Грустные люди

Чувствую себя так странно здесь. Чужой дом и чужая энергетика повсюду, а с другой стороны – везде ты. В каждой вещи, каждой безделушке на полках, в звуках и запахах, в солнце на полу и соснах за окном. И хочется, с одной стороны, остаться здесь навсегда, а с другой – уйти и никогда не возвращаться. Почему-то раньше было проще – куда бы мы ни шли, мы брали с собой главное – друг друга, и этого хватало, чтобы почувствовать себя дома. Нам было хорошо даже в пустой комнате с драными обоями и матрасом на полу – вместо мебели было счастье, которое заполняло собой всё пространство. Почему-то именно сегодня картинки из прошлого, которые, казалось, давно размылись и выцвели, всё чаще таранят моё сознание. Как хочется иногда вернуться туда – и снова впервые к тебе прикоснуться, пересчитать губами выступающие позвонки под юной мраморной кожей, провести ладонью по гладкому животу, почувствовать твои пальцы в тугих, блестящих, ещё не испорченных краской волосах, испытать первый оргазм вместе – и ошалеть от того, как это прекрасно. А потом – сделать все правильно. Раздробить группу – всё-таки, согласись, мы бы вместе не выжили ни при каких обстоятельствах – но не потерять тебя. Не влюбляться в женщин, не заниматься пьяным сексом с мужчинами, знакомыми и не очень, не пить литрами, не нюхать горами. А главное – не позволить другим прикасаться к тебе. Я так ревную, что даже самой страшно. Ко всем, кто был после меня, кто любил тебя, спал с тобой, проникал в тебя, чувствовал тебя изнутри, прикасался к мокрым волосам на твоём затылке и ловил губами твои стоны. Кто видел тебя такой же, как видела я – нежной, обнажённой, беззащитно-раскрытой, и от этого – не по-земному красивой. Что бы ты ни говорила мне, я понимаю, что не со всеми было пресно и обыденно – наверняка случались и фатальные встречи, где расплёскивалась смазка и багровела кожа. И именно об этом думать невыносимее всего. То, что должно быть только моим, вот эта тонкая материя, которая состоит из вкуса, запаха, звука дыхания, влажности губ, подрагивания ресниц, – всё это видел и осязал кто-то другой. И мне хочется отыграть всё назад, забрать, вынуть это из тебя, заполнить собой до краёв, стереть пальцами чужие отпечатки, обесцветить их в твоей памяти, будто всё было не по-настоящему. И каждый раз я понимаю, что это невозможно. Но я же могу пытаться? Вот и сейчас, когда мы наконец остались наедине, мне не хочется ни мыться, ни разговаривать, ни пить очередную чашку чая, – только прикасаться. Я торможу тебя где-то на полдороги между кроватью и ванной, притягиваю к себе за талию и бережно целую, будто заново пробуя – и убеждаясь: у твоих губ всё еще тот, мой, особенный вкус. А значит, нужно скорее забрать и остальное. Хриплый выдох в ответ – спусковой крючок: я снимаю сначала твою, потом собственную одежду, довожу нас обеих до кровати и сажаю тебя на колени – лицом к себе. И снова поцелуй, ещё более глубокий и влажный, а под ладонями – бархат спины, и подушечки пальцев тоже как будто успокаиваются: моя. Не хватает только запаха, и я откидываюсь на спину, подталкивая тебя за бёдра, и когда моё лицо наконец оказывается между, с наслаждением втягиваю ноздрями твой аромат. Ты пахнешь терпко и нежно, травами и морским прибоем, и уже через секунду всё это, превратившись в горячую влагу, расцветает на моём языке. Охаешь от первого прикосновения и замираешь, слегка подрагивая, а мне хочется, чтобы ты вела, чтобы ты брала, чтобы ты была главной сейчас. – Давай. Подвигайся на мне. Ты послушно крутишь бёдрами, ёрзая