2 года назад.
Губы обхватывают сигарету. Глубокая спасительная затяжка. Я прикрываю веки, пока едкий дым попадает в горло, обжигает, заполняя лёгкие. «Ты буквально разрушила все мои планы, каттен». До сих пор не могу забыть её взгляд. Эти непонимающие, ещё затянутые дымкой вожделения ореховые глаза. В них столько всего, что и заметить трудно. — Что же ты делаешь со мной?.. — произношу устало, почти беззвучно. Разве можно хранить в себе всю эту хрупкость и беззащитность, но одновременно с тем оставаться излишне дерзкой, стойкой? Как сейчас помню тот огонь в глазах, вздыбленный хвост и шёрстку. Особенно то, как она ощетинилась, встретив меня в Лондоне, где проходили уличные гонки. Отважный котёнок, бездумно отстаивающий репутацию своей семейки. Ну и свою собственную, разумеется. Ещё тогда я сумел отыскать особый смысл в извечных шутках и издёвках, так раздражающих маленькую мисс Харрис: получение особого, трудноописуемого удовольствия при виде того, как она краснеет то ли от злости, то ли от смущения. Бесспорно сильная, Агата любит свою семью. Это слабое место каждого человека, тут и спорить бессмысленно. Однако, именно эту семью можно назвать экстраординарной, ведь духовная близость их превосходит всё возможное. Она, не думая, способна на абсолютно любой поступок, лишь бы постоять не только за себя, но и за тех, кого считает своими близкими. И пускай многие уверены, что семью не выбирают, что мы навечно связаны с теми, с кем делим кровь — это всё бред и на самом деле крайне спорный вопрос. Выдохнув никотиновое облако, развеявшееся по морозному воздуху, опираюсь на открытую дверцу машины. Плотно сжав челюсти, в пальцах свободной руки я прокручиваю телефон, пока в голове всплывает относительно недавний диалог, всё никак не способный попусту забыться: — Нужно завязывать, Алекс. Прекратить, пока всё это не зашло слишком далеко, — Линд, как гром среди ясного неба, приземляется подле меня на лавочку, нарушая внутренний покой и долгожданное умиротворение. Через не хочу поворачиваюсь к нему и на обычно безмятежном, вечно бодром лице вижу нахмуренные брови, между которыми пролегла сосредоточенная складка. Ну надо же, мне почти интересно, что смогло так встревожить его. — И в самом деле, Рэй. Восемь утра — ты уже с сигаретой в руках! — видя тяжёлый взгляд серо-зелёных глаз, мрачно ухмыляюсь. Да, мне прекрасно известно, что имел в виду Линд. Именно поэтому я добавляю уже серьёзным тоном, боковым зрением наблюдая за действиями блондина: — Думаешь, легко было объяснить Хоуп, куда подевалась её дражайшая крёстная и почему не менее дражайший крёстный, цитирую: «Больше не хочет со мной дружить»? — О, ну прошу прощения, — фыркает, всплеснув руками. — Ты-то у нас вон как воспринял смерть Оливии и Вивиан. Прямо-таки как должное… Я моментально ощущаю закипающий в жилах гнев. — Следи за речью, Линд. Всем было тяжело. Именно поэтому Чарльз должен получить по заслугам. За Вивиан. Напомнить, чья машина сбила твою сестру? А что насчёт Аннет? Кто не мог угомониться со своими адвокатами, прекрасно понимая, что к гибели её обожаемой сестрицы мама была не причастна? — Да ну? По заслугам? — затянувшись, Рэй прыскает от смеха. — Что ж, конечно, ты прав. Как раз, быть может, и стоит воздать по заслугам тому, кто на самом деле виноват? И, в таком случае, жить по принципу: «Око за око — кровь за кровь»? Скептично выгнув бровь, я метнул взгляд в его сторону. Парень напряжён и раздражён не на шутку. По правде говоря, меня этот разговор начинает утомлять — это что, фестиваль «напомним главную цель визита в Лондон»? — Что насчёт Серафимы? Напомнить, кто именно отключил систему жизнеобеспечения Вивиан? — не унимаясь, он продолжает свой яростный монолог. И очевидно, недовольство-таки просочилось, отразившись на лице, потому что я вижу почти победную ухмылку Рэя. — Кто знает, сколько ещё она смогла бы прожить, если бы твоя сестра под очередной дозой не решила поиграть в Господа Бога, решив судьбу другого?! Я сжимаю челюсти до скрипа зубов. Глубоко вдыхаю утренний воздух и прикрываю глаза, борясь с желанием в очередной раз сломать блондинчику нос. Он видит, знает, какие именно слова подбирать, будто бы нарочно пытаясь вывести меня из себя в тщетных попытках воззвать к совести. Откинувшись назад, упираюсь локтем в подлокотник лавочки. Устало провожу рукой по лицу, после чего потираю переносицу. — Как думаешь, стоило лишить Симу родительских прав? — он театрально задумывается, подкуривая новую сигарету. — Она кололась, пока её дочка плакала, как резаная, на весь дом, иногда от болей, иногда от обычных нужд. И почему остальным нельзя было так же просто отделаться ото всех проблем? — Достаточно. По-хорошему прошу, не начинай… — в самом деле, это переходит дозволенные обоим грани. — В чём дело, Алекс? — удивился Линд. — Неприятна мысль о том, что кто-то из