Грустные люди

Чувствую сквозь сон, как что-то касается поясницы, скользит вверх по прямой — ровно по позвоночнику, рисует круги на лопатках, на несколько секунд замирает у основания шеи — и снова повторяет маршрут, но уже в обратную сторону. Я все ещё в полудрёме, но мне нравятся эти прикосновения — нежные, влажные, отдающие жаром — наверное, дыхания? Начинаю понимать, что это она, её язык гладит выемки на моей спине, её слюна оставляет теплые мокрые следы на моей коже. Тело наконец просыпается и начинает реагировать — прогибом в пояснице, резко сведенными лопатками, дрожью, растущей где-то в глубине и рвано выплескивающейся на поверхность. Я почти не контролирую свои реакции — слишком мне блаженно сейчас — и от того они ещё честнее. Я не вижу её, и это заводит ещё больше — каждый новый поцелуй обжигает неожиданно, и место, которого коснулись губы, продолжает гореть ещё несколько бесконечных секунд. Несмотря на то что я ждала этого, все происходит внезапно — её ладонь, скользнувшая между ягодиц, разведённые резким рывком ноги, пальцы, уверенно нащупавшие вход, и такое же уверенное, неумолимое, глубокое проникновение. Тело внутри сладко вздрагивает — и сразу начинает жадно, каждой клеткой, впитывать ощущения: желанной твердости, заполненности, непрерывного скольжения, которое концентрирует все мои чувства в одной точке, заставляя мышцы судорожно сжиматься. Пальцы всё сильнее бьются о стенки, и в такт движениям лёгкие рвано выталкивают воздух — я почти не контролирую этот процесс, и от этого не всегда успеваю как следует вдохнуть. Стоны, один за другим, глохнут в подушке, и её, видимо, это не устраивает — рука скользит под шею, приподнимает подбородок, и одновременно прямо в ухо звучит то ли приказное, то ли просящее "покричи для меня, дома никого нет, покричи для меня"... Я подчиняюсь — во всю мощь собственного голоса. И тут же чувствую, как горячая ладонь подныривает под живот, тянет на себя, заставляя привстать и выпрямиться на коленях. И даже когда мои лопатки упираются в её грудь, рука продолжает с силой давить спереди, вжимая нас друг в друга. Ей наверняка неудобно, но толчки сзади не прекращаются ни на секунду — наоборот, становятся все более глубокими, острыми, рваными; ладонь скользит между ягодиц, умножая удовольствие непривычными ощущениями; инстинктивно разъезжаются колени, позволяя ей проникать ещё дальше; затылок конвульсивно бьётся о её плечо; стоны, тихие, громкие, звонкие, хриплые — для неё одной — вырываются из горла сплошным потоком. Раскрываюсь всё больше, и объёма уже не хватает, но не успеваю даже попросить — секундная заминка, и меня будто взрывает изнутри. Ещё больше, ещё больнее, ещё невыносимее — и вместе с тем так хорошо, что я готова просить ещё и ещё, пока хватает сил терпеть. Завершающим аккордом становятся её зубы на моём загривке, мокром от пота и слюны, уже обласканном, облизанном, обцелованном от и до. Оргазм обжигает изнутри, и телу остаётся только бесконечно пульсировать и трепыхаться, почти соскальзывая со все ещё движущихся пальцев. Не позволяет — перехватывает рукой поперёк живота, чтобы удержать на себе и позволить нам обеим ещё полнее и ярче почувствовать друг друга. И хочется замереть в её объятьях, надетой — на максимальную глубину — на её пальцы, опалённой с ног до головы её поцелуями — и остаться такой, пронзённой и принадлежащей, навсегда. Свожу бедра и напрягаю мышцы, сжимая её руку в себе, чтобы продлить ощущение своей долгожданной беспомощности — перед её силой. Хотя бы ещё на одну секунду. Обмякшее на простыни тело вздрагивает в последний раз — от жаркого поцелуя в лопатку. А над ухом — одновременно ласково и насмешливо — звучит: — Доброе утро, страна. — Самое доброе, — сухие губы слипаются, и приветствие получается почти неразборчивым. — Если ты, — полушепотом, — переедешь к нам, готова будить тебя так каждый день. Поворачиваю голову, нащупываю губами мочку уха, слегка прикусываю серёжку и наконец отвечаю: — Если вы переедете ко мне, я тебе это разрешу. Может быть. — Такая ты стерва, Светик. Все фам фаталь мира — соплячки по сравнению с тобой. Ладно, отдохни пока от трудов, — приподнимается на локтях и снова прожигает спину коротким поцелуем,— а я принесу завтрак моей госпоже. Только не вздумай задрыхнуть! Проходит не больше десяти минут, но я всё-таки успеваю задремать — неглубоко, продолжая прислушиваться к звукам и запахам. И сразу подскакиваю на кровати, когда она снова появляется в комнате — как свежий ветер из открытого