Подработка

Шум голосов непривычно обволакивал после тихих улиц маленького района Намимори. Множество стариков сидело на одинаковых светлых стульях с железными ножками и сравнительно мягкими сидушками. Кто-то мирно посапывал, дожидаясь своей очереди, кто-то жадно хватал взглядом новые лица, а кто-то тихо (несколько человек громко) обсуждал между собой врачей, болезни и влияние погоды. Тсуна прижалась к стенке лифта, который был облюбован не только ею, но и стайкой интернов, одним мужчиной на костылях и беременной женщиной. Благо было просторно, хоть и пахло больничными халатами, гипсом и потным парнем с резкими чертами лица. Когда лифт остановился на нужном ей этаже, девушка кое-как протиснулась сквозь будущих врачей и, вырвавшись на свободу, дала себе минутку на облегчённый вздох. В коридорах верхних этажей было не так людно, как внизу. Особенно в отделении онкологии. Полупрозрачные двери, ведущие в палаты и кабинеты для терапии, были закрыты: свободно заходили только врачи и медсёстры. Возле стойки дежурной медсестры не сновали туда-сюда пациенты. Лишь несколько, по всей видимости, родственников одного-двух больных сидели возле окна, держа на коленях и рядом с собой пакеты. Они покорно ждали, когда им разрешат накинуть белые халаты и пройти за легко открывающуюся дверь, чтобы навестить близкого им борца со смертью. Тсуна чуть поморщилась от слишком резкого запаха лекарств. Внизу, где было много людей, он так сильно не чувствовался. Она старалась думать, что это связанно с количеством старушек на один квадратный метр и постоянно открывающимися дверьми, а не с тем, что здесь просто «особый» запах. Савада подошла к сухой, низкой, очень флегматичной медсестре, заполняющей для доктора журнал. - Добрый день, - Тсуна привлекла её внимание и поставила на гладкую поверхность небольшой пакет, - я бы хотела передать некоторые вещи Саваде Иемитсу. Он должен в триста пятой палате лежать. Женщина долго и вдумчиво смотрела на её лицо, пока не опустила медленно взгляд в раскрытый рядом журнал (не тот, что заполняла) и согласно кивнула: - Да, в триста пятой. Проходить не будете? У него сейчас отдых, - Тсуна отрицательно мотнула головой. – Хорошо, от кого? - Тсунаёши, - девушка хотела откупиться именем, но под пристальным взглядом медсестры добавила, - Савада Тсунаёши. На одинаковую фамилию женщина ничего не сказала. Она поставила запись в журнал, взяла пакет и, когда Тсуна уже села в лифт, понесла в нужную палату. Девушка почувствовала, как камень упал с плеч. Всё сделано и больше не надо переживать. Пакет с несколькими вещами, запиской от Наны и старой фотографией, где они запечатлены всей семьёй (времена, когда ещё не было Фууты), успешно доставит незаинтересованная женщина, а самой Тсуне встречаться с отцом не надо. У неё мелькали мысли навестить Иемитсу в больнице, куда он лёг по прилёту в Намимори, или же просто позвонить, но она каждый раз себя останавливала. Слишком глупо налаживать контакт с человеком, которому отписано максимум несколько месяцев, и который до этого не был частью её жизни. Вновь привязаться к отцу, к раскаивающемуся, жалкому от болезни и с печальным взглядом, слишком легко, а это гарантированные слёзы и душевные метания. Но прямого ответа на его просьбу она не дала. Что-то кивнула, связала пару слов. Видеться она не хотела, даже осознавая, что потом будет жалеть и думать «ты оставила его одного доживать последние недели», молчаливо напоминая себе, что он оставлял их одних совершенно спокойно. Звонить тоже не решалась: голос отца был пропитан родными нотками из радостных детских воспоминаний и смешан с чем-то жалобным и полным унижения. Мелькали мысли о сообщении, но казалась слишком пустой, немного жестокой и «одалживающей» фраза «Я приду на твои похороны». Поэтому она подхватила идею матери с обычной передачкой. Нана положила всё, что нужно было Иемитсу на данный момент (в отличие от дочери, она с ним связывалась), а Тсуна добавила в её трогательное письмо пару своих строк и, в тайне от матери, просунула свою копию фотографии, которая до этого времени хранилась в убранной под кровать коробке. Личный вклад, связывающие слова – не произнесённое согласие и обещание. Девушка быстро, как могла, покинула больницу. Всё это время, пока она спускалась на лифте и проходила сквозь людей, казалось, что кто-то выхватывает взглядом её из толпы и готов вот-вот окликнуть. Иемитсу вряд ли подскочил с больничной койки и последовал за ней, но ощущение отказывалось отступать, пока главные двери не закрылись за её спиной. Тсуна обернулась, но сквозь мутное стекло были видны лишь тёмные очертания передвигающихся людей. Она достала телефон и посмотрела на время. Когда она дойдёт до садика, Хару разбудит детей и успеет помочь им взбодриться. На дневной сон Кота часто жаловался и не любил дни, когда у Тсуны заканчивалась учёба только после того, как их уложат. Увещевания о том, что ему надо наслаждаться сном пока может, особого эффекта не имели. Девушка добежала до автобуса, вот-вот собирающегося закрыть перед её носом двери, проскочила внутрь под плач длинноволосой девочки и упала на свободное место. Нужная остановка находится не слишком удобно по отношению к садику, но от неё идти всё равно меньше, чем пешком от больницы. Когда она вошла в полюбившийся ей холл, Кота уже поджидал у двери под неустанным взглядом Бьянки. Мальчик был взъерошен после сна, немного вял и привычно раздражён. Основное, что ему не нравилось в дневном сне, так это то, что надо вставать, когда не хочешь. Насильно заставляют забраться под одеяло, прерывая ленивые игры, так ещё и не дают досмотреть сон, который только-только начал захватывать своими красками. Но при всей ворчливости, Кота был слишком милым, чтобы не опуститься до слащавых «сю-сю-сю», которые забавляли всех, кроме самого мальчика, но от которых он быстро отходил и возвращал свой привычный настрой, при котором он требовал прекратить навязчиво с ним нежничать, но не вырывался, когда Тсуна приглаживала волосы или обнимала. На улице было намного теплее, чем неделю назад. Савада уже носила совсем лёгкую куртку, а Кота сменил тёплый шарф на более тонкий. Сытые желудки равнодушно пропустили мысли о заходе в ресторанчик, от чего путь до дома был короче. Хотя по возвращении Тсуне всё равно пришлось делать обычный заказ, ибо ещё пара часов, и кто-то из них услышит жалобное, голодное поскуливание в районе живота. Курьер с радостью принял деньги, пожелал приятного аппетита и скрылся за дверью. Савада в очередной раз подумала о кулинарных шоу для новичков и о том, как это должно помочь сэкономить, ибо продукты в холодильнике были, но пользовались ими редко. Из телевизора максимально нейтрально диктор читал новости, перечисляя самые значимые события минувшей и нынешней недели, а Кота довольно крутился на кухне, одетый в простую синюю футболку и домашние штаны. Хибари домой не возвращался (Тсуна бросила взгляд на часы: обед давно закончился), и закрытые окна радовали теплом. Девушке было даже немного душно, но мальчик демонстративно крутился около подоконника, не подпуская её ближе. Еда была разложена по тарелкам и аккуратно убрана в холодильник. Пакет наполнился мусором, и Тсуна, завязав его так, чтобы уж точно никто ничего не узнал, вышла в коридор. Мусоропровод радовал своей доступностью, от чего улики (чеки, коробки и фирменные пакеты) были уничтожены с быстротой, достойной зависти преступников. Когда Тсуна закрывала дверь, послышался шум лифта, но особого внимания на него она не обратила, поэтому, когда через минуту в квартире раздался щелчок, она с полотенцем в руках и с удивлением в глазах выглянула из ванны. - Хибари-сан? – Савада прошла в прихожую и для верности посмотрела на часы: в это время он должен быть на работе. - Перерыв сдвинули, - без