«И падёт псевдобожество, ведь нет правителя истинней Бафомета» (Писание Бафомета 34: 1)
«И не служивых ему постигнет кара: долина Коласис; И кто преклонит колени — прощён будет» (Писание Бафомета 34: 4-5 )
Мерцающее сияние звёзд едва освещает укутанную ночной мглой комнату. Сквозь приоткрытое окно проникает прохладный ветерок, заставляющий тюль колыхаться в нежном танце и покрываться кожу сотнями мурашек. Идеальную тишину, царящую в сладкой дрёме, разбавляют одинокие возгласы сычей. Только они не спят этой ночью вместе со мной. Недвижимо лежу в холодной постели и не свожу взгляд с незримой точки, расположенной на уровне потолка. Зудящие следы, царапающие солью нежную кожу лица, заставляют поднести руку и вытереть ненавистные слёзы. Столько раз представляла в своей голове, как отталкиваю ангела от себя, дабы не причинять ему боли и не отравлять своими лживыми словами, но всё случилось совсем не так. Абсолютно не так. Он ушёл, отвернулся от меня и мне больше не придётся ощущать то паршивое чувство, раздирающее меня изнутри при каждом его тёплом слове или касании. Мне не придётся врать ему, глядя в бездонный океан его глаз. Так почему же я не чувствую желанного успокоения? Почему внутри зияет пустота, словно что-то было вырвано из моего тела? Впилась ногтями в тонкую кожу запястий, чтобы хоть как-то перекрыть гадкое чувство, разлагающее меня изнутри. Но ничего ни черта не помогало, как бы глубоко я не вонзала остриё ногтей. В обезумевшей за эти пару часов голове творится настоящая война, орудием которой являются мысли, убивающие своей болью. «Ты принадлежишь ему», — три слова, как самый беспощадный хлыст врезаются в мою душу, оставляя кровавые ручьи слёз. Три слова, с которыми всё рухнуло. Я так надеялась, нет, я правда очень надеялась, что во мне останется хоть что-то от меня настоящей. Той наивной девушки, что погибла в жуткой автокатастрофе. Но Бафомет маленькими шажками закрадывался в каждый уголок моей души, постепенно присваивая себе всё, что когда-то принадлежало мне. Очернённая душа и тело, горящее от чужих прикосновений. Столько раз он говорил, что я буду принадлежать ему. И, по всей видимости, этот момент настал. Страх перед неизбежным отравляет не хуже выпитой дозы стрихнина, от которой тело гибнет в ужасных мучениях. Страх парализует. Путает мысли и не даёт здраво рассуждать. Животный страх преследует цель помочь загнанной жертве, но на деле всё совсем иначе. Ты превращаешься в забившуюся дичь, стоящую в угле клетки и наблюдающую, как он неуклонно подкрадывается и полностью овладевает тобой. Выбивает весь остаток разумного, что когда-либо покоился в черепной коробке. Он сбивает твоё дыхание, затуманивает взгляд, заставляет дрожать — он делает тебя никчёмной. Неспособной к противостоянию. Заламываю пальцы, пересохшие глаза жгут в надежде, что немигающие веки подарят хоть секунду спасительного отдыха. Но я упорно игнорирую попытки своего тела добиться такого желанного отдыха. Конченый мазохист с садистскими наклонностями. Не иначе. Подумать только, какое же опустошение оставил Дино после своего ухода. Но что он забрал с собой? Несколько поцелуев и горячих касаний, коими он одаривал меня вдалеке ото всех? Нет, мой ангел забрал гораздо большее: теплоту объятий, всегда такие важные слова поддержки и искреннюю доброту к случайно попавшему человеку в мир высших существ. Он забрал то, что так редко встречалось в этом царстве плеромы. И что подарила ему я? Вечную любовь, заботу и душевное тепло? Да как бы не так. Лживая надежда на призрачное будущее, приправленная несметным количеством сладких слов, пропитанных чернухой и фальшивыми улыбками, — вот моя плата за всё то хорошее, что было даровано мне. Желание помочь в любой момент — неблагодарность, детская наивность в мою искренность — холодная корыстность, врождённое благородство — жгучая страсть к греху. Да, я умею отдавать соразмерное взятому. Уверена, что если есть рейтинг самых жестоких существ, — лидирующее место за мной. И жестокость моя не в жажде увидеть кровопролитие или агональный хрип, нет… Слёзы уже закончились, и тишину в комнате разбавляет едва слышный скрежет зубов, коим я старательно сдерживаю отрывистые всхлипы. Рука наобум тянется к прикроватной тумбочке и сталкивается с чашкой уже остывшего чая. Машинально подношу к губам, делаю глоток и прикрываю глаза. Холодной жидкости не удаётся охладить пылающий гнев внутри меня. Гнев на себя же. Помнится, когда-то очень давно, будучи еще ученицей начальной школы, я дружила с Бэтси — девочкой по соседству. Она переехала со своей семьёй из Денвера в наш маленький городок через несколько месяцев после смерти моей матери. Я одиноко играла во дворе, зарывая ноги в песок, как ко мне подошла Бэтси, держа в руках потрёпанного плюшевого котёнка. «Когда мне грустно, я обнимаю мистера Ворчуна, и он прогоняет всё плохое», — зелёные глаза блестели, светлые волосы разлетались от порывов осеннего ветра и её лучезарной улыбке не хватало одного зуба. Этот момент навсегда нашел укромное местечко в моей памяти. Мы взрослели и наша дружба становилась крепче. До одного момента. На одной из вечеринок в старшей школе я изрядно напилась. Отворяя каждую дверь в поиске уборной, я случайно наткнулась на слишком интимный момент: девушка с длинными смольными волосами ритмично двигалась в постели. С пунцовыми щеками поспешно прикрыла дверь и заперлась в уборной, пытаясь привести себя в чувство. Через некоторое время, когда холодная вода слегка отрезвила, я брела по коридорам и столкнулась с той самой девушкой, выходящей из спальни. Смазанная алая помада, спутанные волосы, багровые отметины на шее и тонкая рука, протянутая парню, прикрывающему дверь. Переведя взгляд на него, встретилась с самодовольными карими глазами, которые принадлежали никак иначе, как Тайлеру — парню Бэтси. Цепкая хватка у моего плеча и с угрозой сказанные слова, после которых я была вынуждена молчать. С той самой секунды я и погрязла во лжи. Постоянно выгораживала Тайлера, писала ему, подъезжая с Бэтси к вечеринке, на которой он развлекался с очередной девицей, успокаивала