________________________________________
— Он под охраной? — Да, все более или менее по плану. Мальчик сломал Тоффу колено. Мрачная улыбка: — Он вынесет из этого свои уроки. — Да. Хотя, если бы он добрался до своего оружия, все обернулось бы совсем по-другому. Он почти смог. Голозапись весьма… поучительна. Тебе придется посмотреть ее. Как и нам. — Позже. Сейчас сосредоточьтесь. Чем скорее мы закончим, тем лучше. — Ты слишком мягок для этой работы. С презрением: — Мне интересно, как ты справляешься со своей. Немного насмешки, немного раздражения: — Просто продолжай в том же духе. Мы платим тебе не за мнение.________________________________________
В тренировочных залах, дрожа от усталости после продолжительного спарринга; наблюдая, как Мастер боя распыляет бакту на длинную рану от ножа вдоль его ребер, о которой он даже не подозревал, пока схватка не прекратилась и он не увидел кровь: — Есть несколько видов боли, падаван. Каждый из них имеет свой собственный характер и предлагает свои собственные уникальные проблемы для работы с ними, независимо от того, можешь ли ты использовать Силу. Например, есть острая боль от свежего бластерного выстрела или колотой раны. Ты можешь не чувствовать ее сначала— как в этот раз — особенно если ты посреди боя, когда тело полно эндорфинов. Но все зависит от тяжести. Иногда боль может остановить тебя на твоем пути, и это то, что ты не можешь себе позволить. Иногда рефлексы, встроенные в нас, чтобы избежать боли, слишком сильны, чтобы обойти их, поэтому ты должен научиться двигаться вместе с ними, использовать их в своих интересах. Но иногда даже это невозможно…________________________________________
Они привели его в чувство ведром холодной воды. Какое-то мгновение он просто лежал на каменном полу, задыхаясь. Потом попытался собраться с мыслями, странно медлительными и неуклюжими. Он лежал на боку, связанный дюрастиловыми стяжками на лодыжках, запястьях, локтях и коленях. Его охватила паника, когда он понял, что не чувствует Силу, а потом он вспомнил о ошейнике, который некто надел на него. Он откашлялся и всхлипнул, а затем застонал, когда его ребра, спина и голова вспыхнули горячими точками боли, которая перешла в постоянную пульсацию. Смаргивая воду, он с усилием повернул голову и посмотрел вверх… Да, они были огромными. Теперь их было трое, тогда как раньше их было шестеро. Неужели ему удалось вывести из строя троих? Он мог только надеяться. Впрочем, это не имело значения. Этих троих было более чем достаточно, чтобы впечатлить его: деваронская женщина, вуки неопределенного пола и — самый маленький из троих — человеческий мужчина размером с Квай-Гона. Комната, в которой он находился, тоже была большой, но казалась маленькой для этих троих: пермакритовые стены без окон, пол и потолок, сток в середине, что-то зловеще похожее на большой металлический алтарь, ощетинившийся регулируемыми ремнями и ограничителями, но ничего такого, что он мог бы использовать в качестве оружия. Невозможно было сказать, как долго он отсутствовал, где он был, который сейчас час. Единственная дверь, металлическая, без зазоров, оптические сенсоры во всех четырех углах и прямо над ним, так что за ним следили и, вероятно, записывали происходящее. Квай-Гона нигде не было видно. — Где мой мастер, — потребовал он ответа. Вуки разразился лающим смехом, а деваронка нахмурилась. Человек присел на корточки рядом с ним. Мужчина был чисто выбрит три или четыре дня назад и, возможно, когда-то был красив, прежде чем шрам, идущий от одного глаза к уголку рта, так жестоко исказил его лицо. Нос, вероятно, когда-то был сломан, несколько раз, и он заменил три зуба алмазными имплантатами. Сальные, средней длины черные волосы упали на его темные глаза, когда он склонился над Оби-Ваном. — Ти серйозно розчарував Шилару, хлопець, — протянул мужчина с сильным карратским акцентом. — Она поспорила з вуки, що первые слова, як ти скажишь, будуть: «де ми одежда?» Ах, я пытался сказати ей, що джедаям наплювати на це, но она не захотила мене слушати. Оби-Ван внезапно понял, что они раздели его, пока он был без сознания. Каменный пол внезапно стал намного холоднее, и вода лишь усугубила ситуацию. Он также чувствовал себя странно голым перед этим человеком, что было ненормально. Не просто голым. Уязвимым. И испуганным. С голым было гораздо легче делать определенные… вещи. Вещи, о которых он не очень-то хотел думать. — Не переживаити про мастера — бильше про него вопще не стоити переживати. Про него добре позаботилиси. А теперь прешел час позаботиться про тебе теж. — Мужчина протянул руку и сильно ущипнул его за бедро, заставив Оби-Вана отпрянуть. — На тебе почти