Грустные люди

Да не знаю я ни черта! Я не понимаю, чего она ждёт, как относится и к чему в итоге хочет прийти. Я подспудно ожидаю от неё какой-то подставы – не верь, ну не верь же, опять кинет, опять разобьёт твоё обнадёженное было сердце. Я отметаю любые вероятности, в которых мы можем случиться друг у друга, потому что обжигалась столько раз, что на мне нет живого места. Я готова придумывать любовниц и несуществующие планы, врать и выкручиваться, держать лицо до сводящих щёки судорог, лишь бы не позволять себе, даже на секундочку, вновь поверить, что всё возможно. Но воевать с ней я тоже не умею. Никогда не умела, даже когда бросалась в драку и с садистским наслаждением ставила синяки. Даже в такие моменты – секунду спустя после удара – от любви сжималось сердце, и я обещала себе, что больше этого не повторится. Искренне считала каждый раз последним, и бесконечно ошибалась. Вот и сейчас – мы же в последний раз ссоримся, правда, родная? Пусть ничего больше не будет, но я не хочу этой глупой войны. И то, что она сейчас написала – это тоже белый флаг, максимальных размеров полотно, на которое она способна. И я просто обязана с ней поговорить, чтобы потом не таскать на себе чувство вины. "Не знаю. Но если хочешь объяснить – я готова, приезжай!" "я хочу. приеду. завтра днём." И я сразу начинаю ждать – уже в открытую, потому что на самом деле ждала с того самого момента, как покинула пределы её квартиры. Хотя нет, опять вру: я жду её всю жизнь. Часы до встречи тянутся издевательски медленно, но всё-таки проходят, как и любые другие. И вот он, долгожданный звонок, и в голове сразу туман, как у двадцатилетней – ну когда уже, когда я перестану на неё так реагировать? Распахиваю дверь – стоит на пороге, переминаясь, непривычно-серьёзная и как будто немного виноватая. Губы сжаты в полоску, пальцы теребят край вечнонезастёгнутой куртки – я очень давно не видела её такой неуверенной в себе. И... испуганной? Хотя нет, не удивляюсь – мне и самой страшно. Всегда, при каждой встрече – страх и короткое, яркое, словно украденное ненадолго и мне не принадлежащее, счастье. — Пустишь? — Ну конечно, заходи. Замирает на несколько секунд, а затем решительно просачивается в квартиру, практически на ходу стягивая ботинки. Молча идём в сторону кухни – она собиралась приехать на машине и наверняка всю дорогу ничего не ела, кроме сигаретного дыма. Пока я роюсь в холодильнике, она ополаскивает руки – и я усмехаюсь про себя в ответ на этот жест. Все-таки выдрессировала за 27 лет! Ставлю на стол сыр и мясо, заблаговременно нарезанные овощи, достаю специально купленный для неё хлеб – знаю, как она морщит нос на мои гречневые хлебцы. И отворачиваюсь к кофемашине – приготовить ей порцию самого чёрного, на который только способен аппарат. Звук перемолки зёрен заглушает шаги за спиной, но щекочущее дыхание на шее я чувствую отчётливо. А секунду спустя на мой живот ложатся её руки – и сразу проникают под майку, к коже, и начинают нетерпеливо поглаживать, и голое плечо обжигает поцелуй. Сердце пропускает удар и одновременно – как будто проваливается куда-то в область желудка, и я, не в силах справиться с этими ощущениями, длинно и рвано выдыхаю. И, видимо, для неё это становится сигналом к действию – левая рука тут же поднимается вверх, принимая в ладонь сначала одну грудь, а потом другую, а правая – проникает под резинку штанов. — Ну зачем ты, — я пытаюсь сопротивляться, какой-то, ещё не затуманенный частью мозга, осознавая, что это очередная большая глупость с нашей стороны. — Я не могу, — жалобно отвечает она, и я моментально понимаю, что это значит. Не могу держать себя в