Грустные люди

— Всё так странно. Почти неслышно фыркаешь в ответ – в твоих венах сейчас вместо крови шампанское, и тебе точно не до самокопаний. А меня, наоборот, накрывает со страшной силой – даже сейчас, физически ощущая тебя каждой клеткой своего тела, я не могу отделаться от страха, что это – всего лишь сон. — Почему странно? — спрашиваешь тридцать секунд спустя, когда природная чуткость всё-таки берёт верх над желанием лениво молчать в объятьях друг друга. — Тебе же неинтересно. — Мне всё про тебя интересно. — Я думаю о нас. Двадцать шесть лет, Светка! И такой извилистый путь друг к другу. К принятию другого в себе. А ведь всё было решено за нас уже в девяносто третьем. Почему столько всего пришлось пройти, чтобы наконец это осознать? — Это у тебя он извилистый. У меня прямой, — подносишь к губам наши сцепленные руки и целуешь мое запястье. И мне так хорошо от этого простого прикосновения, и от того, какая ты сейчас, и какая я с тобой, что моментально становится стыдно – как же я могла большую часть своей жизни выбирать не тебя? — ...А у тебя правда сейчас никого нет? — Правда, — смеёшься в ответ, — я и не искала. — И с ней ты тоже не спишь? — Давно уже. — У меня тоже никого, — прижимаюсь к тебе ещё крепче, словно доказывая правдивость собственных слов, — с того самого раза в Питере. Была барышня, с которой мы периодически встречались, но я сразу же порвала с ней. — Какая умница, — в голосе отчётливее проступает хрипотца, и я, уже осознавая, что это значит, моментально покрываюсь мурашками. Ты отстраняешься, приподнимаясь в кровати, отбрасываешь накрывающее нас одеяло – и бесконечно долгие несколько секунд рассматриваешь меня голую. Ты единственная на свете, кто смущает меня таким откровенным взглядом, и только ты можешь трахать глазами так, что хочется одновременно прикрыть свою наготу и сорвать с себя кожу, чтобы раздеться ещё больше. Ты не торопишься, и я пытаюсь свести ноги, чтобы спрятаться от твоей обезоруживающей прямоты, но ты не даёшь – придерживаешь за коленки, оставляя меня распластанной, раскрытой и абсолютно беззащитной. Стыд и возбуждение смешиваются во мне в термоядерный коктейль, и я подаюсь тебе навстречу, пытаясь сократить разделяющее нас расстояние до минимума – и прижаться наконец горящей плотью к любой части твоего тела. Не позволяешь – легонько отшатываешься, а затем, резко наклонившись, дергаешь меня за плечо, заставляя перевернуться на живот. И я уже сама развожу ноги, и прогибаюсь в спине, приподнимая таз, и нетерпеливо ёрзаю ещё десяток секунд – ты специально медлишь, доводя меня до сумасшествия. Пальцы, сильные и прохладные, погружаются в меня ровно в тот момент, когда я почти готова умереть от невыносимого зуда, съедающего все моё тело. Я коротко и громко вскрикиваю от моментально пронзившего удовольствия – и с удивлением обнаруживаю, что от смущения не осталось и следа, хотя откровеннее позы, чем сейчас, не существует в принципе. Твои пальцы, ощущение их внутри – на каком-то ментальном, даже не физическом уровне – мгновенно превращает меня в ненасытную блядь: я то жадно двигаю тазом, пытаясь вобрать в себя максимум длины, то, уткнувшись лбом в подушку, развожу руками ягодицы, чтобы позволить тебе проникнуть ещё глубже, то просто вымаливаю продолжения – только не останавливайся, пожалуйста, ещё, ещё, ещё, ещё! И тебе это нравится, чёрт возьми – ты начинаешь постанывать со мной в унисон, и движения из размеренных становятся судорожными и рваными, и наше обоюдное