твоих близких может пострадать, или?.. — Так, — не выдержав, раздражённо прерываю его, — в чём проблема? Не с той ноги встал? Подожди, я, кажется, знаю, в чём твоя проблема. Присмотрись внимательнее, Рэй. Ты что, серьёзно запал на приёмную дочку Харриса? — Может быть, — даже не думая, соглашается. Он согласно кивает головой, как болванчик, а потом добавляет: — Это значит, у меня есть шанс что-то исправить. Но разве ты по-прежнему испытываешь к Агате исключительно неприязнь? Быть может, раздражение? Сомневаюсь… нет, я отказываюсь верить в это — даже Оливия знала, чья она судьба! — Ты бы пошёл, за Элизой приглядел, нам ещё к показу подготовиться нужно. Не забывай, время идёт, — раздражённо выдохнув, демонстративно поглядываю на часы. — А то, о чём ты говоришь — очередной бред, который тебе навязала Эмили. Оливия тогда была под постоянным влиянием лекарств, так что ещё не известно, находилась она в здравомыслящем состоянии или нет… — Мы и вправду возомнили себя мстителями? — вновь возвращаясь к этой теме, Рэй стряхивает пепел, глядя куда-то сквозь меня. — Нильсен, да тебе самому смешно, только подумай… — Не скромничай, милый, — произношу с усмешкой, умоляюще изогнув брови. — В детстве ты так гордился игрушечным щитом Капитана Америки… В ту же секунду блондин возмущённо цокает языком, закипая ещё больше. Поворачивает голову совсем чуть-чуть, но этого хватает, чтобы заметить приближающуюся к нам маленькую мисс Харрис… Я шикнул, ощутив, как сигарета неприятно обожгла пальцы. Истлевшая до фильтра, она утонула в сырой почве, издав тихое шипение. Это благополучно напомнило мне о том, почему мне приходится ждать на улице. Я неспешным шагом иду по вытоптанной влажной от дождя дорожке, размышляя о суматохе, развернувшейся вокруг Харрисов. И какой чёрт дёрнул меня взяться разгребать бумаги с отчётами их бизнеса — сам не пойму. Ведь терпеть не могу дедлайны. На самом деле ответ прост и очевиден: я чувствовал необходимость поддержать Агату и помочь ей не забивать голову ещё больше в связи со сложившейся ситуацией, а заполнить декларации было единственным возможным способом… Замерев на пороге усыпальницы, опираюсь плечом на стену, руки скрещивая на груди. Голова невольно тянется набок в попытке найти лучший ракурс, чтобы рассмотреть девушку, сидящую у подножия гроба. Хочется поймать её погружённый в себя взгляд, протянуть руку и поддержать, пускай она слишком упряма, чтобы принять и сразу же смириться с тем, что всё это ей необходимо. Особенно сейчас. И всё же никогда не перестану поражаться силе, которая живёт внутри Агаты — я понял это ещё с нашей первой встречи. Она унаследовала её, силу, судя по многочисленным рассказам, от матери, хранившей в себе, помимо прочего, много тайн и поразительную мужественность. Это качество, пожалуй, присуще не всем Харрисам, ведь не каждый решится пойти против системы, особенно, если это грозит громким скандалом в семье. Так или иначе, Агата умело пользуется этим и берёт себя в руки, когда это от неё требуется, скрывая и не показывая свою боль ни перед кем. Я хочу понять, каково ей сейчас, несмотря на то, что это и так очевидно. В самом деле: а каким ещё может быть состояние человека, потерявшего близкого человека, свою родственную душу? Чувствую необходимость помочь ей, успокоить, однако понимаю, что Агата вряд ли позволит себе подобную слабость — вновь сломаться на глазах не только своих близких, но и кружащих над ней коршунов, что так терпеливо поджидают момента, когда можно будет подлизаться со своей напускной заботой. Я хмурюсь, пытаясь вспомнить, когда она в последний раз нормально спала. Кажется, как раз-таки в тот день, когда её накрыло в Маноске, после отравления алкоголем, куда подсыпали наркотики. На самом деле, ту ночь трудно назвать нормальной для сна — её организм ещё долго отвергал и боролся с подмешанной дозой — но это всё ещё лучше, чем отдых в десять-пятнадцать минут с закрытыми глазами. Понимаю, что должен заботиться о ней лучше, прилагая все возможные усилия, но если бы Агата не упрямилась и слушалась меня, то получила бы максимум пользы. Две недели без стабильного сна в больнице, постоянно дежуря в палате тогда ещё живой тетушки, а после этого ещё неделю в суматохе и подготовке похорон. Кто знал, что инициатива разобраться с делами бизнеса пойдёт в какой-никакой вред маленькой мисс Харрис, а не исключительную пользу, как планировалось изначально? Может быть, ей стоило повозиться с документами, поездить из одной точки в другую, чтобы, в конце концов, устать и перестать противиться своему организму, уставшему и истощённому? И как только достучаться до неё? Прочными гвоздями вбить в голову простейшую мысль, что со всеми её близкими родственниками я волнуюсь за её и без того шаткое состояние? А то, как она изводит себя, работая наизнос и выжимая из себя последние жизненные силы, никак не поможет ни ей, ни тому, ради чего она всё это делает. Негодуя качаю головой. Она так и сидит на полу, прижавшись к холодному камню. Наверняка опять суматошно думает о нескольких вещах одновременно, вместе с тем вспоминая что-то из прошлого. И это что-то навряд ли из разряда радостного — это же Харрис. Кажется, начнись сейчас Третья мировая — она и не заметит вовсе… И как только мне справиться с тобой, лилла катен, сохранив при этом собственную нервную систему?..***
