2 года назад
Дни, проведённые в загородном доме дядюшки Чарльза, были нескончаемо тяжёлыми. Не спорю, свежий воздух и природа как никогда благоприятно сказывались на нашем здоровье. Хотя это место не было похоже на Бишоп-Мэнсон, но с ним всё равно было связано множество приятных воспоминаний, напоминающих о прошлом. И пускай выходить в люди сейчас было не лучшим выбором — пресса поджидала нас везде, готовая выпрыгнуть из ближайших кустов, — сидеть в четырёх стенах казалось пыткой. Поэтому мы часто выходили прогуливаться в сад или, как сейчас, на поляну, усеянную цветами и освещённую ранним утренним солнцем. Изначально, дабы отвлечь меня от гнетущих мыслей, Александр решил зачитать мне сцену Шекспировской «Бури». В одной руке он держал телефон, а другой обвил мою шею, прижав к себе, словно бы предотвращая несуществующие попытки сбежать. На самом же деле, мне нравилось проводить время вот так и хотелось, чтобы оно тянулось как можно дольше. Полулёжа на коленях мужчины, я водила кончиками пальцев по его предплечью и улыбалась, задумавшись о том, что всё это напоминает мне последний совместный день, который мы, Харрисы, провели вместе. Однако, стараясь не думать об одном, хочешь ты того или нет, невольно вспомнишь о чём-то другом. О чём-то таком, что заполонит все твои мысли, хотя до этого ты даже не задумывался. Так, от чтения пьесы мы перешли к разговорам о семье Алекса. И пускай на мою просьбу рассказать об этом он среагировал крайне спокойно, словно был готов и ждал этого, я видела, как эта тема ранила и расстроила его. Мне стало тошно от мысли, что я будто бы сковырнула только зажившую рану, заставляя ту кровоточить вновь. Сердце в груди болезненно сжималось, когда я слушала про Оливию и Фредерика, Эмму и Гидеона, Еву и Андера, Рэя и Серафиму, оказавшуюся ему единоутробной младшей сестрой. И Вивиан… Мне стало понятно, откуда Нильсен знал, что делать, когда я и ещё несколько человек отравились в Маноске: у Симы была наркотическая зависимость похлеще моей, с которой он помогал ей бороться. Но она всякий раз срывалась на истерики, часто кричала и сходила с ума в порыве очередной ломки, готовая, что называется, убить за очередную дозу, так что иной раз приходилось связывать её. К сожалению, немногие могут перенести череду потерь близких людей… Многое из этого сумели заснять пресса и прочие репортеры, что грозило проблемами их семье. Поэтому, благодаря Алексу с Рэем, желтушники всякий раз «случайно» теряли записи, лишая себя грандиозных новостей, которые смогли бы устроить переворот среди знакомых аристократов и бизнесменов Оливии. В последний раз парням пришлось пойти на крайнюю меру. Они пригрозили девушке лишением родительских прав. Да, это было неправильно, однако действенно: собравшись, понимая возможный риск потери дочери, Серафима всё-таки дала своё согласие на реабилитацию в наркологическом диспансере. Эти люди, судя по всему, были настоящими волшебниками, потому что при моей встрече с младшей Нильсен я даже и подумать не могла, что она страдала чем-то подобным. В очередной раз стало стыдно за свою семью, когда выяснилось, сколько проблем они составили матери Александра. Аннет с Чарльзом спустили на неё всех собак, обвиняя в нарочной смерти моих родителей, хотя явных на то доказательств не было. Удивительно, сколько чудес могут сотворить стодолларовые купюры и нанятые на них адвокаты, правда? Но среди всех неприятных воспоминаний нашлись также и хорошие. Например, Нильсен немного рассказал мне о своём детстве: его знакомство с Эммой и Гидеоном; то, как они с Линдом играли в Шерлока и Мориарти, доставая всю прислугу в доме. Однако про сестру Рэя я узнала немногое: самым запоминающимся было то, что Вивиан разбилась на мотоцикле, столкнувшись на дороге с машиной ублюдка, который вместе со своей семейкой откупились, замяв дело. Девушка повредила себе шейные позвонки. Лечение было недешёвым, благо, их семьи не страдали бедностью, так что оплатить её не было проблемой. В лучшем случае ей грозило инвалидное кресло, но Вив даже не сумели увезти на операцию, в чём ей помогла Сима: система жизнеобеспечения дала сбой, превысив дозировку обезболивающего морфия. И что самое