желание – твоё – обладать, моё – отдаваться – раскаляет воздух так, что кислород в лёгкие заходит толчками, а кожа – плавится как воск, обнажая тела до самого сердца. И хочется остаться в этом моменте навсегда, потому что ярче, сильнее и выше просто не бывает, и одновременно – больше невозможно терпеть ни секунды. Оргазм приходит как спасение, и в этот момент ты, не прекращая двигаться во мне, прижимаешься лобком к моему бедру и с наслаждением, как кошка, трёшься о мою ногу, размазывая по коже липкую влагу. И это продлевает мою агонию, а тебе – позволяет в считанные секунды догнать меня. На кровать мы падаем одновременно, обессиленные и потные, и замираем в хаотичных позах, неспособные даже пошевелиться. Ты подползаешь ко мне несколько минут спустя, перекидываешь руку через мой живот и легонько целуешь в плечо – словно визируешь собственное нерушимое право на моё тело. — Это был лучший секс в моей жизни. — Ты каждый раз так говоришь, — хихикаешь куда-то в шею, и я тянусь через голову свободной рукой, чтобы ещё ближе прижать к себе твое лицо. — Уже 26 лет я пытаюсь понять, как ты это делаешь, и до сих пор не могу. — Динка, — еле слышно выдыхаешь в ответ, и в этом полушёпоте отчётливо слышна улыбка. — Что? — Я тебя люблю. — Расскажи. Хмыкаешь удивлённо, несколько секунд озадаченно молчишь, но в конце концов всё-таки произносишь: — Люблю тебя. Просто люблю, безотносительно нашего прошлого. Люблю такую, как сейчас, люблю ту, что была 10 лет назад, люблю девятнадцатилетнюю, с самой первой секунды люблю. Каждую – разной любовью, но всегда одинаково сильно. В любом весе, с любой причёской, моя ты или чужая – всё равно люблю. Не знаю, что должно случиться, чтобы я перестала. Ты даже не в сердце, а где-то ещё глубже, — последнюю фразу произносишь с легкой горечью, но тут же переходишь на шутливо-обвинительный тон: — Вот, сказала, теперь наверняка пожалею! — Свет, я обещаю, — притягиваю к себе ещё ближе, хотя ближе, кажется, уже невозможно. Почти сразу задрёмываешь у меня на плече – и я не рискую будить, но и отпустить не могу – поглаживаю кончиками пальцев тёплую бархатную спину, зарываюсь носом в волосы, бережно целую в лоб. И в сотый раз понимаю, что только ты, единственная во всем мире, даришь мне ощущение дома. Вот это давно забытое, детское, восторженное, безграничное, когда нет теплее и безопаснее места на планете, и целая жизнь впереди, и кажется, что всё по плечу. И как же мне, дуре, повезло, что ты нашла меня 26 лет назад, что вырастила в безоговорочной любви, подарив уверенность и силу, которой мне никогда не хватало, что, несмотря на все трудности, не отказалась от меня после. Тянусь рукой к телефону – завести будильник на несколько часов спустя, чтобы не проспать до утра. Завтра мы разъедемся по разным городам, но сегодня я ещё хочу хотя бы немного побыть с тобой. Проваливаюсь в сон, и кажется, что проходит максимум пять минут, как в мозг начинает вгрызаться безликая мелодия рингтона. Ты почти сразу подскакиваешь в кровати, первая хватаешь орущий гаджет – и тут же охаешь: — Господи, Динка, уже вечер! — Ну не утро же! — Ты не понимаешь, ночью у меня самолёт. Я прилетела всего на один день, чтобы с тобой встретиться. — Серьёзно? Завтра концерт? — Да. — Ты бы сказала, — сажусь рядом и обнимаю за плечи, потому что кожу – без твоего тепла – сразу начинает неприятно холодить, — мы бы перенесли. — Да не могла я ждать, — прижимаешься лбом к моей щеке, — как только ты написала, всё остальное стало