— Прости меня, тётушка Аннет. Слова тихим всхлипом срываются с моих губ и тут же тонут в тишине. Я прикрываю глаза из-за жгучих слёз, после чего делаю рваный вдох. Голова обессилено лежит на руке, согнутой в локте и опущенной поверх каменного гроба, как если бы я прижалась ею к коленям Аннет, а она гладила бы меня по волосам. Едва касаясь, кончиками пальцев скольжу по холодной поверхности камня, изо всех сил сдерживая пожар внутри себя, выжигающий моё сердце до тла. И почему чувство, будто всё это нереально, до сих пор не покидает меня? Кажется, что если ущипнуть себя, то этот страшный сон закончится? В таком случае, я сплю уже несколько лет. С того самого момента, как погибли мои родители. Долгий, однако, сон… Только смирившись с утратой, научившись жить без родительской заботы, я думала, что больнее уже не будет. А ведь правда: разве их смерть не должна была затмить любую другую? Именно так я считала многие годы. Конечно, в голове уже плотно засело осознание неизбежной смерти, несправедливой, забирающей к себе лучших, но как ни крути пережить это с лёгкостью невозможно. Теряя близких, мы обретаем других, не менее важных и дорогих нашему сердцу людей. Они обещают сделать всё, чтобы мы были счастливы, клянутся быть рядом всегда и навечно. Но в итоге рано или поздно делают больно, покидая нас. Замкнутый круг. Все уже разошлись. Осталась одна я. Немигающим взглядом смотрю на две мраморные плиты, стоящие рядом друг с другом, на которых золотыми буквами выбиты имена людей, подаривших мне жизнь. И уж точно не заслуживающих находиться здесь так рано! Меня пробирает сильный мандраж, который я не в силах остановить. Честно, уже не знаю, как долго я стою, не спуская с них глаз, словно бы стоит мне отвлечься, как они воскреснут. Бред, Агата, тебе не пять лет! Фокусируюсь на одном конкретном надгробии, с силой сжимая кулачки в карманах пальто. — Ты говорил, что у любого поступка есть две стороны, — прошептала в никуда, смотря на могилу отца, — как у медали… Так какая же обратная? — Ты жива, — раздается за спиной басистый голос, который я узнаю в любой, даже самой стрессовой ситуации. Липкий, сочащийся ядом отвращения. В любой другой момент я бы, скорее всего, вздрогнула либо испугалась, но не сейчас, когда из-за, по меньшей мере, океана пролитых слёз и столько же принятого успокоительного моя заторможенная реакция приравнивалась к черепашьей. Даже поворачиваться не нужно, чтобы понять, кто остановился подле меня, и чья рука вскоре опустила цветы в вазон. Плотно сжав челюсти, боковым зрением замечаю мужскую фигуру в излюбленном сером пальто. Сволочь. Даже одеться нормально не мог — вырядился, точно на праздник. Доминик разворачивается ко мне, и я через силу смотрю на него, до крови закусив щеку изнутри. Уж кто-кто, а он точно не увидит моих слёз. Так низко я пасть не готова. — Что ты сказал?.. — процеживаю сквозь зубы, придерживаясь стали в голосе. Звериный оскал трогает губы Сильвера, пока сам он запускает пятерню в свои волосы, уложенные стилистом, который до этого работал только с моей мамой и отцом. Во рту скапливается слюна. Пускай я и агностик, но сейчас я взываю к Богу, чтобы тот дал мне сил не сплюнуть под ноги этому ублюдку. — Ты жива, — повторяет он невозмутимо, и я чувствую, как ногти впиваются во внутреннюю сторону ладони. Он издевается надо мной?.. — Если бы ты поехала с ними, то разбилась бы на самолёте Оливии Нильсен. Но ты жива — вот она, обратная сторона медали… — Доминик выпрямился, уверена, изо всех сил сдерживая коварную улыбку. В следующий миг посерьёзнев, добавил как бы между прочим: — К слову, эти люди могли бы и приехать на похороны, чтобы выразить свои соболезнования тебе и… — Могли, но они не обязаны, — я прерываю его, по щелчку загоревшись от одного лишь упоминания этой семейки. — И лучше бы им здесь не появляться, Доминик. Если мои родители были тебе дороги так же, как и всем нам, ты проконтролируешь это! — Конечно-конечно, Агата! И сомнений быть не может, — слышу вздох, вырвавшийся из груди мужчины с напускной тяжестью. — Джоэл с Элизабет были замечательными людьми с большими сердцами. Ах, милая Элизабет… Ты должна гордиться тем, что унаследовала её красоту — вы ведь похожи, как две капли! Действительно, а то я не знала об этом… — Надеюсь, помимо этого в тебе её характер. Хотя… — он протягивает ко мне руку, от которой