«...и нет врага страшнее, чем сын твой, ибо он плоть и кровь твоя; И гнев его страшен» (Писание Бафомета 3; 10-13)
— Пошёл вон, щенок! Разорванная плетью рубашка снималась вместе с кусками кожи, цепляясь за мышцы и сухожилия. Она была насквозь пропитана кровью, которая всё никак не останавливалась. Смотря на своё отражение, пришлось невольно скривиться. Всё тело было изуродовано ударами пробитого гвоздями хлыста, что при каждом ударе разрывал плоть. Губа порвана, в щеке ещё торчит уцепившийся гвоздь. Крыло перебито, сломанные рёбра мешают дышать, предательски врезаясь в плевру при каждом вдохе. Выплюнув кровь изо рта и встав под душ, я начал смывать смешанную с грязью красную жидкость, местами отрывая не снявшиеся куски ткани с рубашки. Кровь всё ещё продолжала стекать с ран, но уже более размеренно, благодаря регенерации. Теперь очередь крыла… резко выдернув его из сустава, пытаюсь вправить… тяжело, но довольно привычно. Ложусь в кровать, закрываю глаза и стараюсь сконцентрироваться на своей энергии, направив её на ускорение регенерации. Физическая боль почти не ощущается. С годами привыкаешь к ней и становишься менее восприимчивым, когда твои рецепторы атрофируются, перекрывая тем самым рефлекторную дугу и делая сильнее, выносливей. Куда тяжелей моральная боль, к ней никак не привыкнешь, как бы я не старался. Единственное, что могло более-менее облегчить её — становление копией своего отца. Таким же жестоким и бесчувственным. Я всегда завидовал другим демонам, да даже ангелам. У них не было такого порядка, коего требовал мой отец. За каждую оплошность, за самую маленькую ошибку или отступление от приказа, меня всегда ждало одно и то же: наказания, в которых отец с каждым разом всё более изощрялся. Удары, клинки, откусывающие куски плоти церберы, терновые кандалы, охватывающие шею и с каждым вздохом сильнее стягивающие её, впиваясь иглами в трахею, — всё это было для того, чтобы сделать меня сильней. Каждая пытка становилась ещё мучительней и продолжалась до тех пор, пока не выбьет из меня все силы, заставляя выползать из кабинета отца. «Боль не должна вызывать эмоций. Она закаляет характер, сын. Надежды лишают тебя сил, настоящий правитель Ада не должен на что-то надеяться и кого-то любить, это сделает его слабым. А слабость уничтожает всё на своем пути». Из размышлений вырвал стук в дверь. — Да! — Люцифер? — Ости осматривает меня. — Ты как? — Нормально, — закрываю глаза. — Это всё из-за того ребенка? Чёрт! Нужно было убить его… Прошлым заданием отец проверял мою твёрдость. Его я с треском провалил, отказавшись убивать четырёхлетнюю девочку, время которой ещё не пришло, но душонкой которой так хотел полакомиться Сатана. — Ости, всё хорошо! — Да куда там, я же всё вижу, — её рука гладит мою грудь, аккуратно обрисовывая каждую рану. — Налей мне виски, — слышу звук наливающейся жидкости. И вот холодный бокал уже в моей руке. — Теперь уходи. — Но… — Пошла вон! Демоница всё же уходит, обиженно грохнув дверью. Последние пару лет Ости была постоянно около меня. Только одной ей я позволял оставаться да и вообще быть рядом с собой. Всё наше совместное времяпрепровождение сводилось к хорошему траху, и не более. Больше ничем взять не могла, как бы моя бедная демоница не старалась. Умение качественно отсосать и сделать всё, дабы ублажить и позабыться от насущных проблем — единственная причина держать Ости подле себя. Всегда готова, как бы не приходил. Делала всё, что я скажу. Это мне и было необходимо. А сколько её обиженных взглядов я замечал, посматривая на других демониц, а после вытирая слёзы, стекающие из карих глаз. Но разве дьявола должны беспокоить чьи-то чувства? Навряд ли. Обжигающий глоток виски разливался по моему рту, слегка вытекая из разорванной щеки. Делаю ещё пару глотков и проваливаюсь в сон. Утро выдаётся намного трудней, чем я предполагал. На теле всё ещё красуются порезы, не успевшие окончательно зажить за ночь и причиняющие дикую боль. Видимо, папочка