2 года назад
Хуже и отвратительнее не придумаешь. Раздосадованная, хватаю ложку и яростно втыкаю её в мороженое. Надо как-то избавиться от следов табачного дыма во рту… ну и «послевкусия» из-за проведённого разговора. Я прохожу в столовую и в одиночестве сажусь на своё привычное место у края стола, во главе которого обычно сидит хозяйка дома. Зачерпнув немного мороженого, грустно отправляю ложку в рот. С момента моего приезда, практически всегда, что ни день, то сплошное разочарование с утратой нервов и безудержными приключениями на пятую точку. Одним словом — неприятности. И почему я до сих пор не вернулась в свою уютную квартиру в Ванкувере? Жила бы там себе спокойно, подала бы документы на магистра… Но нет же! Дёрнул чёрт тётю собрать нас всех вместе, чтобы объявить о своём решении. Вернее даже — поставить перед неоспоримым фактом. Подперев голову рукой, зарываюсь пальцами в ещё чуть влажные от душа волосы и прикрываю глаза. Вздыхаю шумно и надсадно, когда во рту вдруг чувствую странные, но отчего-то знакомые нотки. Что это? Какао с перцем?.. Ну точно! Именно этот вкус, вернее, запах преследует меня, особенно плотно засев в голове вот уже который день. Невольно провожу языком по нижней губе. Именно таким я себе и представляла этот «букет», который, помимо занятых мыслей, окружает всё вокруг. Не хватает только бергамота, амбры, шалфея и…Грёбаный Нильсен! Прикрываю глаза, пока смакую это умопомрачительное мороженое. Мысленно же вспоминаю пряный аромат, который будто по щелчку моей памяти заполнил столовую и приятно ударил в нос точно так же, как произошло совсем недавно… Вот мы прошли в особняк, минуя желающий доброго утра персонал, я решила всё же заскочить в душ — так или иначе, Марта не сказала, что тётушка требует нас немедленно, поэтому в запасе у меня было немного времени. Да и прийти к Аннет, провонявши табаком, было не самой перспективной идеей. И безопасной. Прекрасно понимать, что это гадость, но продолжать травиться ей, потому что это хотя бы немного помогает привести нервную систему в норму? Звёздочку тебе, Харрис, за невероятную логику… Когда я вышла из ванной, проводя рукой по мокрым волосам, то замерла, учуяв в своей комнате букет запахов, которых в принципе не должно здесь быть: шалфей, бергамот, амбра и какао с перцем… Только после понимания, пришедшего ко мне загоревшейся лампочкой, я обратила внимание на Александра. Нет, когда он сказал, что собирается подождать меня, чтобы вместе пойти на предстоящий суд — причина которого была нам неизвестна, — я не думала, что ждать он будет здесь. В моей, чёрт его дери, комнате!.. Увлечённый чтением какой-то книги, швед не замечал меня, а лишь лениво перелистывал страницу, сидя ко мне боком. Складывая руки на груди, тем самым ещё плотнее придерживая полотенце, я облокотилась плечом на дверной косяк в ожидании, когда он всё-таки заметит меня… Но этого не происходило: либо его действительно так сильно увлекли строки, что он не замечал меня, либо же, наоборот, заметил сразу — возможно, даже сумел услышать шаги, — но не придал этому какого-либо значения. — Ну ты и копуша… — после этих слов мне стало понятно, что попала я со вторым вариантом. Свободно пройдя в комнату, я остановилась возле Александра, что всё никак не мог оторваться от строк Шекспира. Стоило мне заметить в его руках «Ромео и Джульетту», я в отвращении скривилась: разве я до сих пор хранила её на стеллаже? — Хей! Я вообще-то торопилась! — возмущённо бросила я, всё так же прожигая парня взглядом. — Может, подвинешься? — проворчала я, показательно кивнув в сторону. — А ещё лучше — выйди из моей комнаты, будь так добр… — Торопилась, значит? — ухмыльнулся Алекс, продолжая глазами бегать по строчкам трагедии, даже не обратив внимания на просьбу. — Да, чтобы в этот раз вы с Рэем не добавили в свою копилку ещё немного компромата… — язвительная фраза сама собой сорвалась с губ прежде, чем я успела понять это и отчасти даже пожалеть. — Или боялась, что я зайду и застану тебя в неподобающем виде? — будто не услышав сказанное мною, продолжил мужчина, заставив этим меня показательно закатить глаза: — О, заткнись, даже слушать не хочу, хватит с меня твоих намёков! — Каттен, каких ещё намеков, ты что? Я говорю очевидную правду! Я отмахнулась и подошла к шкафу. В момент, когда спину начало будто бы жечь, в отражении зеркала заметила, что Александр наконец оторвался от книги, теперь рассматривая меня. Выражение его лица изменилось. Одна часть меня подсказывала — нет, буквально кричала мне — что этого взгляда стоило бы опасаться, однако другая решила использовать излюбленный нами режим «самозащиты»… — Ты можешь выйти, если тебя пугают девушки в полотенцах, — полуобернувшись к парню, не то шутя, не то с повторной просьбой я кивнула в сторону двери, на что он лишь прыснул, после чего отложил книгу на стол. Не ушёл. — А может, это им следует пугаться меня? — на его губах расцвела коварная улыбочка. — Боже мой, — притворно ужаснулась, прикладывая руку к сердцу. — Ты что же, мистер Грей и пугаешь девушек красной комнатой? Нильсен нарочито грустно вздохнул и покачал головой: — Если бы… — я пожала плечами, мол, тогда не интересно, и отвернулась к зеркалу, улыбаясь ему в отражении. — Но, соглашусь, что-то схожее в наших ситуациях есть. По сути: красная комната была его личным шкафом со скелетами, и когда Ана узнала всю правду о них, то не выдержала и сбежала. И Грей знал, что это нормально, ведь не каждый готов принять этих самых скелетов, поэтому и прописал в договоре возможность для Анастейши прекратить всё это… — Александр на пару секунд замолк, а затем продолжил: — Пускай это было и неотъемлемой частью его увлечений. БДСМ — дело необычное, согласна? Пока я слушала всё это, отчего-то завороженно и внимательно, то вовсе позабыла, что до сих пор стою перед ним в одном полотенце. Куча мыслей, пытавшихся сопоставиться и расставиться по полочкам, не давали мне возможности думать об этом неудобстве. Казалось, что он не только пересказывал часть трилогии… Нильсен вмиг перестал рассматривать меня — теперь же словно разглядывал мою душу. Хотя это невозможно. И пускай телом я почти полностью обнажена перед ним, — чего стыдится мне казалось бессмысленным, и одна из значимых причин хранилась на памяти его телефона, — но душа моя по-прежнему скрыта как от него, так и от большинства людей. — И всё-таки я не понимаю, чем же, по-твоему, ты их пугаешь? Александр фыркнул: — А ты уверена, что хочешь знать? — А ты уверен, что готов поделиться? Сердце провалилось в пятки, а некогда присущая мне гордая уверенность вмиг куда-то развеялись подобно дыму, когда Александр снисходительно улыбнулся и