я спешно уворачиваюсь. Встретившись с ним взглядом, замираю, позволяя ему убрать какой-то мусор из моих волос, а следом стереть влагу со щёк. — Я всё больше и больше убеждаюсь в том, что мы похожи, Агата. Больше, чем ты думаешь… Я резко убираю от себя грубую мужскую ладонь, покрытую множеством татуировок, ударив по ней. Разворачиваюсь и выхожу из румынского склепа. — Отрицай это сколько хочешь, но ни Аннет, ни Чарльз, ни кто бы то ещё не понимает тебя так, как я! Нахмурившись, встречаюсь с голубыми омутами, поглощающие моё внимание из раза в раз. Александр садится передо мной на корточки, тревожно осматривая, оценивая моё состояние. Как давно он стоит здесь и ждёт? Должно быть, он звал меня, а я не слышала… Он молча обхватывает мою руку, которой я не переставая водила по крышке каменного склепа, и крепко сжимает в своей, сухой и тёплой, в отличие от моей уже ощутимо холодной. Или мне одной так холодно?.. — Ты готова? — спрашивает, бережно прижавшись губами к тыльной стороне ладони. Целует тонкие пальцы, не сводя с меня взгляда, чем окончательно возвращает на землю. — Пора ехать… Я незнающе пожимаю плечами. Мужчина хмурится. Подавшись ближе ко мне, прижимается губами к моему лбу, отчего тело словно бы по щелчку расслабляется, становясь ватным. Спустя пару мгновений он остраняется, а его обеспокоенный взгляд встречается с моим, наверное, сухим и равнодушным ко всему. — Ты очень горячая, Агата… Первая мысль была негодующая, потому что мне показалось, что прозвучавшие слова были сказаны ну совсем не к месту. И только потом до меня доходит истинный смысл. Что ж, это не новость. Эти шведы что, ходячие термометры? Сначала Рэй делает мне замечание, теперь — Нильсен. Решаю промолчать, поджав губы, оставляя утверждение без однозначного ответа. Проходит еще немного времени, пока мы сидим в тишине, нарушаемой моим, полагаю, тяжелым сопением. После чего я неожиданно для самой себя признаюсь: — Мне не хочется уходить — это странно звучит?.. — Вовсе нет, — Нильсен качает головой. — Ты любила её… любишь. Прощаться всегда трудно, я понимаю. Но слезами ты её не вернешь. Лучше уже сейчас брать себя в руки и закончить всё то, что не успела Аннет. Именно этого она и хотела от тебя — чтобы ты занялась бизнесом и стала такой, как твоя мать. От этих слов я невольно вздрагиваю, прикрыв глаза. Секрет Аннет был крайне прост: холодная рассудительность напару с сильной интуицией и прокаченным донельзя навыком бизнесмена, превышающим шкалу возможного. А вот Элизабет всегда казалась мне загадкой; Мэрлин Монро нашего времени: такая же изящная, умная и утончённая, с сильным характером, но так бестолково выведена из игры. Стать такой, как она, практически невозможно, ибо я без понятия, каким образом ей это удавалось, ведь главным секретом она со мной не поделилась, увы, забрав с собой в могилу. Но именно это и стало своеобразной целью в жизни, к которой я и стремилась… — Думаешь, получится?.. — в моём голосе так отчаянно сквозит надежда. Уже в следующую секунду я мысленно усмехаюсь, вспоминая про собственную эмоциональную нестабильность. До характера моей матери мне как до Китая пешком. Склонив голову набок, Александр мягко улыбается. Рассматривая меня пару мгновений, будто думая о чём-то своём, тянет мою руку, чем вынуждает подняться с колен на ноги. — Может, ты не замечаешь, но у тебя уже получается, — произносит он, обнимая меня за талию и прижимая к себе. — Откуда тебе знать? — хмурюсь, шагая с ним нога в ногу. — Вы ведь так и не познакомились… Оказавшись на улице, я глубоко вдыхаю, чувствуя запах травы, ставший более отчетливым из-за недавнего дождя. Александр же задумчиво смотрит вперёд, после чего открывает для меня дверцу машины со стороны пассажирское сиденья, признавшись: — Как и большинство, наслышан о ней из новостей, газет и интернета. Ну, и от более надежных источников. Задумавшись над его словами на какое-то время, я почему-то крепко задерживаюсь на мысли, что он имел ввиду Фредерика, который, очевидно, хорошо знаком с нашей семьёй уже много лет. Спрашивать в открытую казалось странным, да и как такового интереса во мне на данный момент не было. Сейчас этот источник — меньшее, что меня волнует. Как только я послушно сажусь в салон, Александр захлопывает дверцу и, обойдя автомобиль спереди, садится на водительское сидение. Поспешно потерев уже уставшие от недостатка сна глаза, я устало прислоняюсь к стеклу виском. Краем уха слышу, как мужчина вставил ключ в замок зажигания и завел двигатель. Мы выехали на дорогу, ведущую к пригородному дому дядюшки Чарльза, где сейчас проходили поминки для собравшихся людей. На протяжении всего пути мне удалось отдохнуть в полусонном состоянии не больше часа — сон не шёл, так что я всё прекрасно слышала и чувствовала. От меня не укрылось и то, что все это время Нильсен с кем-то разговаривал на шведском — тихо, так, чтобы «не разбудить меня», хотя по интонации было слышно, что ему хотелось от души гаркнуть в трубку…***