окна, и её аромат — нет, скорее даже ощущение аромата — забивает собой всё остальное, свежесваренное, исходящее жаром и подрумяненное до золотистой корочки. Вдыхаю полные лёгкие и на секунду прикрываю глаза — до сих пор не верится, что моя молодость — в её лице — вернулась. — Хлеб из рисовой муки, испекли по спецзаказу. Омлет, — кивает на кривой бело-желтый треугольник, щедро присыпанный зеленью, — изготовлен вот этими самыми руками, поэтому внешность на любителя. Но у него богатый внутренний мир, я проверяла! — А по-моему, он красавчик, — фыркаю в ответ, отправляя в рот первый кусок. И ведь действительно хорошо! Намеренно оставляю одеяло на пояснице — хочу быть желанной каждую секунду. Сидит напротив в полном обмундировании и жадно ловит взглядом любое моё движение — как ем, как дышу, как касаюсь грудью края подноса, когда тянусь на очередной порцией. Понимаю, что снова её хочу, и сама же мысленно фыркаю в ответ — ну не сумасшедшая? И так же внезапно становится стыдно: она мне — о любви и совместной жизни, а я — только о сексе. — А ты ела? Смотришь так, будто хочешь отнять, — шучу, чтобы выглядеть максимально незаинтересованно. Интересно, мы когда-нибудь перестанем отстаивать друг перед другом свою независимость? В ответ — фирменная кривая ухмылка: — А я сразу десерт. Наклоняется, вынимает опустевшую чашку из рук — поднос я убрала на прикроватный столик ещё раньше — медленно отбрасывает в сторону одеяло и так же неторопливо опускается вниз. Ожидание, предвкушение, торжество, неловкость — гремучий коктейль из разных эмоций моментально затапливает меня с головой, а тело, почти не подчиняясь разуму, реагирует предсказуемо — раскрывается как можно шире и подаётся навстречу её губам. — Мы с тобой как кролики, — произношу то ли обиженно, то ли укоризненно — и сама не понимаю почему. — Да, — коротко отвечает она, тут же принимаясь поглаживать плоть горячим языком. — Меня это пугает, — бормочу я, укладывая ладони на её затылок. — А меня, — отрываясь на секунду, — нет. — Как будто у нас больше ничего общего, — приходится делать паузы между словами, чтобы совладать с дыханием. — Ммм, — руки укладываются на бедра, притягивая ещё ближе, а язык сползает с клитора вниз — и тут же ввинчивается внутрь, проходит по задней стенке и начинает рисовать круги в глубине. — Динка, — пытаюсь сказать что-то ещё, но голос срывается на стон, а монотонное "возьми меня", стучащее в черепной коробке, моментально вытесняет все остальные мысли. Она облизывает меня внутри и снаружи, касается невесомо и принимает в рот почти целиком, собирает языком выделившуюся влагу и купает в своей слюне, изучает по верхам и растягивает кончиками пальцев, чтобы обнажить ещё больше. И в итоге добивает, врываясь сразу тремя на самое дно, туда, где единственное прикосновение способно свести с ума. И больше не остаётся ничего — только дрожь, пронзающая тело, трясущиеся коленки и неровное дыхание, обжигающее лобок, — она сейчас там же, где и я. Мы вместе. — ...Так что ты там болтала в самый ответственный момент? Общее там у нас, не общее... — Ну это же правда! — привстаю в кровати, чтобы заглянуть в глаза, но она рывком укладывает меня обратно. — Никаких общих интересов, один сплошной секс, и самое ужасное, что я тоже не могу думать ни о чем другом! Постоянно соблазняю — и самой стыдно, как будто ты, ты сама меня совсем не интересуешь. Мы ведь почти не разговариваем! — А нахрена нам разговаривать? Мы что, в программе "Дебаты"? — Ну как же, вспомни, как сразу после знакомства... — Ну так ты меня узнавала. Я тебя узнавала. А теперь мы всё друг о друге знаем. И общаемся практически телепатией, зачем нам слова? — Понимаешь, — хочется ей объяснить, — мне кажется, будто я тебя предаю. Твой талант, твою душу, то, за что я тебя полюбила. Раньше это было главным, а теперь будто отошло на второй план. Кажется, что рано или поздно ты это почувствуешь — и уйдёшь к той, которая будет восхищаться именно тобой, тобой, а не сексом с тобой. — Сурганова, — ухмыляется, — про свой талант я уже наслушалась, в том числе от тебя. Сейчас мне достаточно знать, что я самая лучшая любовница самой красивой в мире женщины. И никто её так роскошно не трахает, как я. В старости, знаешь ли, большее значение приобретает плотское — кефир, теплый сортир... — Ты роскошно меня трахаешь, но всё-таки... — Наслаждайся этим, дурилка, — мягкий и неторопливый поцелуй в губы. — Так, если разговаривать нам не о чем, а сексом заниматься впалево, тогда какие планы на день?