Грустные люди

Ну и зачем я согласилась? Прошло несколько недель, и не то чтобы отболело, но совершенно точно притупилось. Её вкус, запах, голос – не тот, которым она даёт интервью, а хриплый, возбуждённый, щекочущий кожу где-то в районе шеи – уже кажутся другой реальностью, приятным сном из прошлого. А теперь мне придётся все это пережить заново. Разве я смогу? А с другой стороны – да, чёрт возьми, да! Я переживу это заново, потому что моё стремление к ней больше меня самой. Тогда, в нашу последнюю встречу, я всё сделала правильно – со всех точек зрения, и мужественно держалась после, хотя желание написать хотя бы слово грызло меня почище любых рефлексий. А значит, мне не в чем себя упрекнуть. Но теперь инициатива исходит от неё, и я могу её понять – видимо, несмотря на всех брюнеток мира, наши отношения что-то для неё значили. И это, невыговоренное, невыцелованное, незавершённое не даёт ей спокойно жить – настолько, что она готова топтать меня в каждом первом интервью. Я просто обязана с ней рассчитаться. Мы обсуждаем детали нашей встречи как что-то совершенно обыденное, вроде похода в магазин. Она настаивает, чтобы я приехала в Москву, не называя причин, но я и так всё понимаю – Питер для неё сейчас как больная мозоль. Поэтому соглашаюсь на все условия: послезавтра, день, городская квартира. Почти сразу в вотсап падают два файла – билеты в бизнес Сапсана, причём второй – полтора дня спустя. Я не просила, но не решаюсь спорить: пусть всё происходит по её сценарию. Весь следующий день меня мотает, как на качелях, от паники до какой-то неконтролируемой радости. Мне безумно хочется её увидеть и я смертельно боюсь нового, уже окончательного, расставания. Заливаюсь травяным чаем, валерьянкой, пустырником, почти не сплю, в десятый раз подряд перебираю рюкзак, меняя одну домашнюю майку на другую. В день встречи начинает уже отчётливо колотить – всю дорогу сижу как на иголках, жалея, что не прихватила в поезд бутылку. Мы единодушно решили, что она не станет меня встречать – иначе пришлось бы добираться до дому в вязнущем на зубах молчании. Либо говорить о каких-то совершенно неважных вещах, которые будут повисать в воздухе, ещё больше напрягая своей неуместностью. На вокзале я беру такси и, пока водитель сражается со столичными пробками, критически оглядываю себя в зеркало, поправляю волосы, несколько раз дёргаю туда-сюда верхние пуговицы рубашки. Хочется выглядеть так, чтобы она ни секунды не пожалела. Удачно захожу в подъезд вместе с жильцами и, оказавшись перед дверью, долго не решаюсь нажать на дверной звонок. Страшно, что она нагрубит, обидит, сделает больно, вытворит что-то такое, что я сама возненавижу себя за эту слабость. Хотя вру, ещё страшнее – просто увидеть её. И в очередной раз понять, что никого, кроме неё, нет и, наверное, уже не будет. Распахивает дверь во всю ширину и несколько секунд смотрит на меня, не мигая. Ни улыбки, ни единого движения, но в глазах – гремучая больная смесь, которую я не могу описать словами. Она смотрит на меня с какой-то отчаянной надеждой – как на последний шанс на спасение перед неминуемой темнотой. Мне становится неуютно от её взгляда и, заходя в квартиру, я старательно отвожу глаза, чтобы не разрыдаться прямо здесь, на полу прихожей, цепляясь руками за её колени. Раздеться не успеваю – она притягивает меня за отвороты расстёгнутой ещё в подъезде куртки и мягко толкает в стену. Впечатываюсь в неё спиной – и тут же чувствую горячие губы на своей шее. Она целует жадно, слегка посасывая кожу, и от каждого её прикосновения по телу проходят разряды тока. Я, ещё минуту назад готовая дезертировать, подчиняюсь сразу и безоговорочно, запрокидываю подбородок, подставляясь под её поцелуи, и мечтаю, чтобы земля остановилась в этой точке навсегда. Её руки уверенно бродят по моему телу, избавляя его от одежды – комом под ноги летит куртка, одна за другой отщёлкивают пуговицы рубашки, под которую я специально ничего не надела, с металлическим звоном выползает из петель ремень. Она присаживается на корточки, парой движений стаскивает с меня ботинки, отбрасывая себе за спину, и