Рыдать и горевать на поминках у нас в Англии всегда считалось плохим тоном. Собственно, кто я, чтобы нарушать традиции?.. Заламывая пальцы рук, я превозмогала адскую, ноющую боль в груди. По правилам проводится трапеза, где гости общаются, делятся новостями из жизни, изредка, по воли случая, вспоминая умершего. Это как-никогда нервировало меня. Не говори по какому именно случаю все здесь собрались — не отличишь от обычных светских мероприятий, устраиваемых для аристократии. Прохожу в дом и едва ли не выпрыгиваю из неудобной обуви, позволяя гудящим ногам отдохнуть. Александр сразу пошёл на кухню за водой, чтобы я смогла принять седативное, пускай поначалу он и пытался принудить меня пообедать. Но мне кусок в горло не лез точно так же, как и напитки. Становилось тошно от того, что каждый слетелся сюда, чтобы запастись связями и выпить дорогущий ирландский виски, смешивая с прочим спиртным. Чёрствые бо́ровы. Во мне не было ни моральных, ни физических сил поддерживать разговоры, поэтому единственное, на что я была способна — с натянутой улыбкой, молча принимать соболезнования, не прекращая поглядывать на остальных членов своей семьи. За Элизу, конечно же, не беспокоюсь, потому что рядом с ней всегда находился Рэй, который практически и не отходил от кузины, так что я была спокойна. Данте же быстро нашел успокоение в бурбоне, а Дилан с Чарльзом лишь умело подавляли эмоции, улыбаясь и выслушивая гостей. Нам всем предстояла встреча с Энтони Харрисом, хотя все прекрасно знали, что бизнес — как самый главный и интересующий всех вопрос на данный момент — достанется дядюшке Чарльзу. В ином случае, кто лучше него справится с этой задачей?.. Проходя внутрь загородного дома, я вмиг замираю, подняв голову и встретившись с парой карих глаз. Что-то необычайно лёгкое заполнило меня в тот момент, пуская приятную слабость, снимая напряжение. Мой давний, близкий друг — некогда безбашенный, но в определенный момент взявшийся за голову, встав на сторону закона — не изменяя себе одет с иголочки, точно педант, при этом не раздражая глаз излишним пафосом. Недолго думая, срываюсь вперёд и уже в следующий миг оказываюсь зажата в кольце сильных рук. Только сейчас до меня с досадой доходит, как долго мы не виделись лично, отчего на душе скребут кошки. — Сочувствую и сопереживаю, это невосполнимая потеря, — успокаивающий, точно волшебной колыбелью убаюкивающий голос предавал сил. Мужские ладони в тактильной поддержке скользили по спине и плечам, так что я опустила голову и зажмурилась, вслушиваясь в дальнейшие слова: — И будь сильной. Надеюсь, ты помнишь, что всегда можешь обратиться ко мне ко мне за помощью, тенши. Отпрянув, я выпрямилась и без лишних слов кивнула. Следом же заглянула в глубокие карие глаза Макото, почему-то не отпуская ткань его пиджака, а наоборот, лишь сильнее сжимая. — Рада, что ты приехал, Сэм, — искренне, без доли формальности. — Разве я мог иначе? — японец улыбается, чаруя ямочками на щеках. Сразу вспоминается, что этот парень был инициатором всех наших приключений на одну точку, одно из которых для каждого из нас стало роковым: гонки, в результате которых мы оба понесли потери и вынесли жизненные уроки. Словно бы прислушавшись к соблазнивших нас демонам, затуманившим разум, я поддалась на провокацию и пострадала, а Сэмюэль по той же причине стал нерушимым звеном в аварии, унёсшей жизнь невинной девочки. Впрочем, только благодаря этому наши жизни круто изменились — наверное, выражение о двух сторонах медали никогда не забудется мной. Только сейчас я замечаю девушку, с которой, по-видимому, до этого разговаривал Макото… И тут же впадаю в немой ступор. От вида пухлых алых губ, каре-зелёных радужек и смольных волос, подстриженных под каре, все мысли бегут в разные стороны. Ева же, наоборот, держится непринужденно, как само собой разумеющееся, изображает жалостливое личико. Так или иначе вопрос «Какого чёрта ей здесь надо?» не покидает мысли еще с минуты три. Скай оставляет свой бокал на столике, и я позволяю ей обнять себя. Сама же к ней не притрагиваюсь — не потому, что это кажется противным, а потому что я лихорадочно ищу ответы на триллион вопросов в своей голове. — Прими мои соболезнования, Агата, — она поджимает губы и хмурит брови. Благо, от какого-либо ответа меня спасает появившийся со стаканом в руке Нильсен, что помимо этого протянул мне новенький блистер. Бегающие по нашей троице небесные глаза, чуть прищуренные, красноречиво говорят о том, что швед заподозрил что-то неладное. Вполне возможно, благодаря застывшим на моём ничего не понимающем лице эмоциям. До меня не сразу доходит, однако я всё-таки представляю японцу шведа и наоборот. Мужчины при виде друг друга выглядят явно