Подработка

*Людус - в Древней Греции так обозначалось чувство, под которым понималась гедонистическая любовь-игра, не отличающаяся глубиной чувства и сравнительно легко допускающаяся возможность измены (чтобы не искать значение в конце). Папка со статьями смотрела на Тсуну. Тсуна смотрела на папку со статьями. Искра. Буря. Бе… - Пойду поем, - с отвращением откинув в сторону любезно предоставленный Реборном геморрой, девушка сползла с кровати и вышла из комнаты. Из приоткрытых окон в дом проникал свежий, тёплый воздух, отчего даже внутри было безумно хорошо. Нечего было говорить и об улице: к середине предпоследнего выходного дня недели, наконец, наступила долгожданная тёплая весна. Не было дождей, и даже солнце не было скрыто за облаками, которые были такими редкими, что белые смазанные пятна на небе казались неуместными. И не было ничего удивительного в том, что учёба шла плохо, а смех детей (спустя столько дней пришла и И-Пин) через приоткрытое окно так и манил выйти на улицу. Тсуна бросила короткий взгляд на часы. Она проснулась сегодня рано, можно даже сказать, что совсем не ложилась, и поэтому, увидев, что уже почти два часа пополудни, не сразу поверила своим глазам. Прошло достаточно много времени с того момента, как она окончательно оставила попытки забыться сном и умылась, а материал прочитан, дай Бог, чуть больше, чем на половину. Савада сжала губы и растянула их в кислой улыбке: статьи ей давались не очень хорошо. Не сказать, что текст был скучный…. Скорее напротив, улавливая между загромождённых терминами строк общий смысл, девушка находила почти каждую статью достаточно интересной. Две из них она даже отметила, как самые достойные внимания и развития. Но все понятия, да и вообще весь язык был безумно сложным. Вначале было всё более или менее разборчиво и ясно, но только сейчас искать главные мысли среди лихо закрученных выражений ей было тяжко. То ли Тсуна была слишком уставшей от короткого сна, которого практически не было, то ли самое «сладкое» Реборн припрятал к середине. Сама девушка склонялась к совокупности двух вариантов. Она спустилась вниз, где было свежо, светло и как-то непривычно пусто. Звонкие детские голоса раздавались из окон гостиной, и что ребята играют ещё где-то с десяти часов на улице, Тсуна знала. Но отсутствие матери (с которой она столкнулась ещё утром при первой вылазке за едой) и Хибари (ещё в ранний час было слышно его размеренное, глубокое дыхание из гостиной) было объяснить ей не под силу. Хотя насчёт Кёи всегда был вариант – работа. Заглянув в ванную на первом этаже, в маленькую комнату и спальню Наны, девушка, не найдя никого, сделала крюк в гостиную, чтобы удостовериться, что дом пуст. На диване лежало аккуратно сложенное постельное бельё, которое обычно убиралось старшей Савадой, как только Кёя просыпался и складывал его, после того как задвигал своё временное ложе. Во всяком случае, Тсуна мысленно так отзывалась о ночном пристанище Хибари в их доме, вспоминая добротную кровать в квартире мужчины. Взяв бельё, Савада, прежде чем отнести его в маленькую комнатку, где оно обычно хранится, посмотрела в незакрытые шторами окна во всю стену. Было очень светло, и на уже зелёной траве бегали за И-Пин мальчишки. Девочка держала в руках трофейный мяч и отказывалась им его отдавать. Наны видно не было. Убрав бельё и соорудив на кухне лёгкий спасительный перекус, Тсуна мысленно махнула рукой на лестницу, на свою комнату и на статьи, проигнорировала недовольные шепотки Реборна у себя в голове и вышла на улицу. Деревянный настил был уже тёплый от солнца (пусть и не такой горячий, как летом), а лёгкий ветерок заставлял чувствовать себя очень комфортно. Девушка даже не удержалась и, зажмурившись от удовольствия, сжала пальцы на ногах, ощущая удовольствие от предстоящего отдыха сильнее. - Кто-то решил выйти из