приветствия бросил Кёя, скидывая лёгкое пальто, которое соскользнуло, считай, на пол. Хибари даже не удостоил одежду взглядом. Быстро толкнув обувь так, чтобы не мешалась, но не так ровно, как обычно, он прошёл в ванную. Под шум воды Тсуна ещё пару секунд сверлила взглядом открытую дверь. Сегодня Кёя был в два раза более уставшим. В тенях прихожей была различима усталая нервозность, небрежно повязанный галстук (словно он пытался снять его по пути) и норовящие закрыться глаза. Хибари вышел из ванны. Умытый, с влажными, прилипающими ко лбу и вискам волосами, закатанными рукавами фиолетовой рубашки он, не отвлекаясь на пытающуюся что-то сказать Тсуну, скрылся в спальне, даже не найдя сил полностью закрыть дверь. Было слышно, как он без сил рухнул на постель, и Савада была уверена, что заснул он в ту же секунду. Будильник Кёя ставил всегда сам, даже заранее ещё в течение дня, но для верности Тсуна запомнила время. Обычный перерыв длится час с дополнительным временем на дорогу, поэтому, когда примерно нужно будить мужчину, она знала. Если слишком рано, то лучше уж она будет иметь дело со злым Хибари, толком не спавшим пару ночей, чем даст ему проспать работу. Она хлопнула себя по лбу. «Теперь я боюсь не самого Хибари-сана, а проблем, которые могут у него возникнуть». Вернув полотенце в ванную, попутно отметив множество брызг вокруг раковины, она поправила обувь и повесила нормально пальто, от которого легко пахло одеколоном. Порыв стать ненадолго травоядным фетишистом, нюхающим одежду объекта обожания, был пресечён быстро и неумолимо проходящим мимо Котой. - Папа спать? - У-угу, - Тсуна опустила ткань пальто и вышла к мальчику. – Как-то странно, что с первых дней так выматывают. Ладно, есть не хочешь? - Нет, - он заговорил тихо и посмотрел на свой живот, будто мысленно задал ему вопрос. - Что будем делать? По телевизору закончились новости, сменившись не особо популярной, но идущей уже много лет передачей, где мелькают уже в годах японские звёзды. Кота, ничего не отвечая, а лишь коротко пожав плечами, ушёл к себе, оставляя Тсуну одну вместе с щекастым ведущим с толстой оправой очков. Савада поставила чайник, смела со стола невидимый мусор и несколько раз попыталась уловить смысл слов пожилой певицы, которую любят и ценят такие же морщинистые старики. В итоге она скинула несколько сообщений Кёко, у которой не так давно закончился перерыв на работе, но что не мешало ей наполнять короткие послания множеством смайликов, и выключила телевизор. В ванной комнате была убрана вода вокруг раковины, а в комнате Хибари (с долгим взвешиванием «за» и «против») немного приоткрыто окно. Тяжёлые шторы практически никогда не раскрывались, чтобы впустить солнечный свет, от чего было душно, а сам Кёя (действительно, просто рухнувший на постель практически поперёк) дышал тяжело и нервозно. Когда сквозь щель штор начал проходить воздух, смешанный с тихим гулом машин, вся комната вместе с Хибари вздохнули с облегчением. Тсуна прошлась взглядом по мужчине в столь непривычном ей состоянии, что когда она себя одёрнула, то вышла из комнаты так быстро, будто Кёя должен вот-вот открыть глаза и схватиться за тонфа. Зайти в эту обитель хищника было дерзко и слишком смело, но дверь была открыта, нужда в открытом окне ощущалась физически, а Хибари именно в этот короткий сон спал достаточно крепко, чтобы можно было не бояться за своё здоровье. Прикрыв аккуратно дверь, чтобы сквозняк не ползал по полу, Тсуна заглянула к Коте, который что-то выписывал за столом. - Занят? Мальчик поднял голову. - Бьянки-сенсей дала задание на завтра, - он чуть подвинул большую, но тонкую и больше похожую на тетрадь книгу. - О, и как успехи? – воспоминая задачки Фууты из школы, Тсуна с нескрываемым любопытством подошла к столу. Учёба ей не давалась от слова «совсем». Нет, все экзамены сдавались, но не с первого раза и не без помощи