервые был глух даже не к его крикам, а к шепоту, потому что Цзян Чэн настолько распереживался, что даже плакал у его двери, прося того открыть её. Он боялся, что случилось нечто действительно ужасное… Сама Мянь-Мянь поведала им правду, лично придя в дом Цзянов и принеся с собой два чемоданчика, в одном из которых была одежда Вэй Ина, что осталась в отеле после его побега, а в другом, чуть поменьше, были заработанные им за всё время деньги, которые он так и не забрал с их поездки, начало которой принесло ему такой сильный успех… Это были все заработанные им деньги, которые он даже не считал, доверив их сохранение Мянь-Мянь лично. Как оказалось, заграницей Вэй Ин попал в автомобильную аварию, и едва услышав это словосочетание, Цзян Фэн Мянь, не дослушав девушку до конца сорвался с места и приказал немедленно ехать к Вэй Ину, на пути позвонив кому-то. Всё, что услышала его семья из этого короткого разговора, было: «Если он не откроет, ломайте дверь». Мянь-Мянь расплакалась и продолжила говорить. Это была абсолютно безобидная авария, просто водитель не справился с управлением, и они подрезали одну машину, после чего врезались в палатку с сувенирами, повредив стекло у магазина к которому она примыкала, но никто не пострадал, на Вэй Ине и других людях даже царапинки не было. — Вы в порядке? — потрогав за плечо парализованного водителя, Мянь-Мянь попыталась его успокоить. — Даже сильного толчка не было, и похоже никто не пострадал. Вэй Ин, ты как? Однако обернувшись на мужчину Мянь-Мянь застыла словно громом пораженная. Тот сидел неподвижно и почти не дышал, лишь глаза его были широко распахнуты, а ногти так сильно вцепились в спинку переднего сидения, что те пошли трещинами, в местах полопавшись так сильно, что пошла кровь. Мянь-Мянь никогда не видела Вэй Ина таким… испуганным. С его немигающих, застывших в одной точке глаза текли слезы, а губы шевелились, словно бы он что-то бормотал… — Отец, я с тобой! — едва дослушав эту часть, Цзян Чэн так же сорвался с места, а Мянь-Мянь тут же услышала в какие неистовые рыдания вдруг ударилась Янь Ли, что прижав ладони к лицу задыхалась в горячих слезах. В детстве Вэй Ин и его семья попали в аварию, очень серьезную. Оба его родителя погибли на месте, сам же он отделался переломом ноги. Врачи и полиция удивлялись тому, что в такой страшной аварии вообще кто-то остался в живых, но прибывшие на место эксперты установили, что женщина определённо точно сидела на переднем сидении и в последний момент успела буквально запрыгнуть назад и сжать в объятиях мальчика, что и спасло его. Удар был такой сильный, что мужчину за рулем, отца Вэй Ина, сразу же придавило насмерть, а женщина умерла немногим позже. Вэй У Сянь чудом остался жив, но как позже выяснилось, все то время, что уже мертвая женщина сжимала его в своих руках, он был… в сознании, и должно быть чувствовал, как его собственная мать остывала прямо у него на глазах. Когда их вытащили, очень трудно было освободить именно ребенка, потому что материнские объятия, спасшие ему жизнь, были так сильны, что трупу пришлось сломать руки, и Вэй У Сянь это видел и слышал… Разумеется, после такого нетрудно было понять откуда все эти страхи и почему он стал тем, кем стал. Его ногу вылечили, в будущем он мог продолжать танцевать, но осталась сильная психоделическая травма, и порой, когда его одолевала сильная паника или страх его абсолютно здоровая нога даже могла отказать ему, почему и возникало столько проблем. Он не смог победить эту травму, этот страх, свои собственные чувства. Трижды он пытался жить на пару с танцем, трижды пытался именно на этом строить свою жизнь, и в третий раз ему это удалось, ведь ему уже было девятнадцать лет, он стал куда более сильным, чем в своей юности, но словно демоны преследовали его, и третья попытка так же оказалась неудачна. После всего этого он полностью поставил крест не только на танцах, но и, казалось, на себе самом, и хотя на публике это был всё тот же весельчак и душа любой компании, однако наедине с собой это был печальный, задавленный тяжёлым грузом прошлого мужчина. Порой смотря ему в спину, Цзяну Чэну казалось, что до того его шисюн одинок, что только бесчувственный человек этого не почувствует. Он всем сердцем желал, чтобы Вэй Ин нашел в этой жизни своего человека, который стал бы тому утешением, но ничего не мог сделать, чтобы хоть как-либо ускорить этот процесс. После его возвращения семья Цзян сделала всё, чтобы ничем не напоминать Вэй Ину ни его прошлое, ни то, насколько сильно за него тревожатся, но ведь он видел, что даже придирки мадам Юй в местах даже переигранные, а ведь все ради того, чтобы сохранить ту естественную атмосферу между ними, которая всегда была и которой он так дорожил. Сердце мадам Юй так переживало за этого мальчика, что она по-своему старалась помочь, думая, что чем быстрее этот ребенок найдет свою вторую половинку, чем быстрее обретет опору, тем безопасней будет ему самому. Она как могла и умела пыталась помочь ему с этим, с каждым годом переживая всё сильнее, видя, как отчаянно Вэй Ин скрывает одиночество и боль своей души… и отвергает даже самый малый шанс это исправить. Она, как и Цзян Фэн Мянь догадывалась, что Вэй Ин не хочет причинять таким собой боль или неловкость, а потому балагурил всё сильнее, устраивая постоянные выходки, очевидно решив, что так будет естественней и легче, даже если и глупо… Но Вэй Ин страдал, это было очевидно, и казалось ничему в мире не утешить его печаль. Его одинокое сердце нуждалось в том сердце, что откликнется именно на его одиночество, возможно узнав в нем свое собственное, и существовал ли такой человек, ждет ли он его, надеется ли на эту встречу? Вэй Ин не знал… не знал, как и тот, другой, одиночество которого приглушало пульсацию его сердца, из-за чего казалось, будто этого сердца и вовсе нет, что делало его обладателя холодным и неприступным, будто безразличным ко всему. Но сердце было, и оно тоже ждало, чтобы кто-то услышал его молитву. Нет, не кто-то. Только один… — Они ведь даже не встречались, — словно выйдя из транса воспоминаний, тихо сказала Янь Ли. — Мянь-Мянь, очень, к слову, здраво и понимающе отнесшись к тому, что Вэй Ин ожидаемо отдалился от всех лично поведала мне, что они были просто очень хорошими друзьями, а нежились лишь потому, что безумно нравились друг другу как люди, как личности. Наверное, она сказала мне это, чтобы дать понять, почему они перестали общаться, да и шисюна твоего тоже можно понять, он наверняка испытывал стыд за то, что своим бегством принес ей столько беспокойства… Вэй Ин никогда не признается, но если посмотреть на фото Мянь-Мянь, и я думаю еще и присмотреться к характеру девушки, должно быть она напоминала ему… его собственную мать. Я помню, как отец говорил, что это был довольно живучий ум и врожденная любовь к заботе, а еще неистовство во всем, за что бы она ни бралась. Это была женщина, привыкшая хоть порой и дерзко, но ответственно