2 года назад
— Они никогда тебя не любили… Страх сковывает изнутри, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. Сердце бешено колотится, норовясь вырваться из груди, и я понятия не имела, из-за чего. Наблюдать за сменяющимися картинками, не в силах пошевелиться — хуже пытки не придумаешь. Видеть самые ужасные моменты своей жизни, которые прокручиваются вновь и вновь, будто на плёнке, и совершенно новые, вообще не существующие, но понять это выходит зачастую после пробуждения. Нескончаемая боль, просто нестерпимая, не позволяет дышать, стоило мне вновь вернуться в тот день, когда я узнала о гибели родителей. Голоса, картинки — всё меняется, ужасая. И мне было страшно. Опять. — Я не похож на свою мать, Агата… Я чувствую режущую боль в области сердца. Это сложно описать или сравнить с чем-то. Чувство, будто кто-то медленно зарывается рукой в твою грудь, водя по рёбрам, словно по музыкальному инструменту; как по арфе, стараясь найти под натянутыми струнами в диком испуге бьющееся сердце. Меня бросает в дрожь. Холодный пот выступил на лбу и шее, забираясь под воротник рубашки. В груди снова появилось давление, и я почувствовала, как задыхаюсь, словно бы мои лёгкие заполнила вода. — Потому что я намного хуже… Резко распахнув глаза, я зашлась кашлем и выгнулась грудью вперёд, схватившись за горло. Чёрт, продолжаешь топить себя, Харрис. Сначала были срывы, теперь — кошмары. Что дальше?.. Виновато смотрю на Александра, но он как будто бы и не заметил ничего, сосредоточенно смотря на дорогу. Сомневаюсь, что я не ворочалась и не кричала, но если это так, то мне удивительно повезло. Всё-таки швед сам в последнее время какой-то слишком серьёзный, вечно о чём-то думает. Крепко складывая руки на груди, вжимаюсь в кресло и отворачиваюсь к окну. Хочется сказать, что Маноск не менее прекрасный город, нежели сердце Франции. Удивительно, но наутро я-таки не забыла про поездку — наоборот, бросилась поскорее собирать вещи. Сама себе боясь признаться, что внутренне мне было дико стыдно за всё то, что произошло вчера. Стоит отметить, что все вели себя напряжённо. Абсолютно все. Не удивлюсь, если причиной тому является моё вчерашнее заявление на всю публику в кругу прессы. «Ты ведь не серьёзно вчера?» — первое, что я услышала, спустившись вниз. Данте был явно недоволен тем, что я вдруг решила бороться за наследие. А решила ли?.. Фактически, это вырвалось спонтанно, чтобы сдержать то, что мне следовало сказать. Завтракали мы в тишине. Каждый пытался бороться с головными и телесными болями — станцевать все ноги и кости не было событием на этих предположительно «культурных» мероприятиях, — в аэропорт собирались точно так же. Франция встречает нас тепло. Ну, или что-то в этом роде: с учётом того, что не было никаких проблем с перелётом, внезапных конфликтов и прочего. Главной целью визита в Маноск была… картина. Да, именно картина, которую Ларсен со своими протеже обещали тётушке, мол, в подтверждение их искренних намерений примириться. Удивительно, как им удалось найти вещь, действительно заинтересовавшую Аннет. Собственно, прямо сейчас мы направлялись на встречу, сидя в чёрной лакированной японке, взятой в аренду (просто потому, что одна шведская персона не выносит медленный общественный транспорт). Однако не успели мы доехать до места, как прямо посреди дороги нам позвонил человек, который должен был передать нам этот раритет в коллекцию картин Бишоп-Мэнсона. Выяснилось, что поставщик вынужден задержать перевозку картины не больше, чем на три дня. Понятия не имею, что он сделал с ней, но если, не дай Бог, из-за него слез хоть один маленький слой краски, будет