мягкой плотью по моим губам, и мир вокруг окончательно меркнет – есть только вкус моря на кончике языка, и звуки дыхания вперемешку со стонами, и под пальцами горячая кожа, и судороги, которые сладко скручивают мой живот. А потом – опустить тебя ниже, заставить опереться на ладони, и, обхватив одной рукой за шею, войти другой. И наблюдать во все глаза, как твоё лицо – от удовольствия – становится ещё красивее. Пять минут, чтобы отдышаться – и уже ты идёшь в наступление. Лежащую на животе, без нежностей и компромиссов – сразу, с разгона, на максимальную глубину. Так в моей постели не вела себя ни одна женщина, и это будоражит даже больше самого процесса. Что ты делаешь со мной? Как ты это делаешь? Я финиширую громко, чувствуя сквозь падающее сверху марево, как твоя грудь впечатывается в мою спину, а губы – скользят по щеке. И как завершающий аккорд – щекочущее шею «я люблю тебя» на последних секундах оргазма. – А у тебя бывало так с кем-то ещё? Удивительно, но это мой собственный голос. То, что терзало меня последние полдня, вдруг само вырвалось наружу. – Как? – Ну, так же сильно. – Так, – специально выделяя слово, – только с тобой. – Но ведь бывало что-то крутое, да? – Опять разборки? – фыркаешь, устраиваясь поудобнее. – Мне сейчас даже двигаться лень. – Я не ругаться… Просто меня это убивает. – Слушай, ну если бы ты… – Я знаю! Знаю. Только ничего уже не изменишь. – А даже если могла бы, зачем что-то менять? – В каком смысле? – Ну, мне кажется, – начинаешь осторожно, явно подбирая слова, – тебе нужно было испытать все эти эмоции. Ну представь, мы тридцать лет вместе и верны друг другу. Всегда бы оставался шанс, что где-то есть лучше… Я тебя знаю, ты бы об этом думала. А случись что-то – жалела бы, что не ушла. Сама понимаешь, любые отношения со временем превращаются в рутину. – Но не наши. – Не наши, да. Так именно поэтому и не превращаются. Мы знаем, что лучшее здесь, и мы это уже теряли. Много-много раз. Тем важнее сейчас сохранить. А было, не было… Думай, что не было. Я уже всех забыла. – Не ври, никого ты не забываешь. – Так раньше было, а теперь вот, амнезия, – привстаешь, нависая надо мной, и я с удовольствием устраиваю ладони на твоей талии. – На фоне особенно бурных оргазмов. Знаешь, какой это стресс в моём возрасте? Перерыв на поцелуй – сладкий, расслабленный, тягучий, совсем непохожий на те, что всегда бывают до. – Поговори со мной ещё? – О чём? – Не знаю, – секундная пауза, чтобы снова соприкоснуться губами. – О себе. Обо мне. – Хорошо. Хочешь, секрет расскажу? – Конечно. – На самом деле я влюбилась в тебя ещё до того, как ты спела. Мне кажется, это случилось, как только ты вошла – такая юная, тоненькая, краси-и-и-ивая – и произнесла что-то похожее на «пошла нахуй», только приветственное. Я услышала этот голос и за секунду с ума сошла. А потом мечтала, как ты однажды скажешь этим голосом «хочу тебя». – Хочу тебя, хочу тебя, хочу тебя, – на ухо пулеметной очередью, чтобы увидеть, как ты улыбаешься. – Да, да! А ты не говорила и не говорила. Не целовала меня и не целовала. Я мучилась страшно, мечтала о тебе постоянно. Мастурбировала… даже не представляешь сколько. Мы гуляли, общались, пели, а я думала только об одном – господи, да трахни ты меня уже. – Та же фигня, – смеюсь, чувствуя, как мне становится легче. – И когда это случилось… мне хотелось умереть от счастья. Серьёзно, мы лежали, и я думала, что сейчас умру, вот, в следующую секунду точно умру, сердце не выдержит. – А у меня и сейчас так. – Ну вот, а ты говоришь – другие. Где они, другие?