и с нежностью окутывать своей заботой, не бросать на полпути, направлять. Не знаю, были ли у них иные чувства. Ни тот ни другая так и не признались в этом… — Думаешь, они спали? — дернул бровью Цзян Чэн. — Всё может быть, — спокойно ответила Янь Ли. — Когда люди очарованы друг другом, то даже если не любовь, притяжение так ли иначе будет, или ты не знаешь Вэй Ина? Он всего себя хочет отдать этому наваждению, в желании, чтобы оно смыло его своей бархатной волной. Не могу утверждать насчет близости тела, но во всем остальном они были невероятно близки. Мянь-Мянь увидела его страхи и желания, и тут же подставила свое плечо, чтобы Вэй Ин мог на него опереться, но он не стал этого делать буквально, черпая силы уже из того, что это плечо у него просто было. Наверное, она как-то по-особенному понимала его, раз уж он так ей доверился. — А потом снова отрастил свои патлы, что растут как на дрожжах, — в привычной для себя грубости Цзян Чэн пытался сбросить то острое напряжение, что колючим шипом вонзилось в его сердце. — Даже когда мы сюда ехали я не мог не заметить сколько бреда изрыгал его рот, словно бы бесконечным потоком слов он пытался заглушить собственные мысли. Я видел, как подрагивали его губы, как он сцепливал свои пальцы. И вот что странно: он не боится вести машину, но его начинает заметно лихорадить, когда кто-то другой ведет. — Но ведь тогда машину вел его отец, — Янь Ли посмотрела на брата. — Вот его страх к этому и привязался, почему он до смерти перепугался из-за того несчастного случая, из-за которого и вернулся в Китай. По всей видимости он воспринял это как знак судьбы. — Он извратил все знаки! — внезапно закричал Цзян Чэн. — Он заперся в коконе страха и уже не может покинуть его! — Цзян Чэн, но ведь подобное и правда нелегко пережить… — Знаю! — отчаянно взвыл Цзян Чэн и опустил глаза, после чего едва различимым шепотом добавил: — Знаю… и готов драть на себе волосы из-за того, что не в силах помочь. Янь Ли, я не знаю, есть ли в этом мире тот, кто может ему помочь… вернуть себя, понимаешь? Ему уже двадцать четыре, а его сердце все еще в той машине, все еще вздрагивает в груди маленького мальчика, которым он тогда был. Хоть их разговор и был достаточно откровенным, многое они все же умалчивали, пожалуй, из довольно сильного чувства к самому Вэй У Сяню. Они не говорили вслух о том, что вернувшись в Китай, он, который до этого дня никогда не водил машину неожиданно кинулся это делать, причем не самым обычным способом: на скорую руку пройдя какие-то курсы он стал участвовать в опасных соревнованиях на скорость. Этим поступком он не столько показал сколь сильно сошел с ума, сколько дал понять, как сильно его ранило и погрузило во тьму отчаяния произошедшее, всколыхнувшее в нем старые воспоминания и разорвавшее затянутую рану. «Кровь» (здесь отсылка к фразе «кровь ударила в голову», то есть имеется в виду состояние потери контроля) полилась рекой, и она затопила разум Вэй У Сяня. Он безбожно пил, садился пьяным за руль, тем самым словно стремясь найти свою смерть в том, в чем её нашли его родители. В те смутные тёмные дни положение спас Цзян Фэн Мянь, который был единственным к кому Вэй Ин прислушивался всегда, что бы с ним ни происходило, потому что глубоко любил и уважал этого мужчину, хотя сам Цзян Фэн Мянь всегда считал, что Вэй Ин видит в нем лишь тень своего отца. Но это было не так. Вэй Ин видел в нем силу, что никогда не даст его в обиду и никогда не бросит. Точно такую же силу он чувствовал у своего отца, ни больше, ни меньше, а потому и тянулся к этому мужчине с той же преданностью, что и к родному по крови родителю. — А-Ин, — придя к Вэй У Сяню домой, Цзян Фэн Мянь нашел его в том плачевном ментальном и физическом состоянии, в которое человека может ввергнуть лишь глубокое горе. И скорбь. — Возвращайся. — Куда? — слабым голосом спросил Вэй У Сянь, не счевшись, как оказался лежащим у него на коленях. Руки Цзян Фэн Мяня, эти большие теплые мужские ладони прошлись по его волосам, успокоив бунтующий, но такой ослабленный разум. Очень больно было видеть Цзян Фэн Мяню, что всем собой Вэй Ин стал воплощением столь сильного страдания. Пока он не уложил его к себе на колени тот лежал, распластавшись на полу, закутавшись в какое-то тонкое покрывало, что скорее всего лишь создавало иллюзию тепла, а не грело на самом деле. Когда Цзян Фэн Мянь коснулся Вэй Ина, тот дрожал, пальцы его были холодными. — В жизнь, — тихо сказал мужчина. — Ибо не за тем они её покинули, чтобы тебя в итоге настиг тот же конец… Он понимал, он всё понимал, а потому никогда, что бы Вэй Ин ни делал, никогда не бранил его, не упрекал, даже не осуждал. Всегда был ласков, всегда был сострадателен. Он уже видел в прошлом такое состояние Вэй У Сяня, это слепое отчаяние со склонностью к потери контроля над собственными чувствами, когда он только очнулся после той катастрофы, а потому понимал какие последствия этого может дать в будущем. Он, пока что, был единственным, кого Вэй Ин не смог обмануть своим поведением ни в юности, ни уж тем более потом. Он видел, что тот маленький мальчик внутри Вэй Ина, именно тот, который сидел тогда в машине совсем не растет, не идет вперед. Этот мальчик воплощал собой страх. Вэй Ин рос, но как бы ни взрослел, чего бы не добился, страх оставался прежним, но так как причин его пробуждению не было, всё было хорошо. Было… пока не пришла пора шире открыть глаза. И Цзян Чэн тоже это понял, без помощи отца или сестры, но он понял, до чего же сам был слеп все те годы, что они росли вместе. Это осознание по-своему всколыхнуло его дерзкую душу, которая прониклась к Вэй У Сяню еще большей любовью, но и у неё не было сил залечить эту рану. Нет, он поспособствовал, чтобы она затянулась, хоть как-либо, лишь бы быстрее, но вот боль унять так и не смог. Болела эта рана внутри Вэй У Сяня, и прятал он её, всеми силами стремясь показать, что у него всё хорошо. А Цзян Чэн знал, что это не так, смотрел на неловкую улыбку Вэй Ина и знал, что это не так! Его улыбка, его шутки, его поведение — всё ложь, ибо стоило Вэй У Сяню повернуться к нему спиной, как всё это марево исчезало. Цзян Чэн знал, даже не видя лица уходящего от него Вэй У Сяня, что на нем уже нет улыбки. Он смотрел в его удаляющуюся спину, от вида которой веяло таким сильным одиночеством, словно он и правда был один во всем мире, том мире, который был внутри него… — Вернуться в жизнь… — слабо пробормотал Вэй Ин, чувствуя трепет и негу от тепла, исходившего от тела мужчины. Оно всегда ему помогало, тепло человеческого тела, но лишь когда чувствовал, что это тепло исходит от того, кто на самом деле его любит. — Смогу ли?.. Цзян Фэн Мянь долго боролся за это возвращение, в конце концов пойдя на уловку, убедив Вэй Ина, что если он и правда хочет возвратиться в тот трагический день, если, хоть это и невозможно, но всё еще хочет «спасти» родителей, так как не может отпустить произошедшее, он должен в первую очередь