дома? Проглотив вырывающийся крик, Тсуна сжала небольшой поднос и вздрогнула. Кёя сидел у самого края настила, в том единственном месте, где в гостиной были собраны шторы, из-за чего разглядеть кого-то изнутри было практически невозможно. Возможно, всё дело было в долгом сне, возможно – в тёплой погоде. А возможно даже на Хибари повлиял вчерашний разговор, скинув груз с души. Не важно, какой повод, но с самого утра мужчина пребывал в хорошем расположении духа. Пусть это и нельзя было сразу увидеть невооружённым глазом. Тело было разнеженным от сна и солнца, а в голове от неожиданного для организма и разума отдыха не было ни одной связной мысли. Кёя только утром понял, как сильно устал за минувшие дни. - Вы меня напугали, - чуть выдохнув, Тсуна помялась на месте и всё-таки села неподалёку: опуститься на другом конце настила было бы немного подозрительно и даже обидно. – А где мама? Поставив поднос между ними, она скрестила ноги по-турецки и устремила взгляд на бегающих под сушащимися полотенцами детей, которые были слишком увлечены игрой отбери у слишком шустрой девочки мяч, если сможешь, что, даже если и заметили приход Савады, то не подали виду. Смотреть на Хибари ей было сложно и неловко. Она вспомнила о потных ладонях и дрожащих коленях, которые отпустили её только под утро. Вчера они вернулись в дом, где их сразу накрыла атмосфера домашней суматохи. И это несмотря на достаточно поздний час. Фуута и Кота дуэтом переплывали то в гостиную, то на лестницу (откуда было достаточно удобно поглядывать на перемещающихся взрослых), то на кухню, создавая непрерывный поток движения на первом этаже, отвечая на попытки отправить их спать полным и слаженным игнором. А Хибари был практически с порога затащен на кухню. Старшая Савада, мастерски пресекая потуги Кёи прокрасться в душ и упасть на диван, чтобы забыться мертвецким сном, говорила о минувшем дне, о том, как Кота помогал ей утром, и что Хибари слишком бледен и худ для нормального живого человека. Такое движение было немного напрягающим в конце дня, но утягивало внимание и отвлекало от иных, не бытовых, проблем. Тсуна была тоже закручена водоворотом какой-то тёплой и приятной суматохи, которой ей не хватало последние дни. Она кивала на сдержанные причитания матери, останавливала слишком разыгравшихся под ночь мальчишек и умело избежала тарелки с едой. Только пробравшись в комнату, она с лёгкой улыбкой выдохнула и приняла накатившую за минувший час усталость, которая тут же обрушилась на тело. Тогда память и стала услужливо бросать в глаза те несчастные несколько минут из её жизни, которые заставили испытать чувство, больше напоминающее тошнотворный страх, нежели лирических бабочек и томную радость в груди. Тсуна была счастлива, но настолько, что она скорее бы упала в обморок, чем почувствовала окрылённость и лёгкость. Она прижала пальцы к сухим губам и схватилась за ручку двери, чтобы не упасть на ослабевших ногах. Будь она в тот момент в постели, то с головой бы накрылась одеялом, пряча красные щёки от родных стен: это было слишком. Даже пьяные поползновения Хибари так не выбивали из колеи, как короткий поцелуй под крылечным фонарём. Те были невинны в своей неосознанности. Когда же…. Тряхнув головой, она взяла наполненный соком стакан и почти осушила его в один глоток. Вспоминать вчерашние переживания (пускай и столь прекрасные из-за своего повода) сейчас было некстати: Кёя сидел на расстоянии ближе, чем вытянутая рука, был расслаблен и лениво переводил взгляд с детей на девушку. - Она в магазине, - Тсуна и забыла, что спросила о матери. – Савада-сан сказала, что такую погоду надо отпраздновать чем-то лёгким и прохладным, - Хибари говорил буднично, словно не стоял вчера в свете крылечного фонаря. Было тяжело понять: то ли он просто держит своё слово, то ли всё это привиделось девушке. Но она