Грустные люди

— Ты ложись, я приду скоро. Я к Лене, — поясняю в ответ на недоуменный взгляд. Пожимает плечами, но не спорит — и слава богу. Из номера выхожу на цыпочках — не хочу привлекать лишнее внимание, тем более, что парни только-только угомонились. Но и не пойти не могу — если я не поговорю об этом хоть с кем-нибудь, в груди так и будет противно ныть всю ночь, до самого рассвета, и уснуть не получится, и к вечеру не будет сил даже на вымученную улыбку. Дверь распахивается мгновенно — не успеваю даже как следует постучать. Ощущение, что Лена ждала — все ещё одетая и привычно сосредоточенная. — Я каяться пришла, — мне почему-то неловко. — Заходи. Действительно ждала — постель не тронута, рядом на тумбочке — наша "походная" бутылка виски. Киваю на стаканы и присаживаюсь на краешек кровати. Молча разливает, протягивает, чокаемся, пьем. — Ну, спроси уже что-нибудь, — первой разрываю затянувшуюся паузу. — А чё спрашивать? Какие планы на будущее? И так понятно, что никаких. Ты, как обычно, плывешь по течению и веришь, что всё как-нибудь само рассосётся. — Ты права. Я дура и трусиха, — шутливо развожу руками, но она по-прежнему смотрит недовольно. — Леночка, накати ещё? Что-то муторно так, не могу. — Ну, так что там незабвенная твоя, — параллельно наполняя стаканы, — опять люблю, трамвай куплю? — В этот раз все по-другому. — Ага, конечно, — прячет ехидную ухмылку в стакан, но я замечаю. — Почему ты мне не веришь? — Светочка, родная моя, — присаживается передо мной на корточки и накрывает свободной рукой мою ладонь, — в тебя я верю. В тебя — да. А ее словам — не верю, уж извини. Сколько раз уже такое было, неужели тебе самой не надоело? — Меня таким счастьем накрывает рядом с ней, — заглядываю в глаза напротив, пытаясь нащупать хоть какую-то поддержку, — что это в принципе не может надоесть. Ленка, я так влюбилась! — Как?! Как можно снова влюбиться в того, кого знаешь тридцать лет?! — Черт его знает, — смеюсь, — можно. — Вы, блять, живая тема для диссертаций по психиатрии. Ну что? Правда же! Светка, — неожиданно серьезно, — ты же понимаешь, что если сейчас Элю потеряешь, то лучше никого не найдешь? — Конечно, понимаю. А ты, — прищуриваюсь, — на моем месте как поступила бы? — Я бы тоже ушла. — Ну вот. — Что — вот?! Я такая же дура, как и ты. На меня ориентироваться не надо. — А на кого надо? — Ни на кого не надо. Надо четко осознавать риски и последствия. И понимать, что именно ты теряешь. А я тебе скажу! Ты теряешь человека, который делает твою жизнь счастливой. Делает, делает, — машет руками, замечая мое желание воспротивиться, — и не спорь! Безумный секс и бабочки в животе — это не счастье, это мираж, за которым никаких грёбаных оазисов, одна выжженная земля. А вот уверенность в завтрашнем дне, уважение и бережное отношение друг к другу — это счастье. Странно, что ты дожила до полтинника и до сих пор не поняла таких простых вещей. — Ладно, Лен, — улыбаюсь и отставляю стакан — время всё-таки позднее, — я поняла. Я подумаю над твоими словами, обещаю. Спасибо тебе. — Сомневаюсь, — бурчит под нос, но первая протягивает руки — обнять на прощание. Обратно в номер просачиваюсь почти неслышно — не только потому, что боюсь разбудить. После разговора с Леной внутри поселилось какое-то стыдливое чувство — это же я, я пять минут назад вот так буднично, под стакан виски, практически решала судьбу близкого человека. Черт с ней, с собственной, но мы в ответе за тех, кого приручили, особенно если этот кто-то — вот он, рядом, и на сто процентов тебе доверяет. Смогу ли я когда-то через это перешагнуть? Даже не так — имею ли я право? Ложусь на свою половину кровати, утыкаясь лицом в неподвижную спину, перекидываю руку через талию — и несколько минут просто дышу чужим запахом, пытаясь понять, что я сейчас чувствую. А у Динки на плечах веснушки, и мышцы над лопатками твердые, и волосы на затылке по-детски намокают во сне. Черт бы меня побрал. Выпутываюсь из-под одеяла — не лежится рядом, как себя ни заставляй. Покурить бы сейчас в форточку на кухне, прямо в декабрьскую черноту за окном, сминая бычки в жестяной банке, но здесь ни кухни, ни форточек — только расслабленная тишина чистого гостиничного номера, чужая и некомфортная. Как и многое