вдруг двинулся в мою сторону. Я же благополучно попятилась назад, хлопая ресницами, пока где-то на задворках сознания надрывался здравый смысл, крича и сетуя на меня. Но здравый смысл давно перестал быть мне другом — этот предатель покинул меня, когда разнёсшийся по комнате аромат, которым хотелось дышать, теперь стал до отвращения приятным, потому что его обладатель стоял напротив меня. Алекс наступал, точно кот из Золушки, что охотился на мышек. Забавно, как скоро мы поменялись ролями. Хотя удивительного мало — он же актёр от Бога. Или же мы не менялись ролями вовсе?.. Александр устало вздохнул, когда я наткнулась на письменный стол — бежать некуда. Дымчато-голубые радужки, казалось, стали на оттенок темнее, а в расширенных зрачках, где до этого вспыхнула озорная искра, прямо сейчас разгорался настоящий огонь, что обжигал внутри и вызывал во мне трепет. От волнения начало покалывать в животе. Почти вплотную подойдя ко мне, он с неизменным озорством рассматривал меня, застывшую в неподвижности. После чего протянул руку к моим огненным локонам и аккуратно убрал их за ухо: — Ты знаешь, что будет, если я вдруг случайно задену полотенце, мин кэра? — он хитро улыбнулся. Неторопливо сместил своё внимание на губы, скользнул взглядом по ключицам и зацепился за кончик пушистого полотенца, продолжая при этом осторожно играть с моими волосами. Смотря ему прямо в глаза, я чувствовала, как по спине пробежал табун мурашек. Становилось жарко. От того, как близко мы стояли, внизу живота начал затягиваться узел. Спёрло дыхание, и мне хватило доли секунды, чтобы вспомнить нашу встречу во «Вкусе ночи». Александр навис над моим лицом, и наши носы почти соприкоснулись. Мне с трудом удалось сделать глубокий вдох, чтобы не упасть в обморок, когда наши губы оказались так близко, что горячее дыхание начало обжигать кожу. Мы встретились взглядами. Воздух между нами искрил, стоило нам оказаться слишком близко друг к другу — уверена, не одна я чувствовала это. — А ты знаешь, что будет, если я вдруг неслучайно откушу тебе нос? — произнеся это, я будто бы ущипнула шведа. — Зубы обломаешь, — он ухмыльнулся, облизнув губы, и отошёл на полшага назад. Дышать стало легче от появившегося пространства, но в то же время из груди чуть было не вырвался разочарованный вздох. Какого чёрта ты вообще творишь, Харрис? Ещё какое-то время Нильсен рассматривал меня, будто забавляясь, помня о нашей игре, очевидно, на выдержку. А затем попятился, зачем-то прихватив Шекспира с собой. — Фу, как можно пить чай с молоком?! Вздрагиваю, смотря на опустившегося напротив меня Алекса. Представить страшно, насколько я залипла, таращась в стол, но так или иначе теперь становится понятно, почему от внезапно охватившего столовую запаха мои мысли закрутились вокруг одного человека. Глаза в удивлении расширяются, когда я нахожу перед собой чашку чая. Непонимающе хлопаю ресницами и только через полминуты до меня доходит, что перед тем, как уйти в столовую с мороженым, я попросила Марту сделать мне чай. Удивительно только, что эта мерзавка не напугала меня, как особенно любит делать. Отчаянно втыкаю в уже растаявшее мороженое ложку и отодвигаю от себя, хватаясь за небольшую чашечку. Нильсен же неизменно потягивает ароматный кофе, как и каждое утро. Отпив глоток чая, с напускной деловитостью сцепляю руки в замок и серьёзно смотрю на мужчину: — Ну, и что же вы в Швеции едите? — Всё, что считается здоровым питанием, — с той же напускной серьёзностью. — Например, оленина… — Фу, ты ешь своих сородичей?! — со смехом произношу я. — Я просто выгляжу, как олень, а в душе я бабочка, — пригубив кофе, Алекс чуть отклоняется на спинку стула. Фыркнув со смеху, я подавляю улыбку и решаю продолжить расправляться со своим завтраком. Невольно засмотревшись вперёд, обращаю внимание на своего собеседника. В отличие от меня, Нильсен не выглядит расстроенным разговором с Аннет и Фредериком — наоборот, кажется, что всё это ему в радость. Когда мне всё-таки удалось выпроводить его из комнаты, чтобы переодеться, мы сразу же двинулись в ужасающий меня с детства кабинет. Там же сидели Рэй с Элизой, что даже удивило меня. И если коротко, то нам в очередной раз прочитали лекцию о том, как стоит себя вести, а как — нет. Прикидываться счастливыми партнёрами, которых вот-вот объявят не менее счастливыми спутниками по жизни, уже не казалось мне чем-то странным или безумным — страшнее этого только мысль о том, что совсем скоро нам не придётся прикидываться. И с каждым днём эта мысль крепла, ведь Аннет была воспитана в обществе староанглийской аристократии, а для них подобная дискриминация была в порядке вещей. Цитата из мультика «Улыбаемся и машем» идеально подходит под суть всего разговора. Предположим, что причина устроенного Аннет мне понятна: на протяжении долгого времени нашу семью мучили репортёры с вопросами о причине наших размолвок с Нильсенами и шансами того, примерятся ли когда-нибудь династии вновь, так что ей нужно было доказать всем, чтобы этих вопросов больше не последовало, — в таком случае какой резон во всём этом представлении для шведов и Ларсена? Собственно говоря, этого я и не понимала, ведь у парней наверняка есть кто-то в Швеции. Предположений и вопросов действительно много, но главный из них:В какую игру они играют?..
— Итак, — протягивает Александр, придвигаясь ко мне ближе. — У тебя были хоть какие-то отношения? Вопрос, заставший меня врасплох. Я замираю с чашкой в руке, буравя мужчину взглядом исподлобья. Сердце в груди отбивает ритм мазурки, то замедляясь, то раздробляя кости, пока в голове цветастым калейдоскопом проносятся не самые приятные воспоминания… В своё время тётушке было жизненно необходимо скорее выдать меня замуж — стоило ей узнать о своих проблемах с сердцем, так она побежала писать завещание — и тогда я не была уж слишком против её идеи, просто потому что понятия не имела, чем это обернётся. Не знала ни я, ни Аннет. Тот парень был неплохим, как нам казалось, что удивительно, я даже осмелилась посчитать его нормальным, но вот в конце выяснилось, что он насквозь пропитан гнильцой и спесью и единственным его желанием было разбогатеть. Это разочаровало меня ровно так же, как и разозлило тётушку. Именно из-за этого я была до последнего против всей этой авантюры и игры на публику, словно мы, чёрт возьми, в шоу-бизнесе. Я с трудом сглатываю вязкую слюну, после чего прокашливаюсь, натянув широкую улыбку: — Детство считается? — непринуждённо отшучиваюсь в надежде, что на этом разговор прекратится. Но это же Нильсен… — О, нет, Агата!.. — сочувственно, будто бы даже не наигранно. — Данте что, снял перед тобой и Элизой шорты, а вы, будучи