постаралась не заострять на этом внимания, коротко кивнув. Для Наны любое, даже самое незначительное событие, повод для совместных посиделок. Но такой хороший день, и правда, было грех провести в четырёх стенах и не отметить. Пускай и просто с каким-нибудь дешёвым мороженым, которому радуешься просто потому, что оно есть. Хотя, Тсуна поставила мысленную галочку, ей всё равно надо будет вновь поговорить с матерью насчёт финансов: сейчас Нана разбирается с юристами, не пуская дочь в бумажные посмертные дела своего покойного мужа, и единственным источником дохода является сама девушка и её работа. Тсуна осторожно посмотрела на Хибари. Мужчина был, правда, удивительно спокоен, даже немного счастлив, что можно было заметить во взгляде, чертах лица и ленивых движениях, если приглядеться и хорошо его знать. Было бы кощунством нарушать столь редкое состояние полного спокойствия и наслаждения жизнью (которое Савада видела впервые если не за всё время их знакомства, то, как минимум, за долгое время) вопросом а не забыл ли он, что она всё ещё работает няней Коты, и на что-то надо покупать тот же картофель?. При всей нежности и любви к мальчику, уже дружелюбному, но всё ещё похожему на отца, никто ещё не переводил её из статуса няни на…. Тсуна задумалась. А кем она будет? Сейчас, пока идёт расследование, она няня и, ей бы всё-таки хотелось так думать, хороший друг, помогающий в трудную минуту: Хибари и его сыну пришлось пережить смерть Нацуко, а их квартира – место преступления. Но что потом? Если уставший от прочитанных статей мозг не решил обмануть её реалистичным сном, или Кёя не перешёл на новый уровень чёрного юмора и жестоких шуток, то ей практически прямо вчера вечером сказали о взаимности. И что (было немного стыдно и волнительно-страшно даже просто думать об этом) после расследования, или раньше, когда основная опасность уйдёт, эта тема – чувства и признания – вновь поднимется. Тсуна бы соврала, скажи, что не ждёт этого момента. Она почти ночь не спала, пряча смущение под одеялом и не решаясь представить что будет дальше. Но одновременно она страшилась этого дня. Уже нельзя будет бегать, надо что-то говорить, что-то делать. И ладно с такими на вид сложными «быть рядом», «любить» и «заботиться». Тсуна не была человеком, разбрасывающимся такими трепетными чувствами направо и налево, а Нана всю жизнь была прекрасным примером заботы и внимания. Но надо же делать что-то ещё. Не только целомудренным барашком прыгать по квартире, сдувая пылинки и пряча по углам рассыпанные хлопья. Мысль о чужих поцелуях и собственной свободе в нежностях заставляла её краснеть так сильно, а сердце биться так быстро, что девушка боялась, что её видно и слышно с другого конца города. Не говоря уже о сидящем рядом мужчине. Но даже эти мысли заставляли волноваться её не так сильно, как смена…. Статуса? Тсуна не могла подобрать правильного слова. Будет она дальше работать няней? Если нет, то надо искать работу и в вечернюю или даже ночную смену, потому что мало кто предоставит ей такой же удобный график нянечки, как Кёя (нельзя щёлкнуть пальцами и, как по волшебству, стать домохозяйкой с новой фамилией и с отсутствием нужды в заработке). А это будет, если не убивать её, то выматывать настолько, что сил может не остаться даже просто поздороваться с родными. И это при удачном исходе, при котором её неуклюжесть не подведёт её под увольнение в первый же день. Это с детьми она хорошо ладит и сейчас более-менее может не устраивать погром на кухне. А с другой работой всё будет иначе. Но если её Хибари не уволит, то можно ли говорить о чём-то более серьёзном, чем людус*? Платить человеку, с которым (Тсуна бросила короткий взгляд на Кёю) встречаешься, за то, что он сидит с твоим сыном? Всё равно, что платить своей жене за то, что она растит вашего общего ребёнка. Это слишком