Грустные люди

"доброе любимая. я на ленинградском. встречай через 4 часа. и надень пожалуйста то чёрное платье" "Динка! Доброе) Зачем платье? Ты что-то задумала?))" "считай это прихотью" "Оно на меня сейчас большое! И на улице не самая подходящая погода)" "большое — плевать. а мёрзнуть тебе необязательно. посиди в машине а я к тебе прыгну" "Доведёшь до цугундера!!!" "и до него тоже" Ещё вчера утром мне казалось, что следующая встреча случится нескоро. И это выбивало почву из-под ног — жизнь, наконец честная и правильная, закончилась так же быстро, как и началась, и впереди снова маячило одиночество, которое — несмотря на всю мою разухабистую натуру — претит мне на каком-то клеточном уровне. Но когда ты написала мне, ждущая моей нежности и моей близости, я подумала — нет ни одной причины снова не оказаться рядом. Я перенесла репетицию, отменила кофе с другом, купила неприлично дорогие билеты — других не было — и рванула, всего на один день, потому что уже следующим утром обязана быть в Москве. Четыре часа кажутся вечностью, но мысль о том, что награда найдёт героя, не даёт сойти с ума. Из поезда выскакиваю в числе первых и быстро сливаюсь с толпой — спасибо шапке, очкам и рюкзаку за спиной, которые с лёгкостью превращают рок-звезду в потрепанного жизнью подростка. В машине сразу наклоняюсь за поцелуем, и ты охотно разворачиваешься ко мне вполоборота. Взгляд тут скользит вниз по шее и утыкается в черную кожу платья, а от него — ещё ниже, к обтянутым черной лайкрой коленкам. Не могу отказать себе в удовольствии — впечатываюсь в твои губы и одновременно кладу ладони на бёдра, слегка разводя их в стороны. А затем, играя уже на грани фола, резко подныриваю рукой под юбку и нарочито небрежно провожу подушечками пальцев между ног, чувствуя привычный жар даже через два слоя ткани. — Ммм, — легонько стонешь прямо в губы, — ты что творишь? — Рули на Лиговский, — отстраняюсь и делаю максимально невозмутимый вид, — тут буквально три минуты. — Что там? — Жми на газ, говорю. Тебе понравится. Мы едем в небольшую частную гостиницу, в которой я когда-то случайно остановилась. Там мне здорово помогли с одним делом и закрыли глаза на невменяемое состояние и сразу двух ночных посетительниц. Собственно, поэтому я выбрала именно это место — в отеле всего несколько номеров, практически нет любопытных глаз и работают люди, которые дорожат своей репутацией. Правда, сейчас мне не нужен номер. Из машины тащу тебя практически на буксире — сопротивляешься, не понимая, куда и зачем мы идём. Понимающе хмыкаешь, когда видишь вывеску "Отель". И я незаметно улыбаюсь в ответ — это было бы слишком просто. В холле толкаю тебя в широкое кресло — возможно, чуть грубее, чем следовало, уже предвкушая игру — и атакую хостес. Все хочется сделать быстро, и я вываливаю на стойку неприлично большую сумму — в итоге девушка отказывается, молча укладывая сверху простенький ключ. Помещение больше похоже на кладовку и, помимо непонятных коробок, может похвастаться только небольшим столом у стены, но мне этого достаточно. Едва захлопнув за собой дверь, прижимаю тебя к стене и запускаю руки под юбку, жадно шарю по бёдрам, слегка надавливаю на лобок, сжимаю в ладонях ягодицы. Кожаная ткань твоего платья скользит по рукам, ты сама, придавленная к стене, — извиваешься под моими поцелуями, и я чувствую себя так, будто беру тебя впервые — и обязательно должна доказать свое превосходство. — Я думала, это будет номер... — шепчешь на ухо, пока я, подхватив тебя под бедра, резко усаживаю на стол. — К черту номер, — бормочу в ответ я, стаскиваю с тебя ботинки и колготки, а затем, выпрямившись, вновь прижимаюсь всем телом, сразу глубоко и сильно проникая. Ты охаешь в ответ и слегка подаёшься бедрами навстречу, позволяя войти ещё дальше, получить сразу максимум ощущений от первого же толчка. Ты пока ещё не слишком влажная, и первые движения наверняка получаются болезненными, но ни тебя, ни меня это не останавливает — я продолжаю врываться внутрь со звериным упрямством, а ты отдаешься с истовостью последней женщины на земле. Несколько минут мы движемся молча — только