подругу, доказывая, что её опасения глупы. Делала всё, лишь бы она не узнала о его вечных похождениях. И однажды я не успела предупредить. Бэтси заявилась на пляжную вечеринку с потёками туши и пустыми глазами. Она целеустремлённо направлялась к толпе у костра, а я судорожно набирала сообщение трясущимися пальцами. Курносая блондинка сидела на коленях Тайлера, скользя острыми коготками по его шее, резко побледневшая Бэтси и я, готовая провалиться сквозь землю, — тогда всё замерло в ожидании взрыва. Девушка невинно хлопала ресницами, пока пара истерично выясняла отношения, а я заламывала пальцы и молилась под звук гитары. Но молитвам не суждено быть услышанными, ведь одна фраза в тот вечер лишила меня подруги: — Ты говоришь это мне? Обернись назад, милая, и повтори всё это своей горячо любимой подруге. Ведь всё это время за твоей спиной Вики написывала мне, предупреждала, предавала тебя. Да, сладкая? А знаешь, почему? Потому что и она спала со мной. Жгучая пощёчина и зелёные глаза, смотревшие на меня с ненавистью, болью и разочарованием. А я всё так и стояла перед ней, на находя в себе сил объяснить, что это было в первый месяц их знакомства, когда они даже и не были парой, но она уже смотрела на него влюбленным взглядом и проедала мне уши рассказами о нём. Расставание с парнем, несколько стаканов бурбона, и вот я уже лежала в его кровати. Но каков был смысл что-либо объяснять, если правда от этого никак не изменилась. Я была предательницей. Её Иудой. Тогда я и зареклась никогда никому не врать, зная, какую боль влечёт за собой ложь. Но вновь оступилась. А я ведь изначально и не врала ангелу. Нет, это не жалкая попытка оправдать себя или сделать менее виноватой. Это как раз те едва зарождавшиеся чувства, за которые я себя неоднократно кляла. Эмоции, которые я переживала при каждом общении с Дино, мурашки от нежных касаний, улыбки от его комплиментов, мои взгляды из-под полуопущенных ресниц и те невинные поцелуи, оставляемые мной впервые. Всё это было. И всё это было искренним. До тех пор, пока я однажды не всмотрелась в бордовый взгляд и не начала тонуть в нём. Люцифер воистину настоящий дьявол, ведь только с ним ты пытаешься вырваться, но лишь глубже тонешь в зыбучих песках его взора. Я барахталась, я правда старалась выбраться из этого омута, и Дино был тем моим спасательным кругом, способным вытянуть на твердь. И он действительно сделал бы это, заполнил собой все мои мысли, стал для меня всем. Но я сделала ошибку, страшную, но такую желанную ошибку: я отдалась дьяволу. Я сама проколола спасательный круг и начала тонуть. Ведь именно в тот момент Люцифер пленил меня полностью, неосознанно сделал меня своей. С той проклятой минуты я погрязла во вранье, когда понадеялась, что, будучи с Дино, я смогу вычеркнуть дьявола из своих мыслей. Но разве возможно спасение, если спасательный круг превращен в решето, а крепкая хватка похоти и желания тянет ко дну? От беснующихся мыслей кажется, что голова вот-вот разорвётся, стоит только подумать о чём-то. Уставшие веки наливаются свинцом, и попытки приоткрыть глаза не удостаиваются успехом. Возвращаю чашку на место и сворачиваюсь клубочком, комкая одеяло где-то между ног. И это действует на измученный мозг не хуже, чем таблетка снотворного, ведь в ту же минуту я уже рисую неясные образы и погружаюсь в мир грёз. Палящее солнце скрыто за тёмным облаком горящего пепла. Пелена удушающего дыма нежно укутывает меня, пока я ступаю прожжённой землей. Раскатистый гром сотрясает залитую кровью твердь, заставляя прикрывать уши, дабы не быть оглушённой. Вокруг слышны истошные крики обречённых на смерть, но я уверенно продолжаю идти, не оборачиваясь на мольбы, раздающиеся у моих ног. Край длинного платья цепляется обо что-то, и я опускаю глаза — истерзанная окровавленная рука мёртвой хваткой удерживает подол платья. «Пожалуйста… помоги», — хриплый шёпот едва удается разобрать. Наклоняюсь ближе, провожу рукой по израненному лицу, огибая остриё, торчащее из разорванной щеки. Пальцем касаюсь окровавленных краёв раны. Зелёным глазам едва хватает силы зажмуриться от боли, возникающей при моём прикосновении. Измазанным кровью кончиком пальца провожу по губам, окрашивая их в алый цвет. Язык медленно обводит тонкий палец, слизывая остатки крови. От металлического привкуса уголки губ содрогаются в улыбке. Оторвавшись от изувеченного подобия на бессмертного, делаю шаг в сторону, но костлявая рука продолжает цепко держать подол платья. «Это всё ты», — бросила презренный взгляд и лишь рассмеялась. Громко. Едко. Опасно. С силой вонзила тонкий каблук в мерзкую шею, и чёрная ткань впитала в себя горячую кровь. Гортанный хрип, вырвавшийся из умирающего тела, становится усладой для моих ушей. Приятное тепло расползается по телу. Вдали разгорается пламя, озаряющее толпы истерзанных трупов, устилающих землю зловонным покрывалом. Медленно направляюсь на свет, гордо вскинув подбородок, утопая туфлями в липкой смоле. Пронзительные крики гарпий, летавших вокруг, совершенно не беспокоят меня. Одна вцепилась в ещё живое тело, подняв кверху, впилась острейшими когтями в изуродованную плоть и разорвала на части. Ошмёток некогда бывшей ноги упал подле меня, и одна из гарпий стремительно пронеслась мимо, заставляя волосы извиваться от ветра, возникающего из-под её крыльев. Их истошные вопли перебивают отчаянные стоны, но я не чувствую опасности рядом с ними. С каждым шагом зеркальная поверхность, озаряемая горящим пламенем, становится всё ближе. Сделала несколько шагов вдоль берега и остановилась. Чёрная тягучая субстанция едва омывает носок туфель, и я вглядываюсь вглубь кровавого озера. Я жду Его. Спокойная гладь новообразованного озера зарябила, и из неё вынырнул Он. Спутанные волосы, покрытое кровью неверных мускулистое тело, выразительные глаза, горящие янтарным огнём, — истинный правитель сражённых миров. Воплощение силы и ненависти, свирепости и величия. Стою пред Ним и поедаю взглядом. Красив. Опасен. Самоуверен. — Мой Король… — томный шёпот срывается с уст, и я опускаю голову пред ним. Крепко обхватил мои скулы