в моей жизни. Усаживаюсь в кресло с книгой — и сама не замечаю, как проваливаюсь в сон. Кажется, что проходит не больше пяти минут, как за плечо начинают трясти: — Света, ты почему здесь? Ты тут всю ночь спала? — Прости, прости, — трясу головой, пытаясь как можно скорее вернуться в реальность, — все нормально. Я случайно. — Надо собираться, у нас ранний выезд, забыла? Слава богу, что завтра будем дома, выспишься хоть нормально. — Конечно, высплюсь. Не переживай, — улыбаюсь как можно искреннее: поверь мне, поверь, ну пожалуйста. Кивает — верит. Или только делает вид, как и я? День проходит в суматохе: долгая дорога, половина которой проходит в беспокойном полусне, заселение в очередную гостиницу, саундчек, фронтовые — иначе не скажешь — сто грамм из заботливо подсунутой Леной фляжки. Я держусь изо всех сил, срываясь всего раз на спонтанное короткое признание — и тут же получаю ответ, который, несмотря на взаимность, все равно не успокаивает. После концерта сразу едем в аэропорт. Перелет долгий, но я его почти не замечаю — последняя неделя настолько меня вымотала, что я отрубаюсь в любых позах и на любых поверхностях. Засыпаю неглубоко, но благодарна и за это — так я могу хоть ненадолго выпасть из съедающей меня реальности. Снится, конечно, Динка. Почему-то все время разная — то со светлым каре и в очках, как при знакомстве, то худенькая и с бритой налысо головой, как во время моей болезни, то в драной джинсе, развязная, наглая и перманентно пьяная, как многие годы после нашего расставания. Последняя почему-то волнует больше всего — уже не моя, но по-прежнему желанная, родная до самых печенок и одновременно непоправимо далёкая, свежий ветер, который вырывал меня из круговерти лиц и рук, огонь, который сжигал меня дотла после каждой очередной — разумеется, последней! — точки. Боже, как я тогда ее хотела — безумную, шальную, под вечным кайфом, в несуразных рубашках и джинсах на голое тело, с синими венами и желтыми пальцами, с растрепанными волосами и непривычно женскими формами — вся ее тогдашняя неправильность как будто ещё больше будоражила, как и гриф "секретно", который мы, не сговариваясь, повесили на нашу связь. Мы жили без уговоров и планов, пропадали из поля зрения на месяцы, потом так же неотвратимо падали в объятия друг друга — и неделями не могли расстаться, не отменяя, впрочем, никаких параллельных романов. Измены заводили и подстёгивали, стирались границы дозволенного и недозволенного, и была в этом какая-то больная, обречённая и дикая, но все-таки свобода. И даже сейчас, во сне, я чувствую, как от одного ее вида у меня подгибаются колени, как сводит от желания челюсти, как рефлекторно выделяется смазка, заливая белье вместе со штанами. И вот уже мы трахаемся, как черти, в какой-то непонятной подсобке, и я почему-то твердо знаю, что в ней буквально вот-вот был кто-то другой — скорее всего, даже мужчина — и это раззадоривает ещё больше, и я, ломая запястья и стирая до онемения пальцы, изо всех сил пытаюсь вернуть её себе, вернуться в неё, выбить, выжать, выкинуть всех остальных, чтобы и следа не осталось. Просыпаюсь от собственного судорожного вдоха — за окном самолёта уже виден город и, судя по тому, что сочувствующих или откровенно охуевших взглядов вокруг не наблюдается, вела я себя пристойно. Но внутри до сих пор бурлит так, что, если бы не табло "Пристегнуть ремни", я бы с удовольствием закрылась минут на десять в кабинке туалета. Возбуждение не проходит даже через полтора часа, когда мы добираемся до дома. Отмазываюсь желанием откиснуть в ванной — и надолго пропадаю внутри, хотя процесс мытья занимает не больше десяти минут. Мастурбирую несколько раз подряд, намеренно жёстко, меняю руки и помогаю себе душем, но удовлетворение не приходит, и каждый новый оргазм распаляет ещё больше. Не хочу сама, не хочу никого другого, её хочу, её, её, её. В голове шумит, как от недельной пьянки, волосы противно липнут ко лбу, руки ломит, между ног больно саднит — черт возьми, мне пятьдесят лет, что я творю? Но, несмотря на все призывы к собственной гордости, совсем не удивляюсь, когда руки сами набирают сообщение: "Хочу встретиться! Как раньше! Не представляешь, как я соскучилась!!!" Ответ лаконичен: "представляю. но нет"