обидное — она не призналась сама — Александру с Раймондом сообщила об этом Ева, которая видела всё своими глазами. К слову, как выяснилось позже, младшая Нильсен на тот момент была не в трезвом рассудке… Большего узнать о Вивиан я не смогла. И то ли дело было в самом нежелании рассказывать дальше, то ли в подошедших Элизе и Рэе, тоже решивших расслабиться перед, очевидно, непростым днём. Вскоре Нильсен продолжил зачитывать «Бурю». И пускай до истинного британского акцента, с которым мы с сестрой обычно слушали пьесу, было далеко — было всё равно интересно и приятно. Александр не переставая обнимал меня, иногда прерываясь для того, чтобы на ухо мне прошептать разные непотребства, словно пытаясь отвлечь от недавнего разговора не то меня, не то себя самого. Ровно до того момента, как до нас дошла Марта, сообщив о скором приезде мистера Харрисона. Протянув ладонь, Нильсен помог мне встать, после чего вчетвером мы побрели обратно в дом, прерывая утреннюю тишину смехом и разговорами ни о чём и обо всём. — Ну что, маленькая мисс Харрис, готова стать следующей акулой бизнеса?! — спросил Линд, перекрикивая звонкий смех Элизы и оборачиваясь ко мне через плечо. Мне будто бы нанесли сильнейший удар под дых, вернув с небес на землю. До этого момента я почему-то и не задумывалась о том, что в действительности могу получить наследство тётушки. Тело заколотило лёгкой дрожью, что не укрылось от внимания шведа, держащего меня за руку. Он нахмурился, сжав мою ладонь в своей крепче, поддерживая, уже собирался что-то сказать, но первым прозвучал возмущённый голос кузины: — Хей! Это что ещё значит?! — она шутливо пихнула блондина в бок. — То есть мою кандидатуру ты даже не рассматриваешь?! — Конечно нет! Тогда тебе придётся заниматься бизнесом, а не мной! Телефон в кармане моих джинс разрывается дрожью. Когда я вижу неопознанный номер, то замедляю шаг, отставая от идущей впереди парочки ещё сильнее, а Александр — вместе со мной, при этом не переставая держать меня за руку. Взглянув на него, качаю головой: — Всё нормально, иди с ними. Я отвечу и догоню вас. Он вздыхает, показательно закатив глаза, и следует за остальными. Я же натягиваю шаль на свои плечи и сильнее укутываюсь в неё, прикладывая телефон к уху. — Bonjour, mon ami! — Серафима?.. — Доброго утра, — её голос нарочито громкий, повышен в попытке перекричать шум позади неё. — Знаю, возможно, немного не вовремя, но я хочу встретиться! Вздрагивая от холодного ветра, пробравшего до костей, и одновременно с этим от услышанного, мне едва удаётся сдержать отвисшую челюсть от полёта вниз. — Что ты делаешь в Англии? — М-м-м, я бы сказала, маленькие временные трудности, неувязки и дела, которые необходимо решить во благо бизнеса. — Например? — спрашиваю я. — Сейчас мне не очень удобно, а вот если согласишься, то я всё тебе расскажу. Надеюсь, между нами больше нет недопонимания и недоверия, Агата? Фыркнув, закатываю глаза. Как всегда, этот невозмутимый, самоуверенный тон, прикрытый завесой любезности. Точно Нильсеновский. И как я только раньше не замечала этого невозможного сходства? Возможно, потому что всё в них кричит о родстве, но в то же время молчит, утаивая, как и тот факт, что вся их семья всячески скрывала, отмалчивалась и отводила внимание от второго ребёнка, почти ставшего разочарованием семьи. Разве кто-нибудь стал возлагать надежды и управление семейной династией на слабую, зависимую от наркотиков девушку? — Агата?.. — Да, да. Ладно, давай встретимся. — Отлично. Я напишу тебе. До скорой встречи, мисс Харрис. Не дожидаясь протяжных гудков, сбрасываю, пальцами сильнее сжимая телефон. Откуда эта дрожь? Что такого хочет сказать Сима, что нельзя сообщить по телефону? Хотя, в этом ведь главная загвоздка — это же Серафима. У неё любой дружественный разговор звучит как угроза. «Ты нравишься мне, Агата. Но вот в чём дело… Понимаешь, тебе лучше вернуться в Лондон, подойти к тётушке и сделать всё, чтобы убедить её расторгнуть контракт». А угроза — как любезное обсуждение чего-то обыденного. «Тебе не нужно думать, Ева! Не напрягай зря черепную коробку, детка». Зябкий ветер заставляет поёжиться и вспомнить о том, что неплохо было бы