глухие звуки ударов кожи о кожу, которые иногда разбавляются влажными — проникновения, только твоё громкое дыхание, готовое вот-вот сорваться в мольбу, на моей шее. Я чувствую щекой влажную испарину на твоих висках и, не сдержавшись, слизываю её языком, тут сползая вниз и жадно прикусывая кожу за ухом. — Потрогай грудь, — умоляюще, когда мой рот опускается ниже, к не прикрытому платьем плечу. Дёргаю свободной рукой замок на спине и стаскиваю ткань с одной стороны, тут же сминая освобожденное тело ладонью. Нарочито грубо, неаккуратно, чтобы через пару секунд накрыть губами — не менее жадно, сразу же с силой всасывая, небрежно перекатывая на языке, зажимая зубами. Ты выгибаешься в спине, цепляясь руками за мои плечи, но ни на секунду не прекращаешь двигаться на мне, горячо и влажно принимая. Отпускаю измученный сосок и скольжу по коже, прикасаясь везде, кроме губ — и это тоже часть игры. Никаких поцелуев, только секс, жёсткий, глубокий, бескомпромиссный, где один берёт не спрашивая, а другой — отдаётся, не сопротивляясь. И кожа твоего платья, и влажная полуобнаженная спина, и скрипящий под нами стол, и запрокинутая голова, и монотонно повторяющееся "да", которое срывается то в стоны, то в хрипы — всё это сводит с ума, вышибает из тела куда-то выше, на другой уровень, лучше самой первосортной дури. — Трахай меня, трахай меня ещё, — просишь, как и тогда, и я добавляю скорости, злости, объёма, напора, хотя больше уже некуда — это и так похоже на какое-то безумие. Ты кончаешь громко и сочно, сжимая меня коленками, впиваясь пальцами в плечи, и я тут же догоняю, с трудом сохраняя равновесие. А спустя минуту мир снова начинает крутиться, и я вынимаю из тебя влажные пальцы, и обтираю их о твоё бедро, и притягиваю тебя ближе — безумие закончилось, и теперь во мне только нежность. Обнимаешь крепко, руками и ногами, дышишь в шею — обессиленная и влажная, и хочется бесконечно гладить твою спину и волосы на затылке, чтобы ты чувствовала себя не только желанной, но и любимой. — Это было нереально, — решаюсь произнести первой. — Да. — Я не сделала тебе больно? — Сто раз сделала, — смеёшься, — черт знает, смогу ли завтра нормально ходить. — Почему не сказала? — Потому что с тобой я хочу всё. Даже если ты меня свяжешь и будешь лупить плёткой — всё равно хочу. — Дурная, — прикасаюсь губами к плечу, — сумасшедшая! — А ты? — Со мной давно понятно, — шепчу в ответ и тут же слегка отстраняюсь, заглядывая в глаза. — Блин, ты реально ведьма. Чёрт знает, откуда ты там вышла, из огня или пены морской, но я до сих пор не верю, что повезло именно мне. Секс с тобой — это какой-то бесконечный приход, мне кажется, я потом девять жизней буду расплачиваться за такой подарок судьбы. — Я просто ужасно люблю тебя, — шепчешь будто в оправдание, и внутри все замирает — в стотысячный раз за сегодня. — Снимем здесь номер? И к вокзалу близко. — Ты когда уезжаешь? — На последнем. У меня утром дела. — Тогда конечно. Наскоро привожу тебя в порядок — и не могу удержаться от поцелуя в лопатку, застёгивая молнию на спине. И какое же счастье, что у меня ещё бесконечные восемь часов здесь. На то, чтобы уладить формальности, уходит не больше десяти минут — я оплачиваю номер, оставляя щедрые чаевые, спрашиваю о меню — «мы не готовим, но можем привезти из любого ресторана», заказываю обед и шампанское. И каждую секунду чувствую отчаянное смущение — твоё, и немой удивлённый восторг — девушки, которая суетливо выполняет все наши прихоти. И чувствую себя немножко богом, который взмахом руки вращает мир. В номере хорошо — белые простыни, цветы на кофейном столике, лампа с жёлтым абажуром, будто и не гостиница вовсе. Ты врываешься первая, стаскиваешь по дороге ботинки и падаешь на кровать, раскинув руки в стороны. — Чувствую себя дурой в этом платье. Ладно концерт, но гостиница... — Принести из ванной халат? — стягиваю свитер через голову и остаюсь в тонкой черной майке. — А ты как хочешь? — на секунду заинтересованно приподнимаешься. — Хочу, чтобы тебе было хорошо. — Тогда принеси. Переодеваешься, почему-то повернувшись спиной — и всё это время я смотрю, как