ладонью, заставляя приподнять голову и встретиться с Ним взглядом. Большим пальцем провёл по губам, оставляя кровавый след, который в тот же миг был убран моим влажным языком. Кивнул своим мыслям и одобрительно улыбнулся, не убирая всей серьезности с лица. — Ни перед кем не преклоняй своей головы, — хриплый шёпот на ухо опьяняет. Раздвоенный язык коснулся шеи, провёл влажную дорожку к губам и властно проник в мой рот. С силой закусывает губы, смешивая мою кровь с кровью поверженных, застывшую на нём, в один дурманящий коктейль, которым я с удовольствием упиваюсь. Горячие капли стекают на грудь, ладони с силой сжимают бледную кожу, оставляя характерные отметины, но это лишь сильнее раззадоривает. Я хочу большего. — Вот твой истинный облик, никогда не забывай этого, — будь я кошкой — замурчала бы. — Скоро придёт наше время, Виктория, и мы станем во главе всего. — Я воткну меч в мерзкое подобие Богов и буду смеяться, наблюдая за их мучениями в Аду, — в предвкушении закусила губу. — В нашем Аду. — Все миры будут лежать у твоих ног, я подарю тебе их, — янтарный блеск Его глаз гипнотизирует, и я с замиранием сердца слушаю Его речи. — Готова ли ты стать моей полностью? Стать воплощением власти и величия? Ты готова пойти за мной? — Да… — выдохнула ему в губы. Щелчок. Жадное пламя охватывает руины. Залитая кровью земля скрыта под тлеющим слоем пепла. Воздух раскалён до опасной отметки, смрадный дым попадает в дыхательные пути и дышать становится всё трудней. Сражённые ангелы замертво валятся с небес, и хруст переломанных костей так приятно ласкает слух. Хаос, созданный моим Королем. Моей истинной любовью. Туфли грязнут в буром болоте, некогда именовавшим себя землёй. Но я продолжаю ступать, всматриваясь в смутный силуэт, едва удерживающийся на коленях. Ошмётки рубашки насквозь пропитаны кровью, алыми каплями падающую у его ног. Он один. Совершенно один. Нет ни привычных мученических стонов, криков гарпий, свиста пролетающих стрел. Даже истерзанных тел нет подле него. Ничего. Мы с ним единственные в этой мрачной бездне. И вокруг застывший воздух, который разбавляют его шумные хрипы. Каждый вдох дается ему с трудом и невыносимой болью. Я вижу это. Стою и наблюдаю, как содрогается мученическое тело. И эта картина так притягательна. Подошла ближе, наклоняясь к лицу, представляющее собой один сплошной кровоподтёк. Колючая щетина приятно царапает кончики пальцев. Улавливаю едва заметный аромат миндаля, и что-то внутри бьёт сильней самой жёсткой пощёчины. Миндаль кажется таким знакомым, но распалённый рассудок упрямо отвергает едва зарождающиеся воспоминания. Выбила вспыхивающие ассоциации одним взмахом головы. Обхватила израненные скулы, всматриваюсь в лицо, но тьма не даёт разглядеть его. Внезапная ярость овладевает мной, и рука с силой устремляется к груди. Звук сломанных рёбер. Липкая горячая субстанция растекается из зияющей дыры. Руки измазаны вязкой кровью. Медленно провожу языком по ещё пульсирующему сердцу и металлический привкус кажется сладкой патокой, от которой кружит голову. Это всё так одурманивает. И я смеюсь. Смеюсь, сжимая нечестивое сердце. Тёмные капли падают на моё лицо и стекают в приоткрытый рот. С жадностью глотаю каждую, что дарит непередаваемое чувство силы и власти. — Вот она, — внезапно раздаётся за спиной, но я не в силах оторваться от затухающего органа, — настоящая Королева Тьмы. Повелительница пороков и греховности, злонравия и попущения, кары и отмщения. Твоя сущность так прекрасна, Вики, — убрал спутанные волосы и провёл языком по моей щеке, создав чистую полосу кожи. — Ты станешь той, кто уничтожит псевдоправителей. И я улыбаюсь. И улыбка эта брызжет ядом, коим я окроплю каждого, кто посмеет встать против нас. Ведь нет правителя истинней, чем Бафомет. Он — тот, кто будет властвовать всеми мирами и душами. Тот, кто создаст новые жизни. И я буду подле Него. Стану правой рукой, готовой уничтожить всего и вся лишь по одному слову Его. Стану Его Королевой. Одним щелчком пальцев Он заставляет пламя окружить измождённое тело. Яркие блики огоньков играют на израненной коже, а я внимательно всматриваюсь в окровавленное лицо, в ожидании его последнего вдоха. Но приспешник бывшего божества упрямо не желает подыхать, зияя дырой в месте, где менее минуты назад билось его сердце. И в одно мгновение неверный едва приподнимает голову, и яркое пламя, наконец, не отбрасывает тень, а озаряет его лицо. Веки едва приоткрыты, но я улавливаю бордовый взгляд, который тотчас затухает, и мужчина бездыханно валится в лужу собственной крови. — Люцифер… — одними губами проговорила я. — Смотри, Вики, — хриплый шёпот уже не вызывает тех мурашек, — это сделала ты. Карточный домик, умело построенный Бафометом, рушится, и я падаю в мрачную бездну, поджидающую моё падение. Уже нет чувства власти и гнева, пьянящего желания упиваться кровью. Глаза заливаются слезами, а сквозь приоткрытый рот не выйдет и звука. Поднимаю трясущиеся руки, покрытые тягучей кровью, и осознание произошедшего бьёт отрезвляющей пощёчиной. Ноги подкашиваются, и я ползу на коленях к безжизненному телу некогда великого сына Преисподней. Острые песчинки разрезают нежную кожу, но этой боли для меня не существует. Ведь с сердцем Люцифера я вырвала всё то хорошее, что было во мне. Я окончательно погрузилась во тьму. — И ты убьёшь его, Королева. Ты сделаешь это. Надрывный крик прерывает тягостную иллюзию, холодная испарина покрывает лоб, сердце отбивает свой ритм яростным звоном в голове, а рот жадно давится остатками воздуха. Зарываюсь пальцами в спутанные волосы, стараюсь восстановить сбившееся дыхание, но мне чертовски не хватает кислорода. Дышать становится невозможно, и я начинаю задыхаться. Ледяными стопами судорожно скольжу вдоль кровати, в надежде найти тапочки, но, так и не найдя их, бросаю эту идею и бегу в сторону двери. Перед глазами начинает темнеть, и я трясущейся рукой стараюсь нащупать ручку двери, за которой, как мне кажется, меня ждёт спасение. Потные ладони скользят по ней, и ручка упорно не хочет прокручиваться. Наконец, раздаётся долгожданный щелчок, и я