суметь это сделать, то есть обладать самыми сильными навыками в самом процессе вождения. После произошедшего на западе Вэй Ин критически негативно пристрастился к опасной езде, в которой как находил для себя какое-то безумное успокоение, так и наказание, ведь не храни его невидимые силы, и он действительно закончил бы точно так же, как его родители, хотя в той ситуации был виноват именно водитель другой машины. Но слова Цзян Фэн Мяня пустили в его выжженной огнем и стенаниями почве добрые корни, и он всем своим существом буквально схватился за это. Он стал прилежно посещать автошколу, выучился ездить на всех возможных видах легкого транспорта, но все равно паниковал, оказавшись на заднем сидении. С такси, возившее его на короткие расстояния, было проще, но вот дальние поездки могли свести его с ума. Цзян Чэн, как и Янь Ли знал о его страхах, знали о его боли. Их обоих невероятно печалила мысль, что до сих пор они все словно отыгрывают свои роли, законсервировав известную проблему и делая вид, что вообще ничего не было, в то время как рана в груди Вэй Ина была так хрупка, так беззащитна, что вся семья Цзян боялась повторения того ужаса. Из-за того, что творил Вэй Ин по возвращении в Китай они не безосновательно опасались, что еще один такой удар, возможно, будет иметь куда более непоправимые последствия. — Если бы только в его детстве, в том самом времени, когда случилась та ужасная катастрофа, было еще и что-то такое, за что он мог бы цепляться сильнее, чем за эту трагедию, — грустно выдохнула Янь Ли. — Что-то, к чему бы тянулась его душа; что-то, что могло бы его утешить настолько, чтобы заставить не просто забыть, а… отпустить этот страх. Эх, если бы только там, в детстве, осталось бы сокровище, которое он вновь мог бы обрести… Янь Ли вдруг подняла глаза, увидев, что Цзян Чэн встал и с каким-то очень странным лицом начал всматриваться куда-то в пустоту, словно бы вспоминал о чем-то. — Сестра… — задумчиво сказал он. — Скажи, когда Вэй Ина забрали тогда в больницу, ты помнишь, к нему ведь кто-то приходил? — Приходил? — сама Янь Ли тоже напрягла свою память. — Кажется… кто-то действительно был, но мы все тогда были на нервах, и я не припомню кого-то конкретного. Его мать ведь была сиротой, Баошань Саньжэнь приходила только на похороны, а родители Вэй Чан Цзэ давно умерли, больше родственников у него не было. Взгляд Цзян Чэна стал острее. — Кто-то точно был, — еще более напряженно сказал он. — Подросток и… ребенок, кажется наш одногодка. Я еще гнал их, а они знай себе перлись. — А-Чэн ты тогда плакал так свирепо, так отчаянно сторожил палату Вэй Ина, что запросто мог накинуться и на других посетителей, приняв их, как ты считал, за тех, кто мог навредить А-Сяню. Кто знает, может ты просто так это запомнил, что кто-то к Вэй Ину мог приходить, но кто? Кроме нас и родителей у него никого не было, а без родителей остались только мы. Никто не мог прийти к нему, Цзян Чэн, не тогда, когда он был таким маленьким и кроме нас ни с кем не имел связь… Но разум Цзян Чэна упорно не желал сдаваться. Он как сквозь туманную пелену видел человека как-то особенно грустно и тревожно обращающегося к его отцу, а еще то, что на руках этого человека сидел ребенок. Цзян Чэн никак не мог вспомнить ни имени, ни лица, даже того, был ли это мальчик или девочка. Помнил только, что тот постоянно находился к нему не лицом, а спиной, и длинные волосы тяжелой волной струились вниз…

***

— Everybody dance now! — шевеля одними губами, мысленно напевал Вэй У Сянь, вторя голосу из врубленной на достаточно высокую громкость песни. Он уже успел удивить сотрудников Макдональдса войдя к ним в домашних пижамных штанах и тапочках с миниатюрными бубенцами по бокам, подаренных на двадцатичетырёхлетние самым Цзян Чэном Великолепным. Он сказал, что Его величеству не хватает шута, и предложив эту должность Вэй У Сяню сразу же одарил его царскими регалиями. Ну как царскими? Скорее уж снизошел до того, чтобы привнести в его жизнь малые блага, ибо, по его собственным словам «ты задолбал уже шаркать по полу своими босыми ногами!» Звучало, конечно, так себе, однако не нужно забывать, что это были за отношения между двумя названными братьями. Так что Вэй У Сянь, который хорошо ведал о характере своего шиди был просто счастлив от такого трепетного внимания к себе и своим пустым карманам, ведь новая должность дразнила быть многообещающей. Но, о боже, лучше бы он продолжал ходить босиком! Вэй У Сянь звенел этими тапочками исключительно в доме Цзянов днем и ночью, за что Вань Иню принесла особую благодарность как мадам Юй, так и Цзян Фэн Мянь. Он даже когда в туалет ходил дверь на щеколду не запирал, и не боялся, что кто-нибудь потревожит его в час неотлагательного зова природы, потому что звенел этими тапками даже там. Вэй У Сянь шумел ими с такой гордостью, что Цзян Чэну пришлось признать, что его шутка не просто не удалась, а еще и принесла свои горькие плоды… — Будьте добры, двойной чизбургер, только без лука, диетическую кока-колу, два стакана, и яблочную слойку… нет, лучше вишневую. И каждое заверните в два пакета, пожалуйста, дорога у меня дальняя. — А вы, простите, откуда сами будете? — смотря на странного покупателя в пижаме и солнечных очках на идеально чистом лице с прекрасной светлой кожей, поинтересовалась кассирша. Лицо у этого мужчины и правда было красиво, да еще и эти роскошные длинные волосы… Не у всякой девушки они были так идеальны, как у проказника Вэй У Сяня. Вэй Ин, поняв намек на возможный побег из дурки ухмыльнулся и медленно, словно ему за это должны были заплатить миллион снял очки с мастерством голливудского актера, и устремил обворожительный взгляд своих черных глаз прямо в, нет, не в глаза — в сердце несчастной девушки, что чуть не потеряла дар речи от такого гипнотического взгляда. — Откуда буду? Да прямиком из ада, — весело улыбнулся он, и шумно похватав свой заказ, перед тем расплатившись наличными, побрёл в сторону выхода. На самом деле был он не так уж и не прав, учитывая, что сбежал он действительно из самой гущи событий, которые словно живая удавка на горле затянули бы его прямиком в зыбучие пески замужества. Простите, женитьбы. Вэй У Сянь еще был не готов выйти замуж, так как считал, что не настолько безнадежен. Ну или просто еще не встретил мужчину, ради которого применил бы такое словосочетание. Ел он уже в машине, причем в двигающейся машине, врубив на всю музыку и с удовольствием крутил баранку руля, активно работая челюстью. Солнечные очки порой отбивали слишком яркие лучи солнца, чей свет особенно раздражал его поутру. «Так дело не пойдет, — хрустя листьями салата, которыми набил свой рот, думал он. — До городской черты еще далеко, но если меня остановят, то сложно будет объяснить, что так сейчас одеваться модно, но не это проблема. Настоящая проблема в том, что это машина Цзян Чэна, а поскольку я убегал, то не захватил с собой свою сумку в которой лежат мои права и