одноклассников. Тсуне приходилось много вечеров проводить за банальной зубрёжкой, которая не давала никакого понимания предмета. В университете всё было проще: ей было интересно выбранное направление, преподаватели были не такими формализированными, а ненавистная алгебра и прочие расчёты даже не думали появляться. Поэтому к своей учёбе она относилась терпимо (касательно заучивания, терминологии и прочих неприятных аспектов), а школьную программу вспоминала с содроганием: стоит спросить у неё материалы последних классов – так сразу же начинается привычная паника. Но задания Фууты ей нравились. Мало что она могла решить, но задачки были представлены в достаточно милых учебниках, книги для чтения ещё не серьёзные и очаровательные, а если что-то надо делать руками, то было весело. Уже не её спрашивал учитель, без зазрения совести принижая перед всем классом, а значит, можно без страха всматриваться в циферки и простые задачки. Кота ещё не начал школьную программу. Его учебник больше походил содержанием на раскраску, а задания обещали быть лёгкими. Мальчик послушно подвинулся, давая девушке встать рядом. - Получается, - с полной уверенностью ответил Кота. - А разве если от шести яблок отдать одно, останется так же шесть? - Кто сказал, что я его отдал? - Но по задаче же надо отдать. - Нет. - Но условие… - Не отдам. - Но… - Нет. - Давай ты обманешь Бьянки-сенсея и напишешь пять, но на самом деле ничего не отдашь? - Хм-м. А она не догадается? - О, поверь мне, у неё даже мысли не возникнет, - следя за тем, как Кота исправляет «шесть» на «пять», продолжала девушка. – У тебя больше подобных заданий не было? - Нет? – как-то сконфуженно выдавил мальчик, косясь на задачки выше, рядом с которыми были нарисованы шарики, бантики, мячики и одна собака. - Ну, если уж взялись обманывать, то надо делать это максимально качественно. Мы же не бросаем дело на полпути? - Не-а, - активно замотал головой Кота. - Тогда давай сделаем так, чтобы ни Бьянки-сенсей, ни Хару-сенсей, ни другие ребята ни о чём не догадались. Они прошлись по всей решённой странице, где выяснилось, что лупоглазая собака – молодец: спрятала все найденные косточки, - а вот маленький Момотаро соврал, что потерял четыре мяча. Тсуна довольно кивала, когда слышала от Коты правильные ответы, но про себя не могла понять, почему на улице детям он даёт свои игрушки, а в задачах нет. Где-то на краю сознания зудела мысль, что это может быть как-то связано с давно познанным чудом «манипулирования», но хвататься за неё как-то не хотелось. - А в последнем задании нужно просто налисовать домики, - Кота отложил ручку в сторону. - Зачем? - Не знаю, - он пожал плечами, - просто надо. Савада прочитала задание, надеясь найти в нём скрытый смысл. Но кроме как «повторите несколько раз изображённый домик», который был до банальности простой и состоящий из геометрических фигур, ничего не было. - Ну, ладно, - Тсуна тоже не стала вдаваться в подробности. – Надо, так надо. Нам не сложно, верно? – она с улыбкой посмотрела на Коту, который, держа в руках синий и красный карандаши, улыбнулся в ответ. - Потом можешь поколмить меня. - Кота-сан разрешил мн… Хибари-сан! – вспомнив о пропущенном времени, она так и подскочила на месте, крутанувшись от стола, но так и замерла, не сделав и шагу. Прислонившись к дверному косяку, стоял уже заметно бодрый Кёя в привычно затянутом галстуке и с причёсанными волосами, будто рабочий день только-только начинается. Он смотрел с прищуром от дневного солнца, расползшегося по всей комнате, и улыбался легко и непринуждённо, как никогда раньше не видела Тсуна. - Будильник, - он поднял телефон, который уже отыграл свою мелодию – не слишком громкую, но с непрекращающейся вибрацией. Оттолкнувшись от косяка, Хибари скрылся в коридоре, оставляя что-то пробормотавшего сына вырисовывать треугольник-крышу, а Тсуну – слушать оглушающее биение сердца.