нит мяса, а то, шо исть, жесткое, як у старий банты. За исключением цего, — он ухмыльнулся, сверкнув алмазными зубами, одной огромной перчаткой обхватив член и яйца Оби-Вана и сжав их. Он задохнулся, все еще чувствуя боль и синяки от полученного удара. — Да, лакомый шматочек. Держу пари, шо це часть крифф як жесткая, когда треба, а? Оби-Ван сделал над собой усилие, чтобы не вздрогнуть, и встретился с ним взглядом: — Чего ты хочешь? — От тебе? Немного. Годны крик или два. Видишь ли, ми знаем, як любити тебе твой мастер, но ми знаем, як трудно сломити старшего джедая. Но кто-то вроде тебе — совершенно другая история, чи не так, малыш? — Я тебе ничего не скажу. — Ми не станем спрашивать тебе ни про шо. Но если ми причиним тебе боль, шо тогда скажет твой мастер? Сердце Оби-Вана упало. Он не чувствовал их связи, но, если бы Квай-Гон не был в таком же ошейнике, он бы чувствовал все. И это было бы еще хуже, потому что он должен был бы чувствовать страдания Оби-Вана — что еще хуже для них обоих, так как они знают, что ощущают боль друг друга. Что ж, ему придется потерпеть. Он знал, что Квай-Гон может быть упрямым и неумолимым, и оставалось лишь надеется, что это не изменится. Что бы ни хотела знать эта банда головорезов, ни один из них не получит этого. В худшем случае всегда была смерть. Но смерти нет, есть только Сила.________________________________________
— Ты уверен, что у него нет сотрясения? — Да. Ему довольно неуютно, но на тренировках джедаев его били и сильнее. Он уже готов. Ты будешь смотреть? — Конечно. Очень пристально. Осторожно: — Я не хочу, чтобы на нем остались нестираемые метки. — Мы свое дело знаем. — Ухмылка. — Кроме того, похоже, что у него уже есть одна. — Смотри, не забудь.________________________________________
Он склонился над коленями своего мастера, его спина горела огнем, любящие руки сдирали с него кожу крошечными порциями с помощью вибро-лезвия: Запомни эту боль. Дыши. Обними ее. Дыши. Погрузись в нее. Дыши. Стань ею. И просто дыши… Когда-нибудь тебе это понадобится.________________________________________
Вуки и деваронка подошли к нему, держа его за лодыжки и плечи, пока карратианец возился со связками на коленях. Через мгновение он почувствовал, как они раздвинулись и закрепились жестким металлическим штифтом. К кольцу в центре штифта крепилась короткая цепь, которая цеплялась к металлическому ошейнику, так что он не мог выпрямить ноги, не потянув за нее. С высоко поднятыми локтями за спиной, сомкнутыми лодыжками и согнутыми в коленях ногами, он знал, что не сможет лежать ни в каком положении, кроме как на боку, и его диапазон движений был сильно ограничен. Это странное положение оставляло его гениталии гораздо более незащищенными, чем ему хотелось бы. Карратианец отступил назад и протянул руку, не сводя глаз с Оби-Вана, даже когда вуки вложил ему в руку длинную тонкую металлическую дубинку. — Ти сражался дуже гарно, малыш. Пока не свалилсити навзничь. Оби-Ван тихо хмыкнул при первом же ударе, больше удивленный, чем задетый пробежавшим электрическим разрядом, когда металл нашел его ягодицу. Второй удар, выше по бедру, был не внезапным. Ему было больно лишь мгновение. Он был почти рад, что его гениталии оставили в покое. Он подумал, что настройки на дубинке — то, что обычно используется для управления непослушными толпами и домашним скотом — должно быть, очень низкие. У него случались удары и похуже. Третий значительно повысил ставку, приземлившись в V-образной расщелине над его задницей. Он дернулся слишком сильно: сломанное ребро отдалось болью, а ошейник впился в шею. Он невольно вспотел. Слишком близко. Но он промолчал, а потом задумался, была ли это такая уж хорошая стратегия в данном случае. Если бы он был слишком стойким, они только причинили бы ему еще большую боль, но не стоит слишком рано проявлять слабость, иначе они поймут, что он притворяется. Еще один удар, на этот раз более сильный, пришелся по его избитым ребрам. Он зашипел от двойной боли, но на этот раз оставался относительно спокойным. Тут деваронка шагнула вперед, держа в руках еще одну дубинку, и воткнула ее ему в живот. Ее удар был намного сильнее. Это заставило Оби-Вана ахнуть и свернуться калачиком в защитном жесте. Мгновение спустя карратианец ударил его сзади в поясницу. Рефлекторное движение отбросило его назад на торчащую впереди дубинку, которая вонзилась ему в пупок. Они толкали его взад-вперед в течение нескольких минут, заставляя корчиться на холодном, мокром полу и вызывая новые сдавленные стоны. Но никто не казался особенно довольным результатом. Двое его мучителей выполняли свою работу очень деловито, почему он и принял их за