так же безапелляционно сдергивает вниз штаны, оставляя меня в одном белье. И тут же возвращается на исходную, снова прижимаясь жарким, звенящим от возбуждения телом. Я тоже хочу её так сильно, что не жду никаких прелюдий – наоборот, сейчас, в условиях холодной войны и повисшей между нами недосказанности, нежности будут только мешать. Кажется, она считает так же, поскольку действует грубо и как будто вопреки – с силой вдавливает в стену, прикусывает кожу над ключицами, мнёт ладонью грудь под расстёгнутой рубахой. Я сама забрасываю ногу ей на бедро и слегка подаюсь вперёд, требуя проникновения. Она отвечает сразу же – нетерпеливо отодвигает бельё в сторону и погружает в меня вечногорячие пальцы, сразу начиная сильно и размеренно двигаться. Стон вырывается из моего горла сам по себе – не столько от физического наслаждения, а от самого осознания, что она берёт меня, полураздетую, у стены, и сама же задыхается от удовольствия снова и снова врываться в меня. Она не просто входит – насаживает меня на свою руку, чуть ли не приподнимая над полом, и я вижу, как вздуваются вены на сгибе её локтя. Мне хочется провести кончиками пальцев по каждой, хочется запечатать её рот долгим и сладким поцелуем, но я не решаюсь ни на какие проявления любви, предпочитая уже проверенный путь – приникнуть к шее, собрать языком бисеринки пота, захватить кожу губами, втягивая внутрь, и отпустить, оставляя бордовые следы. И вдвойне удивительно, что даже сейчас, когда мы, как сумасшедшие, впечатываемся друг в друга, она думает о моём комфорте, не позволяя упасть на онемевших уже ногах, удерживая собственным телом. Мы обе на пределе возможностей, но не возникает даже мысли изменить позицию – есть в этом что-то звериное, первобытное, единственно верное и такое нужное сейчас каждой из нас. Я кончаю резко, сильно, больно, опадая на её руку, стискивая пальцами её шею. Но она не останавливается – продолжает судорожно врываться в меня, постанывая сквозь зубы при каждом движении, и видно, что она на грани, и это ощущение обладания помогает ей дойти до пика. И я подыгрываю ей, подаваясь бёдрами навстречу её руке – тем более, что моя ещё не успокоившаяся плоть отзывается приятной пульсацией на каждый толчок. Я чувствую накрывающий её оргазм на каком-то подсознательном уровне, и, когда до него остаются считанные секунды, оттягиваю резинку её спортивных штанов вместе с бельем и, насколько позволяет одежда, проникаю внутрь. И она тут же громко взрывается, с силой откидывая голову назад, практически выпуская меня из рук. А спустя несколько секунд мы синхронно сползаем на пол и, уже не стесняясь, жадно впиваемся в губы друг друга, потому что не способны выразить иначе то, что сейчас чувствуем. Позволив немного отдышаться, она встаёт и тянет меня за руку за собой – в спальню. И, не дойдя метра до кровати, начинает избавлять от остатков одежды, а потом раздевается сама, почему-то стараясь не смотреть в глаза. А я – напротив, разглядываю её совершенно бесстыдно, предвкушая, что уже через минуту буду плавить в своих руках. Абсолютно голая, она вдруг смотрит на меня пристально – и какую-то долю миллисекунды медлит. Улыбаюсь в ответ – и это становится спусковым крючком: сминает меня в объятьях, целует в губы, не дав как следует вдохнуть, сжимает ладонями ягодицы. Мне хочется повиснуть на ней, обвить руками и ногами, стонать во все горло, принимать до последнего вздоха – я будто сошла с ума, только переступив порог этой квартиры. И она, кажется, тоже. Толкает меня на кровать, и, когда я падаю на спину, легонько качает головой, приподнимает под живот и разворачивает. И вот я уже стою на коленях, прогнувшись в спине и упираясь локтями в подушки, а она оказывается сзади, но не спешит действовать – проводит кончиками пальцев по позвоночнику, оглаживает ладонями бёдра, слегка задевая между – и ничего больше. Подаюсь навстречу её руке – и слышу в ответ хриплое: — В такой позе и с таким цветом волос ты просто невозможная блядь. — Не нравится? — хмыкаю в ответ. — Ещё как нравится. Резкое движение сзади – и она подныривает под меня, оказываясь прямо под моей