маленькими и ничего не понимающими, застыли в ужасе? Должно быть, тяжёлая детская травма, каттен, — с каждым словом ему было всё сложнее сдерживать улыбку и в конце концов Александр не сдержался, прыснув: — Или ты наоборот хихикала, засмотревшись? Бросаю в лыбящегося шведа солонкой, но тот ловко уворачивается, а сама же поневоле заражаюсь его улыбкой. — Не суди по себе! — притворно-сочувственный вздох вырывается из груди. Я мечтательно подпираю голову ладонью: — Должно быть, твоё детство было весёлым… — О-о, да-а-а! В ту же секунду до столовой доносится смеющийся голос, от которого Нильсен меняется в лице. Вполоборота поворачиваюсь и наблюдаю, как Рэй с подносом в руках садится рядом, а следом за ним — Элиза. Блондин, закатывая рукава, с улыбкой, от которой на щеках образуются ямочки, смотрит с минуту на грозного Александра, после чего склоняет голову ко мне: — Побег из дома, катание на чужом сенбернаре, первая проба гамбургера, а также новые знакомства и друзья среди бомжей… — кузина пихает его в бок, и швед поправляется: — Бездомных! Теперь Нильсен, цокнув языком, швыряет в Рэя солонку, которую он не ловит, а отбивает. Благо, удар не сильный и сама посудина из дерева. Линд ещё пару секунд водит в воздухе руками, изображая готового к бою ассасина, а затем пальцем приманивает к себе друга, играя бровями. Столовая заполняется нашим смехом, на который сбегается по очереди поглазеть прислуга, откуда эти несвойственные особняку звуки. Мы ещё долго делимся постыдными историями, то и дело пихая и бросаясь чем-то друг в друга, а потом расходимся, начиная готовиться к вечеру, который обещает интересно и совсем незаметно перетечь в ночь. Однако со временем расходимся, и каждый решает заняться своими делами. Лично я засиделась за очередной книжкой в нашей библиотеке, а когда время неумолимо приблизилось к необходимому, то пришлось поставить закладочку на страницу. По возвращении в комнату первым делом я проверила уже заранее подготовленное платье, невольно засмотревшись на него. И всё равно чувство, будто где-то я его уже видела, не покидало меня ни на миг: надо бы по возможности поинтересоваться у нашей вечно занятой хозяйки дома. В комнату постучалась визажист. Пока миловидная девушка с афро-кудрями приводила меня в порядок, я задумалась над словами тётушки, которые она успела повторить не раз за то мучительно долгое время, что мы сидели у неё в кабинете. И понимаю, что Аннет сошла с ума. Я без понятия, что Ларсен со своими двумя протеже сделали с ней, но это факт, потому что никогда ей так не хотелось включить Сваху-Купидона, как за последний месяц, что эти господа гостят в Бишоп-Мэнсон. Мне даже в какой-то момент показалось, что тётушка подстроила нашу с Александром встречу. И уверена, теперь она безудержно радуется, когда видит счастливую Элизу с Рэем… В отличие от Чарльза: ходит напряжённый, бухтит всю неделю, — но, как мне кажется, дело лишь в очевидной отцовской ревности. Когда визажист заканчивает свою работу, а платье оказывается на мне, идеально подчёркивая изгибы фигуры, девушка предлагает мне разные виды причёсок, от которых я отказываюсь, вызвав у неё тем недоумение. Но возражать она не смеет, поэтому уходит. Я же ненадолго задерживаюсь у зеркала, после чего неторопливо подхожу к туалетному столику. Достав оттуда белый парик, которому приходится уделить ещё немного времени, чтобы привести в надлежащий вид. Я сжимаю его в руках, но затем в странной нерешимости откладываю в сторону. Как раз в тот момент, когда раздаётся два тактичных стука, после которых дверь открывается, запустив в комнату прохладный ветерок — самое то, потому что прямо сейчас мне кажется, что всё внутри меня горит. Или это в комнате душно?.. — Что-то ты зачастил сюда, не находишь? — фыркаю и подпираю подбородок ладонью, наблюдая в отражении зеркала за тем, как в комнату проходит Александр. — Уже второй раз за день, между прочим! Молчание. Я нахмуриваюсь, через плечо метнув на шатена прищуренный взгляд. Застыв, он медленно скользит взором вверх-вниз по моему телу, отчего в груди снова зарождается трепет. Будто кукла, которую тянут за ниточки, я поднимаюсь и чувствую, что начинаю сгорать. Не от стыда или смущения — слишком странно, учитывая, что сегодня я стояла перед ним в одном полотенце и на гораздо более опасном расстоянии. Дьявольски хорош во всех этих костюмах… В горле отчего-то пересыхает, а дыхание тяжелеет, когда в памяти всплывают картинки того, как он подсел ко мне, блеснув своей гениальной дедукцией и предложив мне после этого «поднять настроение»… — Ну, кто-то же должен расшатывать тебе нервы, — наконец отмирает Нильсен и неторопливо проходит вперёд. — Выбрала себе, понимаешь, южную комнату в самом отдалённом крыле, где никто не храпит и не мешает. А вот мы с Рэем мучаемся от соседства с твоими раздражительными братьями… — Да ты что? — я наигранно ахаю. — А вот мне кажется, это… как ты говоришь? Стратегическое отступление? Должно быть, от Фредерика и его нравоучений? Александр цыкает, показательно закатывая глаза. После чего его взгляд зацепляется за что-то на туалетном столике, и мне кажется известно, за что именно. Он подходит ко мне неприлично близко — так, что я чувствую его обжигающее дыхание, — и тянется рукой к отложенному мной парику. Берёт в руку и, немного повертев, качает головой. — Серьёзно? — сквозь усмешку проговаривает он, как-то задумчиво рассматривая эту вещицу. Не успеваю ответить, как Алекс проводит по моим волосам, второй раз за сегодня этим жестом заставив меня покрыться мурашками. Подцепляя выделяющуюся прядку, осторожно играясь с ней, добавляет: — Тебе это не нужно… Прекрасно знает, как мне не нравится эта «особенность» и что я постоянно скрываю её, дабы уменьшить шанс своей по ней узнаваемости, но всё равно предлагает не надевать парик… Неуверенно обхватываю руку мужчины и отвожу от своего лица. Сама же отворачиваюсь: — Мне не нравится, — проговариваю сквозь усмешку, попытавшись скрыть внезапно охватившую меня грусть от воспоминаний о причине появлении этой пряди. — Жутко выглядит… — Мне нравится, — тотчас бросает он так просто и непринуждённо, зато меня это вынудило застыть, тупо уставившись на столик перед собой. Машинально потянулась к шраму на запястье, провела по нему пальцем. Пока задумываюсь о том, что крутилось вихрем в голове, то не замечаю, как в комнату забежала кузина. Никто из нас даже не успевает возразить. Шведа она выпроводила под предлогом девичьих разговоров, а меня усадила за столик, решив лично заняться моими волосами, когда я убрала блондинистый парик в комод, что стало удивлением не только для сестры, но и меня самой. Казалось, что так будет правильнее. Элиза кропотливо собрала мои волосы в низкий пучок, добавив в причёску жемчужный гребешок. Перед выходом она ещё раз отметила красоту моего платья, после чего мы спустились вниз, где нас уже ожидали и, конечно же, не обошлось без шуток про охрану…***