руках. Не могу не прикасаться. И остановиться, однажды притронувшись – тоже не могу. Её пальцы, прохладные после воды, скользят под бельё, проникают на полсантиметра внутрь и, зачерпнув уже выделившуюся влагу, начинают нежно размазывать её – снизу вверх, и в обратную сторону, ненадолго останавливаясь на клиторе. Другой рукой мнёт мою грудь, сильно и жадно – то сжимает целиком в ладони, то дразнит пальцами соски, которые моментально затвердевают от её прикосновений. И я слышу – нет, скорее чувствую кожей – как с каждой секундой всё неотвратимее сбивается её дыхание. — Мне тяжело стоять, — хриплю я, пытаясь удержаться на ватных ногах, и она реагирует моментально – не выпуская меня из рук, делает несколько шагов назад и приземляется на стул, и я, так же спиной, оказываюсь у неё на коленях. — Черт, неудобно так, — еле слышно бормочет она, освобождает руки и, слегка приподняв меня, одним движением сдёргивает брюки вместе с бельем до колен – и я, принимая правила игры, вынимаю из штанины одну ногу, чтобы развести бёдра пошире. Она тут же проникает в меня, прижимая к себе свободной рукой, и начинает двигаться подо мной, и двигаться во мне, и двигаться вокруг меня, и мы почти синхронно стонем, и так же синхронно – я уверена – возбуждаемся от этих звуков. И до самого оргазма в моей голове бьётся единственная мысль – ни с одним человеком мне никогда не было так невыносимо хорошо. Я быстро прихожу к финишу – и практически сползаю с её колен, но она удерживает, обнимая ещё крепче. И я чувствую спиной, через намокшую майку, как глухо барабанит в груди её сердце. — А ведь вчера ты обзывала меня последними словами, — смеюсь я, удобнее устраиваясь на её коленях. — Обзывала. — Зачем? — Слушай, — кладёт руки на бока и разворачивает вполоборота, чтобы видеть моё лицо, — ну ты же сама всё прекрасно знаешь. Я чувствовала себя бессильной. Каждый раз, когда ты уходишь, мне кажется, что в этот раз – точно навсегда, и мы больше никогда не встретимся. И мне хочется как-то задеть тебя, чтобы снова привлечь твоё внимание. — Напомни, сколько тебе лет? — Ну не ёрничай. На самом деле я ехала сюда в абсолютном раздрае, а увидела тебя – и всё стало на свои места. Не уходи больше, а? — Зачем я тебе? — кладу ладони на её лицо и придвигаюсь близко-близко, заглядывая в глаза – чтобы точно не пропустить ничего важного. — В смысле – зачем?! Я просто хочу, чтобы ты была. Я даже согласна стоять в очереди из твоих бесконечных баб. Честно, ни слова больше не скажу. — Нет у меня никаких баб, — провожу большим пальцем по губам и, не сдержавшись, коротко целую, — глупости какие-то говоришь. — Ты мне недавно задвигала про новую любовь, — мотает головой, вырываясь из моих ладоней, — очередную сто тридцать пятую. Когда ты уже угомонишься! — А сама?! — моментально закипаю я и пытаюсь вскочить на ноги, но она держит крепко, хоть и хмурится. — Брюнетки, серёжки – какого хрена я должна всё это слушать?! — Какие блять брюнетки?! Какие серёжки?! — Ты покупала серёжки какой-то брюнетке, — отвечаю тихо, чувствуя моментально навалившуюся усталость, — а я, как лохушка, советовала, какие лучше. — Господи, Света. Дай телефон, вон он, на столе лежит. Протягиваю – сразу же утыкается в аппарат и начинает сосредоточенно листать фото в галерее. И уже через тридцать секунд суёт мне под нос экран: — Вот брюнетка. А вот серёжки. У няни был день рождения, Мартишка захотела что-то красивое подарить. Они собрали карманные деньги, а я добавила и заказала. — Дура ты, — еле слышно выдыхаю в ответ и, обвив руками её шею, утыкаюсь носом в тёплую, чуть влажную кожу, в любимый, знакомый до самых печёнок, запах. Смотреть на