вернуться в дом. Утреннее солнце почти сразу скрылось за серыми тучами, совершенно привычными для Лондона. Кажется, будто не только мы скорбим по Аннет, а сама погода — вместе с нами. Потому и плачет всё это время, скучая по ней. Толкаю массивную дверь и захожу внутрь, про себя отмечая, что посторонних машин на парковке и у главного входа я не заметила. Значит, юрист ещё не прибыл. Что к лучшему, ведь у меня есть ещё немного времени собраться с мыслями. В доме, как мне кажется, тоже никого не было, судя по отсутствующей обуви. Скорее всего, Чарльз уехал за юристом, а остальные решили ещё прогуляться в саду. Не мудрено, если Элиза настояла на том, чтобы показать шведам ещё одно наше тайное место, где мы проводили время, как в Бишоп-Мэнсон — у пруда. Прохожу на кухню, потирая виски́, давящие в плохом предчувствии, и вдруг сталкиваюсь с чьей-то спиной. Думаю, что это дядюшка Чарльз и уже спешу извиниться, но замолкаю на полуслове, смерив впереди стоящего тяжёлым, ненавидящим взглядом. — Не ушиблась, родная? — спрашивает с напускной заботой чёрт из самой Преисподней. — Ты нездорово выглядишь, бледная вся, может, тебе стоит выпить таблетку и поспать? А итоги завещания мы потом тебе сообщим. — Пошёл ты… — выплёвываю ему в лицо и отхожу, брезгливо обходя старика, не задев его плечом, как бы мне того ни хотелось. Доминик весело хохочет, улыбаясь во все тридцать два. Это должно быть счастьем для него, учитывая уже давно не ребяческий возраст, но вполне очевидно, если помнить о суммах, что хранятся на его карточках и с каждым часом, готова поспорить, увеличиваются в размерах. И за что, Господи, ты одарил меня таким ублюдком-крёстным? — Я серьёзно. Ну, не хочешь спать, давай заварю тебе твой любимый травяной чай? Позволь мне поухаживать за тобой спустя столько лет! Ты, вероятно, измотана в связи с последними событиями, не так ли? Я буквально ощущаю, как кровь во мне бурлит, закипая, бежит по венам. Часто задышав, стискиваю зубы, что сводит от желания высказать пару ласковых этому провокатору. Рука машинально тянется к навесному шкафчику, где обычно мы оставляем успокоительные с обезболивающими, иначе, клянусь родными, я совершу роковую ошибку. Однако позволяю себе лишь сглотнуть вязкую слюну и прикрыть глаза. Вдох и выдох, Агата… На скорую руку убираю волосы в пучок, чтобы те не мешали, и всё-таки одна прядь, волнистая и белоснежная, выбивается и падает мне на лицо. Тут же сдуваю её, как вдруг со стороны слышу насмешливое: — Кстати говоря, интересная прядка, — Сильвер будто бы одобрительно выпячивает нижнюю губу, а следом зарывается пятерней в свои на вид жёсткие, хорошо уложенные волосы. — У меня, как видишь, тоже есть седина. А я ведь говорил, что мы похожи, помнишь? — сальная улыбка растягивает его губы. — Время, к сожалению, никого не обходит стороной и не щадит. Слава Богу, деньги могут решить любые проблемы и помочь выглядеть лучше своих лет, — он совсем тихо фыркает от смеха, заливая обещанный отвар кипячёной водой. — Бьюсь об заклад, Аннет по-прежнему хорошо выглядела, не так ли? Интересно, как бы выглядела Элизабет… И тут мне буквально срывает крышу. Захлопнув дверцу шкафчика, я поворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с Домиником, что как ни в чём не было вопросительно вскидывает бровь, дожидаясь моих слов. Прости, тётушка, я держалась до последнего, но это выше моих сил. — Чего ты добиваешься, Сильвер?! Что тебе надо? О, нет! Подожди, не отвечай! — сощурившись, я закусываю щёку изнутри, а потом, вытерпев минуту или две наши с ним гляделки, отхожу от тумбочек и облокачиваюсь на обеденный стол, разделяющий расстояние между нами, сохраняя дистанцию. Всё же инстинкт самосохранения во мне, как ни странно, ещё присутствует. Доминик Деверо Сильвер — хищник, лев, король зверей, которого стоит опасаться, но не бояться. Всегда им был, навсегда им и останется. Ещё с детства я чувствовала себя рядом с ним неловко, словно бы не находилась в своём доме, в окружении родных и близких мне людей, которые в буквальном смысле готовы были жизнью пожертвовать ради моего благополучия. А что уж говорить о днях, когда мне приходилось оставаться с ним наедине?.. Кажется, на