небольшая царапка на рамке или в этом роде — Аннет сначала обрушит свой гнев на поставщика, а потом и на новых партнёров. Повезёт ещё, если под раздачу не попадём мы с сестрой… — И часто у тебя такое бывает? Когда я разворачиваюсь к Александру, сидящему за рулём, то вопросительно нахмуриваюсь. Он не поворачивается, ведь я прекрасно попадаю в поле его бокового зрения. Не настаивает на разговоре, а это, пускай отчасти удивляет, но ещё позволяет мне в полусонном состоянии украдкой рассмотреть застывший профиль: мягкий изгиб челюсти, в котором дёргается мускул, чуть выдающаяся вперёд нижняя губа, — и то, как едкий дым медленно испаряется рядом с лицом шведа. — Что именно? — Кошмары, — спокойно поясняет, сделав глубокую затяжку. — Часто тебе снятся кошмары? Сильнее прижимая к себе скрещенные на груди руки, будто бы в попытке согреться, опускаю взгляд на свои колени. Значит, всё-таки вертелась… Чудно. Совсем не горю желанием делиться этим с кем-либо, чтобы не выглядеть уж совсем подавленной и жалкой. Собственно, именно поэтому на протяжении стольких лет приходится отмалчиваться, улыбаясь. Но наравне с этим я понимаю, что разговоры, как бы то ни было странно на мой взгляд, помогают. — Ты ворочалась ещё в самолёте, — мельком взглянув на меня, Александр снова смотрит на дорогу. — Ага, — надрывно вздыхаю. — Довольно часто. Обычно это происходит по закону Вселенской несправедливости, — мужчина непонятливо хмурится, пока сигарета тлеет между пальцами. — Ну, знаешь, либо бессонница несколько ночей подряд, либо сон, но не самый приятный. Выбирать не приходится. — Ты слишком много думаешь, — теперь моя очередь с вопросом смотреть на него. — Кошмары могут сниться вследствие чего-то. В твоём случае — частых размышлений. Попробуй отвлечься и не думать о том, «что будет, если»… Осмысливая сказанное им, невольно задерживаю взгляд на том, как Алекс испускает едкий дым, что растворяется в воздухе, красивыми кольцами окутывая губы. Не думать чертовски трудно, потому как мысли буквально живут своей жизнью, вынуждая поразмыслить о том или ином в самые разные моменты. Подтверждение тому стала произнесённая вчера фраза: «Я не похож на свою мать». Он считает себя лучше Оливии? Почему? Или есть ещё что-то, чего я не знаю? — Агата… — в голосе звучат нотки раздражения, но сам Нильсен мягко улыбается, склонив голову на бок. — Я же просил. Ты слишком громко думаешь — это отвлекает. Я фыркаю. — Ну извините, Ваше Величество… Он что, по профессии психотерапевт? С Рэем, небось, на пару. Откуда они так хорошо разбираются в психологии и почему разговоры с ними воздействуют всегда так… странно? Конечно, не обошлось без тётушки, ведь она горазда рассказать о личностях людей — не важно, будь то конкуренты или собственная кровь, — так что шведы наверняка знают о нас не меньше, чем остальная родня. — Ты была в Трансильвании? — неожиданный вопрос, ввёдший меня в ступор. — Почему ты спрашиваешь? — Я видел снимки в твоей комнате. Вот думаю, тобой ли сделаны. Прокашливаюсь, заламывая пальцы рук. Александр же, наоборот, прожигает меня внимательным взглядом. — Не мной, — коротко, отстранённо. Не желая выводить на продолжение беседы. Но, чёрт возьми, это же Нильсен: — Значит, не была? — Нет, но хотела бы… — Почему? Нет. Нет. Нет. Опять эти разговоры по душам. И как ему только удаётся так невозмутимо выводить меня на разговор? Вот так живёшь себе в одиночестве, а потом резко появляется человек, буквально перевернувший в тебе всё вверх дном. И мучайся потом со всеми диссонансами внутри себя. Я поджимаю губы и спустя длительную минуту молчания спрашиваю: — Как ты понял, что это