напряжёнными, хотя и неплохо скрывают это под масками равнодушия. Вскоре к нашей скромной компании присоединилась Элиза с Рэем, а из разговора стало понятно, что визит Евы не был случайной неожиданностью: как минимум, о её приезде знал норвежец и оба шведа. Скай представляла интересы её бабушки Анны, которая долгое время вела сотрудничество с бизнесом Аннет, так что девушка хотела сделать всё возможное, чтобы оно не прекращалось — уже готовая, она рвалась на переговоры с Чарльзом… Это продолжало дико нервировать меня, пускай весь остаток дня я прикладывала максимум усилий на то, чтобы, следуя правилам этикета, вести себя подобающе. Настолько, что я даже пообещала сама себе обойтись без седативных, хотя и далеко убирать их не решилась. За столом-таки мне пришлось поддержать трапезу, слушая и кусая щёки оттого, что всем будто бы плевать на самом деле на главную причину этого сборища. И зачем только мы организовали всё это? Ах да, чтобы подтянуть отношения с так называемыми коллегами… И как только Аннет удавалось терпеть всё это? Неужели окружающие её фальшивые улыбки никак не волновали её? Не злили? И я безмерно благодарна Александру, что провёл этот день со мной, практически не отходя ни на шаг, проявляя трогательную заботу. Думаю, если бы не его поддержка, я бы сорвалась ещё при гостях, поддавшись эмоциям. И почему мне так трудно по-человечески поблагодарить шведа за потраченное на меня время? А самое важное: почему какая-то часть меня, спрятанная глубоко внутри, так упрямо не доверяет ему? В прочем, не только ему — вообще всем людям, ведь единственные, кому я доверяла по-настоящему, оставили меня. — Давай помогу, мин кэра, — знакомый, уже ставший близким голос отвлекает меня. Насухо вытирая перемытую посуду, я судорожно выдыхаю, на минуту пряча лицо в ладонях. Виски предательски сдавливало, болела голова. Кровь по венам текла, горячо бурлила. Хотелось рвать и метать, несмотря на ощущение слабости. Когда все благополучно разошлись, покинув дядюшкин дом, я осталась наедине сама с собой, поглощённая тишиной, звучащей в ушах громким набатом. Или это так громко билось моё собственное сердце?.. Вполне возможно, кстати говоря. Молодец, Агата, ты с успехом пропустила первые тревожные звоночки… Стоит ли напомнить, с какого момента твоя мирная жизнь полетела в тар-тарары? После чего тебя регулярно охватывало волнение, не покидая ни на день? «Мисс Сильвер-Харрис, поведайте нам, какая английская верфь пала к Вашим ногам?» «Понимаешь, вообще-то…» «Шведская…» Ощущая из ниоткуда появившуюся слабость в ногах, я опираюсь на кухонную тумбу. Ты уже тогда знала, чувствовала, что ничем хорошим это не закончится! Почему ему ты решила довериться, Харрис? Прикрыв глаза, отчаянно глотаю воздух в тщетных попытках отгородиться от голоса, душащего меня без рук и верёвок. Машинально провожу пальцами по шраму. Нижняя губа предательски задрожала. Я закусываю её, причиняя уже едва ощутимую боль, но это совсем не помогает, не отвлекает от гнетущих мыслей. «Игры с Нильсеном заранее проигрышные; они чреваты последствиями. Впрочем, Рэй не так уж далеко ушёл… Держись подальше от Александра… И сестре своей посоветуй бежать подальше от Рэя. Поняла, мисс Харрис?..» Ты и в самом деле наивно полагаешь, что всё это случайность? Вспомни слова мудрой черепахи из мультика: «Случайности не случайны!» Как удобно вы встретились сначала там, в клубе, а потом уже в поместье — оказывается, у Аннет уже был готов договор о сотрудничестве! Можно смело полагать, что тётушка впервые в жизни прогадала со своей заботой, доверившись не тем, кому нужно? Кто знает, быть может, не находись вы в Маноске, этого пожара и не случилось бы? Странно, что эти двое так скоро сблизились с вашей семьей, которая, обычно, редко готова довериться кому-то, помимо себя самих… Глупый, совершенно безрассудный панический страх охватил с головой, застрял в горле, не давая возможности дышать. Жгучие слёзы застыли в глазах, вырываясь наружу. Они умывали моё, уверена, побелевшее лицо, на котором отразилась вся боль, скопившаяся за это время в груди, на сердце и в душе. Я беспомощно и очень жалко всхлипнула, пока сердце пропускало удар за ударом. Сжимая в руке стакан, который до этого насухо вытирала, не замечаю, что давлю на него слишком сильно и он лопается. Осколки врезаются в ладонь, и забавно, что моё внимание по-прежнему не акцентируется на боли — я просто стряхиваю их в раковину. Подумать страшно, что ещё ждёт Харрисов впереди… Кто-то несильно тряхнул меня, обхватив за плечи. — Агата, в чем дело? — голос, некогда казавшийся близким, исключительно заботливо, теперь звучал пугающе чужим, как гром среди ясного неба, заставляя вздрогнуть. — Посмотри на меня! — не успели мужские руки обхватить моё лицо, как я отбросила их в сторону. Растерянно всматриваясь в моё лицо, Александр попытался шагнуть