в этот раз очень хотел особенно наказать меня, раз воспользовался отравленным хлыстом, с которым моя регенерация не в силах справиться. Надеваю рубашку, что умело скрывает все раны, однако изуродованное лицо не спрячешь ни чем. Конечно, можно было бы остаться в комнате, подождать, пока всё окончательно не затянется, но это было бы слабостью перед Сатаной. Да и каков смысл во всём этом, если каждый здесь знает о наших замечательных отношениях отца и сына? Оказавшись в школе, прохожу сквозь сад и вижу Ости, оживлённо болтающую с Мими. Подхожу к ней и целую в шею, пока она пытается объяснить демонице за Густава — их общего знакомого демона, которого заключил в темницу мой отец. Все вокруг гудят о новой Непризнанной, которую скоро должны привести, что она дочь одной из Серафим. Интересно… Прикрываю глаза и опираюсь о дерево, языком прощупывая израненную щёку, на которую все боязно таращатся. Металлический привкус во рту неприятно сводит скулы, заставляя вновь и вновь прогонять события прошедшего дня. Правильно ли я поступил, когда в очередной раз ослушался отца? Когда в очередной раз осознанно дал ему повод для наказания, не погубив невинного ребенка? С усмешкой довольствуюсь своим выбором, понимая, что ни о чём не жалею. И не жалел. Никогда. За многовековую жизнь я ни разу не сожалел о своих неповиновениях, несмотря на все последующие пытки. Идти против его воли, когда она не соответствовала моим представлениям, — это то, что отличало меня от всех остальных, слепо следующих за Сатаной. «Красивая», — звонкий голос Мими заставляет меня открыть глаза и проследить за её взглядом. За Мисселиной плетётся запуганная девчонка, оглядываясь по сторонам, то и дело поправляя чёрные локоны. Наблюдаю за ней, стараясь найти хоть что-то от её знаменитой матери, но в ней нет ничего от этой холодной и властной женщины. Лишь потерянный взгляд и хрупкое тельце, готовое сломаться от чужого прикосновения. — Люци, ты чего так смотришь на неё? — Ости взволнованно опускает глаза. — Только не говори, что ты хочешь… — Смотри, Люци, — Мими не даёт договорить ей, — Непризнанные ведь не сразу теряют свою человечность. Переспишь, дашь ей понять, что она для тебя ничего не значит и разобьёшь тем самым её маленькое сердечко, и она сбросится со скал, как было у Мулцибера с … м-м-м… как же её… — старается вспомнить имя. — Да плевать мне на это. Я не сплю с Непризнанными, так что можешь не переживать. Мими безразлично пожимает плечами и увлекает обеспокоенную Ости новым разговором, пока я наблюдаю за Альмодом, — верным слугой Сатаны, уверенно ступающим ко мне. — Повелитель хочет видеть тебя, Люцифер. Захожу в кабинет отца, молча жду пока он повернётся ко мне, сцепив руки за спиной. Скольжу взглядом по стене, упираясь в едва заметный ржавый гвоздь, торчащий из стены. Когда-то он держал написанную Симоном Вуэ картину, на которой была изображена мать и уничтоженную, сразу после её смерти, организованной Сатаной. Я был ещё ребенком, когда матери не стало. В памяти остались лишь некоторые отрывки, в которых виделся её образ. Её каштановые локоны, карие глаза, нежные ладони, которые согревали мои маленькие ручонки, багровые крылья, прятавшие меня от отца, когда тот собирался наказать. Мать любила меня, и эта любовь была единственным светом в моей жизни. Но он отнял, уничтожил… Отрезал ей крылья и сбросил её в расщелину, сжёгши заживо. Сатана не только убил мать, но и меня. В тот миг я изменился. Будучи маленьким ребёнком, скорбь и ненависть поглотили мою душу, сделав сердце каменным, которому было чуждо сочувствие, жалость и сострадание. Тогда и родилось чудовище, лишённое всяких чувств. — Вижу, сын, ты теряешь сноровку, — алый взгляд Сатаны цепляется о мою изорванную щёку и его губы искажает усмешка. — Может, в следующий раз ты будешь выполнять мои приказы чуточку лучше. — А разве тебе нужен повод, отец? — Не забывайся, Люцифер, — перстами отыгрывает в воздухе ритм какой-то мелодии и прикрывает