заворожённая, на твою шею, лопатки, ягодицы, обтянутые черным кружевом — единственным, что осталось на теле. И понимаю, что хочу тебя снова, много раз подряд, и чтобы это продолжалось бесконечно. — Я знаю этот взгляд, — смеёшься, уже лицом ко мне, затягивая потуже пояс халата. — Я сдержусь. Я кремень. Я просто обязана тебя сначала покормить. — Пока везут еду, я должна тебе кое-что сказать, — еле слышно, как будто что-то натворила. — Не пугай, — беру за руку и усаживаю рядом с собой на кровать. — Я тебе соврала. Она была дома, когда я приехала. Я не смогла. У неё там какие-то проблемы на работе, я не стала её добивать. — И почему я не удивлена? — разочарованно пожимаю плечами. Сразу становится пусто и тягостно, и я сама не знаю, что хочу услышать следом — оправдания или новые обещания. Или вообще — тишину. — Ну не злись. — Я не злюсь. — Просто я в очередной раз упала в твоих глазах, да? А знаешь, — с неожиданной горечью, — мне не привыкать. Пускай. Когда ничего нет, ничего ведь и не потеряешь, правда? — А я? Или не считаюсь? — Только ты и считаешься. Несколько десятков секунд проводим в напряжённой тишине, и с каждым таким мгновением пропасть между нами, сокращённая до минимума за последние месяцы, становится все заметнее. — Я всю жизнь боюсь, что ты от меня уйдешь, — произносишь еле слышно, и я, чтобы не пропустить ни слова, незаметно двигаюсь ближе, — и ты действительно уходишь. Потом возвращаешься, но ведь уходишь. Когда-то мне казалось, что ты останешься, если я буду удобной, если не буду доставлять тебе проблем. И это въелось куда-то в подсознание. Я понимаю, да, понимаю, что не нужно врать, даже если что-то не так, но не могу ничего с собой сделать. Кажется, что если я скажу тебе не то, что ты хочешь услышать, ты снова меня бросишь. А сейчас я боюсь этого ещё больше, чем раньше. — Почему? — спрашиваю скорее по инерции, уцепившись за единственную паузу. — А ты не видишь, как меня кроет? Я опять влюбилась с какого-то черта, и опять в тебя! Коленки ватные, трусы круглосуточно мокрые, бессонница и сердечный приступ от каждого сообщения! Видела другую такую дуру в пятьдесят лет? — Видела. В сорок пять. Улыбаюсь — и ты, зависнув на секунду, облегчённо смеёшься в ответ. Сгребаю в объятья и бережно целую — в губы, подбородок, шею — чтобы и думать не смела всякие глупости. — Ты это, — бормочешь, выгибаясь навстречу моим прикосновениям, — скажи, если я слишком часто пристаю. Иногда мне кажется, что я тебя совсем затрахала. В прямом смысле слова. — Ага, разбежалась, — дёргаю пояс твоего халата, — ты мне должна за десять лет простоя. — Какого простоя? — на выдохе, реагируя на мои ладони, нырнувшие под распахнутые полы. — Это суммарно, — поясняю я, мягко опуская тебя на кровать. Ты удивительно красивая сейчас — белый цвет халата подчеркивает бронзу кожи, а объёмная ткань — твою вечную хрупкость. И я замираю на несколько секунд, любуясь, и так же резко, вернувшись в реальность, начинаю наступление — стягиваю с тебя бельё, оглаживаю ладонями тело, от лодыжек и вверх, прикасаюсь губами к груди. А затем — снова съезжаю вниз, чтобы сделать все максимально нежно — тебе и так сегодня досталось. Аккуратно прикасаюсь языком — и с твоих губ тут же срывается лёгкий, почти незаметный стон, а твердый живот прорезает вертикальная полоса. Это моментально заводит, и мне тут же хочется ворваться, добраться до дна, измучить тебя изнутри — но я останавливаю себя, закрываю глаза и полностью концентрируюсь на ощущениях — вкусе твоей смазки на моем языке, мягкости плоти, лёгкой пульсации мышц. Я бесконечно долго растягиваю наше общее удовольствие, но финиш всё-таки наступает — ты начинаешь стонать всё громче и давить на мой затылок всё сильнее, и я, не прекращая ласкать тебя, аккуратно погружаюсь во влажное нутро пальцами. Достаточно нескольких движений — и твои колени, отчаянно дрожащие последние десять минут, наконец сжимают мою голову, а руку внутри — накрывает порцией влаги. В последний раз целую — там, где ещё долго будет пульсировать — и укладываюсь рядом, перекидывая руку через твой живот. — А давай ты никуда не поедешь?