личная карта!» Думая обо всем этом он внезапно кое-что вспомнил и тут же улыбнулся до ушей. Настроение тут же поднялось, и как-то инстинктивно, что ли, он вытащил из кармана телефон, который даже дома всегда носил с собой, и набрал отчеканившийся в памяти номер. Внутреннее счастье побуждало его немедленно связаться с человеком, с которым он разделить это счастье неимоверно хотел. Лань Чжань, который в тот момент как раз вытащил ежедневник из сумки брата чуть не уронил его на пол, когда увидел на экране знакомый номер. Он изрядно занервничал, даже резко повернулся, словно в попытке сбежать, но куда он мог сбежать от телефонного звонка? А не поднять, он, конечно же, не смог, хотя и боялся того, что может услышать… — Хорошо ли вам спалось, младший господин Лань? Лань Ван Цзи споткнулся и чуть не врезался в боковую стену. Определённо, его страх услышать именно это был оправдан… — Вэй Ин… — только и сказал он, и они оба замолчали, словно напрочь забыв о приветствии. — Ах, простите, если смущаю таким невежливым вопросом. Извините за излишнюю эмоциональность, просто вчера меня настолько впечатлил ваш инструмент, что я не смог держать себя в руках, — тут же с улыбкой продолжал Вэй У Сянь. Лань Ван Цзи мог поклясться, что буквально чувствовал эту улыбку по ту сторону экрана, и словно по команде она тут же высветилась у него в подсознании, из-за чего в груди мужчины стало тепло, даже слишком. — Я так благодарен вам за то, что вчера вы так ответственно поддержали мой интерес к музыкальным инструментам, что всю ночь я глаз не мог сомкнуть. Только об этом и думал, представляете? Я никогда не подозревал, что во мне может проснуться такая страстная любовь к музыкальному инструменту. «А к музыканту?» — чуть было бессознательно не ляпнул Лань Ван Цзи, но долгие годы молчания не дали этому узелку развязаться на его языке. — Поэтому волновался, что, возможно, вы делите со мной эту любовь и тоже переживали… кажется я был слишком импульсивен и взвинчен, а потом мой телефон бац! И вырубился, представляете? Я чуть с ума не сошел от мысли, что вы могли подумать, будто я отключился по своей воле, но моя воля была такова, что я бы слушал и слушал, но мой телефон предал меня. Этот гаджет нужно немедленно покарать, непростительный грех с его стороны. «Непростительный…» — мысленно вторил ему Лань Чжань, пока Вэй Ин, неся весь этот вздорный бред не замечал, что говорит только он, а Лань Чжань очень внимательно и сосредоточенно слушает его. — Я присылал вам сообщение со своим расписанием, и мы условились на завтра, вы помните? Мог бы я просить вас перенести время нашей встречи на немного ранний срок, скажем сегодня? — Уже сегодня? — переспросил Лань Ван Цзи. — Но сейчас утро. — Я знаю, — возбуждённо воскликнул Вэй У Сянь. Он был так воодушевлен (причем всё последнее время), что всё больше и больше забывал о своем педагогическом стрежне, что он выдает себя за интеллигентного умного доктора, что доктор не вопит в трубку как взволнованная свиданием девица. Он всё это забывал, становясь слишком искренним, слишком открытым. От счастья. — Но понимаете, я… Тут его мозг наконец-то включился, и Вэй Ин замолчал. Он был так рад услышать Лань Ван Цзи, что позабыл о главном — о причине того, почему так спешит. Не мог же он сказать, что хочет как можно быстрее увидеть его. Он уже начал паниковать из-за повисшего молчания, потому что быстро разумную причину придумать не мог, как вдруг Лань Ван Цзи достаточно снисходительно ответил: — Хорошо. В котором часу вы хотите встретиться? На самом деле и сам Лань Чжань был очень рад такому повороту событий и возможности провести с доктором больше времени. Они оба были рады, и оба это скрывали. — Хм-м, на такой час вас устроит? — спросил Вэй У Сянь. — Правда? Отлично. Тогда на нашем месте… то есть на привычном постоянном месте… то есть!.. — еще больше паниковал Вэй У Сянь, из-за чего его язык заплетался в мертвый узел, способный сломать даже бескостный орган. — Да-да, всё правильно. Спасибо, что поправили. Ну, в общем, до встречи? О, я приду пешком, так что могу немного опоздать, но вы ведь простите меня за это? Что значит «всё хорошо»? Вы слишком добрый, поэтому нельзя допускать, чтобы это разбаловало меня, будьте со мной строже. Господин Лань, я бы очень хотел просить вас о снисхождении к своей опоздавшей персоне, вы ведь простите меня? Он совсем с ума сошел, начав открыто флиртовать и даже не понимал этого! Лань Ван Цзи, который в своих грёзах ранее воображал себе эту мольбу слегка покраснел и крепко сцепил губы, боясь лишний раз вздохнуть громче положенного. — Младший господин Лань… — с улыбкой протянул Вэй Ин и буквально нутром почувствовал, как Ван Цзи прячет глаза, отвернув их в сторону. Он почему-то очень стеснялся, когда Вэй Ин обращался к нему «младший господин Лань», а почему не понимал. Но чувствовал, словно попадает под какую-то странную волновую атаку, что непривычно горячит его и размягчает одновременно. — Ну пожалуйста, не сердитесь. Я буду очень хорошо просить вас о прощении, вы не устоите. И снова мозг Вэй У Сяня, с боем пробиваясь сквозь тонну розовых сердечек, забивших его голову прорвался сквозь это море многословной любовной ерунды, и снова Вэй У Сянь застыл лицом, думая, какой же он идиот. Что он несёт?! Да за такое ему бы в лицо могли плюнуть. Похабщина, чего уж и говорить. — Не прощу, если опоздаете, — тихо, очень тихо прошептал Лань Ван Цзи и прервал звонок. Лицо Вэй У Сяня застыло сначала в ошарашенном, а потом и в приятном шоке. Он понял, что Лань Ван Цзи ему подыграл, чем прекрасно разрядил всю эту вышедшую из-под контроля игру Вэй У Сяня. А Лань Ван Цзи, который впервые в жизни вообще с кем-то играл, прижался плечом к перилам лестницы и закрыл глаза, чувствуя, как быстро бьется сердце и каким горячим он ощущает свое лицо. Он же… сказал такую глупость, еще и трубку положил! Не попрощавшись! Кто так делает?! Лань Чжань уже было хотел снова набрать доктора, когда вдруг услышал трель полученного сообщения. Открыв его он почувствовал, как земля медленно уходит из-под ног, а он сам начинает терять равновесие чуть ли не всем своим существом. Вэй У Сянь прислал ему свое фото, где он залез на капот, лег на лобовое стекло и держа вытянутыми руками телефон подмигивает Лань Ван Цзи, при этом слегка надув свои красивые алые губы. Веки Лань Ван Цзи дрогнули, но он со свойственным ему упрямством мужественно выдержал этот сладкий удар, и не будем лгать, слегка дрожащими пальцами таки сумел закрыть фото, нацепив на лицо привычную маску невозмутимости, и вернулся в комнату к брату. Правда уже выбирая одежду он наконец задумался, что мужчина, как ему показалось, был в пижаме, хотя видел только футболку. Она была приятного кремового цвета, с целующимися человечками на ней, и человечки эти выглядели так, словно их нарисовали дети. Стоп! Целующиеся человечки? А губы Вэй Ина были слега надуты как раз для поцелуя. Это… намек? Нет, не может быть. Это