глаза. — Да, Фланнери тут обмолвилась, что ты всё ещё не пригласил её на бал Единения, мне стоит беспокоиться? — Ты же прекрасно понимаешь, что я никогда не буду с ней. Резким движением руки отец впечатал меня в каменную стену, что в тот же миг покрылась сотней трещин. Крепче сжимает шею и прожигает горящим взглядом, заставляя кожу покрываться волдырями. Изо рта стекает кровь и алым пятном попадает на белый манжет рубашки, вынуждая Сатану с отвращением отпустить меня. — Фланнери ждёт твоего приглашения, Люцифер, — отец подходит к книжным полкам, а я медленно встаю с колен. — И я надеюсь, очень надеюсь, что в скором времени ты сделаешь то, что должен. — Это всё, о чём ты хотел поговорить со мной? — Думаю, ты уже слышал о том, что в школе появилась дочь Серафим? — небрежным движением скользит по корешкам книг. — Да, я видел её сейчас. — И что скажешь? — Ничего, — недоумённо покачиваю головой, — самая обычная смертная. — Ты опять меня разочаровал, Люцифер, — гневный взгляд устремился в мою сторону, — в который раз. Молча всматриваюсь в отца, едва сдерживая скрежет челюсти, и крепче сжимаю кулаки за спиной. Сатана прохаживается комнатой, совершенно не обращая внимания на меня, и отстукивает пальцами какой-то дурацкий мотив. Кажется, ещё одно мгновение и всё моё самообладание канет в Лету. Но нет, я терпеливо ожидаю, не смея прерывать его. Минуты превращаются в вечность, и уже готов собственноручно подписать себе казнь, обратившись к отцу, но он резко замирает и оборачивается ко мне: — Сегодня за ужином я надеюсь услышать от Бельфегора, что Фланнери приняла твоё приглашение, — брезгливо бросил взгляд на запачканный манжет. — А теперь прочь с моих глаз, сейчас же. Молча разворачиваюсь и ухожу, задыхаясь от злобы, что настигает меня при одном упоминании имени демоницы. Проходя по коридорам, вижу Ости, идущую в свою комнату. Врываюсь за ней, хватаю за талию и прижимаю к стене. Эта сучка смотрит в мои глаза всегда, что бы я с ней ни делал. Приоткрывает рот, облизывая губы, руками расстёгивает ремень на брюках, обхватывает ладонью член и с лёгкой ухмылкой опускается передо мной. Берёт его в рот, лаская языком, всё так же не отводя взгляда. Ускоряет темп, сладко постанывая, словно сама получает удовольствие от этого. Не могу больше терпеть. Хватая её за волосы, тащу и бросаю на кровать, кусаю за губу, чувствую вкус крови. Ости лишь издает стон. Впиваюсь в неё, руками разрываю корсет, освобождая грудь. Провожу языком по шее, оставив укус, дохожу до груди, играя с сосками. Ости всё громче начинает стонать, уже не сдерживая себя. Снимаю с неё джинсы, переворачиваю на живот и резко вхожу, рукой вжав её голову в подушку, чтобы наконец заткнуть эту суку. Наращивая темп, вдалбливаюсь в Ости с каждым разом всё сильней и сильней, глубже и глубже, вымещая всю свою ярость. Рычу в её шею, кончив в неё. Разворачиваю к себе, вытираю слёзы с лица и целую в губы. Зачем? Чтобы она не чувствовала себя использованной? Секс для меня всегда сводился лишь к одной цели — заставить себя что-либо почувствовать, помимо ненависти и злобы. Стать таким же, как и все остальные. Впустить в своё сердце хоть что-то ещё. Но всё тщетно. Забыться в обнажённых телах не получалось. И в этом не было их вины, как бы мне не хотелось убедить себя в обратном. Она всё так же лежит неподвижно, лишь смотря, как я одеваюсь. — Не останешься? — едва слышный голос. Заправляю рубашку и молча выхожу из комнаты, но её голос, дрожащий от слёз, содрогает гнетущую тишину: — Люцифер! — останавливаюсь у двери. — Зачем ты так поступаешь со мной? — Ости, — едва поворачиваю голову в её сторону, — ты была бы со мной, не будь я наследником Ада? — Что? Почему ты спрашиваешь? Так и оставив её без ответа, громко хлопаю дверью и направляюсь тёмными коридорами в свою спальню. Схватив первую попавшуюся книгу, откидываюсь на холодный шёлк и начинаю читать, в попытках скрыться от потока мыслей, бушующего в моей голове, однако стук в