вырываюсь из оков тьмы, царящей в моей комнате. Взгляд затуманивается и различить силуэты коридора удаётся едва ли. Грудную клетку распирает от дичайшей боли, которая, кажется, разорвёт мои лёгкие изнутри. Но я продолжаю бежать, сбивая подошвы о мраморный пол. Где-то внутри живёт надежда… нет, внутри живёт уверенность, что выйди я на улицу — меня в один миг отпустит эта паника. Я вновь смогу контролировать своё тело. Я вырвусь из удавки кошмара, который врезающейся петлёй обматывает мою шею. Каждый виток сдавливает нежную кожу. Делает круг за кругом, перекрывая доступ к кислороду, в конечном итоге неся за собой медленную гибель. Забирает угасающие частицы моей жизни. Но я знаю, что смогу вырваться. Я должна сделать это. Последний поворот, и тяжелая дубовая дверь отворяется предо мной. Холодный ночной ветерок резко обдувает тело, едва прикрытое ночной сорочкой. Кожа покрывается мурашками, и я делаю вдох. Такой глубокий вдох. Который, кажется, запоздай бы на пару секунд, и я рухнула бы замертво. Порывисто хватаю воздух, и туман, витавший перед глазами, рассеивается. Оборачиваюсь в сторону двери, но сделать шаг назад не решаюсь. Внутри грызёт страх, что зайди я обратно в школу, в свою комнату — все вновь повторится. Закрой глаза — Бафомет проникнет в мои сны. С каждым его влиянием я меняюсь, и отныне сон — непозволительная роскошь, которая может окончательно свести меня с ума. Редкие камушки врезаются в стопы, но я почти не чувствую той боли. Возвращаться в комнату желания нет, и я беспорядочно брожу по саду, пока не наталкиваюсь на одинокую скамью, стоящую в сумрачной тени деревьев. Уложила голову на поджатые колени, которые тотчас же стали мокрыми от беззвучных рыданий, сводящих судорогами бледное тело. Где-то совсем рядом играют свою мелодию сверчки, но мне их спев кажется лязганьем цепей, коим были скованы смертники во сне. Губы дрожат, едва сдерживая всхлипы. С силой прикусила нижнюю, и во рту растеклась горячая субстанция с солоноватым привкусом. С тем же привкусом, который я слизала с израненной щеки убитого мной. С тем же, что расползался по языку, когда капли густой крови тонким ручейком спускались в мой рот с умирающего сердца Люцифера. Сердце, вырванное моими же руками. Но по моему ли желанию? Как же всё-таки странно устроено наше сознание. Обычно все действия организма направлены на то, чтобы избавить нас от влияния раздражителей. Все шестерёнки давно слаженного механизма работают в одном направлении: не привести к гибели. И вот находится одна, самая неприметная, на которую ты бы и внимания не обратил, и она начинает работать в своём темпе. Вертится с другой скоростью, поскрипывает заржавелыми гранями и тянет пружину в противоположную сторону. Спираль за спиралью вытягивается до тех пор, пока не упрётся до упора. Секунда, и пружина срывается, снося всё на своём пути. И больше нет привычно слаженной работы. Механизм повреждён. Механизм болен. Каждая шестерёнка крутится со своей бешеной скоростью, которую сдерживала та самая сорвавшаяся пружина, повреждая близлежащие структуры, не выдерживающие такого темпа. Шестерёнки трескаются, но упорно продолжают работать, несмотря на то, что эта работа лишь усугубляет их состояние. Трещина, трещина и еще одна трещина. А скорость-то набирает обороты. И гайки летят, и сорванные грани со звуком отбиваются о железную поверхность. Но механизм не останавливается. Прокручивает раскалённый метал до тех пор, пока шестерёнки окончательно не срывает. Тогда-то механизм и ломается. Приходит в негодность и не подлежит ремонту. Так вот, сознание — и есть та чёртова шестерёнка. Вы когда-либо обращали внимание на то, что творилось с Вами во время душевных терзаний? О, я уверена в Вашем утвердительном ответе. Первые трое суток самые трудные. Наверняка, Вы лежали в кровати и прокручивали тот единственный момент, от которого хотелось залезть в петлю. Вновь и вновь. И эти мысли сильнейшим ядом распространялись по распалённому рассудку. Внутри всё крутит. Болит. И никакие таблетки не помогут от этой боли. «Где болит?», — спросят тебя. И укажи ты на желудок или сердце, и тебе сразу дадут чудодейственное лекарство, дарящее спасительную свободу от недуга. Но болит-то где-то там, глубоко-глубоко внутри, где своё место занимает душа. «Ой, деточка, а врачи тебе тут не помогут», — обречённо улыбается лекарь и запирает за собой дверь, оставляя тебя одну. Вот тогда-то и начинается феерия. Ты впадаешь в отчаяние, давишься слезами и просматриваешь эту ситуацию кадр за кадром. Выискиваешь что-то, задаёшься одним вопросом: «А как же тогда нужно было?». И ищешь. Ищешь решения, подбираешь другие слова, не сворачиваешь за тот угол, не отвешиваешь звонкую пощёчину. Делаешь всё то, что было бы правильным, что не привело бы к тому, что ты сейчас имеешь. Но знаешь, в чём проблема? Внутрь тебя загнан нож. Такой острый, длинный. И рана болит, до безумия болит. Но ты берёшь рукоять и с силой проворачиваешь, разрезаешь кровоточащую плоть. И от этого ещё больней, но остановиться не получается. Твои мысли убивают тебя, дорогая. От воспалённого разума распространяются отравой по венам. Заставляют лезть на стену и биться головой. Да выбрось ты эту чушь из головы, перестань! Но нет. Ты упорно продолжаешь давиться горькими слезами, до боли закусываешь губы, лишь бы не услышал кто за соседней стеной, да не пришёл с расспросами. Прячешься под одеяло и лежишь в темноте, но глазами держишься той незримой точки где-то на стене. А точки то и нет. Но глаз отвести не можешь. Держишься и держишься взглядом, до рези в глазах да с силой сжимаешь одеяло до побледневших костяшек. Разрушаешь себя изнутри, моя дорогая. А чувствовали Вы когда-нибудь свою вину от ещё не случившегося? Разрывало ли Вас изнутри только от того, что одна мысль о будущем вызывала рвотные позывы и неизбывную боль в груди? У меня лично нет. До этого момента. Это воистину изощрённая пытка для души. Сидеть в ночном сумраке, закусывать губы и рыдать в три реки только от того, что тебе приснился кошмар. Сумасшествие? — нет. Осознание подступающего армагеддона? — определённо. Первое