Земле существовало всего три человека, которые по-настоящему не боялись Деверо, без йоты страха смотрели ему в лицо, заглядывая в глаза, готовые рассмеяться всеобщему страху в лицо. И теперь все они мертвы. — Ты моральный козел, эгоист и последняя сволочь, Доминик. Или как мне лучше тебя называть? Воскресший из мёртвых хрен, бросивший семью? Мужчина вновь смеётся. И кто бы мог подумать, что во мне когда-нибудь проснётся желание расцарапать человеку лицо, чтобы не видеть его в принципе? — Я предпочитаю крёстный папа… — Обойдёшься, — ощетинившись, выкидываю с отвращением. — Он давно мёртв для меня. С того самого момента, как соврал, пообещав доставить родителей живыми в Швецию. Только, увы, места в семейном склепе его не удостоили — слишком много чести. — Попридержи коней, Агата! — мужчина пригрозил указательным пальцем, смотря на меня своими голодными серыми глазами. — Я обещал доставить их в аэропорт — это я сделал… Слышится разочарованный смешок, в который он вложил такую напускную обиду, что у меня аж под ложечкой засало. — Больно, очень больно слушать это от тебя, Агата. Тебе ведь известно, кто на самом деле виновен, я прав? Кажется, Чарльз и наша дорогая Аннет сделали всё возможное, чтобы доказать это. А виновницу, как мне кажется, совесть замучила. Да так, что она не сдержалась и покончила с собой. Или какую версию выдвинули в СМИ? — Клянусь Богом, если ты не заткнёшься, я… — Что? Убьёшь меня? — Доминик зашёлся в совершенно безумном смехе, переросшем в тяжёлый кашель. — Поверь мне, Аннет уже пыталась. И, как видишь, я всё ещё здесь, прямо перед тобой. Цел и невредим. Так что я, можно сказать, неубиваемый!.. — Ага, — я соглашаюсь и, взглянув на него, натянуто улыбаюсь. — И живучий, прямо как таракан! Улыбка, словно в замедленной съёмке, сползла с ублюдочного лица старика. В моём случае, наоборот — ухмылка расцвела на пухлых губах, а бровь хитро взлетела вверх. Кажется, этими словами ты, мисс Харрис, только что ударила в нужное место. Мужчина опешил от моих слов — это факт, — обескураженно смотрел на меня, словно его обухом по голове ударили. Серые глаза опасно потемнели, а губы поджались в недовольную гримасу. Наконец-то мне удалось поставить его на место и заткнуть хотя бы на минуту, задев его самолюбие с эго. Тем, кто считает себя королями, отвратно слышать про себя сравнение с чем-то низшим, не стоящим уважения, не так ли?.. Я словно проснулась ото сна, но даже не успела отреагировать, когда в следующее мгновение Сильвер преодолел расстояние между нами и вплотную подошёл ко мне, обхватывая ладонью мою шею, резко и болезненно опрокидывая меня на стол. — Агата, Агата… — шипит он сквозь зубы, качая головой. — Я ведь пытаюсь быть любезным с тобой, ведь ты мне не чужая, понимаешь? А ты ведёшь себя безрассудно, не думаешь о последствиях и порой забываешь о том, с кем разговариваешь. Прямо как твоя мамаша… Пытаясь вырваться, я вцепилась в его руку, а ногтями — в жилистую кожу, покрытую множеством татуировок. Брыкалась и кряхтела, безуспешно пытаясь закричать и позвать на помощь кого-то, кто мог быть в доме. Я не могла выбраться, ощущая лишь то, как мужские пальцы лишь сильнее надавливали мне на шею, перекрывая доступ к кислороду. — Признаться честно, порой во мне возникали мысли о том, как сильно мне хотелось бы избавиться от Элизабет. Но! Ты не подумай, дорогая Агата, не в том смысле. Мне лишь хотелось отгородить себя от неё, потому что иной раз мне казалось, что, столкнувшись с её бесстрашием и мужественностью, я не сдержусь. А я ведь дал клятву о верности, беря в жёны Аннет! И знаешь, какое-то время мне удавалось подавлять в себе это чувство, особенно когда Бет привела в дом Джоэла — на самом деле, скрывать не буду, он был неплохим собеседником и охотником, но слишком уж любил твою мать, всё больше становясь семьянином — прямо-таки идеал для Элизабет Ирмы Харрис! Доминик, очевидно, заметив, как закатываются мои глаза, решил ослабить давление пальцев на моей шее, но руку не убирал — наоборот, сжимал до последнего, ко всему прочему наваливаясь на меня, чтобы лишить меня возможности вывернуться и сбежать. Ну вот, всю жизнь боялась хищника, а тут вдруг решилась