дверь прерывает меня. — Люцифер? — демоница неуверенно заходит в комнату. Откладываю книгу и наблюдаю за Ости, медленно ступающей ко мне. Останавливается у кровати и, всё ещё нерешительно, будто боясь моей реакции, ложится ко мне, укладывая голову на грудь. — Я всегда была бы с тобой, — почти беззвучный шёпот, однако я улавливаю каждое слово. Крепче прижимаю Ости к себе, зарываюсь в жёсткие волосы, источающие аромат кориандра и погружаюсь в глубокий сон. Проснувшись, едва слышно встаю с кровати, чтобы ненароком не разбудить демоницу, и захожу в душ. Холодная вода контрастом бьёт по разгорячённой коже, мгновенно приводя затуманенный разум в порядок. Однако выбить терзающие мысли о себе ей не удаётся. Со злостью бью кулаком о блестящую плитку, и струйки крови стекают на пол, но и это не помогает отвлечься. Вернувшись в комнату, застаю уже одетую в очередной кожаный комбинезон Ости, тщательно прорисовывающую глаза. Неспешно одеваюсь, поправляю выбившиеся пряди волос, беру её ладонь в свою и уверенно направляемся в школу. Заходим с Ости в аудиторию, не спеша прохожу между рядами, как вижу голубенькие глазки, уставившиеся в меня. Смотрю на Непризнанную, подходя ближе, пока та смущённо опускает свой взгляд, вызывая мою довольную ухмылку. Каждое лживое ангельское слово об истории создания вызывает отвращение. Ости надоедливо поглаживает меня по бедру, нежно мурлыкая на ухо, пока я, не отрывая взгляда от Непризнанной, думаю о разговоре с отцом, стараясь найти причину его заинтересованности. Наконец, после окончания занятия выходим из душной аудитории и направляемся на улицу, пока Ости не переставая продолжает болтать, уже порядком поднадоев мне. — Пф, вообще не могу понять как Мими возится с этой Непризнанной мышью, — останавливается у окна. — Надеюсь она не потащит её с собой на вечеринку. Ты идешь, кстати? И, Люци, — неуверенность проскакивает в голосе, — почему ты на неё таращился весь урок? — М-м? Таращился? Не льсти ей, Ости. — Как скажешь… Что насчёт Густава? Твой отец не собирается его выпускать? — Я не интересовался этим, — наблюдаю за Дино, говорящим о чем-то с Лилу. — Это так неправильно, Густав не сделал ничего серьёзного, чтоб Сатана его так наказ… Эй, это ещё что?! — срывается на крик. — Смотри куда прёшь, Непризнанная! За Ости стоит перепуганная Уокер и, чуть ли не заикаясь, пытается извиниться. Это так смешно, когда они боятся тебя. И где же твоя гордость или хоть что-то от знаменитой Серафим? Трудно тебе будет здесь, Непризнанная. Все захотят полакомиться твоим страхом, что так пахнет прогорклым яблоком. И я не исключение.***
Надеваю рубашку, застёгиваю запонки. Этому стилю я был верен всю свою жизнь: всегда заправленная в брюки чёрная рубашка, пиджак, туфли или ботинки. То, что я любил с самого своего детства, словно это не одежда, а продолжение меня.Виски заполнял бокал, разбавляя тишину в комнате. Пару глотков и горло приятно обжигает, разогревая меня. Выпив ещё раз, выхожу из комнаты и направляюсь на поверхность. Ости с остальными демонами уже должны быть на вечеринке. Мне всегда нравились такие развлечения, когда наблюдаешь, попивая алкоголь, как низшие демоны устраивают шоу, Непризнанные напиваются до беспамятства, ангелы, решившие отдохнуть, после пару бокалов уже не могут связать пару слов. А робкие девушки, которые обычно не подпускают к себе никого, отдаются кому-то в туалетах. Такая вот вакханалия под самым носом у святош. Ну, и разве это не прелесть? На столе танцует Ирдин, дочь Суккубы, похотливо двигаясь под музыку и осматривая учеников, ища себе новое развлечение на ночь. Краем глаза замечаю, что многие не могут отвести взгляд от дьяволицы, желая облизать её тело, по которому стекает джин. И Ирдин сильнее изгибается, прекрасно зная о своих способностях, перед которыми не устоял ни единый смертный, да и демон, впрочем. Однажды она оказалась в моей постели, и я бы не раз повторил это, но мысль, что в этой потаскухе за ночь оказывается по