неё мне почему-то стыдно. — Нет, ну я, конечно, та ещё... Но возраст всё-таки берет свое. Мне тебя хватает. Точнее, мне тебя всегда мало, но других не ищу. — Я тоже никого не ищу, — расстроенно – потому что чувствую себя полной идиоткой – бубню в ответ. — Но находишь? — Нет. — А как же новая любовь? — Со старыми, простите, дырками. — Ты меня наебала что ли? — отодвигается, заставляя снова посмотреть в лицо, и я вижу, как вся она, от кончиков волос до кончиков ногтей, вспыхивает надеждой. — Ага. Секунда – и она расплывается в счастливо-освобождённой улыбке, и сгребает меня в объятья, и сминает ткань на спине, цепляясь пальцами так, что наверняка останутся синяки. Мы поднимаемся вместе, спотыкаясь о мои штаны и, бесконечно целуясь по дороге, перемещаемся в комнату. И так же вместе падаем на кровать, и она тут же сдирает с меня майку и, путаясь в рукавах и штанинах, раздевается сама – и я сразу же целую её грудь, которая показывается из-под рубашки, и сжимаю освобождённые от джинсов ягодицы, и глажу голые плечи, пересчитывая кончиками пальцев веснушки. Хочется залюбить её до полного изнеможения, за каждый глупо потраченный день врозь, за все эти годы бесконечного несовпадения; хочется выучить её заново – хотя я ничего не забывала, но это ощущение новизны переполняет меня, и кажется, что за эти 20 дней все стёрлось и выветрилось, и я просто обязана сейчас, сию секунду воскресить в памяти всё до мельчайших подробностей. Вспомнить, как пахнет сгиб её локтя. Как намокают волосы на шее, когда я, уже на пике врываясь в неё сзади, слегка прикусываю за загривок. Как она движется подо мной, выгибаясь в спине и впиваясь пальцами в подушку. Как обессиленно и одновременно крепко обнимает после. Понимаю, что не выдержу больше ни секунды без этих ощущений, и мне просто жизненно необходимо взять её прямо сейчас – успеть первой, пока она не перехватила инициативу. И я ловлю её руки, которые уже пытаются ласкать мою грудь и, сжимая запястья, заставляю поменять позу, оказываясь сверху. Наваливаюсь всем телом, позволяя ей почувствовать себя в полный рост. Она не протестует, наоборот – с готовностью разводит ноги, запускает пальцы в мои волосы и притягивает к себе для поцелуя. Я прикасаюсь одновременно и к её губам, и к её плоти, и ртом ловлю её резкий – от моментально нахлынувшего удовольствия – выдох. Я чувствую, как она меня хочет, но пытаюсь растягивать удовольствие – глажу, не проникая внутрь, покрываю поцелуями лицо и шею, прижимаюсь грудью, касаясь её сосков. Она сдаётся первая: — Войди в меня, не могу больше... Проникаю сразу во всю длину – как она любит – и чувствую, как низ моего живота загорается огнем – и от ощущения обладания, и от бесстыдного стона, который сразу же срывается с её губ. Почему-то сегодня, когда всё оказалось так легко, честно и правильно, мне хочется говорить с ней, и я, не прекращая двигаться, начинаю шептать что-то неудержимо-ласковое: — Так хочу тебя, так сильно хочу тебя, моя родная... я так скучала, мне так хорошо сейчас... давай, давай, моя девочка, ты самая красивая, самая сладкая... — Светка, — хрипит она в ответ, — бери меня, бери меня ещё, я с ума схожу... — А я от тебя с ума схожу, всегда, всю жизнь, — выдыхаю я, и она тут же распахивает глаза, словно пытаясь удостовериться, не вру ли, и смотрит почти бессмысленно, но при этом так нежно, что я несколько раз подряд судорожно киваю, стараясь не разреветься от счастья. Мы движемся вместе, и она хочет ещё, быстрее, глубже, умоляет о поцелуях и просит не останавливаться, выскуливает бесконечное "да" и до боли стискивает пальцами мою спину; и воздух вокруг становится влажным и