промежностью. Одним движением притягивает к себе, заставив изменить позу, и практически усаживает на собственное лицо. Но все ещё не ласкает – остервенело трётся об меня губами, щеками, подбородком, размазывая смазку по коже, и, кажется, получает от этого удовольствие. А потом наконец прикасается – входит языком и начинает двигаться кругами, тщательно вылизывая внутри. Несколько мучительно-сладких минут – и она выныривает на поверхность, проходится размашистыми движениями сверху донизу, прокатывает во рту и концентрируется в одной точке. Слюна, смешанная с выделениями, заливает её подбородок, но она ласкает меня так самозабвенно, руками подталкивая к себе за бёдра, что я забываю обо всем, что так старательно гоняла в голове последние недели. Я ощущаю себя такой желанной сейчас, такой красивой, сексуальной, вкусной для неё, и мне удивительно хорошо от этого – почти так же, как и от её прикосновений. Ловлю себя на мысли, что хочу большего, хочу жадно, глубоко, сильно, хочу отдаваться и подчиняться, хочу чувствовать её силу и превосходство – то, что всегда существовало и в нашей постели, и в наших отношениях. И она сразу же считывает моё состояние – отодвигается, выныривает из-под меня и, мягко толкнув в спину, заставляет снова приземлиться на локти. Я не успеваю осознать своё положение, и тут же содрогаюсь от толчка сзади, за которым следуют второй, третий и последующие. Она вонзается в меня стремительно и безжалостно, одновременно сжимая свободной рукой ягодицы, и моё тело принимает её пальцы с таким наслаждением, что из горла бесконтрольно вырывается один бесконечный стон. Оргазм накрывает резкой неконтролируемой волной, и я, не в силах удержаться на разъезжающихся коленях, падаю лицом в подушки. Она, не вынимая пальцев, приземляется следом, прижимаясь всем телом к моему, и несколько раз целует меня во взмокшую шею, водит губами, жарко дышит в затылок. — ...Так и будешь внутри? — Я сегодня весь день буду внутри. — Звучит заманчиво, — хриплю в ответ, не в состоянии совладать с осипшим голосом. — О, ты ещё запросишь пощады, — ухмыляется – чувствую по голосу – и неожиданно делает ещё несколько движений рукой, заставляя меня сладко скулить от догоняющего удовольствия. Перевожу дыхание – и поворачиваюсь к ней, чтобы поцеловать в губы. Отвечает, слегка прикусывая за нижнюю, скользит рукой по щеке – и сама же отстраняется. — Есть хочешь? Пить? Писать? — У нас переменка? — улыбаюсь в ответ. — Не хочу, чтобы ты загнулась раньше времени, у меня на эти дни большие планы. — Какая трогательная забота, — фыркаю, но не обижаюсь – настолько мне тепло, блаженно и лениво сейчас. — Принесу тебе поесть, — флегматично, не обращая внимания на колкости. Встаю следом за ней – действительно хочется в душ и туалет. Возвращаемся одновременно – она голая и с подносом, я – завёрнутая в полотенце. Ставит добычу на стол, тут же разворачивается ко мне и распахивает ткань на моей груди, стряхивая к ногам. — Не одевайся больше. Обедаем голышом в кровати – сыр, оливки, гречневые хлебцы, утиный паштет, мёд, орехи и ягоды в отдельных вазочках. Разливает по бокалам вино – чокаемся и пьём залпом, почти не глядя друг на друга. Напряжение, которое вдруг возникло между нами, такое осязаемое, что я стараюсь побыстрее проглотить свою порцию – только бы не быть сейчас нигде, кроме постели. Заканчиваем почти синхронно – и несколько секунд молча сверлим друг друга взглядом, будто отброшенные этим перерывом по разные стороны баррикад. Нарушаю тишину первая: — У тебя тут крошка, — наклоняюсь и слизываю практически незаметную точку с уголка её губ, и она тут же перехватывает инициативу, жадно впиваясь в мой рот, толкаясь в него тугим винным языком. Целуемся как сумасшедшие, сминая друг друга в объятьях. Одновременно, продолжая тянуться к моим губам, принимает комфортную позицию и усаживает к себе на колени. Ёрзаю, устраиваясь поудобнее, и выгибаюсь навстречу её лицу – ещё неласканная сегодня грудь зудит, настойчиво требуя влажности её рта. Послушно присасывается к соску, катает его на языке, оттягивает зубами и отпускает, чтобы повторить то же самое