Забери мое сердце

Уже давно за двенадцать. Лэнгдон скрашивает свое одиночество в очередном ночном заведении, неторопливо попивая красную жидкость из идеально отполированного стакана. Он знает, что пробудет здесь недолго. Это место настолько сильно пропиталось надменностью и уже до костей въелось в его тело. Слишком много пафоса и лицемерия. Слишком много притворства. Ведь многие приходят сюда, дабы потешить свою алчную душу, упиться жалким цинизмом и двуличностью, выставляя на показ свою не менее отвратительную натуру. И его мутит при виде сего хаоса. Он уже не способен выносить эти пафосные речи, не способен смотреть на присутствующих, от которых в глазах начинает рябить. Майкл знает, что эта ночь в этом отвратительном заведении будет последней. Он больше не позволит себе опускаться до их уровня, не станет поступать так, как поступают они. Лэнгдон знает, что его жизнь начинает меняться. Он чувствует это, хотя такое чувство для него кажется слишком отдаленным. Он опустошает бокал армоньяка, оставляет чаевые, берет в руки свое пальто и направляется к выходу, ненароком насчитав на себе несколько наштукатуренных глаз. Поджигает сигарету, надевает верхнюю одежду и неторопливо прогуливается вдоль улицы Кинг-Уильям, после которой уже возвращается на свою Олд-Брод-стритскую дорогу. *** Сон никак не приходит, и Майкл вынужден лежать на огромной кровати, прислушиваясь к городскому шуму и вибрирующему от приходящих в три часа ночи уведомлений смартфону. Его рука тянется к гаджету, чтобы поскорее заглушить эти невыносимые жужжания, но последнее всплывшее сообщение на секунду затормаживает желание, а на лице появляется раздражение. «Майкл, я хочу поговорить с тобой. Можно я приеду?» Лэнгдон отключает уведомления, откидывает от себя телефон и устало трет глаза. «Что за спектакль ты устраиваешь, Лорен? Мы же уже давно все обсудили», — проносится в голове, отчего он невзначай возвращается к первому предложению. «Спектакль», — и Майкл прокручивает вчерашние занятия, которые постепенно начинают заполнять его мысли. Он вспоминает момент с выступлением О’Нил. Почему-то только ее. Почему-то только сейчас. Раньше ему не приходило в голову интересоваться этой девчонкой, даже после вечера в кафе. Для Лэнгдона не было границ, но были разные роли. Он прекрасно справлялся с ролью строгого, но очаровательного профессора и также умело с ролью коренного лондонца, сохранившего при себе манеры и должное воспитание. Встреча с О’Нил была для него, по сути, не чем то запретным и недопустимым, а наоборот — обычной, как со старой подругой. И, признаться, ему нравилось менять маски и шокировать знакомых своим умением перевоплощаться. Он получал от этого не только удовольствие, как, например, от сцены, но и даже некий опыт, знания, словно из запретной книги. Лэнгдон видел, какими могут быть люди в тех или иных ситуациях. Он сам располагал их к себе, чтобы в итоге понаблюдать. И, наверняка, из чужих уст эти слова прозвучали бы ужасно, будто речь шла совсем не о человеческой психологии, а о каком-нибудь научном эксперименте. Но так или иначе люди действительно раскрывались, становились другими: открытыми, живыми. Ну а Сара… Она не была какой-то ходячей катастрофой, за которой постоянно нужно было бы присматривать. Она просто была не такой, как остальные. Не такой тихой и не такой уверенной. В ней можно было разглядеть множество положительных качеств и столько же отрицательных, но все они почему-то дополняли ее. Гармонировали в этой девушке, отчего она производила большое впечатление и внезапно могла удивить своими «выходками». И сейчас, лежа в кровати в три часа ночи, Лэнгдон почему-то думает о ней. Его совершенно не смущает субординация, которая присутствует в их отношениях, и он не видит границы. Только роль, которую должен играть, ступая на порог старинного университетского здания. Майкл знает, что его профессия не позволяет откровенничать со студентами, тем более в стенах академии. И он очень подставляется, когда решает снять маску и пойти против правил. Но, признаться, этот некий запрет и недоступность разжигают в нем интерес. И от этого ему только сильнее, как маленькому ребёнку, хочется нарушать правила. «Интересно, О’Нил тоже думает обо мне в три часа ночи?» — молодой человек иронично усмехается своим же мыслям, переворачивается на бок и всеми силами заставляет