вязким, как в парной, и мы обе такие мокрые, что слипаемся кожей при каждом новом прикосновении. Её приближающийся оргазм мы чувствуем одновременно – я меняю ритм, а она в эту же секунду просовывает между нами руку, чтобы войти в меня. Я помогаю ей, насаживаясь на дрожащие влажные пальцы, и начинаю двигаться за двоих, потому что она уже где-то на грани беспамятства. Её бурный оргазм сваливает с ног нас обеих – я моментально возбуждаюсь так, что почти сразу догоняю, несмотря на обездвиженные пальцы внутри. И тут же обмякаю прямо на ней, не в силах пошевелиться даже для того, чтобы лечь поудобнее. Секунду спустя на лопатки приземляется её ладонь – и затихает, и мы несколько минут лежим молча, пытаясь прийти в себя. Она возвращается к жизни первая: — Это какой-то ужас, как я тебя люблю. — И не говори, сущий кошмар, — как можно беззаботнее смеюсь я, а внутри все сжимается: первое признание за тысячу лет. — А ты? — Что? — Ты меня любишь? — Я никогда не переставала. — Я тоже, — прижимается губами к моей макушке. — Пиздишь. Переставала. — Не переставала, — упрямо, — иногда немножко ненавидела, но и любила тоже. — Немножко?! Немножко?! — в притворной ярости приподнимаюсь над ней, но она тут же возвращает меня обратно. Наверное, и вправду немножко, если мы до сих пор здесь. — Предлагаю сходить пожрать. Я прямо слышу, как бутерброд с ветчиной и посыпанная солью помидорка мне улыбаются. — А кофе твой остыл триста раз, — говорю с нескрываемым ехидством. — Светка, ну не нуди. У меня был выбор, и я его сделала! Перебираемся на кухню – и она сразу же жадно бросается на еду, а я, специально громко вздыхая, выливаю в раковину кофе и варю ей новый. — Я купила айкос, — бубнит за спиной с набитым ртом, — чтобы не вонять на тебя сигаретами. — Ну всё, это точно любовь, — принимаю от кофемашины порцию эспрессо и ставлю перед ней. — Разрешишь здесь покурить? Он не противно дымит. — Кури. — А сама поешь? — А я не хочу. Сажусь напротив, подпираю щёки руками – любуюсь, как она ест, как сосредоточенно воюет со своим чудо-устройством, как задумчиво выпускает изо рта дым. Встречаемся взглядами – и между нами, где-то над поверхностью стола, разливается непривычное тепло, и я благодарно улыбаюсь ему. — А я для тебя песню написала, — вдруг произносит как бы между прочим, делая очередную затяжку. — В смысле мне? — В смысле для тебя, — специально выделяя два последних слова, — чтобы ты пела. Ну если понравится, конечно. — Дин, даже если понравится, я не смогу... — Сможешь, сможешь. Мы никому не скажем, — хитро подмигивает и тут же добавляет обиженно: — Хотела подарить на день рождения, но ты меня бортанула. — Я должна признаться. Только не бей сильно, — вижу, как мгновенно напрягается, но продолжаю: — На самом деле Эля приехала утром, я просто слилась... — Знаешь что?!!! — Ну что? Я испугалась, что ты сделаешь какую-нибудь гадость. — Вообще-то, дорогая редакция, тебя ждал ресторан, песня и моё большое любящее сердце. Нет, ну какой пиздец! Ладно, тогда я тоже признаюсь, — виновато опускает взгляд, нервными движениями вставляя в свой аппарат новую сигарету, — ты почти не ошиблась, я всё-таки сделала гадость. Зимой выходит моя автобиография. После твоего свинского отказа я психанула, удалила всё хорошее о тебе и напихала туда всякой херни. Я попробую отозвать правки, но вообще её уже вовсю верстают. — Да не надо. Пусть в истории останется документальное свидетельство того, какие мы дуры. А я тебе потом отомщу! — Как? — Узнаешь. И не вздумай обижаться. — Уговор, — кивает максимально серьёзно и тут же расплывается в блаженной улыбке: — А сейчас отомстишь, ну помимо той мести? Пожалуйста!