дать ему отпор, но этим лишь загнала себя в клетку — подготовленную им же ловушку. Мужчина склонился к моему лицу, зашептав на ухо: — А потом родилась ты, и я видел, что с каждым годом ты становишься похожей на неё. Уже тогда я чувствовал, что это будет проблемой. Мало того выглядишь в точности, как она, так ещё и ведёшь себя соответствующе! — Доминик зашипел с ещё большей злостью. Мне лишь удалось отвернуться, чтобы не видеть его лица и не дать ему увидеть выступившие на моих глазах слёзы. — Представь себе, я даже не знаю, плохо это или хорошо. Ведь, с одной стороны, меня всегда бесило её нахальство, а с другой — мне всегда это нравилось в ней: нравился её характер, её стойкость, с которой она постоянно с кем-то да боролась. Подумай только! Даже твоя дражайшая тётушка вела себя покладистее, в отличие от её младшей сестрёнки, безусловно, безумной, раз та всегда где-то умудрялась отыскать своё бесстрашие! Наклонившись ко мне совсем близко, он посмотрел в мои в глаза, затем опустил свой заинтересованный взгляд на губы, а следом — на тонкую шею, где, уверена, некогда бледную кожу сейчас украшали краснеющие следы от его пальцев. Заскулив от чувства безысходности, я сделала первое, что пришло на ум: ткнула ногтями ему в глаза. Когда он громко крикнул, закрыв лицо ладонями, то извернулась и ударила каблуком по берцовой кости Сильвера, как однажды учил меня отец, после чего рванула подальше от него. Я пыталась отдышаться, по инерции схватившись за шею и потирая её, словно это поможет мне восстановить дыхание. Боясь потерять Доминика из поля зрения, не прекращая смотрела на него, а он — на меня, как только потёр глаза и проморгался. — Даже дерёшься, как она. Не трудно догадаться, от кого ты научилась… — зачем-то ополоснув лицо, он повернулся ко мне и, прищурившись, спустя секунду добавил: — О, не-ет. Джоэл. Полагаю, вас обеих. Прыснув со смеху, произнеся это, мужчина поднял руку. Взглянул на часы помутневшими глазами, которыми продолжал часто моргать в попытке сфокусировать своё внимание на циферблате. Но так и не сумел, отвлёкшись на звук подъезжающих машин, который донёсся из открытых в столовой окон. Я повернулась к ним следом, замечая серую «ауди», из которой выходил невысокого роста мистер Харрисон. Судя по всему, впереди него шёл кто-то — Чарльз, быть может, — кто открывал дверь в дом. — Ты точно сумасшедший, — прокряхтела я осипшим голосом, после чего прокашлялась. — Вполне возможно, Агата, вполне возможно, — соглашается, нервно усмехаясь. — Надеюсь, Аннет не так глупа и всё же переписала завещание на тебя! Так будет лучше. Для всех нас. Зубы так и сводило ответить ему ещё что-то колкое, но в дверях показался дядюшка Чарльз: — А вот вы… — он притих, осмотрев нас, прожигающих друг друга ненавидящими взглядами, и благо, что к этому моменту мы оба нашли в себе силы выпрямиться, а не держаться за болящие места, — где… — Чарльз хмурится, поджимая губы в тонкую полоску. Даже не знаю, хочется ли мне, чтобы ты, дядюшка, включил мозг и хотя бы попробовал предположить, что произошло, либо, наоборот, чтобы не обратил внимание на этот маленький беспорядок. — Харрисон приехал… Сейчас будут оглашать завещание. Идёте?.. — Без меня, — бросил Доминик перед тем, как, потерев ушибленную ногу, выйти в коридор. Проводив его всё ещё непонимающим взглядом, Чарльз посмотрел на меня, выжидающе, с немым, но не подходящим вопросом, на который я так или иначе ответила с беззаботной улыбкой: — Поднимусь через пару минут!.. Ещё раз оглядев кухню: съехавшую на обеденном столе скатерть и упавшую на пол солонку, — дядюшка приободряюще улыбнулся в ответ. Затем скрылся за стеной и поднялся вслед за кем-то, кто уже ступал по лестнице, быть может, своим сыном или племянником. Обессиленно повалившись на стул, который мне удалось нащупать одной рукой за своей спиной, я прикрываю глаза и вслушиваюсь в собственное частое сердцебиение, переламывая трясущиеся пальцы. «Мне лишь хотелось отгородить себя от неё, потому что иной раз мне казалось, что, столкнувшись с её бесстрашием и мужественностью, я не сдержусь». Сердце предательски пропустило один удар… «А я ведь дал клятву о верности, беря в жёны Аннет!» Сердце