время я считала свои сны дурными иллюзиями, не несущими за собой никакой опасности. Но с каждым разом после пробуждения я всё больше ощущала боль от цепких касаний, жар от горящего пепла, запах сожжённых тел, пропитавший волосы. И сейчас, сидя на лавочке, я отчётливо чувствую солоноватый привкус во рту. И готова поклясться богом, что освети луна чуть ярче — я рассмотрю запёкшуюся кровь под ногтями. Нет, это явно не сон. Не тот мир грёз, где игра воображения рисует свои несуразные картинки. Он преследуют свою цель, меняет и оскверняет меня. Даёт понять, что будет в дальнейшем: кровь, пытки и смерть. И я не стану одной из жертв, нет. Моя роль куда изощрённей — кровожадный зверь, упивающийся страданиями и гибелью всего сущего. Значения не имеет, что я не способна к такому. Бафомет медленными шажками подбирается к моей душе. И совсем скоро она будет принадлежать ему полностью. Я знаю, я чувствую это. А страшней всего то, что я не могу противостоять этому. Ну, или не знаю как… Прикрыла глаза и кончиками пальцев массирую виски, вслушиваясь в стрекотание сверчков. Холодный ветерок заставляет меня поёжиться, но возвращаться в комнату не хочется. Ведь, кажется, стоит мне вернуться туда — мой личный мучитель уже будет поджидать меня с очередным кошмаром. И кто знает, что в этот раз мне придётся сделать? Закусила губу, прогоняя дрёму, которая так и поглаживает меня своей костлявой лапой, и во рту растекается знакомая солоноватая жидкость. Всё та же, всё с тем же привкусом. В голове раздаётся едва различимый голос, но я старательно вслушиваюсь в нескончаемую песню сверчков. Делаю всё, лишь бы не слышать хрипловатый шёпот. Поскольку, я точно знаю кому он принадлежит. Бафомет забрался слишком глубоко в меня. Позади доносится хруст ветвей, но у меня даже нет сил, чтобы повернуться. Обречённо откинула голову и вслушиваюсь в звук шагов, раздающихся всё ближе ко мне. Мысленно перебираю кандидатов, которые могли бы не спать в столь позднее время и слоняться в ночном саду, но на языке не вертится ни одного имени. И тут в голове возникает образ Бафомета, стоящего предо мной у расщелины в Ад. Это был единственный раз, когда Он позволил себе появиться не только в кошмарах, но и в реальности, так что же могло Ему помешать сделать это вновь? От страха сводит голени и дыхание учащается. Но я продолжаю сидеть недвижимо, ожидая невесть чего. Вернее, кого. Вновь раздаётся треск сухой ветви, попавшей под Его подошву, но уже совсем близко. Ещё несколько уверенных шагов, и я чувствую, как скамья слегка прогибается под тяжестью чужого тела. Шумно дышит, а я вжимаюсь в деревянную спинку, с силой жмуря глаза, ведь стоит мне их приоткрыть — Он вновь овладеет моим сознанием. Вновь заставит погрязнуть в Его умело созданное царство. Но тело словно играет против меня: головная боль уходит, а внутри появляется чувство спокойствия. — Не спится? — хрипловатый голос, который я никак не ожидала услышать. — Люцифер? — поворачиваюсь в его сторону и всё ещё не верю своим глазам. — Не ожидал, что в такое время здесь кто-то будет. Мимо пробегает зверёк, и сверчки мигом взлетают в небо, едва освещая нас. Но и этого хватает, чтобы дыхание перехватило от увиденного: сломанное крыло безжизненно свисает со спины Люцифера, сквозь рваную рубашку сочится густая кровь, а на лице сплошные порезы, где из некоторых едва заметны осколки стекла. Повернул голову в мою сторону и усмехнулся, прикрывая уставший взгляд под веками. Он молчит, а я неотрывно смотрю на него, в то время как внутри начинается гражданская война. Хочется прикоснуться к нему, чем-либо помочь, но страх стать отвергнутой не даёт сделать этого. Рвано дышит, тыльной рукой вытирая ручеёк крови, стекающий с его рта. А я наблюдаю, заламываю пальцы да борюсь сама с собой. Да к чёрту! Делаю глубокий вдох и пододвигаюсь ближе. Трясущейся рукой касаюсь его лица, убирая блестящий осколок с кровоточащей раны. Внимательно наблюдаю за реакцией, но Люцифер лишь склоняет голову в мою сторону и челюсть крепче сжимает, когда острые углы режут и без того изрезанную кожу. Пальцами скольжу по скулам, огибая каждую рану, и он позволяет. Не дёргается, не откидывает моей руки, даже слов не говорит. — Что случилось? — голос дрожит, и он приоткрывает глаза. Смотрит внимательно, вглядывается в мои, мокрые от слёз, но так и не отвечает. — Люцифер? Но он всё так же молчит. Прожигает багряным взором, в котором не видно привычной надменности и презрительности, а я лишь закусываю щеку, чтобы не разрыдаться здесь перед ним. — Расскажи о своём отце, — и сердце замерло. Мечусь взглядом по его лицу, в надежде увидеть хоть одну эмоцию, понять его мысли в эту секунду, но Люцифер непроницаем. — В тот вечер ты так скорбела по нему. — Он был очень хорошим человеком, — и я теряюсь, просто слов не нахожу, да и разве можно описать словами весь порыв чувств, возникающий лишь при одном воспоминании о папе. Одинокая слеза соскальзывает с уголка глаза, и я впопыхах убираю её. А Люцифер всё внимательней всматривается в меня, будто перед ним и не я вовсе, а диковинная зверушка, коей он никогда не видел. — Люцифер, где он сейчас? — прошу, скажи, что после смерти у него хотя бы всё хорошо, ведь он заслуживает этого, как никто иной. — В Аду его нет, — пожимает плечами и на лице виднеется вся боль, возникающая при движении сломанного крыла. — Хорошо, — киваю своим мыслям и глупо улыбаюсь. Ведь, если в Аду его нет, а вряд ли Люцифер бы врал, папа сейчас в лучшем мире. Вновь молчим, и тишина затягивается на несколько минут, которые никто из нас не решается прервать. Я заламываю пальцы, гадая, что же случилось с Люцифером, а он смотрит в ноги, изредка дёргая плечами. Носком ботинка ворошит землю, пропитанную вишнёвой кровью, и хмурится, словно борется со своими мыслями. Тишина становится до чёрта не выносимой, и я неуверенно, всё ещё сомневаясь в уместности, начинаю: — В старшей школе я поссорилась с лучшей подругой, с которой дружила ещё с дошкольных времён, — нога замирает, и он слегка поворачивает голову ко мне. — Я была виновата перед ней… очень виновата. Меня