грубое сравнение, но так ей максимально понятно. Если Савада будет дальше няней Коты, то, считай, между ними будет неразрушимая стена, строго разделяющая их на няня и подопечный с затесавшимся где-то отец/работодатель с доступом к юбке. Тогда лучше вообще ничего не начинать, не переходить границу и оставить всё, как есть. Ибо это уже не любовь, а какая-то херня. А отец и сын достаточно опасны, чтобы раскидывать объятия без взаимных чувств. И не важно, с какой стороны. Тсуна допила остатки сока и посмотрела на Коту. Мальчик вышел победителем, отобрав у И-Пин мяч и теперь имел пальму первенства в выборе игр. Хотя особо мудрить он не стал, и мяч то и дело стал летать по треугольнику между детьми на количество очков. Разумеется, у Коты фора. Девушке нравился этот мальчик. Она бы не соврала, сказав, что любит его. Не как мать: у Коты была Нацуко, а у самой Тсуны даже повода не было задуматься о чём-то подобном. Но если Боги не повернутся к ней вновь своими божественными задницами, то повод есть. Савада любила Коту и знала, что может любить сильнее, если ей это позволят. Поэтому оставаться няней было равносильно какому-то личному предательству. Тсуна резко опустила голову, а рядом раздался чуть хриплый от молчания голос: - Всё хорошо? Уголок губ дёрнулся, и девушка сдержала смешок. Она кивнула и была рада, что пока люди не научили читать мысли друг друга. Было бы стыдно. Ещё и сутки не прошли с момента короткой и желанной нежности со стороны Хибари, а она уже думает о том, что делать дальше, как общаться с Хибари и сможет ли она называться матерью для своего подопечного. Всё может поменяться раз двадцать: Кёя сделает вид, что ничего не было, или саму Тсуну ясным днём найдут на помойке (и хорошо, если только её). Савада успокаивала себя, что она просто девушка с первой и неожиданной взаимностью, и что это абсолютно нормально – прокручивать в голове все возможные варианты – но всё равно было стыдно, словно ей дали оплеуху и пристыдили при всём честном народе. - По тебе видно, - Хибари пересел в такую же «турецкую» позу, а в голосе был слышен сарказм. - Я думала о Коте, - немного кривя душой, произнесла Тсуна. - М? - Он пригласил меня на выступление в детский сад, - она не стала говорить о том, что вертелось у неё в голове, и схватилась за одну из не обсуждённых тем, - на восьмое число. - Не можешь прийти? – тяжело было определить эмоции в этом вопросе. - Нет, - Тсуна покачала головой, - могу. Если Реборн не отправит меня в больницу или в могилу, конечно. Просто я подумала: а он точно сможет выступить? Кота сказал, что Алауди-сан, - она не стала называть его по фамилии, чтобы не было путаницы, - сможет всё устроить, но точно ли? Надо ходить в сад на репетиции, забирать его и пойдём мы с ним вместе. Это, вроде как, нельзя, да? Кёя проследил за перелетевшим через И-Пин мячом и посмотрел на девушку, прежде чем ответить: - Вроде как да. Но, - он впервые за весь день поморщился и стал выглядеть как обычно, - может под конец следующей недели уже снимут «домашний режим». К тому же, на выступление я тоже иду. - Вот как, - Хибари не мог определить, на какую именно из новостей удивилась девушка. – Тогда поэтому полицейских на улице стало меньше? Ну, что повода уже почти нет? Мужчина выдохнул и кивнул. На эти вопросы он соврал. На улице не стало меньше полицейских, следящих за безопасностью обычного маршрута Савады. Их уже просто нет. В последние будние дни недели он плевался ядом на эту новость. Но вокруг дома даже продавцы пылесосов не крутились, а хулиганы и преступники не знают такого понятия, как «выходной». Поэтому на вопрос о «поводе» он тоже соврал. Просто людей не хватает, чтобы оставлять жалующихся на скуку офицеров на посте наблюдения. Если не будет поползновений к их дому в течение следующей недели, то и машину уберут. А Кёя даже не жалкий новичок