пропустило второй удар… «Даже дерёшься, как она». Сердце пропустило третий удар… «Я всё больше и больше убеждаюсь в том, что мы похожи, Агата. Больше, чем ты думаешь». Чьи-то ладони накрывают мои, мешая хрустеть пальцами. Подняв голову, фокусирую зрение, чтобы увидеть перед собой встревоженное лицо Александра. Я замираю, позволив ему увидеть, полагаю, покрасневшие глаза, из-за чего он нахмуривается. — Ты вся дрожишь, каттен, — напряжённо произносит, пока я провожу зубами по нижней губе, борясь с желанием признаться, рассказать о том, что случилось пятью минутами раннее. Потянув носом воздух, вскидываю уголки губ, изобразив подобие улыбки. Тянусь всем телом к мужчине, и уже в следующую секунду мы соприкасаемся лбами, не расцепляя рук. — Всё хорошо, — на самом деле, нет. Это не так. Не всё хорошо, потому что, кажется, Доминик, мать его, Деверо Харрис, как минимум поднимал руку на мою мать. Это в лучшем случае. В худшем — он её… — Врёшь, — парирует Нильсен, сощурив глаза. Покачав головой, я надсадно вздыхаю, когда всматриваюсь в дымчато-голубые радужки. Признаться сейчас? Даже если он мне и поверит, мы поднимем весь дом на уши — какой из этого толк? Правильно. Никакого. Драки в семьях — не редкое явление, так ведь? — Просто подумала об Аннет… и о завещании: его могла получить Элизабет, как и планировалось. Алекс мягко улыбается и целует меня в лоб, а затем тянет за руку, вынуждая подняться со стула. Ведёт меня к лестнице, и когда мы поднимаемся на второй этаж, то заворачиваем в ближайшую дверь — кабинет Чарльза, где довольно просторно. Кажется, места здесь даже больше, чем в кабинете Аннет в сгоревшем Бишоп-Мэнсон. Да уж, дядюшка, сколько себя помню, любил роскошную жизнь. Я становлюсь в дверном проёме, оперевшись плечом на косяк, и осматриваю присутствующих: Чарльз с Фредериком сидят у стола из красного дерева, с другой стороны которого на кожаном кресле расположился Харрисон; Данте сидел в углу комнаты вместе с Диланом, между стеллажами книг, где рядышком стоял стол с шахматами, которые светловолосый братец всячески трогал, осматривая необычные фигурки; Элиза же сидела на диванчике, а рядом с ней — Рэй, чью руку она в порыве лёгкой тревожности сжимала. — Ну что ж, в первую очередь хочу принести свои соболезнования вашей семье, — произнёс юрист, а после минутного молчание, сопровождаемого лишь тактичными кивками головы, продолжил: — Я рад вас всех видеть. Хоть и жаль, что при таких обстоятельствах. Аннет желала, чтобы завещание прочли немедленно после её смерти. Она много раз говорила мне об этом в связи с, как вы все наверняка знаете, её болезнью, так что я не имел права не соблюсти её волю. Говоря всё это, мужчина паралельно осторожно, крайне сосредоточенно вынул конверт из сумки, продемонстрировав нам его запечатанный вид. Подкравшийся ко мне со спины Нильсен опустил свои руки мне на талию, а подбородок — на мою макушку. — Наследство Аннет включает в себя дом, который принадлежал ей одной и… к сожалению, сгорел. Но, надеюсь, будет восстановлен. Само собой, бизнес, которым она владела единолично долгое время, однако в какой-то момент разделила по проценту между членами семьи, сделав их обладателями пускай и небольшой, но всё же доли, начиная с того момента, семейного бизнеса. Ну и, конечно же, семьдесят пять миллионов, хранящиеся на различных счетах, а не, слава Богу, в особняке Бишоп-Мэнсон. Фредерик кашлянул, отчего Харрисон, стушевавшись от неудачной попытки пошутить, поёрзал в кресле. Лезвие ножа для бумаг осторожно разрезало верхнюю часть конверта, выпуская наружу белый лист плотной бумаги. Все выжидающе уставились на юриста, ожидая услышать, наконец, долгожданные слова, но одновременно вздрогнули, когда мужчина неожиданно воскликнул. — Ах да! Чуть не забыл, прошу прощения! Аннет написала обращение, которое просила зачитать в первую очередь! Он впопыхах достал сложенную пополам бумажку и, развернув её, принялся зачитывать:«Дорогие племянники, мой сын и брат. Исключение не имело цель посетить раздор в семье. Совсем наоборот. Прошу вас принять это решение достойно, без огорчений, и понять, что так будет лучше для вас всех.
Аннет.»