себя провалиться в сон. *** Зима началась с морозного ветра. На улицах Лондона все еще не пролетело и снежинки. Сара начала было расстраиваться такой мерзкой погоде, но дух Рождества вместе с первым снегом и радостными известиями о предстоящих праздниках выпал как раз на первый в ее жизни зачет. Академия искусств, как обычно, была украшена множеством всяческих новогодних украшений. Главный зал готовили к долгожданному балу, а студенты всех курсов в предвкушении ждали предновогоднего пиршества. — Здравствуйте, я могу зайти? — постучав два раза в деревянную лакированную дверь и приоткрыв ее до такой ширины, чтобы пролезла только голова, Сара машинально обвела глазами пустующую аудиторию. — Конечно, мисс О’Нил, — Лэнгдон, единственный человек, который восседал за преподавательским столом на фоне безлюдных парт, быстро поднял глаза, кивая в знак вежливости и так же быстро возвращая их к проверке письменных заданий. Девушка аккуратно положила вещи на ближайший лекционный стол и, разгладив несколько складок на юбке, присела напротив Лэнгдона. Он больше не поднимал взгляд и даже не говорил ни слова. Весь его вид был сосредоточен на проверке бумаг, в которых Сара, как ни странно, разглядела свой почерк. Прошла всего лишь минута, а по ощущениям — целых десять. Молчание мужчины казалось подозрительно спокойным. Складывалось ощущение, будто он нарочно не роняет ни слова, чтобы в конце выбросить на студентку бурю недовольства. Лэнгдон как всегда был человеком-загадкой. И отучившись всего лишь семестр, Сара уверенно могла сделать такие выводы в его сторону. Никогда не знаешь, какой вердикт он вынесет тому или иному студенту. Какую оценку поставит за устный ответ или практическую работу. Если Лэнгдон доволен — то, считай, ты находишься под покровительством самого ангела. А если нет, то настоящий ответ для тебя всегда останется загадкой. — Я посмотрел ваши работы, — спустя пять минут голос профессора развеял мучительную тишину. — Могу сказать, мисс О’Нил, вы меня впечатлили, — он наконец поднял свой взгляд, в котором читалось абсолютное спокойствие, удовлетворение и даже некий восторг. Сару будто ударило током. Все что угодно она готова была услышать, но только не это. Видимо, Лэнгдон хорошо провёл выходные, раз сегодня он был в добром здравии. — Конечно, я не могу сказать, что у вас все просто идеально, но вижу, как вы стараетесь, и как с каждым заданием ваши навыки растут. Это очень похвально, правда! — он растянул губы в легкой улыбке, а в глазах появился еле видимый огонёк. «Какое-то новогоднее чудо…» — подумала про себя О’Нил и с глупым лицом, не до конца осознавая серьезность сказанных слов, ответила: — …спасибо… Но после такого растерянного ответа улыбка с лица Лэнгдона спала. Его вдруг стала смешить эта нелепая ситуация, и молодой человек, забыв все правила этикета, залился звонким смехом, заставляя студентку покраснеть и ещё сильнее смутиться. — Ну же, Сара, выше нос! — произнёс он, продолжая жмуриться от собственного смеха. — С чего вдруг в вас такая озадаченность? — Я… — девушка пыталась подобрать правильные слова. — Я просто… — голова начинала работать в поисках нужных ответов. Что бы придумать, что солгать ему? — Не рассчитывала на такую похвалу, профессор, — еле выдавила из себя более подходящий вариант и даже лгать не пришлось. — Напрасно, — Майкл поправил за ухо упавшую прядь волос и уже спокойным и добродушным тоном ответил. Но по виду студентки понял, что этого все еще не достаточно. — Послушайте, мисс О’Нил, — он сделал паузу. — Если я когда-то говорил вам о том, что у вас ничего не выйдет, то это не означает, что я буду думать так и впредь. Не нужно держаться за старые слова, если вы этим все еще обременены. И не нужно считать, что я «вечно привередливый» профессор, потому что это не так, — Лэнгдон подчеркнул последнее, как бы говоря с иронией, слегка приподнял левый уголок губы и хлопнул глазами в знак примирения после глупой холодной войны. — Наверное, вы правы, — набравшись полноценной смелости и уверенности, Сара все же улыбнулась в ответ, вспоминая, как точно так же улыбалась другому Майклу Лэнгдону в кафе. — Спасибо ещё раз, — и, кивнув на прощание, она неторопливо встала с места и направилась к своим вещам. — Может, вы не откажетесь выпить со мной чашку чая? — недолго думая, произнёс мужчина, будто прочитав ее мысли.