в полицейском управлении, чтобы хоть что-то изменить: при всех хороших отношениях с детективом Каташи и наличие отца – он не имеет права голоса в таких делах. Это было правдой. Но сказать об этом Саваде? В комнате её и Коту не запереть, а без этих знаний будет хотя бы меньше волнений. Разумеется, он будет всячески напоминать, что преступник ещё на свободе, и они всё ещё подходят под типаж, чтобы без боязни разгуливать по улицам. Но пока это всё, что он может сделать. - Это хорошо, - Тсуне показалось, что Кёя хотел ответить иначе, но опустила это. Её куснула совесть за то, что она вывела мужчину из состояния спокойствия. Чуть нахмуренный Хибари был ей более привычен, чем разнежившийся на солнце зверь, но отдых был ему необходим: на работе не розы нюхают, простой затягивает не хуже трясины, а по улицам до сих пор небезопасно ходить. И, Тсуна пристыженно закусила губу, она его лишила этих спасительных светлых минут, напомнив о деле. - Ты знаешь, в честь чего в садике устраивают выступление? – внезапно спросил Кёя, вырывая девушку из самобичевания. - Не просто так? – она удивлённо моргнула. – Я не очень хорошо разбираюсь в праздниках и датах, так что… Хибари открыл было рот, но раздался звонок телефона. - Сейчас вернусь, - на экране высветилось имя отца, и ему пришлось скрыться в гостиной, чтобы не поднимать рабочие разговоры или (всякое может быть) их личные разборы при девушке и детях. Последнее, что он услышал, прежде чем ответить на звонок, был смех И-Пин, голос собственного сына и крик Савады: - Тсуна, пошли играть в мафию! - Хи-и?!

***

Дав офицеру сигнал остановиться у пересечения улиц тихого спального района, Алауди отстегнул ремни и, когда машину припарковали у тротуара, вышел, даже не глядя на подавленного одним лишь его присутствием паренька – сегодняшнего водителя. Солнце ударило в глаза, и мужчина сощурился, но даже не остановился: он быстро перешёл дорогу, завернул на более узкую улочку, где уже были припаркованы полицейские машины, и миновал сторожащих офицеров. Один из них окликнул его, не сразу сориентировавшись от такого напора, но Хибари был уже далеко, а видевший эту картину детектив дал знак не обращать внимания. - Вы уверены? – без приветствия произнёс Алауди, когда подошёл к Джумпею. Каташи выглядел хмурым. Рубашка с закатанными рукавами облегала широкие плечи и сильные руки, на которых проступали мускулы от сдерживаемого напряжения, а на лице проступили морщины, которых раньше Алауди не замечал. Джумпей неоднозначно мотнул головой и направился вдоль узкой улочки, без слов зовя мужчину за собой. - Я дал команду Хасегаве подождать, пока вы не приедете, так что всё пока в том виде, как было к нашему появлению. Алауди кивнул. Он не просил об этом Каташи, и сам детектив оставался официально главным руководителем расследования этого дела, но всё-таки Джумпей приостановил движение на десять минут до появления Хибари. - Я посмотрю быстро, - стараясь идти наравне с детективом, произнёс Алауди. Шаг Каташи был размашистым, твёрдым и уверенным. Он не оглядывался по сторонам, в отличие от Хибари, который старался параллельно составить образ всей местности в голове. Солнце стало припекать. С непривычки офицеры и криминалисты расстёгивали верхние пуговицы рубашек, курток и костюмов, которые были частью формы, и стирали капли пота со лба и висков. Джумпей сам несколько раз прошёлся платком по шее, пока ждал Алауди после того, как допросил молодого парня – выпускника Намимори и спортсмена, который пробегал привычным маршрутом под конец своей дневной тренировки. Каташи бросил короткий взгляд на Алауди. Старший Хибари выглядел сосредоточенно, а выражение лица не отражало никаких конкретных эмоций. Но всё-таки, если сердце у него и железное, то тело нет: лоб стал покрываться испариной, а привычный тренчкот был оставлен, если не в