разрывало от желания позвонить, прийти, да что угодно, только услышать её голос и объясниться, хотя бы попытаться. Но в тоже время я боялась, до ужаса боялась посмотреть ей в глаза. Ведь я знала, прекрасно понимала, что она не простит меня. Никогда. Да и возможно ли было это? — отрицательно трясу головой и запускаю ладонь в волосы, будто это сможет убрать паршивое чувство, не отпускающее меня столько лет. — Так и не удосужилась поговорить с ней, а знаешь, я бы всё отдала за это. Хотя бы просто услышать тот звонкий голос, — вспоминаю и смеюсь, но этот смех больше схож на истеричное всхлипывание. — А в одно утро её мама пришла к нам вся в слезах, уповая о том, что Бэтси не вернулась домой той ночью. Прошло несколько дней, а Бэтси всё не было. Весь город был увешан объявлениями о пропаже, патрульные машины рассекали пустынные улицы, волонтёры шерстили каждый уголок города. Пока одним вечером её бездыханное тело не было найдено в лесу. Изувеченная Бэтси была брошена в овраге, вся избитая и… изнасилованная, — это становится слишком тяжело и голос срывается. Смотрю перед собой, не в силах оторвать взгляд от едва колыхающейся верхушки магнолии. Не нахожу сил или боюсь? Боюсь увидеть в его глазах осуждение, отвращение, укоризну. Боюсь, что если взгляну в его глаза — разрыдаюсь. Разрыдаюсь от боли, отчаяния и страха. Покажусь слабой. А в этом мире слабость явно не приветствуется. — Я лежала сутками в кровати, не находя сил подняться, намеренно отказывалась от еды, — заламываю пальцы, терплю жгучую боль невыплаканных слёз, но продолжаю. — Винила себя в этом, ведь мы всегда были вместе, а в тот вечер она оказалась совершенно одна, — и одна покатилась, оставляя за собой солёный след, который так хочется стереть. — Хм, странно, но смерть всегда была моим вечным спутником. Знаешь, я только сейчас поняла, что она всегда следовала за мной. Взгляд становится пронзительней, и я перевожу свой на Люцифера. Уже плевать на подступившие слёзы, плевать на то, что покажусь никчёмной девчонкой. Мне нужен он. Нужно увидеть эти глаза, в которых я с радостью утонула, честно. Нужно почувствовать его тепло, хоть капельку, самую крохотную частицу. Только позволь мне, Люцифер. — И что произошло потом? — говорит так тихо, а у меня внутри всё замирает. И то ли от нахлынувших воспоминаний, то ли от его бархатистого голоса. — Отец на выходных отвёз меня в Маунт Рейнир, это всего лишь в пятидесяти километрах от Такомы… ты бывал в Такоме? — отрицательно трясёт головой, и я киваю в ответ. — Неприветливый, сырой, дождливый городишко, тебе бы не понравилось, — демоны ведь любят пекло? — Так вот, папа привёз меня в заповедник, где мы отдыхали всей семьёй, когда ещё мама была с нами. Знаешь, несколько дней, проведённых там, подействовали лучше лекарственных средств. Я улыбалась. Улыбалась, вспоминая редкие кадры, сохранившиеся здесь, — пальцем ткнула в голову, — те воспоминания, в которых витала мама. Её образ, угольные глаза, развивающиеся волосы и смех, такой звонкий смех. На миг в его радужке зажёгся огонь, губы сжались в тонкую полосу, а на челюстях заплясали желваки. — И в тот момент это спасло меня. Отец всегда знал, что нужно мне. Всегда. Он знал меня от и до, чувствовал каждую мою эмоцию и умело спасал меня. Всегда был рядом, любил, до безумия любил, делал всё для меня, лишь бы на моих губах дольше держалась улыбка. Таким он был. Горько улыбаюсь, понимая, что всё, что грело мою душу, кануло в Лету. Все тёплые события остались лишь в моей памяти, и я никогда не увижу тот тёплый взгляд и не ощущу нежность шершавых рук, коими обнимал меня папа. Всё уже давно упокоено. — Люцифер, — внимательно всматриваюсь в него, пытаясь уловить его эмоции, — как ты оказался на том пляжу? — Ночь откровений? — усмехнулся и перевёл свой взгляд на мои ладони, до побелевших костяшек сжимающие деревянные бортики скамьи. — На балу, когда ты танцевала с отцом, — губы заметно дрогнули, — он что-то сказал тебе, и ты сбежала с глазами, полных отчаяния. Я вышел следом и, увидев, что ты направляешься к водовороту, отправился за тобой. — Почему? — в непонимании хмурю брови, в то время как внутри загорается искорка надежды. — Не хотел, чтобы ты натворила глупостей, — проговаривает так легко, словно эти слова совсем ничего не значат, но для меня это сродни желанной воды, смочившей горло пустынному путнику. — Ты совершенно не приспособлена к Коласису, малышка Уокер. Никто не приспособлен. Невольно сглатываю и обхватываю плечи руками, в попытке унять едкий холодок, появившийся от упоминания Коласиса. О нём я читала лишь единожды, когда, искав информацию о Бафомете, наткнулась на писание, гласившее о том, что есть место, в которое попадают демоны после отнятия их жизни. И название ему — Коласис. Восемь пустынь и восемь горных пиков, ледяной ветер, сносящий всё на своем пути, и отравленные стрелы — персональный Ад падших ангелов. — Я думала это выдумка, Фенцио никогда… — Ангелы многое утаивают, — равнодушно пожал плечами, поправляя ворот изорванной рубашки, — а во лжи обвиняют нас. Предрассветные сумерки едва озаряются первыми лучами ещё не вступившего в свои права солнца. Но мне хватает и этого, чтобы заметить, как в одной из почти затянувшихся ран торчит небольшой осколок. Не долго думая, касаюсь его шеи и аккуратным движением достаю блестящее стёклышко. Люцифер упирается руками в скамью и поворачивает голову, оставляя между нами ничтожные сантиметры. Такие ненужные сантиметры. Опаляет своим дыханием, а я и дышать не смею да верчу в пальцах стекляшку, вгоняя острые края в тонкую кожу. Рывком подхватил меня, и я оказалась на его коленях, сжимает бёдра и поглаживает в ту же секунду. Смотрит в глаза, так глубоко, словно зарылся в моей голове, доставая все самые сокровенные желания наружу. А я оторваться от его губ не могу. Закусываю свои и жажду почувствовать вкус израненных, принадлежащих ему. Кажется, я схожу с ума. Разве можно так отчаянно желать мужчину, который не принадлежит тебе, который не умеет чувствовать, лишь пользоваться и уничтожать? Я знаю, у меня ещё есть шанс выкарабкаться из