Грустные люди

Я приняла решение ровно в тот момент, когда за ней закрылась дверь. Щелчок замка – и в моей душе тоже что-то щёлкнуло, громко и больно, с протяжным жалобным эхом. Нужно уходить, пока я ещё могу. Самое страшное в этой ситуации – то, что я снова влюбилась. Это не ремейк девяносто третьего, пятого, восьмого и всех нулевых скопом. Это совершенно новое чувство к совершенно новому человеку, который – по какой-то дикой иронии судьбы – идёт красной нитью через всю мою жизнь. Я впервые не чувствую никаких привязок к прошлому, даже её творчество, которое всегда было для меня на пьедестале, отошло на второй план. Я просто влюбилась, словно впервые – в её нежность и трогательную заботу, в её стремление ко мне, в морщинки в уголках её глаз, в блондинистую чёлку, которую она зачёсывает назад пятернёй, в её запах, в ощущение жизни, которое наполняет любое помещение, когда она врывается в него – красивая, совсем уже взрослая, обвешанная пакетами с вином, сыром и утиными ножками в контейнерах. У моей Динки из девяностых не было ни морщинок, ни ядерного блонда, ни денег на разносолы – потому и ощущение, что это уже не совсем она, не покидало меня каждую секунду наших новых отношений. Но какое это имеет значение, если я всё равно влюбилась? В этом и таится главная опасность – та Динка была связана со мной музыкой, общим бытом, моим магаданским марш-броском, всем, что я для неё сделала. Эта – не обязана ничем: успешная женщина, мама, биг босс, огромный багаж отношений за плечами, огонь, вода и медные трубы в списке побед. Шансы, что она по-настоящему увлечётся новой мною – седой, очкастой, неумолимо стареющей, философствующей по поводу и без, не нажившей ничего, кроме некоторого количества недвижимости и котов – ничтожно малы. Вернее, их просто нет. Ведь я для неё – тоже наверняка совсем другая. Столько всего произошло без неё, столько событий отпечатались на моём лице, теле, в моей душе, столько людей прошло через меня – ментально и физически, что старое давно осыпалось трухой, и на этом месте выросло новое — и чёрт знает, насколько притягательное для активных и успешных. Разве может она, с её плещущей через край энергией, с её незыблемой уверенностью в собственных силах, с её неограниченными возможностями во всём, включая поиск партнёров, влюбиться в такую, как я? И даже если я приложу максимум усилий, буду днями и ночами играть в ту, старую Светку, которую она когда-то полюбила, это вряд ли поможет. Где-то существует другая, для которой она пишет обречённые, пронзительные, удивительно нежные песни. Которой заказывает дорогие украшения, походя советуясь со старой – во всех смыслах этого слова – любовницей. Я шлак, отработанный материал. Я покрываюсь морщинами быстрее, чем успеваю замечать. И ладно бы только снаружи – внутри их ещё больше, всё в ямах и рытвинах, ничего целого. Новое, яркое, счастливое и беззаботное там попросту не приживётся. Первый порыв – распрощаться прямо сейчас – пресекла на корню. Нет, я сделаю всё иначе. Я уйду первая, не дожидаясь, пока это чувство меня окончательно раздавит, но сначала – отпечатаюсь в её памяти лучшей версией себя. Я попрошу её приехать – и буду любить всю ночь, брать и отдаваться, как только попросит, буду самой послушной и самой нежной, самой жадной и самой безудержной. Я не учла одного – что видеть её такой сонной, уютной и домашней в нашей когда-то общей квартире будет так больно. Тем более зная, что впереди – ничего, кроме пустоты. Конечно, я не сдержалась – наговорила каких-то глупых слов, но она, эта новая Динка, не стала выяснять отношения – пришла и просто обняла, чтобы успокоить нас обеих. И все это время, обвитая её руками, я безуспешно боролась с желанием по-девчоночьи разрыдаться, уткнувшись в любимое плечо. И задать самые важные в мире вопросы – я нужна тебе? Ты любишь меня? Ты останешься со мной, когда я стану совсем старой? Переборола, выстояла. И за те двадцать минут, которые были негласно мне отпущены на кофе и душ, уговорила себя не думать о том, что будет дальше. Быть благодарной Вселенной за то, что она сейчас здесь, и за целую ночь впереди. Возможно, лучшую в жизни. Я любила её и одновременно запоминала – запах, вкус, голос, созвездия родинок, узоры татуировок, движения рук, дрожание ресниц – всё, что успевала поймать, всё, до чего могла дотянуться. А заодно – запоминала себя с ней: вряд ли в ближайшую тысячу лет я снова буду такой счастливой, такой свободной и такой живой. И молодой. Всегда двадцатипятилетней. Она отвечала мне такой зашкаливающей нежностью, что иногда мне даже казалось, что я всё придумала. Придумала брюнетку, придумала серёжки, придумала всех её женщин, что были после меня. Разве может быть кто-то ещё, когда она так прикасается ко мне? Мы уснули ещё до темноты, а в начале седьмого