нормально, что красивый мужчина присылает другому красивому мужчине свое фото, где он, распластавшись на капоте надувает губы и прищуривает один глаз, словно подмигивает. И нет, это не выглядит как призыв к действию. «Фото, это просто красивое фото, — продолжал убеждать себя Лань Чжань. — Просто он в хорошем настроении, и очень добр, судя по всему, раз прислал это мне…» Внезапно лицо Лань Ван Цзи немого побледнело. Интересно, а кому еще он может слать такие фото? Нет, даже не так. Может это давнее фото сделанное для кого-то другого, и просто по ходу действия присланное ему, Ван Цзи? От таких мыслей он тут же помрачнел, глаза его слегка сузились. Он снова открыл фото, и внезапно ледяная маска на его лице дала трещину, а спустя еще пару секунд окончательно растаяла. Делая фото, телефон Вэй Ина был таков, что на самом фото, в нижнем правом углу очень маленькими цифрами оставалась дата, когда это фото был сделано. Сверившись с календарем, Лань Ван Цзи понял, что это фото было сделано… сейчас, то есть сегодня, буквально пару минут назад. Вэй Ин действительно лег ради этого фото на капот, делая его для Лань Чжаня… лег ради него на капот, распластавшись на нём… Лань Ван Цзи мотнул головой, мысленно вставляя палки в набирающие оборот колеса его воображения. Это просто капот, просто красивый мужчина на капоте, с лицом более сладким, чем все виды мокко. «Что?!» Лань Ван Цзи резко развернулся и довольно быстро кинулся прочь, просто чтобы куда-то уйти. Нет, это решительно невозможно было выносить. Как он может думать так о докторе? Разумеется, он не осознавал, что «доктор» намеренно провоцирует его, хотя пусть Вэй Ин и присылал эти «наводящие» фото, но сам в глубине души был уверен, что они не имеют эффекта, но присылал, потому что уже не мог остановиться. Да уж, ну и ситуация. Лань Ван Цзи, который бранит себя за столь непривычное для его воображения бесстыдство, при этом не понимая, что его намеренно провоцируют, и Вэй Ин, который был уверен, что Лань Ван Цзи вообще не задумывается о нем как о… таком мужчине; мужчине, на которого можно смотреть тем взглядом, который всё хуже удавалось прятать самому Вэй У Сяню. Но как бы там ни было, Вэй Ин действительно съехал на обочину и залез на капот, чтобы сделать фото. Он не ожидал получить на это какой-то ответ, и был счастлив просто предвкушая возможную реакцию на лице того, кто его получит. Развалившись, он лежал на капоте, чувствуя неимоверное желание закурить, и закурил бы, если бы нашел в машине сигареты. Он еще лежал некоторое время, каким-то задумчивым сосредоточенным взглядом смотря в полнившееся белыми шапками облаков небо, мысли окончательно успокоились. Забыл он о Лань Чжане, о Цзян Чэне, даже о себе самом. В голове стало невероятно тихо, и так бывало всякий раз, когда он оставался наедине с собой, чего ожидаемо не любил. Он не мог вынести этой тишины, он не мог вынести отсутствия внешнего движения. Он боялся неподвижности во всем в чем только можно было, потому и был таким неусидчивым. Он боялся, потому что когда-то давно очень долго пробыл в очень тесной неподвижности рядом с теми, которые на тот момент уже были… мертвы. — Мам, пап, — вернувшись в машину он сел на переднее сидение и откинувшись на спинку кресла закрыл глаза, — я сбежал от нелюбимой некрасивой невесты и еду на встречу с мужчиной своей мечты. Знаю, это не совсем повод для гордости, учитывая, что я тоже мужчина, но лучше так, чем совсем никак, вы не находите? И не волнуйтесь, я не превышу допустимую скорость, хотя довольно крут на поворотах. Когда я кручу баранку я как-то больше в себе уверен. Зря я, что ли, учился водить? Какая бы тварь мне не попалась на дороге, я успею отреагировать на любую возможную неприятность, поэтому… пожалуйста, если вы всё еще присматриваете за мной и сейчас рядом, будьте спокойны. Теперь я поведу, и сделаю всё, чтобы ни о чем не пришлось сожалеть. В его мечтах он возвращался в тот злосчастный день, где именно он сидел за рулем. Он, взрослый и готовый ко всему, и он сворачивает машину так, чтобы избежать того рокового столкновения. Цзян Чэн был прав. Вэй Ин садится за руль, потому что подсознательно желает вернуться в тот день и не допустить той катастрофы. Но что было важнее: не станет ли он искать её в попытке еще раз принять этот удар судьбы… Именно этого боялась семья Цзян. Именно этого, возможно, подсознательно ждал Вэй Ин…

***

Когда Рокко увидел, как в его элитный салон красоты входит мужчина в пижаме и солнцезащитных очках, а на ногах посетителя красовались тапочки с издающими звон побрякушками, он бросился останавливать охрану, что уже преградила путь странному посетителю, лишь по одной причине. — Моя прелесть! — отпихивая здоровых ребят в черных костюмах он обнял не самого Вэй Ина, а… его волосы, с нежностью прижавшись к ним щекой. — Боже, всё еще нежные, а какими длинными стали! За пять лет ты умудрился не только вернуть свою гриву, но и прокачать скилл этих шикарных волос. Удивительно, но всё было именно так. Этот человек был настолько предан своему делу, что мог узнавать клиентов лишь по их волосам, а не по лицам или меткам в своей записной книге, и даже не прикасаясь к волосам уже мог определить к какому типу они принадлежат. — Что это?! — испуганно выкрикнул он, выдернув из головы Вэй Ина посекшийся волос. — Как это понимать? Погоди, этот запах… Ты заправился бургерами и колой, в то время как должен есть брынзу и фрукты, и глотать больше зелёного чая! Я сколько раз тебе говорил: не пей, не кури, жри нормальную еду, занимайся сексом ради положительных эмоций, а не положительной эрекции. Варвар! Да в этих волосах больше блеска, чем во всей твоей жизни, а ты творишь такое! — Рокко… — всегда немного стесняясь слишком уж открытой откровенности своего друга, Вэй Ин, который и сам мог пристыдить кого угодно, оказавшись рядом с ним всегда немного робел. — Я тоже скучал, потому и пришел. Это о нем он вспомнил в машине, когда лихорадочно соображал, как ускорить время встречи с Лань Чжанем, но памятуя о ситуации в которой оказался, так же нервно думал, как бы её поправить не просто на скорую руку и выглядеть всего лишь смотрибельно, а… качественно. От слова «качественно» цепочка его мыслей привела его к воспоминаниям лишь об одном конкретном человеке. Их дружба была того типа, что относилась к довольно старым, или лучше сказать древним, как сам мир, отношениям. Будучи еще подростками они хорошо сдружились, и несмотря на все жизненные преграды, часто отдалявших их друг от друга, все равно поддерживали связь и хранили теплые воспоминания о чудесной школьной поре, когда будучи еще подростками увлекались красивыми вещами, алкоголем и любовью. Телосложение парень имел худощавое, а лицо очень утонченное. Его взгляд цепкий, но очень глубокий, был невероятно внимателен, и чаще всего суров, из-за чего между его бровями уже виднелась складочка, доказывающая, что большую часть своей жизни он был либо очень недоволен, либо сосредоточен. Он