несколько членов, была мерзка. Этим и нравилась мне Ости, обтиравшая своей грудью моё плечо: пока я сам развлекался в одно время со многими, Ости никто не касался, кроме меня. Это и было прелестью наших отношений. Шакс и Мулцибер обсуждали какие-то проблемы на седьмом кругу Ада, решая, что сделать с гарпиями и кентаврами, пока я безразлично делал глоток за глотком, приобнимая Ости. Из толпы внезапно выскочила Мими и повисла в объятиях Мулцибера, страстно впиваясь в его губы. Интересно, что они чувствуют в этот момент? Желание, тягу или быть может… любовь? Чушь! Демонам чужда любовь. Лишь похоть и потребность владеть кем-либо. Вновь скольжу взглядом по присутствующим и наталкиваюсь на Уокер, искусно двигающуюся под музыку. Движения словно соблазняют всех вокруг, столько голодных глаз наблюдает за её танцем, вызывая у меня… злобу? Но ей будто всё равно, она продолжает танцевать, не обращая внимание на творящееся вокруг. И это завораживает… Сквозь спутанные нити энергий стараюсь найти принадлежащую ей, старательно отбрасывая витавшие вокруг похоть и вожделение. И вот среди всего нахожу едва уловимый аромат японской сливы: такой сладкий и сочный, что невольно хочется попробовать её. Делаю ещё один глоток виски и, отбросив руку демоницы со своего бедра, направляюсь к Уокер. Обращаюсь к ней, едва касаясь губами мочки уха. В голубых глазах переплетаются искорки, пухлые губы соблазнительно содрогаются, заманивая прикоснуться к ним. Я должен овладеть ею.***
«От этих мест, где гибель так верна; Иди за мной, — тебе не будет худо, Я выведу — на то мне власть дана — Тебя чрез область вечности отсюда». Прохожу по коридору к расщелине, огоньки, исходящие из стен, едва освещают тьму, но вижу потерянную Непризнанную, которая бродит словно призрак. Интересно… Что же тебе понадобилось в Преисподней. Обращённый ко мне голосок дрожит, она пятится к стене, загоняя себя в западню. В глазах виден страх. Знакомый запах прогорклого яблока. Стоп… есть ещё что-то… Касаюсь губами её шеи, рукой провожу по такой нежной коже. Ну же, Уокер, покажи мне свои чувства, сними эти оковы, за которыми ты так старательно что-то прячешь. Сжимаю бедро ещё сильней, до сладкого стона, сорвавшегося с её ротика. И вот оно… сквозь аромат прогорклого яблока отчётливо пробивается аромат чёрного трюфеля. Ты так противишься мне, но твоё тело играет против тебя же, показывая истину. Истончая влечение. Так чего же ты боишься? Меня? Или своих желаний? Холодный виски наполняет бокал, распространяя аромат аниса по комнате. Делаю глоток, но желанного чувства облегчения не наступает. Перед глазами стоит впечатанный образ испуганной Уокер, вцепившейся в мои запястья и запах её страха, который въелся в меня и от которого я не могу избавиться. Со злостью разбиваю бокал о стену и вылетаю на поверхность. Ступаю каменными аллеями в школьном саду, в котором в столь позднем часу не должно быть никого, но внезапно вижу её: укутанная в теплую кофту, поджала колени под подбородок и наблюдает за звёздами. Только сегодня днём она выводила меня из себя, заставляя показать чудовище, живущее во мне. Я хотел её уничтожить, растоптать, унизить, чтобы её маленькое сердечко треснуло на миллион кусков, и никакой ангелочек не в силах был бы его залечить. Эта тварь назвала меня жалким и никчёмным подобием отца. Но нет, я гораздо хуже: в моей душе кромешная тьма, которая уничтожает всё, к чему прикасается, сердце не способно ничего чувствовать, кроме злобы и ненависти. Я настоящее чудовище. И скоро ты узнаешь об этом. Но что я делаю сейчас? Сижу рядом и рассказываю древнюю легенду о созвездии, не в силах оторвать взгляд от восторженных глаз. Вкусный аромат её тела так и манит, кожа покрывается миллионами мурашек от прикосновений, влажные губы со вкусом клубники, тело, горящее от жара ладоней. И эти глаза. Что же в них? Я желаю овладеть твоим телом или тобой? Я не хочу тебя уничтожать. Почему чудовище, жаждущее тьмы, так мирно спит сейчас?