Спустя минуту или две Харрисон сообщил то, что заставило холодок пробежаться, уверена, по коже каждого из нас… — К слову, изменения Миссис Сильвер-Харрис внесла за несколько часов до своей смерти. Все в кабинете переглянулись между собой, и лишь один Данте зевнул, скучающе поджав голову рукой. Неужели кто-то поджидал, когда Аннет перепишет завещание? Бред, Агата. Кто мог знать, что она собирается сделать это и именно после этого напасть на неё? Стоп. А с чего в твоей голове вообще зародилась мысль о том, что кто-то на неё напал?.. В череде всех этих мыслей я пропустила начало завещания: —… в здравом уме и твёрдой памяти, сим завещанием распоряжаюсь. Всё моё имущество, делимое и неделимое, как в виде денежных средств, так и всё остальное, целиком и полностью я завещаю моей племяннице… В кабинете повисло абсолютное молчание. Кажется, в этот момент никто и не дышал даже. —… мисс Агате Харрис. Я не успеваю прокрутить все варианты развития событий, как вокруг начинается настоящая вакханалия. Все повскакивали со своих мест, крича и возмущаясь, что абсолютно всё досталось одному человеку, а не поделилось между пятью другими. Они вырывали несчастную бумагу, передавая друг другу из рук в руки, чтобы поглазеть и лично убедиться. У меня же в висках стучала кровь, пока ноги будто бы пригвоздили к полу, лишив меня возможности пошевелиться. В какой-то момент все замолчали, оглядываясь назад, когда услышали заливистый смех, в котором зашёлся Данте. — Позволь поинтересоваться, что тебя так рассмешило, сын? — процедил Чарльз, смерив парня пристальным взглядом. Кузен же продолжил сидеть в углу комнаты, проводя по убранным в хвост волосам пятерней. Затем, всё же медленно поднявшись, вышел в центр комнаты, привлекая к себе всеобщее внимание. — Ну серьёзно, народ, кто-нибудь из вас удивлён этому решению Аннет? — по-прежнему улыбаясь, саркастично пожурил Данте, игнорируя вопрос отца. — В самом деле? Да бросьте, это было ожидаемо, особенно после грандиозного выступления Агаты во время дефиле! Помните её заявление о том, что она готова бороться за наследство?! Он приблизился ко мне, и когда я заметила его, то насупилась, встретив озорно блестящие глаза хмурым видом: — Конечно же, нерадивая сестрица получила всё! — Данте… — попыталась остановить его Элиза, так и продолжая сидеть боком ко всем на диванчике. Но он не услышал её (или не хотел слышать), а потому продолжил подначивать, потянувшись к моему лицу. — Не ты ли твердила нам о нежелании связывать жизнь с этим сбродом — аристократами и бизнесменами? А как же твоё «Ребята, наследство и деньги не сделают нас лучше, а наоборот, только хуже»? Что, передумала? Захотела ощутить власть? Так вот, знаешь, она уже сделала тебя хуже! — Что ты несёшь, Данте? — вопрошаю я. — Разве я не прав? — Брат… — теперь уже Дилан поднялся с места и опустил руку на плечо блондина, что тут же сбросил её. — Вот! Да ты же всегда была любимицей нашей дорогой тётушки! Ведь так? Всё тебе, дорогой и горячо любимой Агате! Тебя и только тебя Аннет всегда и везде выделяла! И как только ты смогла подлизаться к ней, заслужив такую любовь?! ЧТО МЫ СДЕЛАЛИ НЕ ТАК?! — Тебе перечислить поверхностно или разложить по полочкам, как ребёнку? — донеслось до меня со спины, отчего я с удивлением обернулась к Александру, уставившегося во все глаза на Данте. — Что, прости?.. — Повторить?.. Братец дёрнулся в нашу со шведом сторону, но Дилан сдержал его, а я, развернувшись, побрела в свою комнату. Невозможным было лично для меня провести в этом сумасшествии ещё хотя бы пару минут. Я быстро дохожу до нужной комнаты и захожу внутрь. Тут же падаю на кровать и закрываю глаза. Не хочу я и дальше участвовать в этом цирке. Мне просто-напросто нужно немного покоя. Тихое место, где никто меня не тронет.***