был не из тех, кто плавно и спокойно ищет себя в жизни: еще с самого детства обнаружив в себе любовь к человеческой красоте он бросил всю свою энергию лишь в одно направление — достижение этой самой красоты. Парикмахерствуя еще в школе, он, можно сказать, получил себе бесплатные курсы еще там, так как упражнялся в стрижке, потом стал работать в небольшой парикмахерской, чтобы заработать денег на курсы, чтобы обучиться… тому же парикмахерству, а если точнее, то чтобы усилить уже имеющиеся знания и приобрести новый опыт. Но и этого ему оказалось мало, и он стал браться за всё более сложное обучение, включающее в себя абсолютно всё, что можно сделать во имя красоты. Теперь он владел своим собственным салоном, приобретя себе довольно громкую славу и за огромные деньги оказывая свои услуги. Вэй Ин знал: он может всё. Макияж, уход за волосами, дельные и самое главное работающие советы; Рокко даже стилистом мог быть! Если вкратце говорить о нем, как о личности, причем личности одержимой некими идеалами, то принадлежал он к той касте божественных умельцев, для которых наслаждение от любимого дела было превыше всех иных земных удовольствий, включая любовные утехи... — Почему ты в таком виде? — слегка склонив голову, удивлялся тот. — Ты что, сбежал от внезапно появившегося муженька? — Я не помню, чтобы связывался с такими женщинами, — улыбнулся Вэй Ин. — И уж лучше бы это был муженек. Я сбежал от женщины, которая хотела меня женить. — На себе? — Не приведи Господи, — мысленно перекрестился Вэй Ин. — Нет, на девушке. — Они всегда тебе завидовали, — кивнув в сторону кабинетов, куда они и пошли, ответил Рокко. — Завидовали твоей роскошной гриве и сладкому личику, из-за которого их парни сомневались в своей гетеросексуальности. — Ну, ты-то никогда не сомневался, — ухмыльнулся Вэй Ин. — Потому что я нахожу удовольствие в обожании, а не потребности «делать дело», — сухо ответил тот. — Для меня мужская и женская красота уже оргазм. Мне нет дела до чавканья тел, это даже отвратительно. В погоне за красотой я бросаю все силы к её достижению, к тому, чтобы лица людей стали похожи на распустившийся цветок, такие же нежные и благоухающие. Мне нравится любить глазами, потому что глаза — зеркало души. И я хочу, чтобы душа, к которой нельзя прикоснуться и которую нельзя увидеть, отражалась внешне так, чтобы спирало дыхание и замирало сердце… «Опять он завел свой молебен на тему красоты, — мягко подумал Вэй Ин, садясь в кресло. — Ну, оспорить это будет трудно. В конце концов именно глаза влюбляются первыми…» — Так что будем делать? — распустив его волосы, Рокко взял в руку даже не расческу, а гребень из нефрита и с удовольствием провел им по волосам Вэй Ина. — Ты мне хоть скажи, что заставило тебя спустя столько времени добровольно ко мне прийти? Я думал ты никогда уже не выберешься из своего кокона после того случая… — Я вспомнил о тебе сегодня утром, — ловя свое отражение в зеркале, Вэй Ин так же вспомнил и то, как недавно исповедовался зеркальной поверхности в том, как сильно хочет… хочет в общем. — Сегодня у меня встреча с дорогим сердцу мужчиной, и странно, конечно, но почему-то его присутствие в моей жизни заставляет меня желать быть еще красивей, как ты и сказал: чтобы спирало дыхание и замирало сердце. — О? — идеальные брови Рокко слегка приподнялись. Он облокотился на спинку кресла, в котором сидел Вэй Ин, и шаловливо выглядывая из-за головы мужчины так, чтобы была видна лишь половина его лица, озорно улыбнулся. — Всё настолько серьезно? Вэй У Сянь замолчал и отвел глаза. Рокко понял, что сейчас схватит удар от удивления. Он знал Вэй Ина еще со школьной скамьи, был свидетелем его многочисленным взлетам и падениям, а также тем ужасным событиям, случившихся пять лет назад, хотя знал и о более ранних. Вэй Ин вел жизнь, которая была очень быстрым течением, он ни на чем не зацикливался, желая взять от жизни всё; то же касалось и любви. Рокко не мог назвать его излишне безответственным, ведь он понимал, что большая преданность требует больших чувств, но если этих больших чувств нет, а желание взаимодействовать с человеком все же играет, не будет ведь грешно войти в этот поток вместе, чтобы познать свою чувственную природу? Вэй Ин любил и его тоже любили; но у Вэй Ина была своя пропасть, с которой он жил и в которую боялся кого-то впускать из страха, что это сделает человеку больно. Собственно, это и была причина его, так скажем, несерьезности и ветрености в отношениях. Однако исключения всё же были. — Знаешь, она иногда заходит ко мне, — неожиданно сказал Рокко. Вэй Ин поднял на него свой взгляд в отражении, в глазах его отразилась гамма пока еще скрытых эмоций. — У неё… — было начал он, но осекся. Спустя несколько секунд сомнений он все же закончил. — У неё всё хорошо? — А у тебя? — проникновенно спросил Рокко. — Мы-то знаем, что если ты не интересуешься нами напрямую это не значит, что внутри себя ты о нас не думаешь. Но ведь ты сделал всё, чтобы оградить нас не только от своих проблем, но и от себя самого, потому что пытаясь справится с собой в одиночку сам же и стал олицетворять собой эту большую проблему. Тебе пора закончить со своими попытками сбежать от этого наживая себе другие проблемы, что как бы будет отвлекать тебя ненадолго от насущного. Затем, поразмыслив немного о том, сказать ли ему это, все же заговорил: — Мянь-Мянь обручилась, и через несколько месяцев уедет на запад вместе со своим избранником, там же и сыграют свадьбу. Вэй Ин замер, губы его слегка приоткрылись. — Надо же, — тихо пробормотал он. Рокко внимательно на него посмотрел. — Ну, ты должен быть счастлив. Больше ты не будешь с опаской ходить по центру боясь увидеть её. А вот она с тобой поговорить всё же хочет. Всякий раз спрашивает меня всё ли у тебя хорошо и счастлив ли ты. Уж прости конечно, но даже несмотря на то, что твой побег доставил ей каких-то проблем, это все лишь бюрократия и парочка негативных эмоций. Конечно, тебе как мужчине должно быть стыдно, что ты бросил свою девушку разгребать всё это в одиночку, пока разбирался с нахлынувшими на тебя тенями прошлого, но ведь она всё понимала, а потому и не осуждала тебя. Да, не срослось, не получилось, ни с твоей карьерой, ни с ней, но почему бы не закончить всё это по-нормальному? Позвони ей, успокой уже и свое сердце, и её, вы же… были так близки, ты доверил ей всё, включая себя самого. Вэй Ин сидел неподвижно в кресле, однако глаза его, на удивление Рокко, не смотрели в пол, а просто отвернулись в сторону. Он думал, что своими словами может разозлить Вэй Ина, но тот лишь грустно улыбнулся и уже лицом провернулся к нему. — Я сломан, понимаешь? — улыбка его стала печальной, но он все равно продолжал улыбаться. От такого вида сердце Рокко неприятно сжалось в груди, в горле застрял тяжелый комок. — Я сломался данным-давно, и несмотря на то сколько «клея» я использовал, хватило лишь одного дуновения ветерка, чтобы опять разлететься на куски. Я