неважным. — Давай я с тобой поеду? В этот твой Зажопинск. У меня только третьего теперь. — Не дури, восемь часов лететь с пересадкой. — Ну и что. — Не надо. Я четвёртого вернусь, и тогда встретимся, — мягко проводишь ладонью по спине, чтобы я, конечно, сразу же капитулировала. — Какая разница, когда ты вернёшься! — отвечаю слишком недовольно для того, чтобы ты этого не заметила. — Потому что тебе нужно именно сейчас, да? Всё или ничего? — Да. — Ты не меняешься, — цедишь сквозь зубы и дёргаешься, пытаясь выпутаться из моих рук. — Стой, — не просто не отпускаю, а обнимаю ещё крепче, — всё, всё. Я неправа. Я больше не буду. Молчишь, но не отстраняешься – и я этим пользуюсь, несмело прижимаясь к твоим губам. Отвечаешь на поцелуй как будто нехотя, но уже через несколько секунд твой язык нагло хозяйничает в моём рту, а пальцы – судорожно сжимают плечи, пытаясь притянуть ещё ближе, чтобы проникнуть ещё дальше. Отрываюсь от тебя, чтобы набрать в лёгкие воздуха, и коротко спрашиваю: — Сколько у нас времени? — Час точно есть, — последнее слово тонет в моём поцелуе – на этот раз максимально нежном. Укладываю тебя на кровать и разворачиваю боком, лицом к себе. Мы лежим вплотную друг к другу, глаза в глаза, и соединяемся губами так трепетно, как будто знаем друг друга два дня, а не 26 лет. Я вожу ладонями по твоим плечам, талии и бёдрам, бережно касаюсь лица, легонько сжимаю волосы на затылке – и с каждым мгновением моё сердце всё больше сбивается с ритма, то замедляясь от упавшего на меня безусловного счастья, то барабаня быстрее обычного – от него же. Закидываю твою ногу на своё бедро и начинаю гладить между, нежно и почти невесомо, ощупывая подушечками пальцев каждый миллиметр – и откровенно наслаждаясь этим. Ты горячая, гладкая и влажная даже на поверхности, и мне это так нравится, как и дрожь между нами, которая всё отчётливее проступает от прикосновения к прикосновению. Ты пытаешься смотреть мне в глаза, но с каждой секундой твой взгляд мутнеет, веки закрываются словно сами по себе, а из губ вырывается первый, пока ещё негромкий, стон. Я медленно проникаю в тебя, и ты неожиданно всхлипываешь, вжимаешься в меня коленом – и тут же расслабляешься, привыкая к удовольствию. Я не тороплюсь, двигаясь плавно и размеренно – мне нравится ощущать тебя и одновременно пристально наблюдать за реакцией – за жилкой, которая трепещет на шее, за закушенной на мгновение губой, за расширяющимися зрачками, плавающими в потемневшей радужке. Ты кончаешь негромко и сладко, легонько похныкиваешь, пытаясь сильнее прижаться к моей руке, стискиваешь пальцами плечо – и уже через пару секунд я чувствую, как расслабляется твоя ладонь, бессильно сползая вниз по моей груди. А потом мы лежим в обнимку, долго, долго, бесконечно долго. И одновременно так мало, что мне уже сейчас начинает тебя не хватать. В аэропорт едем вместе, и я всю дорогу бессознательно цепляюсь за твою руку, как будто от того, насколько крепко я её держу, зависит наше будущее. И если отпустить хотя бы на секунду – всё в очередной раз сломается, и на этот раз – точно без шансов на восстановление. Прощаемся коротко – почему-то этого я никогда не умела: либо уходить сразу, либо не уходить вообще. А ты настолько привыкла меня отпускать, что только киваешь в ответ, когда я, пробурчав на прощание дежурные слова, коротко целую тебя в щёку. И уже на стоянке такси, на мгновение обернувшись на здание аэропорта, я вдруг решаю всё переиграть. Действительно, а почему бы и нет?...