Всю дорогу я нервно заламывала пальцы — стоило выпить вместе со всеми. Честное слово, мне казалось проще появиться на мероприятии без макияжа либо одежды, чем без какой-нибудь шляпки, что прикрыла бы мне ту, на мой взгляд, несуразную прядь. Из головы всё не выходило выражение лица Александра: то, как загорелись его глаза и как довольная улыбка расцвела на губах, когда он понял, что я прислушалась к нему, решив оставить свой «щит» дома… Один вечер, Агата… Мы выходим из машины, и я замираю при виде огромного здания, в котором будет проходить показ мод. Куча людей, которым нам предстоит мило улыбаться и вести скучные светские беседы. Из мыслей меня вырывает приблизившийся ко мне мужчина, приглашающе протянувший мне локоть. Улыбаюсь краешком губ и, кивнув, беру Александра под руку. Приглушённая стенами музыка доносится из помещения, и мне страшно представить, как громко и шумно там внутри, если это расслышать можно даже на улице. Невозможно было описать всю красоту моделей и нарядов, которые они демонстрировали. Их грация просто завораживала, а вся эстетическая сторона восхищалась платьями из новой коллекции. Для большинства было действительно событием, что два известнейших модельера решили объединиться и поработать вместе. Я даже не уверена, что половина этих платьев продаётся — они бы идеально подошли королевской семье, например, нашей королеве Елизавете либо королю Генри. Время уже перевалило за полночь, а значит, город засыпает — просыпается аристократия. Когда показ заканчивается, мы оказываемся в месте, напомнившем мне бальную залу, в которой, очевидно, дожидаются самого показа, проводя время в общении и излюбленной демонстрации работ недешёвых стоматологов — им так трудно искренне улыбнуться друг другу. Невольно засматриваюсь на украшения, угрожающе свисавшие с люстры и шведский стол — как же эти люди любят излишний пафос… Поначалу к нам подходили знакомые некогда бизнес-партнеры Аннет и, наоборот, её конкуренты с напускной любезностью, при виде которой рука тянулась к очередному бокалу из выстроенной горочки на столах. Конечно, дураку понятно, что все они злятся из-за того, что среди всех остальных мы смотрелись намного эффектнее. Но находились и те дамочки, которые отмечали мои волосы… «Необычное окрашивание, мисс Харрис…» В этот момент я прямо-таки почувствовала ещё более сильную необходимость выпить. Пальцы ломило от дрожи так, что я случайно сжала руку Александра сильнее нужного. Ощущая моё неудобство, он накрывает мою ладонь своей, поддерживающе сжимая — признаться, это дарит мне успокоение, как тогда в торговом центре. И так весь вечер с момента нашего здесь появления, за что я была благодарна ему. Уже минут десять возле нас стоит какой-то аристократ, утомивший меня своими разговорами. Интересно, он вообще в курсе, что никто их не слушает?.. Чувствую, как меня тянут в сторону, и невольно позволяю увести себя к бару. Когда я отвлекаюсь от разглядывания галдящей толпы, то поворачиваю голову и вскидываю брови при виде Нильсена, что протягивает мне бокал с игристым. Грозно глянув на него, поджимаю губы в тонкую полоску, на что он лишь пожимает плечами и самостоятельно делает глоток. — Ах да-а, — вдруг пропевает, точно соловей. — Правильно, мин лилия. Тебе же предпочтительнее текила? Во мне кипит желание отвесить ему хороший подзатыльник, но куча народу и вечно за всем следящие папарацци не дадут мне это сделать. Поэтому приходится вдохнуть и натянуто улыбнуться на его фразу, слетевшую с колкого языка. Практически возле каждого, чей вид сегодня потакал нужному дресс-коду, крутились папарацци с репортёрами. К сожалению, меня это не обошло стороной… Набрав в лёгкие побольше воздуха, я прижимаюсь боком к Александру и улыбаюсь подошедшему к нам фотографу. В голову уже начали отдавать пузырьки, что выдала моя закипающая злость при виде всех этих напыщенных улыбок, начинало тошнить от «чистосердечных фраз», сказанных в ту или иную сторону, хотя под ними главная суть скрывалась в слое желчи. Когда фотограф уходит, мысленно даю себе звездочку за стрессоустойчивость, выдержку — проще говоря, силу воли. С каждой новой брошенной шуткой с колкими фразочками Нильсена во мне закипал опасный для большинства вулкан. Мне хотелось ссоры, очередного скандала; хотелось вернуться в тот момент наших с ним «тёплых» отношений, когда общение состояло из постоянных оскорблений — тогда общаться было проще, не было никаких заморочек. И было не важно, перебрала я с двумя или, может, тремя бокалами спиртного, которые здесь по щелчку готовы залить тебе в рот. А что бесило ещё больше, так это умело скрытое раздражение самого Алекса, когда уже третий по счёту мужчина подходил ко мне с комплиментами и предложением потанцевать — хоть это и казалось мне странным. Какого чёрта вообще он позволяет себе злиться? Сам сговорился с Аннет, а теперь… — Напомню, что мне до сих пор внушает сомнительное доверие наше «перемирие», — я проговариваю это так, чтобы слышал исключительно швед, при этом держу лицо и сдержанно улыбаюсь. Мою злость сложно обуздать, как и отчего-то недовольного Нильсена, и если вам необходимы причины, почему мы так долго ненавидели общество друг друга, так это присущая обоим вспыльчивость… — Напомню, что терпеть всё это не пришлось бы, проведи вы тогда переговоры с Оливией нормально, ведь тогда именно твоя семья добавила мелкий шрифт, — неожиданно зло проговаривает швед, вогнав меня этими словами в ступор. — Если бы не милосердие моей матери под влиянием Ларсена, кто-нибудь из Харрисов точно бы понёс наказание, — с тем же спокойствием совсем тихо парирует, на что я уже была готова что-нибудь здесь разбить. Стараясь не задохнуться от возмущения, глубоко вздыхаю и закусываю щеку изнутри: — Напомню, что в самолёте именно твоей семьи разбились мои родители, и кто кого судил бы — спорный вопрос… — я разом отпиваю половину бокала шампанского, а затем процеживаю сквозь зубы: — Так что если бы не милосердие моей тётушки под влиянием Чарльза, то наказание понёс бы ещё кто-нибудь из Нильсенов… Уже собираюсь схватиться за второй бокал, но Александр в один момент притягивает меня к себе — к нам подходит ещё один фотограф, которому я вовремя улыбаюсь. — Всё изменилось, Агата… — виновато-тихо, будто сожалеет о сказанном. — Изменилось многое, но не всё… и не все, — у меня сдавливает грудь, но несмотря на это заставляю себя позировать, держа на лице