со вторым. Завожусь моментально – кажется, сегодня мне почти не нужно предварительных ласк. Хватает одного её присутствия, масляного взгляда, горячего дыхания на коже, глупой слепой веры, что пока мы здесь и сейчас, все ещё возможно. Не отрываясь от груди, начинает скользить ладонью между ног, нигде надолго не останавливаясь. И, уже чувствуя, что её рука покрылась липкой влагой, входит, медленно и нежно ускоряясь. Подстраиваюсь под её движения и сжимаю в кулаке волосы на её затылке, слегка оттягивая их, когда пальцы задевают особо чувствительные точки. Не замечаю, как толчки из мягких и размеренных становятся отрывистыми и злыми – а когда понимаю, с удивлением открываю глаза – и вижу такой же колючий взгляд, и прикушенную губу, и складку между нахмуренных бровей. Горько ухмыляюсь, осознавая, и шёпотом, наклонившись к уху, произношу: — Злишься на меня? — Да, — отвечает твёрдо, не прекращая разрывать меня безжалостными пальцами. — За что? — подаюсь бёдрами навстречу и слегка постанываю, чтобы не давать ей ни малейшей форы – тем более, что мне действительно сейчас нравится что угодно, только бы с ней. — За всё. — Думаешь, если сделаешь больно, тебе полегчает? — Да, — цедит сквозь зубы, вонзаясь в меня с особой силой. — Тогда не останавливайся. Вижу, как дёргается уголок её рта, как в глазах отчётливо проступает сожаление, как разглаживается суровая морщинка на переносице. Длинно и прерывисто выдыхает – и уже через секунду замедляет темп, снова проникая глубоко, но мягко. Понимая, что разрядка не заставит себя ждать, прошу её, не слишком рассчитывая на согласие: — Я тоже хочу в тебя, пожалуйста, давай вместе... Она снова удивляет меня – откидывается на спину, укладывая меня сверху, и разводит ноги, позволяя проникнуть. Захлёбываюсь собственным вдохом от крышесносящего ощущения её влажности, начинаю двигаться, одновременно толкаясь на её пальцы. Мы взрываемся почти синхронно, резко обмякая в объятьях друг друга, и несколько минут лежим без движения, лениво уткнувшись носами в шеи. Восстановив дыхание, аккуратно выбирается из-под меня, укладывая на живот, садится сзади и начинает медленно поглаживать – от ямочек под коленями до впадинки на спине, по ягодицам и бёдрам, мягко, но неумолимо внедряясь между. — Динка, — бубню в подушку, — давай отдохнём? — Пока не кончишь во всех позах и всеми возможными способами, ты отсюда не выйдешь, — отвечает мне с лёгким смешком, — так что в твоих интересах расслабиться и получать удовольствие. И я получаю – лёжа на животе, ласкаемая в трёх точках одновременно, в душе, опираясь на хлипкую пластиковую дверь, на кресле с разведёнными в стороны коленями, на ковре, обвивая ногами её талию, снова и снова, ещё и ещё... Периодически отключаюсь, обессиленная, прямо после оргазма, и просыпаюсь от влажных поцелуев, невесомых прикосновений или мягких осторожных толчков, инстинктивно сжимаясь в сладкой щекочущей судороге и тут же изливаясь влагой на её пальцы. Она же разрешает прикоснуться только в финале – но всегда догоняет, возбуждённая до предела своими же действиями. Ночью мы спим урывками, утром она готовит мне завтрак, в перерыве овладевая тут же, на кухонном столе, и мы снова тащим поднос с тарелками в комнату, чтобы одновременно и есть, и трогать друг друга. Мы обе понимаем, что тишина губительна – как только заканчиваются прикосновения, на нас, как бетонная плита, падает неминуемость разлуки, а вместе с ней – грызущее чувство неправильности происходящего. И мы заполняем неловкое молчание чем угодно, но только не словами. И вот я стою в прихожей, уже одетая, и тянусь к губам, чтобы попрощаться, как вдруг она произносит: — Подожди минуту, я тебя отвезу. — Не надо, Дин, — провожу ладонью по её плечу, — я доберусь. — Я хочу... хотя бы раз в жизни расстаться по-человечески. — Всё хорошо, — как можно увереннее отвечаю я и всё-таки целую – сухо и коротко. Прощально. Она смотрит на меня, не мигая, растягивает губы в улыбке и медленно-медленно качает головой. Ловлю её остановившийся взгляд, сглатываю ком в горле и ухожу, ни разу не обернувшись, хотя точно знаю, что она смотрит вслед.