Румыния? — Цитадель Алба-Каролина, площадь Унирии, укреплённая церковь Вискри, — перечислил на одном дыхании. И как только он умудрился запомнить всё это?.. Я вздыхаю. Почему-то от мысли, что мне придётся поделиться чем-то подобным, становится неуютно. Всё-таки намного легче стерпеть жалость к самому себе, чем говорить о семейных причудах. Это кажется чем-то более личным. И тем не менее беру себя в руки и рассказываю, уверенная, что мне необходимо так сделать: — Фотографии сделал мой отец, если верить словам Аннет. И церковь неспроста висит на видном месте — мои родители обручились в ней. Они были очень набожными, в отличие от остальных… — И поэтому ты хочешь восстановить церковь в Бишоп-Мэнсон, — заканчивает за меня Алекс. Не удивительно. Скорее всего, Аннет проболталась и об этом. В ответ ему лишь коротко киваю. Всю оставшуюся дорогу мы едем в тишине, прерываемой лишь негромкой магнитолой, улавливающей французскую радиоволну. Как я уже говорила, из-за того, что картину нам забрать не удалось, мы вынуждены были поменять билеты. В Маноске мы задержимся на три дня, хотя вечером уже собирались вернуться обратно в Лондон. Элиза с Рэем ждали нас в отеле, но, как выяснилось по дороге, они направились в другое место, куда прямо сейчас мы едем с Александром. Я без понятия, куда именно, но, быть может, мне следует прислушаться и перестать думать обо всём на свете?..***
Блеск. Увиденное мною ничто иное, как кейтеринг. Вылезая из машины, я окидываю взглядом стеклянный павильон и белые шатры во дворике — и там, и там группируются кучками люди, о чём-то мило беседуя друг с другом. Играет негромкая музыка, слышится гул голосов и смех совершенно разный: звонкий и приглушённый. Вскоре выясняется, что мы оказались на чьём-то дне рождения. Придерживая шведа под руку, я вдруг понимаю, что погода за городом значительно лучше: либо тучи ушли в город, либо сюда ещё не дошли. В любом случае, мысль снять как можно скорее джинсовку не покидает мою голову где-то минут пять, зародившись ещё в машине, когда воздух стал настолько душным, что пришлось открыть окошко. Медленно мы подходим к одному из столиков, украшенных белой скатертью, на котором красиво расставлены несколько блюд. По-прежнему осматривая приглашённых гостей, я с прищуром выискиваю кого-то, кто смахивает на именинника: обычно, возле него скапливается максимум народа с поздравлениями. Медленно стягиваю с себя курточку и уже свешиваю ту на согнутом локте, как со спины ко мне подходит улыбчивый юноша, прося отдать этот элемент одежды. Я хмурюсь и с небольшим замедлением всё же отдаю ему желаемое, про себя отмечая, насколько качественно работает персонал. — Кого ты пытаешься найти? — спрашивает Александр, усмехнувшись. Он протягивает мне бокал с шампанским, которого здесь хоть отбавляй, и я вдруг замечаю, что рука моя начала трястись сильнее. В надежде, что никто этого не заметил, я выхватываю бокал, вцепляясь в него пальцами, и делаю глоток чуть пузырящейся жидкости. Второй рукой обхватываю себя за пояс, и всё для того, чтобы скрыть непонятно откуда взявшуюся дрожь. — Тех, ради кого здесь все собрались, — наконец отвечаю на вопрос. Нильсен чуть улыбается, но его взгляд тут же меняется, когда он смотрит мне за спину. Заметив это, не успеваю повернуть голову, как слышу урчание мотора. Королевский красный мотоцикл останавливается неподалёку, привлекая к себе относительно большое внимание — никто не прекращает разговоров, но взгляды прицеплены именно к девушке, что снимает шлем, тряхнув волосами. Бросает ключи подоспевшему персоналу и бодрой походкой идёт к нам, хотя изначально курс её был по направлению вообще в