этого болота. Я ещё могу спастись. Так почему же сейчас я горю вожделением от одного присутствия Люцифера? Почему я сознательно иду ко дну? Плевать! Голова отключается, и мной окончательно овладевает всепоглощающее желание утолить свою жажду. Почувствовать его всего. Резко прильнула к его губам… к таким желанным губам. Нет робости и неуверенности, только плотская страсть, сносящая мой рассудок окончательно. Вцепилась пальцами в смольные волосы, оттянула назад, заставляя Люцифера откинуть голову. Прикусываю венку на его шее, чувствуя, как она пульсирует меж моих губ. Одно движение, и во рту растечётся горячая кровь. Рукой скольжу по рубашке, ногтями цепляясь за рваные края. Спускаюсь ниже, ныряю под брюки и сжимаю ладонью возбуждённый член. Люцифер хрипло простонал мне в губы, а у меня внутри всё горит. И от этого чувства ощущение безмерной власти над ним. — Дьяволица, — приглушённо шепчет, и его голос действует на меня похлеще любого афродизиака. Сию секунду моя мнимая власть закончилась. Ведь разве можно владеть дьяволом? С силой обхватил мою талию и крепче впечатывает в себя. Резким движением разорвал шёлковую сорочку и жадно впился в обнажённую грудь. Покусывает соски и сразу же зализывает болезненное чувство, обволакивая влажным языком ореолы. Приподняла бёдра и пододвинулась ближе, усаживаясь на возбуждённую плоть, скрытую за такой ненужной тканью. Смотрю в его глаза, и в них пылает огонь нестерпимой страсти, мои же затуманены желанием, от которого я теряю голову. Окончательно. И в эту минуту мне абсолютно плевать, что в одном из окон загорается свет, что нас могут заметить и изгнать. Сейчас нет мира вокруг меня, кроме Люцифера. Он — воплощение всего, что нужно мне. Он — моя отчаянная потребность. Думала ли я, что когда-либо буду молиться дьяволу, прося взять меня? Сплели наши языки в танце, ведомым лишь нам вдвоём, закусывает мои губы, скользит горячими ладонями по такой чувствительной к его прикосновениям коже, и я схожу с ума. Слегка отстраняюсь, приспуская сорочку, которая ровным счётом уже и не скрывает ничего, но Люцифер решает совсем иначе. Перехватывает моё запястье и смотрит в глаза. Так внимательно, выискивая что-то, известное только ему одному. Эти несколько секунд кажутся вечностью, но я не смею отвести свой взгляд, истомно посматривая из-под полуопущенных ресниц и моля лишь об одном. И, кажется, Люцифер отчётливо видит это, ведь уголки его губ довольно поднимаются, а в рубиновой радужке разгорается хищный огонёк. Щёлкнул пальцами и в мгновение ока мы оказываемся в комнате, мрак которой едва озаряет трескучий огонь в камине. Хочу оглядеться, но крепкие пальцы сжимают мою шею, не давая и возможности на малейшее движение. Люцифер взмахивает свободной рукой, и пламя разгорается сильней, позволяя увидеть нас в зеркале, стоящем напротив. Проводит языком по моей шее, не отпуская хватки и заставляя наблюдать в отражении за его действиями. Срывает остатки ночнушки, оголяя возбуждённое тело, кончиками пальцев скользит по коже, и следом пробегает табун мурашек. Дышать становится труднее и низ живота стягивается в тугой узел, когда ладонь подбирается к уже влажной промежности. Хочу прикрыть глаза, но властная рука тормошит меня за шею, запрещая прерывать наш зрительный контакт даже на секунду. Люцифер делает попытку спрятать крылья, но от резкой боли его лицо сводит в гримасе, и они с шумом опускаются на деревянный пол. — Люцифер, — уловила его взгляд в зеркале и стало сразу же не по себе, — что произошло? — Тебя это не касается, — сказал сухо, а я мысленно кляну себя за свой язык. Неприятно до жути, но, собственно, чего я ожидала? Что дьявол сразу двинется в мои объятия с рассказами о своих приключениях? Вряд ли. Я здесь совершенно для другого. И мы оба это понимаем. Резким движением подхватывает меня под бёдра и бросает в кровать. Холодный шёлк морозит разгорячённую от касаний Люцифера кожу, и я выгибаюсь змеёй, протягивая едва уловимый стон. Закусив губу, наблюдаю, как дьявол с характерным треском разрывает свою рубашку и в свете колыхающегося пламя его идеальные очертания выглядят как умело созданная скульптура. Рукой касаюсь своей груди и с порочной улыбкой поднимаюсь, крадусь до края кровати и спускаюсь пред ним. Под одобрительный взгляд расстёгиваю ремень, приспускаю брюки с боксерами, и передо мной возвышается возбуждённый член. Затуманенными от похоти глазами смотрю в его и вижу те искорки безумия, которые заставляют меня тлеть и отбрасывать все предрассудки и принципы. Искорки, срывающие крышу и остатки разума. Ладонью обхватываю у основания и едва касаюсь алеющей головки кончиком языка. И это моё действие срывает с уст Люцифера хриплый стон, который дразнит меня не хуже красной тряпки быка. Круговыми движениями скольжу по бархатной коже, слизывая капельки смазки, что кажутся слаще шоколада. Чувственными поцелуями спускаюсь по всей длине, ощущая, как дьявол наматывает мои волосы на кулак. Провожу влажные дорожки, наблюдая за каждой содрогающейся мышцей на его лице, за взглядом, требующим нечто большее, нежели игривые поцелуи. Провожу кончиком по губам, сжимая грудь ладонью и опускаясь ниже, касаюсь чувствительной точки, уже давно жаждущей к себе внимания. Молниеносным движением сомкнутых в кольцо губ охватываю эрегированную плоть и начинаю плавно спускаться по ней, медленно вводя как можно глубже. Хватка на моих волосах становится сильней, и я замечаю, как тяжело поднимается его грудь. Взглядом мечется от моего рта, стремительно ускоряющим движения, к руке, размазывающей липкий сок меж набухших губ. И вид ласкающей себя девушки окончательно срывает ему голову. Обхватив мой подбородок, заставляет приподняться и скользит рукой к месту, где только была моя рука. Ему хватает одного движения, чтобы с моих уст сорвался такой сладкий стон. Тело моё, словно флюгер, реагирующий на каждое дуновение ветра, но вот только вместо ветра — касания Люцифера, от которых я содрогаюсь и хрипло молю об одном: почувствовать его внутри. — Возьми меня, — задыхаясь от желания проговариваю ему в губы. — Я и так беру, — лукаво