отеле, то, как минимум, в машине. Алауди был в светлой рубашке из лёгкой ткани и брюках. Как дань уважения своей профессии и общему внешнему виду – галстук. Но и его, как предсказывал Джумпей, глава отделения захочет стянуть со своей шеи в ближайшие полчаса, если не подымется ветер, или не ослабнет солнце. Дойдя до конца обычно тихой улицы, которую сейчас наполняли полицейские, Каташи свернул к склону, покрытому подстриженной зелёной травой и ведущему к заасфальтированной набережной реки и перекинутому через неё мосту. От воды веяло прохладой, но ощущалась она слабо. Только когда мужчины пришли в тень моста, где было несколько криминалистов и судмедэксперт, ожидающий разрешения забрать тела. - Мы быстро, - произнёс Каташи, жестом прося немного разойтись. – На первый взгляд всё кажется обычным: молодая женщина и девочка, - он указал на лежащие под мостом тела. - Что смущает? Алауди внимательно осмотрел убитых. Короткостриженая крашеная блондинка в тонком, длинном платье. На вид не больше двадцати лет, и, если бы не изуродованное лицо, то её можно было назвать красивой. Измазана и имеет множество ран в районе живота. Одно из ранений такое сильное и глубокое, что можно увидеть внутренности. А рядом, словно брошенная тряпичная кукла, темноволосая девочка в испачканном кровью и грязью комбинезоне и с перерезанным горлом. Картина ужасная в своей привычности. - Не совсем привычное место. Это всё-таки не мусорный бак у кафе, - в голосе Каташи сквозил страх: не дай Бог, появился подражатель. - Да, это не бак, - рассматривая место (вряд ли преступления), задумчиво произнёс Хибари, - но всё же рано допускать появление подражателя, - на озвученной догадке Джумпей вздрогнул и посмотрел на Алауди. - Вы так думаете? - Даже, - Хибари кивнул судмедэксперту, давая разрешение забирать тела, - уверен. Поначалу никто не думал, что он может начать ходить по квартирам, но вы знаете о результате. К тому же, - Алауди провёл рукой, очерчивая силуэт моста, - это тоже считается злачным местом, особенно вечером. Бездомные оставляют свои вещи и лежанки, хулиганы рисуют граффити и мочатся, пока никто не видит. От его слов Каташи поморщился, словно только-только учуял резкий запах мочи и увидел промокшие от крови картонки, под которыми были спрятаны тела. - Именно это немного сбивает, - проследив, как уносят мёртвую женщину, произнёс Джумпей. – Не совсем похоже, но…. - Одновременно и то же самое? – мужчины слабо улыбнулись на законченную мысль. – Да, кажется, будто либо это другой человек, либо наш преступник слегка отошёл от своей привычной схемы. Либо это мы себе её придумали. Ну, - от непонимающего взгляда Каташи он решил пояснить, - его почерком могут быть только жертвы и способы убийства. А то, где мы их находим – места, которые попадались под руку. - Если бы убил кого-то в парке, то измазал бы в земле и спрятал под деревом, а не стал искать мусорный бак? - Верно. Что-то вроде этого. Хотя, - Алауди потёр переносицу, - ничего нельзя утверждать конкретно. Ведь может быть так, что он просто от нетерпения немного оступился и решил довольствоваться пропахшим мочой мостом. Во всяком случае, если ранения будут теми же, что и у остальных жертв, подражателя точно можно исключить. - Я бы сказал кинематографическое: «Он вернулся», - Джумпей развернулся и вышел на свет, - но от этого даже мурашки по коже идут. Оставшиеся криминалисты стали складывать оборудование после завершающих штрихов, и набережная постепенно начинала пустеть: основная масса офицеров и детективов уже разъехалась для дальнейшего расследования, несколько человек ещё было на склоне и узкой улочке, а машина с телами только-только стала отъезжать. - Да, вы правы, Каташи-сан, - Алауди последний раз скользнул взглядом по окровавленному асфальту и достал телефон, не глядя набирая номер сына, - от этого даже мурашки идут.