беззаботную маску. — Сколько раз ещё сказать, что я не похож на свою мать? — злясь, но уже не так сильно, мужчина надсадно вздыхает. — Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет, — наконец, когда рыжеволосый юноша с камерой отходит от нас, позволяю себе закатить глаза и отпить забранное у меня игристое. Кажется, от количества улыбок за этот вечер мои щёки начинают болеть, словно бы я надула полсотни шариков за раз. Дабы не привлечь излишнего внимания, мы расхаживаем по залу, на самом деле, стараясь успокоить собственные нервы. Через пару минут, очевидно, успокоившись, мой спутник протягивает мне ладонь, на которую я засматриваюсь уже мутным взглядом. — Потанцуем? — Я устала, — не раздумывая отвечаю, раздражённо фыркнув. Александр прищуривается, отчётливо уловив интонацию моего голоса, проговаривая: — Кажется, ты… — Перекрестись, если тебе кажется, — я приподнимаю бокал, а-ки Великий Гэтсби, и делаю неизвестно какой за последний час глоток. — Я не могу танцевать, Алекс, что ты? Я же ещё не выпила текилу! — Заткнись и потанцуй со мной, — шипит он, уставши глянув на меня. Могу дать себе очередную звездочку — первый раз, когда я играю на его нервах, а не он — на моих. — Или что? — я прищуриваюсь. — Сольёшь те фото, а вдобавок — видео? — А я смотрю, тебе очень этого хочется? — отлично, теперь и Нильсен вне себя от злости, которую он ещё пару минут назад удачно подавил. — Не выводи меня ещё больше… Ну всё, достало! — Ты правда думаешь, что меня так пугают эти статьи, которыми ты меня шантажируешь? — нервный смешок срывается с моих губ невольно, как и всё последующее. — Мне, откровенно говоря, наплевать. Я всего лишь переживала за сердце тётушки, но… — В таком случае, почему бы тебе не признаться тётушке, что я тебя, как ты сказала, шантажирую? — спокойно бросает швед и поворачивает ко мне голову. — Давай, расскажи о том, как напилась, на что была готова и чего ты хотела сама в ту ночь, Агата. Расскажи о том, что наши отношения построены на ненависти и фальши, а всё, что пишут в интернете, лишь плод давления твоей тётушки. И тогда я настою на том, чтобы Аннет больше не пыталась свести ни нас, ни Рэя с Элизой. После этого ты сможешь вернуться в Ванкувер, а мы с Линдом — в Швецию, и между нами будут исключительно партнёрские отношения, — Александр незаметно для остальных нависает надо мной, приподнимая моё лицо за подбородок и ловя мой взгляд. — Если тебя утомляет это и нас связывает только шантаж, то закончи всё прямо сейчас. Разъярённо дыша, я около минуты рассматриваю его широкими от удивления глазами, задерживаясь на голубых радужках и понимая, что в его глазах не было и доли юмора, а в сказанных ранее словах сочилась исключительная серьёзность, раззадоривающая моё упрямство. Я знаю, что в стороне всё это время за нами наблюдали папарацци, ждущие от меня взбалмошного поступка, чтобы приготовить очередную статью, словно гончие псы, удержанные на поводке — им только повод дай. Уверена, что прямо сейчас моё лицо зарумянилось от злости и выпитого мной алкоголя, который заставляет меня гордо выпрямиться, вручив бокал Нильсену в руки: — Если ты так настаиваешь… Под его внимательным взглядом разворачиваюсь и бреду в сторону сцены, где играют музыканты. И что я, чёрт возьми, творю? Без зазрения совести расталкиваю людей, а когда приближаюсь к микрофону, то выхватываю его из стойки, привлекая к себе внимание. Сама себе поражаюсь, как не запуталась в шлейфе своего платья и как не поскользнулась на каблуках, пробираясь к сцене. — Многоуважаемая аристократия, дамы и господа, я хочу сказать нечто важное! — голос дрожит, благо из-за микрофонного эхо заметить это было трудно. — Это многое может изменить… Музыка стихает, и все взгляды направлены на сцену. Сердце предательски колотится о рёбра, а ладони леденеют от нервов. Я вижу пристальный взгляд Аннет, что стоит под руку с Фредериком, судя по всему, разговаривающих до этого с важными людьми. Вижу далёкий взгляд ледяных глаз из столпы; вижу то, как искренне улыбающиеся Элиза с Рэем отрываются друг от друга и с интересом поворачиваются ко мне, пока издалека их воркующих запечатляют фотографы. Ну же, разве не этого ты хотела больше всего?.. Сотни глаз, в которых застыло непонимание. Сухо сглатываю, когда смотрю в блестящие глаза сестры и вдруг понимаю, что она, возможно… влюблена? Такой эмоциональной и в то же время уравновешенной мне давно не приходилось её видеть. А что чувствую я?.. Удивилась ли, услышав, казалось бы, простейшее предложение Александра? Конечно. Всего неделю недовольного ворчания Аннет, но зато потом полнейшее спокойствие и никаких бестолковых шуточек. А была ли я спокойна до приезда в Бишоп-Мэнсон? В своей квартире, в компании сигарет, нервных срывов и седативных, от которых мне пришлось отказаться… по ряду причин, или же в особняке я обрела тот самый покой без нужды обращения ко всем этим препаратам? И всё благодаря кому?.. Тому, кто не смотрел на тебя как на сумасшедшую, впервые столкнувшись с твоими срывами?.. Тому, кто своим присутствием даровал покой и вместе с тем заставлял злиться, но не от гнева, заставляя улыбаться?.. Кто своим молчанием сумел поддержать тебя, хоть немного облегчив душу? Кто впервые за долгие годы выслушал тебя?.. Молчание затягивается. Я сильнее сжимаю микрофон и прикрываю глаза. Сейчас или никогда. Так чего же ты, чёрт возьми, хочешь?.. — Как вы знаете, не так давно Аннет Сильвер-Харрис, моя дражайшая тётушка и одна из самых уважаемых и умных женщин здесь, решила прекратить эту вражду с не менее уважаемой здесь, во всей этой свите, династией, которую начал ещё мой дедушка. Как многим казалось, эти ссоры были бессмысленными… «Расскажи о том, что наши отношения построены на ненависти и фальши, а всё, что пишут в интернете, лишь плод давления твоей тётушки…» Нервно сглатываю, проводя языком по губам. Множество людей закипишились, разворачиваясь к Аннет и её спутнику с улыбками и приподнятыми в её сторону бокалами. Рэй с Элизой точно так же улыбаются, только смотрят они на меня, сверля гордо загоревшимися глазами. «И тогда я настою на том, чтобы Аннет больше не пыталась свести ни нас, ни Рэя с Элизой…» — Но многие просто-напросто не знали всех деталей и главной причины, из-за которой она началась и из-за которой продолжилась, ведь всем также известно, что несколько лет назад Харрисы предприняли попытку перемирия. После этого тётушка приняла решение поделить бизнес и присвоить каждому из нас долю процента и возможностью распоряжаться ими, что и начали делать мои кузены. Я долгое время бежала от дел бизнеса и указаний Аннет по некоторым причинами… взять хотя бы подростковое безразличие, — зал