прекрасно понимаю, что то была невинная авария, что никто не пострадал, что это было делом десяти секунд, не больше. Легчайшее дуновение, не так ли? А для меня это была буря, захлестнувшая меня с головой, буря, которая одним безжалостным рывком вернула меня обратно в прошлое, в свое маленькое тело, в те остывающие мертвые объятия. И я снова сломался, понимаешь? Тьма, боль и слезы снова сцепились на мне, как и тогда, на заднем сидении, когда перевернутая машина утопала в ночной тьме… и я вместе с ней. Брови Рокко надломились, поскольку его глаза не выдерживали, и платина вот-вот должна была прорваться. Несмотря на свою внешнюю холодность это не распространялось на нечто действительно глубокое, а потому он не стесняясь всегда плакал в кинотеатрах и в опере, куда, собственно, и ходил, чтобы вспомнить, что у него самого тоже есть мягкое ранимое сердце. Он слушал Вэй Ина, а в голове вставали ужасные картины того, что с ним происходило по возвращению. Все это видели, слухи пошли разные, и ничьи руки не были достаточно сильны, чтобы вытащить его из той тьмы… — Знаешь, почему я сбежал? — продолжал Вэй Ин. — Потому что в тот самый момент как тени прошлого вновь вернулись, железным обручем сжав всё мое тело, я понял, что, что бы я ни делал, как бы ни пытался, а стоит лишь произойти этому легкому дуновению, и клей, которым я держал себя, склеивал так тяжело и отчаянно превращается в песок, и я рассыпаюсь вместе с ним. Мне тогда уже стукнуло девятнадцать, а я так и не смог это выстоять. Я понял, что не в состоянии победить эту бездну, эту пропасть. Стоило прошлому напомнить о себе, и земля ушла из-под ног, а я сам вновь потерялся в том кошмаре. Как я мог доверить кому-то такую страшную ношу, особенно ей… как я могу накладывать на чью-то жизнь такую страшную тень, с которой сам не способен совладать. Мне страшно даже подумать, что эта тень может сделать с другим сердцем… Услышав эти слова, лицо Рокко вдруг стало суровей. — Ты людей за кого принимаешь? — рывком повернув его кресло на себя, осуждающе произнёс Рокко. — За хрупкие статуэтки, что ли? Если дело касается любви, то в порядке вещей переживать за дорогое сердцу существо и как следствие разделять его боль. — Но я не хочу видеть боль этого человека, зная, что я стал тому причиной! — крикнул Вэй Ин. — Тогда пошел ты нахрен со своей любовью, — хладнокровно, словно чиркнув лезвием ножа по гнойному нарыву, сказал Рокко. — Настоящая любовь ведает и страхи, и страдания, даже унижение. А у тебя тогда что? Внешний слой, прячущий внутренние руины? Ты унижаешь само понятие любви, если действительно убежден в том, что важен именно этот внешний слой. Да подлинность любви определяет именно отношение к руинам, когда же до тебя это наконец дойдет! — Я знаю! — Но бежишь от этого, — очень близко приблизив к нему свое лицо, не сводя взгляда с его глаз, сказал Рокко. — Боишься не того, что эти руины отвратят, а того, что он, твой человек, примет их со всей ответственностью, не побоится ни тьмы, ни теней. Боишься, что в попытке помочь тебе ступит в эту тьму, или же пойдет за тобой в неё. А я тебе скажу, что ты неволен над выбором другого человека, и если он выбрал тебя, выбрал пойти за тобой, ты с этим уже ничего не сделаешь. Просто прими это и перестань бояться. Я уверен, что тот, кто пойдёт за тобой не может быть слабым, ведь его сила питается желанием помочь тебе. Он не оступится, и даже если ты его прогонишь он все равно тихо и молчаливо пойдёт следом, вот так-вот! И представь себе, ты должен разумно отнестись к его желанию делить с тобой не только радость, которую ты ну прям навязываешь в попытке скрыть что-то отрицательное, но и печаль. Рокко замолчал ненадолго, и могло бы показаться, словно он хочет отдышаться, но его грудь вздымалась спокойно, цвет лица был всё таким же ровным, разве что складочка между бровей проявилась сильнее. — Или быть может ты боишься силы чьей-то любви? — спросил Рокко. — Боишься того, что кто-то на самом деле сможет тебя полюбить вместе со всем тем, от чего ты бежишь? Вэй Ин бросил на него достаточно глубокий, мрачноватый взгляд. — Я просто не верю, — тихо сказал он, — не верю в то, что такой человек существует. И я не хочу вверять себя кому-то в попытке проверить это, вот почему никто не должен знать. Да, я признаю и говорю тебе об этом открыто: я не верю в такую силу любви, и ты не переубедишь меня в этом. Я пронёс эту пропасть через всю прожитую мной на данный момент жизнь… Рокко неожиданно улыбнулся. — Я знаю, что способно тебя переубедить, — достаточно мирно, однако вместе с тем хитро, как и подобает человеку его нрава, сказал он. — Что как ты пронёс свое страдание через всю жизнь, можно сказать в одиночку… то кто-то точно так же пронес через всю жизнь любовь к тебе, тоже в одиночку, но если ты не смог сбросить с себя ношу своих страданий, хотя и стремился к этому, то другой просто не захотел этого сделать, не захотел отказываться и от тебя, и от твоей ноши. Глаза Вэй Ина неожиданно для него самого широко распахнулись, равно так же, как в этот момент от услышанных слов широко распахнулось и его сердце. — Но кто мог бы так меня любить? — не верящим голосом спросил он. — Да и что во мне любить настолько, чтобы не отпустить… Рокко умел смотреть на людей с высоты своего превосходства, однако тот взгляд, которым он смотрел на Вэй Ина хоть и был сверху-вниз, однако в отличии от иных гордецов он смотрел таким взглядом как тот, кто протягивает руку помощи, или кто просто желает помочь. — Может быть, тебя самого? — задав вполне разумный вопрос, сказал он. — Просто любить тебя, потому что ты — это ты. Люди в большинстве своем узнавали тебя, увы, уже после той катастрофы в твоем детстве, поэтому можно смело заявить, что настоящего тебя они и вовсе не знали… того тебя, изначально цельного и смелого, уверенного и нежного. Да, ты и сейчас нежен, но это скорее иллюзия, смысл которой скрыть твои раны. Но если бы кто-то знал тебя изначального, он был бы единственным, кто понял бы тебя настоящего, не просто разоблачил бы твою ложь, а лучше тебя бы понимал, почему ты такой, почему сбегаешь. И в этом его сила. Он понимает тебя, он не осуждает тебя, и он идет за тобой не потому что ты заманиваешь чем-то положительным, на чем в принципе строятся большинство отношений, нет. Он идет, потому что хочет идти, потому что ты — это ты. Вэй Ин горько улыбнулся. — Будь добр, не издевайся так над моим хрустальным сердцем, — шутливо произнёс он. — Сказанул ты очень хорошо, пять баллов за великолепное исполнение, но вот реальности жизни оно, извини, проигрывает. В моем прошлом, в отличие от моей души, нет дыр, и я с уверенностью могу сказать тебе, что такого человека там нет. Ну, семья Цзян не в счет, это другой тип отношений, а в школу я уже пошел с этой дырой в груди, а значит, если вестись твоей логикой, меня они узнали уже вот таким. Кроме Цзянов в моем прошлом не было никого, кто помнил бы меня тем, кем я был и кто знал