Оказавшись наедине с самой собой, я провела добрые пятнадцать-двадцать минут, по собственным ощущениям, в одиночестве и тишине, нарушаемой лишь тиканьем настенных часов, которые сообщили мне, что на самом деле целых восемь часов были непрерывно проведены в царствии Морфея, куда я провалилась за считанные секунды, только моя голова соприкоснулась с подушкой. Что ж, постоянный стресс и хронический недосып слишком скоро взяли своё… Когда в дверь постучались, во мне не нашлось сил даже ответить что-то на человеческом языке, а потому я промычала что-то нецелесообразное. Голова, как и всё тело, донельзя тянуло адской болью. Все-таки не зря говорят, что долго спать — вредно. Перекатившись с бока на спину в момент, когда матрас подо мной несильно прогнулся, я невольно вытаращила глаза, взглянув на Чарльза. — Прости за эту суматоху утром, милая, — усевшись на кровати, дядюшка сжимает рукой мое плечо и слабо улыбается. — Ты спешно ушла тогда. И правильно сделала. Там все были на взводе… — Я понимаю, — говоря это, приподнимаюсь на локтях, после чего принимаю сидячее положение. — Как ты? — заботливо спрашивает Чарльз. — Удивлена, наверное, что теперь стала миллионершей? — Не знаю… — я пожимаю плечами. — Мне кажется, Аннет сделала бы это, даже если бы знала, что я не хочу заниматься делами её бизнеса. Мужчина тихо рассмеялся, согласно качая головой. Я — вместе с ним. Однако странное предчувствие не покидало меня всё то время, что мы провели в удручающей нас обоих тишине. Сколько себя помню, с ним мы редко общались вот так, просто и по душам. В основном это были обыденные разговоры где-нибудь за столом, либо вечером после тяжёлого дня у обоих. — Послушай, Агата, я хочу тебе кое-что сказать… Ну, кажется, шестое чувство у меня как ни у кого развито. — Недавно я обследовался, — не-ет, прошу, только не говори, что… — Врачи обнаружили у меня опухоль головного мозга. Как у моего отца — твоего дедушки, Нейтана. Меня передёргивает от услышанного, а перед глазами темнеет. Хорошо ещё, что я сижу. Не веря, киваю головой из стороны в сторону и закусываю нижнюю губу. — Какая стадия? — спрашиваю вмиг севшим голосом. — Прогноз недостаточно утешительный, чтобы излечиться раз и навсегда… Шумно сглотнув, прикрываю глаза, всячески игнорируя жгучие слёзы, предательски катящиеся по щекам вниз, падая на постель. — Элиза с Данте знают? — Пока ещё нет. Думаю, когда лучше сказать им об этом. — Но ты же собираешься бороться?! — Вот об этом я и хотел поговорить с тобой, Агата… Шмыгнув носом, я спешно вытираю слёзы протянутым дядюшкой платком. Машинально ёрзаю на кровати, садясь поудобнее, и внимательно смотрю на него. — Сегодня утром я разволновался как раз поэтому: я надеялся, что Аннет оставит мне хотя бы что-то. Не знаю, бизнес или часть её денег, да хотя бы особняк — землю можно было бы продать и тогда!.. Понимая, к чему он ведёт, без промедления выдаю, перебив его: — Я дам денег на лечение, Чарльз. Столько, сколько потребуется, даже не переживай. Замерев будто в неверии, он с минуту смотрит на меня, а потом с облегчением вздыхает, притягивая меня к себе и заключая в благодарные объятия. — Спасибо тебе, Агата! Я всегда знал, что у тебя большое сердце… — прозвучало так, словно он хотел сравнить меня с кем-то, но сдержался, добавив лишь: — Твои родители воспитали тебя лучшим образом, дорогая! Просидев так ещё пару минут, я не переставала думать о том, что самый мой страшный детский кошмар начинает сбываться, ведь шанс остаться в одиночестве рос в геометрической прогрессии. Я не могла до сих пор поверить в услышанное. А что если у Данте тоже есть риск на тяжёлую болезнь, о которой он даже и не догадывается? Этого оболтуса чёрт не заставит сходить на медицинское обследование! Немыслимо. Эта мысль разрывала меня изнутри. Хотелось прямо сейчас собрать всех домашних и отвезти их в ближайшие или, наоборот, дальние, но самые лучшие медицинские центры. Кажется, ты слишком боишься одиночества, мисс Харрис… Потом Чарльз сообщил, что все внизу готовятся к ужину. Мы поспешили вниз к остальным, перебросившись ещё парой слов о том, что в ближайшие дни ему следует быть в другой стране и пройти необходимую лучевую терапию. Я была готова в ту же секунду выписать чек на требуемую сумму, но отвлеклась, заметив на столешнице свой телефон. Разблокировав его, я едва удержалась, чтобы не закатить глаза от облегчения, когда заметила, что всего пять минут назад мне пришло сообщение от Серафимы с адресом и временем встречи — к слову, в запасе у меня было ещё полтора часа. Кажется, этот день, несмотря на время, совсем не спешил заканчиваться…