заполнился лёгким смехом. — Но теперь готова сказать кое-что важное. Возможно, это изменит меня в глазах тётушки, родственников, да всех вас! Вновь прерываюсь, чувствуя легкое головокружение. Изо всех сил сжимаю зубы и делаю глубокий вдох, предотвращая жжение в уголках глаз. Да, если бы моя мама была здесь, она бы с легкостью обнародовала всю правду, не боясь сказать её прямо и в лицо. Аннет уже не на шутку напряглась, неотрывно смотря на меня глазами хищной птицы, готовой вот-вот придушить когтями и заклевать свой обед. Александр, наблюдающий за мной всё это время из конца зала, пытливо смотрит на сцену и с интересом приподнимает бровь, ожидая моих слов. «Если тебя утомляет это и нас связывает только шантаж, то закончи всё прямо сейчас…» — Я буду бороться за право на наследство со своими кузенами и обязательно объявившимся родственником. И, что бы ни было указано в условиях, я добьюсь полного права на управление семейным бизнесом. По залу проносятся удивлённые вздохи. Все, как один, открывают рты и замирают, в то время как Аннет от удивления роняет бокал себе под ноги. Ну и как ты будешь выпутываться из этого, Харрис? Как объяснишь домашним и как теперь скажешь Александру, чью самодовольную улыбку я чувствую, даже спустившись со сцены и минуя толпу народа? Когда музыканты медленно продолжают исполнять прерванную мелодию, а солисты — петь, я уже приближаюсь к собравшейся в центре зала семье. Тётушка по-прежнему смотрит на меня, не говоря ни слова, как и все остальные. Конечно, братья пытаются неудачно пошутить, смакуя сухое красное, но от этого Аннет не перестает буравить меня. — Я не ослышалась, дорогая? — наконец отмирает, вновь задействуя в своей речи староанглийский акцент, от которого сердце делает кульбит, а под ложечкой начинает посасывать. — Нет, — гордо приподнятый подбородок и уверенные глаза тому подтверждение, что не укрывается от миссис Сильвер-Харрис. — Нет, тётушка, не ослышалась. Я ожидала чего угодно: резкого отъезда домой в попытке скрыться от так называемого позора, прилюдных криков и скандала на радость папарацци, — но никак не могла даже и представить, что Аннет с облегчённым вздохом кинется прижимать меня к себе. Так мы и стоим, пока со стороны на нас искоса поглядывают все эти аристократские товарищи, звёзды и бизнесмены. Они, очевидно, тоже удивились реакции тётушки. — Агата, неужели ты согласна взяться за бизнес после меня? — пропевает птичьим свистом, искренне радуясь моему буквально спонтанному решению. — Да-а, мне кажется, мама была бы рада этому. Но всё-таки лучше будет, если Чарльз… — Милая, лучше бы ты объявила это на моём дне рождения, вместо подарка, — хохотнув, Аннет отходит с Ларсеном в сторону, судя по всему, направившись на балкон. Кузены тоже разбредаются в разные стороны, Данте особенно не изменяет себе и бежит к своему дражайшему Тарино, по-прежнему надеясь на роль. Но надолго не удаётся побыть одной, потому что внезапно я слышу с иностранным акцентом громкое: — Mamma mia! С некой опаской поворачиваюсь и задерживаю дыхание. Если бы у меня не были заняты руки, то одну я бы наверняка приложила бы к сердцу. Либо ущипнула бы себя. Чувствую, как глаза непроизвольно расширяются, когда ко мне с широко расставленными руками направляется Джино Габардини, иногда оборачиваясь к окликающим его людям из толпы. В то время как за ним идёт не менее известная персона, а именно — Себастьян, Сагарский модельер. Я отмираю лишь после того, как играющую в помещении музыку прерывает восторженный визг, на который оборачиваются половина народа. Молодец, сестра, продолжай в том же духе, если дома хочешь выслушивать часовое ворчание тётушки! Элиза, воркующая до этого под руку с Рэем, быстрым шагом порхает в сторону приблизившихся мужчин. Бросается итальянцу на шею, а тот в свою очередь легко отрывает блондинку от пола, кружа. А ведь обоим плевать с расстояния Солнца на манеры и установленный этикет высшего общества… Боковым зрением замечаю, как недовольно хмурится Линд, хоть и пытается это скрыть, добивая своё игристое. Удивительно, как быстро он к ней прикипел. Я вдруг задумываюсь над тем, что точно так же вёл себя Александр, когда эти желатели денег нашей семьи липли ко мне с ничего не значащими для меня комплиментами. Либо все шведы исключительные собственники, либо мне — а возможно, и не только мне — удаётся разглядеть скрытые от большинства эмоции Рэя. И как бы он ни пытался отшутиться, это правда… — Agata, il sole della mia vita! La mia musa radiosa, quanto sei carina! * — Габардини уже отпустил мою кузину, мягко придерживая ту под руку. И хотя итальянский — не самый доступный мне язык, но я понимаю услышанное и смущённо потупляю взгляд под ноги, после чего ставлю бокал с недопитым шампанским на гладкую поверхности бара, а затем медленно приближаюсь и причмокиваю губами в воздухе, совсем рядом с мужской щекой. Когда с официозом покончено, а обе стороны познакомились лично, завязывается увлекательный разговор, в процессе которого Рэй куда-то отлучается. В смысл этой беседы я не вслушиваюсь, потому что всё внимание сфокусировано на Сагарском модельере. — Себастьян, — зову, решившись всё-таки заговорить с ним. Мужчина поворачивается, перевалив весь свой вес на другую ногу, опираясь при этом на трость. — Я очень впечатлена тем, что увидела сегодня. Действительно сложно представить, как долго и наверняка трудно было придумывать все эти наряды! — умалчиваю лишь о том, что поняла я это, только когда увидела их здесь… Себастьян улыбается мне по-настоящему искренне, заражая меня своим настроением. — Рад слышать, мисс Харрис, — он поправляет широкий галстук, задев свисающую цепочку, и вопросительно приподнимает бровь. — Я же повторюсь: это платье Вам невероятно идёт. Возможно, Вы не знаете, но когда-то давно мне выпала, не постесняюсь громкого слова, честь сшить наряд примерно такого же фасона для Элизабет. Сердце пропускает удар, дыхание перехватывает. Я застываю, раскрыв рот, и глупо моргаю, на что сагарец ухмыляется, а потом вдруг залезает во внутренний карман своего пиджака, выуживая оттуда портмоне. — Моей… Моей мамы? — Именно так, Агата, — я с замиранием сердца наблюдаю за ним, забывая дышать, и кое-как сдерживаю навернувшиеся вмиг слезы, когда внутри бумажника вижу фотографию моей мамы, что позировала, стоя между отцом и модельером. — Она выглядела в нём так же шикарно, как и Вы. Это произвело на меня сильное впечатление, что я не сдержался, хотя и пытался многие годы, и создал похожее платье, надеясь, что когда-нибудь увижу в нём дочь Элизабет. Этот экземпляр единственный, Агата, который я создал и выставил на продажу. И я безумно рад видеть в нём именно