улыбается, скользя пальцами внутрь, и я выгибаюсь дугой, простонав его имя. — Выражай свои желания яснее, малышка Уокер. Впивается поцелуем в грудь и покусывает соски, прекращая своё движение ладони внутри меня. Пальцами, липкими от естественной смазки, скользит по моим губам, обрисовывая их контур. И я медленно обвожу языком, слизывая вязкий сок, оставшийся на длинных фалангах. — Я хочу, чтобы ты меня трахнул, — дурманно протягиваю, и это оказывается последней каплей в самообладании Люцифера. С силой отбрасывает на кровать, и я, закусив губу, раздвигаю ноги и скольжу острым ноготком по внутренней стороне бедра, но дьявол и не движется, наблюдая за пальцем, скрывающемся внутри меня. — Или же мне сделать это самой? — медленно начинаю движение, откидывая голову на скользкую подушку. Сквозь мой стон доносится гортанный рык, и я чувствую, как прогибается матрас под тяжестью его тела. Резким движением отрывает мою руку и обхватывает скулы, возвращая меня в наши гляделки. — Никогда не прячь своих глаз, — чувствую, как горячая кожа касается кожи, покрытой вязкими каплями. — Я хочу видеть их, видеть каждую твою эмоцию, отражающую страсть в горящих глазах. Ты поняла меня? — молча киваю и его лицо расплывается в улыбке. — Так и нужно, малышка. Одним толчком входит меня, и я выгибаюсь в пояснице, громко крича от переполняющих меня чувств. Между нами уже нет той нежности, что царила в саду, на смену ей пришло ненасытное желание вкусить друг друга, страстным порывом уносящее в бездну страсти. И в которое мы с превеликим удовольствием ныряем. Люцифер ритмично погружается в меня, и я с неистовым рвением двигаюсь ему навстречу, крепко обхватив его ногами. Резкие толчки грубо растягивают меня изнутри, и от его бешеного ритма, с коим он вдалбливается в меня, кажется, что внутри вот-вот разорвёт от дикой ненасытности демона. С силой прикусывает пульсирующую венку на шее, и на белоснежной коже чувствуются горячие капли крови. Вишнёвой струйкой стекает по плечу и убирается рваным движением крепкой ладони. Влажным языком слизывает оставшейся след, засасывая каждый сантиметр солоноватой кожи. Между нами пылает пламя, которое уничтожит любого, но только не нас. Это пламя горит для нас. Безумное пламя похоти и потребности в друг друге. Сейчас. В данный момент. И не минутой более. Каждое движение Люцифера сопровождается моим несдерживаемым стоном, каждый врезавшийся в его спину ноготь сопровождается гортанным рыком. Это безумие. Моя сладостная пытка, которая окончательно пленит и привязывает меня к Люциферу. Не даёт мне выбора. Делает меня зависимой. Руками впивается в мои ягодицы, до боли сжимая нежную кожу, но даже это не перекрывает этого пленительного наслаждения. Замедляет свой ритм, и я чувствую каждую венку на его напряжённом члене, что так медленно заполняет меня изнутри. Двигается размеренно, едва касается нежным поцелуем моих искусанных губ, и этот контраст, сменяющийся столь резко, сводит с ума. — Только со мной, — рычит сквозь поцелуй, — для меня… никому больше. Каждый твой стон только для меня, каждая твоя мольба только мне. Слышишь? Но ответа не последовало. Да и зачем он нужен, если мы и сами прекрасно всё понимаем? Ведь ответом на его вопрос служат мои извивающиеся движение и сорванные хрипы. Только с ним возможно это безумие, превозносящее меня надо всем. Заставляющее позабыть обо всём. Концентрирующее меня лишь на одном: сладостном чувстве, разрывающем нас обоих. — Да… да-а, — эта полнота внутри бешеными импульсами пробивает тело. Резким движением переворачивает меня и ставит на колени. Зубами цепляюсь в подушку, ведь каждый крик уже приносит боль охрипшему горлу. Едва касаясь, проводит горячей головкой по пульсирующему лону, и я подаюсь назад, заполняя себя им. Громкие шлепки сопровождаются сумасшедшим ритмом, с которым он входит всё глубже и глубже. Перед глазами стоит пелена, и я уже ничего не соображая, бессвязно бормочу его имя, чувствуя приближение долгожданной развязки. С болью цепляется в грудь, покусывая кожу на плечах, и делает финальные толчки, которые оказываются спусковым механизмом к оргазму. К нашему оргазму… Внутри всё взрывается, и я с хриплым криком пульсирую на его члене, чувствуя, как горячая жидкость разливается внутри. Сотни ярких вспышек под закрытыми веками устремляются по всему телу. Каждую клеточку пронзает электрический разряд, и я в судорожных движениях хватаю воздух, который, кажется, раскалён от жара наших тел. Люцифер оставляет нежный поцелуй меж моих лопаток и изнеможённо валится рядом, притягивая меня к себе. Лежу на его груди, скользя тонкими пальчиками по влажной коже. Сбившееся дыхание упорно не желает восстанавливаться, переживая оглушительный оргазм — лучший из всех, что когда-либо был. Люцифер зарывается в мои спутанные волосы, прижимая всё ближе к себе. И я понимаю, что сейчас я счастлива. Довольная девчонка, губительно влюблённая в олицетворение всего греховного, что есть в мире. И это ли не то, чего так требует моё сердце? И вот рядом со мной лежит мужчина, один взгляд которого сводит с ума. Мужчина, который въелся глубоко под мою кожу, и уже вряд ли возможно спасение от него. Ведь я пропала. Окончательно. Я чувствую, как рядом с ним замирает сердце. Как от одного взгляда я таю, будто карамель. Как от одного касания всё внутри трепещет. И всё это только с ним. С ним одним. Ни с к кем другим быть так не может. Поднимаю голову и всматриваюсь в глаза, блестящие рубинной радужкой в этом мраке. Касаюсь аспидных волос, что так непривычно спутаны, и поправляю выбившиеся локоны. Скольжу по щетинистой щеке, приятно щекочущей кончики пальца, и огибаю пересушенные губы, опухшие от моих поцелуев. Люцифер молчит, лишь громко дышит и неотрывно смотрит в мои очи. Проникает, как мне кажется, в самую душу. Видит все сокровенные тайны и страхи. Я обнажена пред ним. И телом и душой. И второе оказывается гораздо хуже. Так если ты действительно сейчас смотришь на меня, как на открытую книгу, и видишь всё, что гложет и уничтожает меня. Позволь мне задать тебе всего один вопрос: Действительно ли я убью тебя, Люцифер?