другую сторону. Невысокого роста, внешне смахивает на китаянку, обрезанные под каре смольные волосы и ярко-алые губы. Выглядит эффектно, не поспоришь. — Ну и ну-у, давно не виделись, — хмыкает она певчим голосом, почти вплотную приблизившись к Нильсену. Тот на её фразу картинно закатывает глаза: — Со вчера, Ева… — лениво подаётся навстречу, но когда брюнетка тянется вперёд, чтобы оставить красный цвет помады на его щеке, то вовремя отстраняется, из-за чего у неё получилось поцеловать воздух. Он смотрит на неё недовольным, нахмуренным взглядом с минуту или две, она — удивлённым, что отражается в светло-карих глазах, при этом чуть прищурившись. Глубоко вздохнув, китаянка поджимает пухлые губы и поворачивается ко мне с широченной улыбкой, протягивая руку: — Ева Скай. Я на уровне рефлексов протягиваю свою, совершив мягкое рукопожатие. — Агата Харрис. — Я знаю, — тут же отвечает, не переставая улыбаться. Смотрит на меня немигающим взглядом, от которого невольно хочется скривиться. — Небось, как о племяннице мисс Сильвер-Харрис? — И не только, — Скай фыркает, качая головой. — Моя бабушка сотрудничает с Аннет. Жаль, что вчера мы разминулись. Согласись, коллекция одежды была просто невероятной! К сожалению, нам так и не удалось поговорить, в отличие от Алекса… У меня не выходит понять смысл этой фразы, потому что все мысли вмиг растворяются, словно дым, а сердце проваливается в пятки. Нет! Нет! Нет! Ну за что? Какую подлость я сделала, за что жизнь так смеётся надо мной?.. Не контролируя себя, сильнее сжимаю локоть Александра, когда вижу приблизившегося к нам совершенно незаметно мужчину, чьи акульи глаза вновь заставляют поёжиться от страха. — Милая, ты уже здесь?! Андер с бокалом шампанского подходит к Еве и, передав ей игристое, любовно целует в висок. После чего они тихо перебрасываются парой слов на незнакомом мне языке, а затем Ева, когда, искоса поглядывая на меня, замечает мой ошарашенный взгляд, замолкает. С недовольным видом поворачивается к своему мужу, судя по кольцам у обоих на руках, и уставши проговаривает: — Что ты опять натворил?.. — норвежец потрясённо вскидывает брови, на что Скай кивает в мою сторону. — Почему Агата смотрит на тебя, как на прокажённого? Что ты ей наговорить успел?! Александр прыскает со смеху, наблюдая за этой картиной, будто за интересным сюжетом кино, который видел уже не раз. Забавляет, как его, очевидно, недруга готовится поставить на место девушка, ниже него на целую голову. Я же пытаюсь сложить всю картинку воедино. Пускай брюнетка пока ещё не вызывает во мне негативных эмоций (за исключением её непонятных напряжённых отношений с Нильсеном), а вот её супруг… Этой хищной улыбкой можно пугать детей! С мысли меня сбивает женский голос, прозвучавший совсем близко. Нежный, но в то же время твёрдый и уверенный: — Эй! А ну-ка, вы двое, брейк! Рядом с нашей компанией внезапно оказывается пара, на которую я невольно засматриваюсь. Молодого человека я узнаю сразу по кудрявой макушке: Гидеон Фалк, — а девушку вижу впервые. Мягкая и нежная, она стремительно приближается к затеявшей конфликт парочке, отчего светлые локоны развеваются на ветру. — Я хоть и росла во дворце, но мне глубоко плевать на этикет, так что заткнуть вас обоих не составит никакого труда, если вы сейчас же не прекратите — на вас люди смотрят! — шипит она сдержанно, максимально стараясь не привлекать к нашей группе ещё больше внимания. Удивительно, но Ева с Андером замолкают, точно пристыженные дети. Блондинка ещё с минуту угрожающе смотрит на них, недовольно скривив губы, после чего с очаровательной улыбкой поворачивается ко мне. Когда «рыцарские» приветствия заканчиваются, Гидеон представляет мне свою невесту, а Нильсен склоняется в благородно-шуточном поклоне. — Мисс Эмилия де Гиз, практически миссис Фалк, позвольте поздравить Вас с юбилеем и появлением новых морщин, — затем салютует бокалом, а-ки Великий Гэтсби. Девушка ахает и прикладывает руку к груди, ругаясь: — Ты ужасен, Александр! — нарочито обиженно. — Вкатить бы тебе двойную вакцину против курения — несёт так, что за версту почуять можно! — Что-о? Чушь! — швед притворно удивляется. — Это не я! Это она! — и указывает в мою сторону, тем самым выводя из ступора. Я не нахожусь со словами, чтобы объясниться или же отшутиться, и лишь фыркаю от смеха. У нас завязывается продолжительный разговор, в процессе которого участвовали все, включая меня, шутя и подкалывая друг друга. Посмотри со стороны и скажи, что это всё наследники важных лиц. Я узнаю, что Эмма росла в Сагаре, знакомая с кронпринцами, и была в курсе всех сплетен дворца, но в один момент решила стать врачом. Как они встретились с Гидом — абсолютно безумная история. Через день у них свадьба-помолвка. Да, ещё более безумно звучит, но суть в том, что они решили объединить два события, сообщив всем близким, и сразу же обручиться, чтобы вечером успеть на самолёт. Радостная улыбка трогает мои губы и не отпускает на протяжении всей беседы, ведь та атмосфера, что окутала всех нас, не была похожа на ту, которая обычно царила в вечно плачущем Лондоне. В районе груди разливалось приятное тепло, заполняя собой каждую клеточку, при виде смеющегося Алекса, чьи глаза весело блестели, а от того — и мои. Поймав мой взгляд, мужчина предложил мне прогуляться в здешнем саду, находящемся неподалёку, откуда даже была слышна музыка с праздника. Нильсену было приятно наконец пребывать в своей компании. Конечно, это не дом в Швеции, где, хочет он того или нет, будет приятнее и роднее, но все эти люди заменяли этот недостаток. Все они знакомы давно, каждый из них по-своему близок и дорог. Незаметно для себя задумываюсь, что в таком хорошем настроении я его, по-моему, ещё ни разу не видела, особенно в последние несколько дней, в которые швед выглядел отчего-то слишком сосредоточенным, погружённым в себя и свои мысли. Мы проходим мимо стриженных кустов, совершенно не спеша. Воздух пропитан едва уловимым запахами цветов, который я тут же вдыхаю, и свежескошенной травы. Вдоль дорожки простилаются выращенные и идеально постриженные кусты совершенно необычных голубых роз. Кажется, Гид упоминал, что это совершенно новый сорт, который вывели не так давно, получивший имя в честь некой Мии. Должно быть, та девушка красива, как и цветок, но в то же время опасна, как его шипы… Первым решается нарушить тишину Александр: — Как они тебе? — Замечательные, — я задумчиво улыбаюсь, глянув в его сторону. — Кажется, они близкие тебе люди? — Самые близкие… — соглашается швед. — С кем-то к счастью, с кем-то к сожалению, — я сразу вспоминаю его напряжённые отношения с Евой и Андером. — Эмма помимо прочего занималась лечением Оливии. Несколько лет вела наблюдение за её здоровьем, пока она не… Я нахмуриваюсь, вспоминая тот день, когда все новости и газеты трубили о смерти Оливии Нильсен. Аннет с Чарльзом тогда лично сорвались в Швецию, дабы принести свои соболезнования семье, но в тот же вечер вернулись, потому как им не были там рады. Оно и не удивительно: после той треклятой встречи всё перевернулось, хотя разговор мог привести к тому, чтобы вот-вот всё наладилось. — Мне жаль, — печаль молниеносно одолевает, захватывает все мысли, и я даже не могу отвлечься, подумать о чём-то другом. — Мне тоже, — произносит с