Вас, — мужчина искренне улыбается, на что большинство людей начинают таращатся, будто улыбка на его лица была редкостью. — Всё-таки верно она говорила: «Что бы ни случалось, всё моё приданное вернётся за ней». Отчего-то снова смущаюсь, покрывшись пунцовым румянцем, а в следующий момент слышу уже хорошо знакомый и не очень смех со стороны. Поворачиваюсь на долю секунды, заметив ступающих к нам Рэя в компании высокого молодого человека, а когда собираюсь поблагодарить Себастьяна, то обнаруживаю рядом с собой пустующее место. Темноволосый затылок с редкой сединой и стук трости скрываются в толпе и играющей музыке. — Агата, вы, скорее всего, ещё не знакомы, — Рэй приветливо указывает на кудрявого ангела с небесными глазами и острыми скулами. — Познакомься, это Гидеон Фалк. Когда-то мы с ним были партнёрами, — швед тяжело вздыхает, — а потом чёрт связал меня с Нильсеном… Я не сдерживаю смешок вместе с Гидеоном, что уже в следующую секунду по-рыцарски целует мою руку: — Искренне рад знакомству, мисс Харрис. Моя невеста всё грезила встрече с Вами, — у меня перехватывает сердце, когда я слышу сильный английский акцент. У него он чистый староанглийский. Такой я слышала у немногих: лишь тётушки и моей мамы (если говорить о тех, с кем я знакома лично). Значит, как минимум один его родитель должен быть коренным британцем… — Агата, — мягко поправляю, на что Фалк согласно кивает, принимая мою просьбу исключить это фамильничество. — Я тоже рада. Твоя невеста здесь? — Да-а, была здесь… А потом Линд беспардонно украл меня у неё, — Гид шутя косится на шведа. — К чему скромничать, Гид, — прыскает Рэй, состроив умилительную гримасу. — В глубине души ты был рад избавиться от дворцовых подружек твоей аристократки! Фалк растягивает губы в улыбке и невинно хлопает глазами, передразнивая парня. Дальше, как и принято, разговор перетекает из одной темы в другую. Иногда плавно, иногда слишком резко. Что было удивительным для меня, так это радость от действительно приятного мне разговора — давно не приходилось встречать людей, которых хотелось слушать. Но вскоре все куда-то разбредаются: Рэй, очевидно, уже успевший отсудить свою ревность с Джино, повёл Элизу танцевать, а Гидеон направился на поиски своей невесты. Я же, оставшись наедине с собой — если не считать еще кучу людей в помещении, — направляюсь к балкону, ведомая желанием подышать свежим воздухом… — Мисс Харрис. Едва сдерживаю крик, захотевший вырваться от страха, и оборачиваюсь. Почему-то в груди болезненно сдавливает от вида мужчины, что предстал передо мной: среднего роста, стройный, брюнет. Больше всего во мне разрастается опасливое чувство от вида его поистине холодных глаз, рассматривающих меня с ног до головы. Будто акула, увидевшая свою жертву… Чёрт, как же сейчас хочется позвать кого-нибудь!.. — Прошу прощения, — мужчина с кривым акцентом, капитулируя, поднимает руки. — Я ни в коем случае не хотел напугать Вас! — приблизившись ко мне, деловито протягивает руку, что удивительно, даже не целует (не знаю, радоваться или возмущаться). Немного поразмыслив, всё же пожимаю ладонь, после чего слышу: — Меня зовут Андер. Андер Прайс. — Агата… Харрис… — сама не знаю, зачем представляюсь, ведь ему наверняка известно моё имя. Но страх заставляет человека творить несусветные глупости, а это — пустячок. Брюнет ухмыляется, плотоядно облизывается, поднося к губам стакан с виски, в котором гремит лёд. Вновь осматриваю его, невольно сделав шаг назад: белая рубашка, на плечах затянуты подтяжки, а на шее развязанной свисает бабочка. Он вдруг шагает ко мне, на что я отступаю назад. Со стороны, должно быть, забавно выглядит: мы как львы из мультика, описываем круги, только один из нас готовится наброситься, а другой — бежать при первой же возможности. — Я могу чем-то помочь? — странно звучит, соглашусь, но иначе я не понимаю, что ему от меня нужно. Он как киллер, оценивающий сложность своей жертвы. — А есть что мне предложить? — он усмехается, а вот мне отчего-то совсем не до смеха. Ладони леденеют, но совсем не от холода — от неминуемого страха. Смотрящие на меня льдины не перестают пугать, и я в действительности начинаю думать, что с минуты на минуту он накинется на меня. Потому что в этих глазах не было и доли дружелюбия, с таким взглядом смотрят на тех, кому желают зла или, что ещё хуже — смерти. Как же мне хочется, чтобы сейчас меня нашёл Александр — даже не задумываюсь, почему именно он, — успокоил в своих тёплых объятиях и отгородил меня от этого безумного звериного взгляда… Забавно получится, если Андер — один из ненавидящих мою семью людей (а таких много) или какой-нибудь обиженный партнёр. Очевидно, напившись, его охватило желание отомстить кому-то из домашних за свои потерянные деньги. С другой стороны, какой смысл сталкивать меня, допустим, с того же балкона — обычно «жертвы» требуют что-то взамен на то, чего их лишили? А покончив со мной сейчас, он не сможет выставить никаких условий, так ведь?.. Так, соберись, Харрис! Дыши. Что за бред?! Никто тебя убивать не собирается! Но перед смертью не надышишься — так ведь говорят?.. — Ты боишься меня? — негромко спросил Прайс и нахмурился, оказываясь совсем рядом. М-да, всё-таки хромает моя стрессоустойчивость и держать лицо мне ещё предстоит научиться. А вообще, когда это мы успели перейти на «ты»? Может, я против?.. Хотя, какой смысл-то вы-кать с жертвой, да?.. — А нужно? — снова бросаю глупость и понимаю это, уже сморозив её. Мужчина вновь хрипло смеётся, пригубив виски: — Я же не такой страшный… — ну, знаешь, и добрым волшебником на розовом единороге ты не выглядишь. Дамблдор, блин! — Мне кажется, мы могли бы подружиться. Стать близкими друзьями и, скажем, доверить секреты друг друга… В голове всплывают сказанные утром слова Рэя: «У всех есть секреты, Агата. Но не всеми нужно делиться», — и я невольно начинаю отрешённо покачивать головой, пятясь назад. Рвано глотаю уже остывший воздух, которого, несмотря на открытое пространство, мне чертовски мало. Зубы стучат, совсем незаметно, всё от того же страха, а не прохлады, а по коже бегут мурашки. Голос — возможно, шестое чувство — кричит в голове набатом: беги, кричи, спасайся, пока есть возможность!.. — Куда же ты спряталась, милая? Там вот-вот начнётся вальс! Неожиданно я натыкаюсь спиной в крепкую грудь и тотчас чувствую тёплые мужские руки на талии. Благодарю тебя, Господи!.. Из последних сил сдерживаю в себе желание повиснуть на шее Александра, хмуро смотрящего в сторону Андера. Швед на долю секунды задерживает свой напряжённый взгляд на мне, будто убеждаясь в том, цела ли я, сильнее прижав меня к себе, а затем делает шаг вперёд, оставляя меня