на шаг ближе и вскоре вздрогнул, когда в попытке отодвинуться меня саму отшатнуло в сторону. — Это всё из-за вас! — дрожа от страха, я отошла к стене. Наши взгляды встретились, обеспокоенно сплетаясь. И всё-таки люди, теряющие способность адекватно мыслить, готовы на самые безумные поступки. Страшнее всего находиться в таком состоянии. Из раза в раз я боялась покалечить кого-то. Не на шутку испугавшись, Александр наблюдал за мной, остановившись на месте после услышанных слов. Мне становилось еще хуже от угнетающего молчания. Пульс опасно учащался, грудь сдавливало словно бы колючей проволокой. — Агата… — осторожно позвал, предпринимая очередную попытку приблизиться ко мне. — Нет! Пожалуйста, Алекс, пожалуйста! — простонала я, оказавшись между мужским телом и стеной, загнавшей меня в тупик. Из уст срывались рыдания, которым я, в конце концов, дала волю. — Я не хочу-у! Прошу, не трогай меня! Уходи-и! Молодец! Давай, продолжай в том же духе — поте́шь его ещё больше и начни умолять! Низко же ты пала, Харрис… Потому что следовало бежать, пока была возможность! Что сейчас сделаешь? Повезёт, если тебя просто спихнут в психушку, а всё наследство тётушки заграбастают себе! Сбоку слышатся шаги. На мои крики прибежали Рэй с Элизой, ужаснувшиеся от увиденного. Хоть сейчас бери краски и пиши картину маслом «Зверь и Жертва». Они хотели подойти и помочь, но Александр, видимо, решил справится в одиночку. Впившись пальцами в волосы, с силой сжимая их в кулачках, скатываюсь вниз по стене, оседая на пол. Нильсен за считанные секунды оказался напротив меня и, не раздумывая, опустился на колени. Я пыталась оттолкнуть его, но он схватил мои запястья, с контролируемой силой заставляя разжать пальцы, возможно, испугавшись за то, что в таком состоянии я не то что вырву себе копну волос, сорву себе скальп. Его рука моментально стала такой же влажной и липкой, как и моя — тут же заметил сочившуюся из моих ладоней кровь. — Убирайтесь! Оба! Это вы во всем виноваты! — протянула в отчаянии, задыхаясь от слёз, которыми давлюсь, уже заикаясь. — Оставь меня! Не надо! — Каттен, прошу, открой глаза… Я не причиню тебе вреда, обещаю… — размеренно произносит Алекс, пытаясь погладить меня по плечам, успокоить. Но я не прекращая брыкаюсь и вырываюсь, уже не слушая, что мне говорят, а он не хочет так просто сдаваться. И всё же глаза я открыла. С мольбой уставившись на Нильсена, лихорадочно качаю головой, пока он испуганно смотрит на меня с застывшим на лице ужасом. Он сидел передо мной на коленях и пару минут пытался осторожно поднять, всё также придерживая за запястья: — Вставай… Я резко дёрнулась, не позволяя управлять мной, как кукловоду — тряпичной куклой. — Нет! — Чёрт возьми, каттен. Я по-хорошему прошу. И тогда он вздохнул. Не стал договаривать, в одно мгновение подхватив меня на руки и без особых усилий затащив в ванную. Полагаю, всё-таки одновременно включать воду и удерживать человека, тщетно пытающегося спастись, крайне неудобно. Поэтому, наплевав на всё, развернул меня и шагнул следом, подставив нас обоих под струи ледяной воды. Я в ту же секунду взвизгнула, поражённая температурой. И как я до такого докатилась, Господи?! Мы неуклюже съехали вниз по скользким стенкам. Александр сидел на полу, прижав меня спиной к своей груди. Лишенная возможности вырваться и сбежать отсюда я, наоборот, полулежала на его коленях. Мягко шепча что-то по-шведски мне на ухо, он поглаживал мое дрожащее тело вверх-вниз — растирал, мелко пощипывая, мои руки своими, сжимал бедра, кончиками пальцев скользил от живота до шеи, — словно бы желая сделать всё возможное, чтобы мне стало легче. В попытке «приземлить меня», водил, гладил по спутанным мокрым волосам, заботливо целуя в висок, после чего спустившись ниже, покрывая мелкими поцелуями каждый дюйм моего лица. — Тише, девочка, тише, маленькая… Обессиленно роняя голову на мужское плечо, я вцепилась пальцами в его рубашку, будто в страхе, что вот-вот меня сбросят в пропасть, из которой никто уже не сумеет вытащить. Даже Александр Нильсен. Человек, который своими поступками из раза в раз непосредственно подталкивал к этому обрыву, но в самый последний момент ловил, хватая за руку и вытягивая, не давая упасть. Я постепенно успокаивалась, приходя в себя. Но от этого становилось только паршивее: в голове набатом отражались сказанные ранее слова, за которые хотелось накричать на саму себя. Хотелось спрятаться, сжаться в клубок, отгородившись от всего мира. — Я никогда не оставлю тебя, Агата… — неистово твердит парень, повернув голову и прижавшись своим лбом к моему. — Ты не одна. Никогда не была и не будешь — вбей это себе в голову и больше не смей думать иначе. До боли заботливый, нежный шёпот заставлял гореть от стыда. Я горестно заскулила, дрожа не то от бодрящего, приводящего в чувство душа, не то от переполняющих меня