оттенком грусти, наверняка имея в виду моих родителей. Он вдруг останавливается и берёт меня за руки, нарочно или нет дотрагиваясь до шрама на ребре запястья, а затем говорит с абсолютной серьёзностью: — Агата, я не знаю, что тебе наплела Аннет, но, поверь мне, больше всего мама хотела видеть Элизабет на той встрече. Ей хотелось мира, как, возможно, и Аннет. На мгновение наши с Алексом взгляды скрещиваются, но по его лицу невозможно ничего понять: внешне он спокоен и безразличен, но вот глаза, что пятью минутами ранее были яркими, цвета ясного неба, теперь приняли совсем другой цвет. Дымчато-голубые. Удручённый, наполнившийся грустью и сожалением взгляд действует гипнотически. Мне становится неловко и даже стыдно, хотя разговор начала даже не я. После чего всё же решаюсь задать вопрос, крутящийся у меня на языке. — А что… что случилось? — Александр хмурится, метнув на меня озадаченный взгляд. — С Оливией… Он невесело смеётся и отпускает мои руки. Спустя минуту вновь медленно шагает вперёд, глядя прямо и пряча руки в карманах брюк. А я — за ним. — Сомневаюсь, что есть человек, который не слышал об этом. Все СМИ трещали о случившемся около месяца… — Новостям свойственно искажать правду. — Что верно, то верно… — швед мягко поджимает губы, продолжая рассматривать дорогу. — Аннет с Чарльзом подали иск на маму с Фредериком за то, что они предположительно подстроили смерть Элизабет и Джоэла. И чтобы доказать суду обратное, ей понадобилось больше сил, чем денег. Сердце, как и нервы, не выдержало. От услышанного у меня раскрывается рот, а глаза готовятся выкатиться из орбит. Я, конечно, слышала, что тётушка решила устроить судебные разбирательства с семьёй Алекса, но даже понятия не имела, к чему всё это привело. Во мне закипает злость. Чтоб их всех! Их не заботит ничего: ни состояние кровных родственников, ни кого-либо ещё!.. — Я же говорил, — мужчина тихо усмехается, — Оливии было важно договориться, каттен. В голову тут же забираются разговоры с мамой, которые едва ещё зацепились в памяти. Я помню, как, оставаясь наедине, мы лежали на полянке недалеко от особняка. Элизабет укладывала меня к себе на колени и игралась со мной, щекоча своими огненно-рыжими волосами лицо. Мои волосы, как и внешность, полностью досталась от мамы, разве что цвет отличался от её не такой безумной насыщенностью. Помню, как она всегда говорила мне о том, что совсем скоро эта бессмысленная война, начатая её дедушкой, закончится. Тогда я понятия не имела, почему ей было так важно убедить в этом Аннет, но ей удалось. Ещё бы — её силе убеждения можно позавидовать. Но сейчас мне всё больше и больше кажется, что отношения наших с Александром матерей были куда ближе, чем с той же Аннет. Музыка становилась всё ближе и громче. Мы почти обошли сад и уже возвращались к белым шатрам. В толпе народа, где сразу же замечаю оставленную ранее компанию, к которой присоединились две блондинистые макушки. Как вдруг мне в голову внезапно приходит одна мысль, теперь не дающая покоя… — Но если мира хотели обе стороны, — я хватаю парня за локоть, говоря негромко, — то кто этого не хотел?.. С долей испуга смотрю в ледяные глаза, сосредоточенные только на мне, и чувствую, как сердце начинает биться быстрее. На его скулах ходят, перекатываясь, желваки, но не успевает швед ответить, как со стороны слышится детский смех. — Папа! Остановившись возле остальных, с кем мы разговаривали по приезде, я в неподвижности наблюдаю за тем, как маленькая девочка лет пяти бежит в нашу сторону. И за считанные секунды, которые я провожу в немом удивлении, она пробегает мимо меня и оказывается на руках у… Рэя? Я с