чуть позади. Но я сильнее вцепляюсь в ткань рубашки на его спине, боясь снова остаться наедине с брюнетом, при виде чего Андер ещё сильнее забавляется. — Прайс… — сквозь зубы, неприятно, с отвращением. — Нильсен, — брюнет ухмыляется краешком губ, — сколько лет, сколько зим? — Не самое благоприятное знакомство ты заводишь, — Алекс обращается ко мне, будто не услышав фразу мужчины, но смотрит как раз на него. — Ой, да брось… — фыркает брюнет. — До сих пор дуешься? Стоит ли воротить старые обиды? — Прайса даже не задело ни то, что его проигнорировали, ни то, что, в каком-то смысле слова, оскорбили. Будто бы считает, что сказанное — шутка, а на самом деле швед так не считает. Но по его интонации и виду с уверенностью могу сказать, что Андер заблуждается. Хотя, возможно, он и сам это знает — просто-напросто не акцентирует внимание. — Ну что ты, какие обиды? — слышу с напускной вежливостью голос Рэя и тут же вздыхаю, вновь благодаря Всевышнего. — Между нами вот уже около четырёх веков* только искренние тёплые чувства, море радуги и до сегодняшнего дня шестьсот семнадцать миль,** — на пальце придерживая пиджак, блондин проходит вперёд, загораживая меня от Андера теперь окончательно. И снова этот хриплый, противный до рвотных рефлексов смех. Невольно жмусь к руке шведа плотнее, на что он успокаивающе водит ладонью мне по спине. Я даже объяснить не могу, почему мне так некомфортно рядом с Андером, но и задумываться о том, что будет, находись я с ним подольше, не особо-то хочется. Главное, что сейчас я здесь не одна. — Раймонд, — по-змеиному шипит Андер, откровенно плохо скрывая распирающее его отвращение. Я же впервые слышу полное имя шведа, как-то даже и не задумываясь об этом до всего прочего. — Что же вы сбежались сюда, как будто бы мисс Харрис здесь обижают? — Если бы в том была необходимость, поверь, защищать её от тебя пришлось бы в последнюю очередь, — непринуждённо бросает Нильсен, явно намекая на трусость и беспомощность брюнета. Пока тот закипает, он склоняет голову и смотрит на меня. Клянусь, всё это время рядом с брюнетом мне не было так просто дышать, как сейчас при виде дымчато-голубых глаз шведа, источающего собой заботу. — Пойдём, ты обещала мне танец, мин кэра. Под пристальным взглядом молодых людей, Александр уводит меня с треклятого балкона, пропуская внутрь, где тепло и неожиданно приятно. И, даже не взирая на неприятную мной обычно толпу народа, внутри себя ощущаю, что донельзя рада видеть все эти фальшивые улыбки с прочими беседами. Перед глазами до сих пор стоит жуткий, грозный взгляд Прайса, попивающего виски. Я буквально готова повиснуть на мужчине, крепко придерживающем меня всю дорогу по пути к центру зала — подальше от огромных арок, ведущих на свежий воздух. Александр мягко разворачивает меня, кладя одну ладонь мне на спину, а другую — сжимая в своей. — Мы можем не танцевать, если ты не хочешь, — говорит с усмешкой, но в словах всё равно слышу ранящую сердце обиду. Виновато поджимаю губы от услышанного, искренне жалея о том, что наговорила ему. Нельзя мне пить, нельзя! — Алекс, я… — Просто помолчи, — со смехом фыркает. — Я слишком долго ждал этого танца… Без слов опускаю голову, прижимаюсь лбом сначала к плечу, после чего издаю неразборчивое урчание, уткнувшись парню в шею — он же в свою очередь опускает подбородок мне на макушку. Я чувствую, как на душе скребут кошки от мысли, как мы закончили наш разговор, и уверена, ему тоже не было особо приятно вновь сцепиться со мной. Нильсен вмиг будто остывает, стоило мне прижаться к нему плотнее и блаженно прикрыть глаза, вдохнув успокаивающей букет бергамота, смешанного с шалфеем и какао. Музыка приятно обволакивала, но не дарила такого покоя, как близость этого мужчины, вокруг которого сжимается мир, вращается всё моё внимание. — Ты невероятно смелая и упёртая, каттен. Так или иначе, ты, помимо предстоящих обязанностей, многое дала понять… — швед мягко смеётся, кружа меня в танце, который даже и близко не похож на наш последний. Ни движениями, ни эмоциями. — Так что я тоже дам тебе кое-что понять, — я хотела было что-то ляпнуть, но он не дал мне сказать, сбив с толку тем, от чего ноги вдруг подкосились: — Никакого компромата нет, Агата. И не было с момента нашей встречи в особняке. Ни фото, ни видео. Рэй знает человека, который позаботился о том, чтобы это никто не сумел обнародовать, включая меня. Хотелось громко удивиться, возможно, закричать, но вместо этого приподнимаю голову, щекой потеревшись о грудь, тяжело вздымающуюся под белоснежной рубашкой. Вожу кончиком носа, легко задевая кожу и линию челюсти, а затем вздыхаю, встречая голубые радужки, смотреть в которые — всё равно что отдаться, раскрыться полностью и обнажить душу, которую до этого я всячески пыталась закрыть. В его взгляде великое множество разных эмоций, и не все мне удаётся прочесть, какие-то — и вовсе уловить. Никто из нас не говорит, да и не нужно — мы оба понимаем, что сожалеем о сказанном. Стоило ему появиться в ту секунду на балконе, я спиной, даже не взглянув на него, ощутила, как он напрягся при виде Прайса и как в следующее мгновенье он расслабился, прижав меня к себе. Глупая улыбка расцветает на моих губах при мысли, что Александр переживал за меня, но потом я улавливаю где-то на задворках сознания, что если он переживал, то, значит, не хотел оставлять меня. А могло говорить лишь о том, что мой страх перед Андером был не беспочвенным… Однако думать об этом сейчас мне ни на йоту не хочется. Ровно так же, как и о том, насколько подвыпившей я выгляжу, едва ли не повиснув на ведущем Алексе, что слегка проводит подушечкой большого пальца по руке, которую сжимает. Опускаю трепещущие ресницы, смотря под ноги, чтобы не запутаться в своём пыльно-голубом шлейфе. Мелодия потихоньку замедляется, становясь тише, отчего мне хочется завыть — пускай продолжают играть! Нильсен поднимает голову и, чуть отстранившись, заглядывает мне в глаза. Прикоснувшись губами к волосам, когда музыка совсем стихла, он произнёс едва уловимым шепотом: — Возможно, наутро ты уже забудешь, что не мудрено. В любом случае тебе стоит знать: завтра мы едем в Маноск покорять картавые сердца горожан, — и он донельзя прав, потому что сейчас мне нет дела до завтра. Куда важнее и приятнее происходящее сейчас. Сложно представить, как я пропустила момент прохождения длиннющего коридора, но последнее, что зацепляется за память перед предательским сном, это как мы все дружно рассаживаемся по машинам, везущих нас в Бишоп-Мэнсон. К расспросам сестры, головным болям и тугой надобности вспомнить изученный когда-то язык, к нерешенным делам и незаданным вопросам. К тому, что будет завтра…