эмоций. В какой-то момент мне стало приятнее, что молодой человек мёрз под водой вместе со мной. Хотя «мёрз» — не совсем подходящее слово, ибо в то же время он не только успокаивал меня, даря желанный покой, но и согревал, делившись теплом своего тела, которое, словно бы всегда остаётся горячим. Тихие всхлипы отражались от стен ванной. По щекам текли слёзы, однако уже не понятно, где были они, а где вода, водопадом стекающая на нас сверху. Я слушала тяжелое дыхание Александра, что обвил меня кольцом своих рук настолько крепко, насколько мог. Казалось, у него в планах не было выпускать меня из крепких объятий, укачивая из стороны в сторону как ребёнка. Что бы на это сказала Аннет? Мои родители, увидев меня такой? Ничего. Ведь они единственные, кто никогда не осуждал, не врал мне… — Прости меня, — неожиданно для самой себя проговариваю, закусывая щёку изнутри. — Я наговорила столько, хотя не должна была, мне очень… Александр накрыл мои губы своими, сплетаясь в страстном и в то же время трепетном поцелуе, заставившим меня тихо застонать. Наши тела прочно приклеены друг к другу, как и одежда, насквозь промокшая и прилипшая к коже. И если обычно это крайне сильно нервирует, то сейчас я не обращаю на это никакого внимания, сосредоточившись на всей нежности, осторожности этого поцелуя, но сбитое дыхание не позволяет сделать его таким долгим, как хотелось бы. Сглотнув, когда мы на несколько секунд отстраняемся друг от друга, я вдруг прошу о том, что идёт вразрез с моими, очевидно, шаткими принципами: — Обещай, что не бросишь меня… и поклянись, что ничего не скрываешь. Мужчина тяжело выдохнул, наконец заметив, как я всматривалась размытым взглядом в его лицо, не прекращая всхлипывать. И пускай мы оба знаем, что обещать такое крайне неправильно просто потому, что никто не знает, что нас ждёт дальше, Нильсен кивает, не спуская с меня глаз. — Обещаю, — произнёс, опаляя кожу своим дыханием. Он осторожно взял мою руку и под моим наблюдением ненадолго прижался губами к шраму на ребре запястья, пуская по коже табун мурашек. — Я буду рядом, несмотря ни на что. Глупая, наивная улыбка расплывается на моём лице, а из груди тотчас срывается прерывистый вздох. Мысля́ в унисон, мы вновь находим губы друг друга. Зарываясь во влажные волосы, притягивая к себе за затылок, я чувствую, как одна его рука сжимает моё бедро, а вторая скользит по талии, спине, пересчитывая позвонки. Поднимается выше и останавливается на шее. — Агата… — кусая манящие губы, стремительно утопая в безумии вдруг оживших фантазий, Александр сам разрывает поцелуй. Когда туманная дымка перед глазами рассеивается, я снова встречаюсь с голубыми омутами, отчего-то встревоженными. — Всё-таки, мне кажется, ты заболела. Он ласково убирает пряди моих волос, мешающих разглядеть моё лицо, но задерживается на одной, заметно выделяющейся, белой. Спустя время, оказавшись убеждённым в том, что я вернула себе контроль, швед отпускает меня. Дотянувшись до смесителя, он выключил воду. Мы вышли из душа, и, пока я отжимала подол чёрного платья и волосы, Александр поинтересовался, где именно я оставила блистер с таблетками, данный мне ещё во время поминок. Я небрежно бросила — Где-то на кухне, — вытерла лицо полотенцем, а затем и всё остальное. Перед тем как выйти, мужчина приказал мне скорее сменить одежду на сухую. Однако ещё на пару мгновений я залипла, рассматривая собственное отражение в зеркале, дрожа и пытаясь согреть руки под тёплой струёй воды. И стоило мне только потянуться руками к застёжке, как из-за стены послышался резкий, пронзительный крик. Не долго думая, бросаюсь к двери, почему-то решив, что это был голос Элизы. Вылетев в соседнюю комнату, минуя коридор, делаю шаг вперёд и застываю на месте, да так неожиданно, что врезаюсь прямо в одеревеневшую спину дядюшки Чарльза, застывшего перед парадной дверью дома. — Господи боже мой… — выдохнул он. Понятие не имею, что происходит, ведь из-за него и ещё пары-тройки широкоплечих фигур мне ничего не видно. Пока он стоит, словно каменное изваяние, я выглядываю из-за его плеча и непонимающе моргаю. Прислуга, открывшая дверь, прижимает ладонь к лицу, пока у подножия ступенек стоит мужчина. Русые волосы с прорезью седины выбиваются из стильной стрижки. Ухоженная борода закрывает половину лица. Дорогой — мне кажется, намного превосходя стоимость этого дома, — темно-серый костюм впору сидит на подкаченной фигуре. Я смотрю в его глаза, обрамленные светлыми ресницами, и встречаюсь со взглядом настоящего, самого что ни на есть опасного хищника. Сердце начинает колотиться как сумасшедшее, а колени — дрожать, подкашиваясь. До последнего мой мозг, пытающийся мыслить здраво, отказывается верить, но я знаю, точно знаю, что это… — Доминик?! — восклицает Чарльз. Этого не может быть. Перед нами стоял человек, который навсегда мертв для меня…