я уже открыла глаза. Её рука лежала на моём животе, и когда я сделала попытку подняться – инстинктивно дёрнулась, прижимая к кровати ещё сильнее. И я осталась – греться в её тепле, слушать её дыхание, до бесконечности рассматривать россыпь веснушек на плече, бережно перебирать пряди волос на макушке. И думать о том, что скоро она уйдёт – и в эту секунду закончится моя молодость. Безвозвратно и навсегда, потому что пути назад нет, а следующего раза не будет. Да что уж там, даже этот был ошибкой. Почему-то я была уверена, что меня пронесёт, что всё произойдет как обычно – секс с оглядкой на прошлое, безуспешные попытки вернуть отношения, неизбежные ссоры и в итоге – расставание до следующего такого же раза. Но всё получилось иначе, потому что мы стали иными. На смену ревности пришла терпимость, а вместо вечного, как мир, стремления во что бы то ни стало доказать своё превосходство –желание заботиться друг о друге. И тем более невыносимо понимать, что всё это – до тех пор, пока та, другая, не ответит взаимностью. Я до последнего оттягивала момент, когда придется разомкнуть объятья. Но он всё-таки наступил – в окна квартиры предательски ударило солнце, и я поняла, что она вот-вот проснётся. Хотелось успеть принять душ и приготовить завтрак – а уж потом, после того, как накормлю, говорить. Успела – Динка заглянула на кухню ровно в тот момент, когда тостер выплюнул поджаренный хлеб, а кофейный аппарат закончил готовить эспрессо. Смешная, взъерошенная, в моём халате, счастливая до чёртиков – Господи, вдруг я всё-таки ошибаюсь? Но выбор сделан, и не в моих правилах отступать. Озвучиваю своё решение – и вижу в её глазах какое-то отчаянное неверие, отрицание вперемешку со страхом: — Ты... ты специально меня позвала? Попрощаться?! Ты всё заранее знала? — Да, — твёрдо отвечаю я и слегка втягиваю голову в плечи – мне тоже страшно. — Почему сейчас? У нас же всё хорошо! У нас наконец-то всё хорошо! — Дин, — кладу ладонь на её руку, но она тут же вырывает, — мы же договорились. Нет никаких "нас", только секс без обязательств. И ты, я уверена, найдёшь, кем меня заменить. — Ты в кого-то влюбилась? — спрашивает с надеждой в голосе – или мне только кажется, что с надеждой? — Да. Я влюбилась. — В кого? — Какая разница. — Я хочу знать! — упрямо. — Ну а я не хочу тебе говорить. Несколько секунд сидим молча – она допивает свой кофе жадными глотками и смотрит куда угодно, но не на меня. — Всё, да? Совсем всё? — Совсем, — киваю в ответ я, и хочется придушить себя за эти слова. А потом – бухнуться в колени и долго вымаливать если не прощение, то хотя бы ещё несколько минут в её объятьях. — Ну и иди ты к черту. Бахает чашку о поверхность стола, вскакивает, отшвыривая стул в сторону – такая Динка мне знакома, такую я ещё могу пережить. Хуже, если бы она уговаривала передумать. — Дин, давай не будем... — Вот именно, — замирает на секунду и пристально смотрит в глаза, — не будем. Не провожай. Смиренно остаюсь сидеть на кухне, прислушиваясь к шорохам к квартире – ходит по комнатам, кидает в рюкзак вещи, грохает дверьми. Наконец добирается до прихожей – чем-то шуршит, громко матерится, завязывая шнурки. И – как контрольный – захлопывает за собой входную. Вот и всё. Я не замечаю, как начинаю плакать – случайно провожу ладонью по собственному лицу и равнодушно констатирую: мокрое. Кажется, что время, планета, жизнь – все остановилось. А на самом деле остановилась я. Экран смартфона мигает новым сообщением. Боюсь смотреть – и одновременно хочу увидеть там что-то обнадёживающее. "а вообще хорошо что ты сделала это первой. давно пора. и мне не придется снова чувствовать себя сукой. удачи в новой любви. надеюсь запала хватит не на два месяца" Всё-таки некоторые вещи остаются неизменными. Например, то, что последнее слово всегда должно быть за ней. Пусть. ... Через пару недель, случайно переключив машинное радио на какую-то незнакомую волну, я вздрагиваю от знакомого голоса, заполнившего салон: — ... а что касается Сургановой, я с ней больше играть не планирую. У нас нет никаких точек соприкосновения. Мы сыграли два юбилейных концерта, в "Олимпийском" и "Ледовом", и на этом всё. Глупо пытаться вернуть прошлое, глупо и бессмысленно. Для меня эта страница закрыта навсегда. — Может, открылись какие-то новые страницы? — Знаете, что касается отношений, у меня сейчас всё круто. Я влюбилась в такого кайфового парня... И это взаимно. Серьезно, мне кажется, что это лучший человек на свете. — Замуж пока не собираетесь? — Хаха, это уж как получится! Пока я просто наслаждаюсь классными отношениями и классным сексом. — А как дети отнеслись к вашему избраннику? — Ну, они у меня... Выключить. Забыть. Заблокировать. Сжечь чёртов приёмник. Удалить имя из контактов. И больше никогда, никогда, никогда не слышать о ней.