бы, кем я хотел стать. Вэй Ин замолчал, а Рокко больше не на чем было настаивать. Он, как и многие другие знал только то, что позволяли узнать, что Вэй Ин в забытьи или откровенности сам желал поведать. Но он долго знал Вэй Ина, как никто другой знал скитания человеческих страданий, то, что они собой представляют. А потому и сказал то, что сказал, чувствуя, что это было бы верным решением всей этой проблемы. Но Вэй Ин убеждал, что в его прошлом больше не за что было хвататься; Рокко же почему-то инстинктивно полагал, что это не так. Он пришел к этой мысли давно, когда Вэй Ин отрезал свои волосы, а после снова начал их отращивать. Он мог оставить себе прежнюю стрижку, она ему шла и с ней ему тоже было комфортно. Но он снова стал отращивать волосы. Почему? В школе Рокко видел, какое удовольствие доставляет Вэй Ину вид длинных волос, как своих, так и чужих, и что важнее — именно мужских, что он, само собой, какое-то время скрывал. Но у него никогда не было друзей или знакомых среди парней с такой прической. Откуда тогда эта любовь? Рокко даже Цзян Чэна спрашивал, но тот часто лишь грубо отмахивался, так как он тоже по-своему робел перед человеком, взгляд которого, казалось, смотрит прямиком в тебя, так как Рокко умел читать сердца людей, и бранил их, если красота сердца не совпадала с красотой внешней, что чаще всего было делом лени и нежелания позаботиться о себе. «Из садика приволок!» — однажды грубо рявкнул он на бесконечно повторяющийся вопрос «откуда же у него такая любовь к длинным волосам?» хотя от стресса и гнева даже не понял до конца, что именно сказал. Просто ляпнул первое, что пришло в голову. Он не знал, конечно же, что сказал правду. Зато для Рокко эти слова стали неким пазлом в недостающей картине Вэй У Сяня, и размышляя над бедами своего друга он для себя пришел к выводу, что если за столько лет, за столько отношений не было найдено решения, значит искать в будущем бесполезно, учитывая, что кое-кто это самое будущее вообще не желает видеть. Нужно искать в прошлом. Но что Рокко мог сделать после таких слов Вэй Ина? — Хм-м… — прижав пальцы к губам, веки его пытливо сузились. — Ты сказал «дорогой сердцу мужчина», да? Может расскажешь мне, кто же удостоился такой великой чести? Вэй Ин, что до этого варился в собственных противоречиях вдруг неожиданно для себя самого улыбнулся и покраснел. Взгляд его из тусклого и невовлеченного стал нежным, черты лица смягчились, губы слегка сжались, словно бы в его мысли ворвалось что-то, что грозилось распуститься на его лице еще более обворожительной улыбкой, и он это как мог сдерживал. Увидев, как он покраснел, проницательный Рокко вдруг воскликнул: — Ты с ним не спал! — глаза мужчины загорелись, он широко улыбнулся. — Но вижу, что не просто желаешь сделать это. Он тебе нравится, сильно нравится! Как же так, Вэй У Сянь? Бережешь его, а сам сдерживаешься? — Спугнуть не хочу, — оправдывался Вэй Ин. — Потому что он, быть может… не захочет мужчину. — А если он захочет тебя? — довольно простодушно сказал он, потому что уже не раз сталкивался с историями, в которых желание быть с действительно дорогим сердцу человеком по силе своей выходило за рамки хотеть быть просто с мужчиной или женщиной конкретно. — А-а, вот оно что, вот в чем корешок страха зарыт. Ты медлишь, потому что боишься, что если раскроешь свое желание, он исчезнет из твоей жизни? — Ну и что с того, что боюсь? — неожиданно огрызнулся Вэй Ин. Рокко, по всей видимости, попал в самое больное место. — Он удивительный, понимаешь? Такой добрый, нежный, искренний, общительный! То, как он слушает, гораздо сильнее, чем простой разговор, и в его молчании столько внимания и искренности, сколько я не получал за всю жизнь! Он действительно невероятный, самый лучший и… такой одинокий в своем молчании. Нет! — Вэй Ин вдруг поднял голову. — Больше не одинокий! Но на душе его есть печаль, я чувствую это; чувствую, и так хочу стать ему утешением. Но страшусь, что «так» смотрю лишь я. Боюсь, что если рискну его обнять, он поймет, что друзья так не обнимают. — Небось обвиться вокруг его тела своим хочешь? — хохотнул Рокко, слушая речи этого утонувшего в своей влюбленности лица. — Нет! — снова огрызнулся Вэй Ин, но по-доброму. — Боюсь, что он почувствует, как колотится моё сердце и всё поймет. А еще боюсь, что если обниму, то потеряю контроль и… поцелую его. Я так хочу его поцеловать, чтоб ты только знал, как хочу! И боюсь, что если поцелую, от переизбытка чувств потеряю сознание... Так себе получится ситуация, не находишь? Мои нервы не выдерживают этого давления, мой язык развязывается, и я уже не знаю, как мне удержать контроль. Хочу проявлять больше нежности, хочу сильнее чувствовать его. Но не могу позволить себе этого. Рокко даже не стал задавать вполне логичный вопрос: «А почему не предложишь ему тогда встречаться?» во-первых, потому что не знал, в какие игры с этим человеком взялся играть Вэй Ин, а во-вторых, потому что видел как сильна его нерешительность. Но это был очень, очень добрый знак. Такая стыдливость и робость Вэй У Сяня показывала, как сильны его чувства в отношении этого интересного человека. — Приведи его ко мне, — предложил Рокко. — Да хоть бы и на стрижку. Хочу на него посмотреть. — Не приведу, — дразняще ухмыльнулся Вэй Ин. — Прячешь свое сокровище? — Не совсем. Просто ему не нужна стрижка. — О боже! — воскликнул Рокко. — Ты связался с бритым преступником?! — Да чтоб у тебя язык отсох! — Вэй Ин от отвращения даже дернулся. — Нормальный он, просто его волосы такие же, как и у меня. Вот почему ему не нужна стрижка. А меня, пожалуйста, подравняй и причеши красиво. Мыть голову не нужно, утром я уже принял душ. Вэй Ин, вновь потерявшись в мыслях о Лань Ван Цзи начал весело крутиться в кресле, отталкиваясь от пола лишь носками тапочек, а вот Рокко слегка призадумался. Длинные волосы? «Как интересно, — с легким рыком остановив этот аттракцион с его лучшим креслом, подумал Рокко. — И почему у меня вдруг появилось ощущение чего-то неотвратимого?» — А что это за печаль, которую ты чувствуешь в нем? — доставая ножницы спросил он. — Может у мальчика была неудачная влюбленность? — Может быть, — протянул Вэй Ин. — И самое главное, что «была». Потому что теперь есть я, и… я буду лучше ценить его, я буду любить его больше. Мне всё в нем нравится, даже угрюмость, потому что он очень честный, его сердце не знает лукавства. Цзян Чэн, к примеру, просто простодушен, а этот… этот честный, нет в нем ни капли лжи. Всё, что он делает, я чувствую, идет лишь от сердца. «Понятно, — подумал Рокко. — Теперь мне полностью понятен твой страх. Если сделал такой упор на его честности, значит ты сам где-то лжешь, верно, Вэй У Сянь? По всей видимости тебе есть что скрывать перед ним…» — Ох и дурак, — уже вслух протянул он. Вэй У Сянь замолчал и вопросительно уставился на него. Рокко взял в ладонь прядь его волос. — Сколько раз просил тебя не причесываться дешевыми расчёсками, дубина!