искренним удивлением смотрю то на кузину, то на шведа, держащего на руках малышку, поразившую меня голубизной своих больших глазок. Даже не нахожусь с силами задать пускай очевидный и глупый, но тем не менее интересующий меня вопрос Александру. В руках зажат бокал с виски, застывший в паре дюймов от его рта, пока голубыми омутами он непрерывно смотрит вперёд, наблюдая за представшей перед нами картиной. Очевидно, покруче той, которую нам предстояло сегодня забрать. Линд же, наконец уловив на себе ошарашенный взгляд Элизы, сжимает губы и качает головой. — Я её… — спешит объясниться (или оправдаться), но оказывается прерван чарующим голосом: — Крёстный. Я вздрагиваю, когда слышу возле себя громкий треск, и поворачиваюсь, опустив взгляд на разбившийся бокал, который некогда держал Нильсен — сам он будто и не заметил, что выронил. Красивая шатенка появляется возле нас неожиданно, источая гармонию власти и божественного спокойствия. Грациозной, плавной походкой, точно лебедь, приближается к блондину и девочке, одной рукой мягко перехватывая её крохотную ладошку. — Крёстный папа. Зайка, не путай, пожалуйста… — ласково произносит и губами прижимается к ручке дочери. Это очевидно, ведь обе похожи друг на друга до одури. Ну, и ещё я заметила на правой руке шатенки небольшую, едва заметную родинку, расположенную чуть выше сгиба локтя. Такая же, но ещё меньше в размере, была и у малышки. Судя по всему, родной язык её точно не английский, иначе она бы не спутала похожие слова. Я наблюдаю за тем, с какой нежностью девушка смотрит на свою дочь, а боковым зрением — то, с каким плохо скрытым облегчением вздыхает Элиза. Будто бы только сейчас заметив, что именно на ней сосредоточены все взгляды, девушка предлагает дочери отыскать Гидеона с Андером, чьё отсутствие я даже не заметила. Затем вздыхает, когда малышка послушно убегает, и заводит руки за спину, гордо выпрямившись. Взглядом она пробегается по каждому из нас и, дерзко выгнув бровь, задерживается на мне. Я мысленно отмечаю, какие большие у неё глаза и что такого пронзительного цвета радужки я видела за всю жизнь ещё у двух людей: одна только что убежала, топая крошечными ножками, а второй стоял, словно каменное изваяние, встречая взгляд девушки. — Серафима. Она отрывается от гляделок с Алексом и теперь смотрит на блондина, склонив голову и улыбнувшись уголками губ: — Раймонд… Наконец-то отмерев, Нильсен неожиданно для всех хватает стоявшую рядом с ним Эмму за локоть, отчего та вскрикивает. Все сиюминутно поворачиваются и смотрят на них, в отличие от шатенки — она лишь лениво ведёт взгляд в сторону, словно бы происходящее вокруг её не касается. — Ты зачем её, — мужчина делает ударение на последнем слове, — пригласила? — Алекс, не сходи с ума! — де Гиз вырывает локоть, очевидно, из грубой хватки, потирая саднящее место. — Она имеет право находиться здесь так же, как ты и все остальные! Поэтому поумерь своё обиженное эго и подыши свежим воздухом! Мне становится не по себе при виде рассерженного Алекса, что бегает глазами с блондинки на шатенку, которой на его состояние абсолютно до лампочки. В голубых глазах будто бы идёт война льда и пламени, пока челюсть подёргивается, словно он еле сдерживается, чтобы не заорать на кого-нибудь из присутствующих. Даже не припомню, видела ли когда-нибудь его в таком гневе. И мне отчего-то совсем не хочется знать, что стало причиной такой ярости. Несколько минут молодой человек раздумывает над тем, последовать совету Эмилии или нет, но в самый последний момент берёт себя в руки и выдыхает. — Я тоже безумно рада видеть тебя, Александр. И эта фраза стала точкой невозврата…