банду головорезов. Не то чтобы у него было много времени, чтобы обдумать этот момент. Теперь удары падали быстрее и были значительно выше по напряжению. Какое-то время они сосредоточились на его суставах, в основном на локтях и коленях, заставляя их непроизвольно сгибаться, стирая кожу до крови. Каждый удар вызывал у него вздох или крик, и оставлял после себя сильную боль. И все же унижение беспомощности беспокоило его сильнее, чем боль. И только он решил отпустить себя и не тратить силы на приглушение относительно легкой боли, как вдруг дубинка деваронки коснулась ореола одного из его сосков. Оби-Ван вскрикнул от возмущения, удивления и боли. От удара все его тело свело словно разрядом молнии, и снова, когда она коснулась другого соска. Он снова закричал и отшатнулся. Вернее, попытался. С зафиксированными локтями и коленями у него просто не было рычага для этого. Она вновь поочередно ткнула в каждый сосок с быстрой последовательностью. Боль пронзила его, оседая в затылке и гениталиях, заставляя трястись и извиваться. Затем карратианец ударил его по яйцам. Оби-Ван закричал. Звук отразился от стен, заполняя его агонией. Чем-то, что он никогда не сможет описать, потому что это не было похоже ни на что, когда-либо испытанное им. Его и раньше пинали по яйцам, с ракушкой и без нее. Это было совсем не то. Даже ожог от меча не был похож на это. Словно в его мошонку насыпали битого стекла и сдавили. Примерно так это можно было описать. Он не мог перестать кричать, даже когда у него закончилось дыхание. А потом в его голове что-то щелкнуло. Он лежал неподвижно с широко открытым ртом, словно имитируя крик, но, казалось, вышел из себя и стоял чуть в стороне, наблюдая со странной отстраненностью за телом, очень похожим на него самого. Он ничего не чувствовал. Карратианец снова сунул дубинку между ног тела. И он с отвращением наблюдал, как все сфинктеры расслабились, и из тела снова вырвался этот ужасный, невероятно высокий звук, сопровождаемый рыданиями. Запах дерьма, мочи и спермы внезапно заполнил воздух. Вуки с отвращением сморщил нос и сделал рубящее движение рукой. Он снова оказался в теле, боль исчезла, но оставила его слабым и трясущимся. Он никогда не слышал, чтобы кто-то так кричал, не верил, что это возможно, не верил, что это сделал он. От зловония у него перехватило дыхание, и ему стало смертельно стыдно ощутить себя в собственных экскрементах. По крайней мере, Квай-Гон не мог… — Мастер, — прошептал он в ужасе, дрожа всем телом. Квай-Гон узнает все через их связь, независимо от того, может ли Оби-Ван чувствовать его или нет. Абсолютно все. Карратианец наклонился над ним, дернул его за косу, пока они не оказались так близко, что он почувствовал дыхание мужчины, которое было удивительно сладким: — Действительно хороши шоу, хлопец. Я уверен, шо твой мастер тоже оценити. Исли бы только он мог вдохнути твой запах так же хорошо. Можно, ти смог бы помочи нам, так шо нам не нужно будет продолжати. Просто, скажи нам коды безопасности храму джедаев. Це избавити вас обоих от непотребно боли. — Нет, — процедил он сквозь зубы, пытаясь сдержать вздох. Его руки и ноги начало сводить судорогой из-за слишком долгого нахождения в неудобной позе. — Як хочешь, — пожал плечами карратианец. Он снова встал и немного попятился, выставив на всеобщее обозрение дубинку. Он услышал, как кто-то подошел к нему сзади. Вуки прорычал что-то насчет того, чтобы смыть дерьмо из шланга. — Нет, дозволь мини разобраться з этим. Вонь не такая вуж и сильная. Исли у тебе слишком тонкий носик, то ти здесь больше не треба. Съебись. Шилара и я составити ему компанию. Он услышал нечленораздельное рычание, звук открывающейся и закрывающейся двери и понял, что вуки ушел. Ему и самому не нравилась эта вонь и он жалел, что не может последовать за ним. Но в комнате стало на одного меньше, а Оби-Ван все еще оставался в относительно хорошей форме. Если бы он только мог придумать выход из этой ситуации… Карратианец снова ударил Оби-Вана дубинкой. На этот раз намного выше, ну или так показалось после короткой передышки, и это заставило его снова закричать. Боль рвала его нервы. Боль цвела в местах прикосновений. Он корчился в лужах экскрементов, тщательно размазывая их по себе и полу. Он начал считать удары, чтобы отвлечься, затем, должно быть, случайно, сам того не зная, выдохнул число. Экзекуция резко оборвалась, и карратианец присел рядом с ним на корточки. — Хей, ти хотел ми шо-то сказати? — Тридцать восемь, — выдохнул Оби-Ван. — Тридцать восемь шого? Будь немного конкрешнее, прошу. — Тридцать восемь… ударов, — ухмыльнулся он. — Было… подсчитано. Карратианец снова встал и пнул его так, что Оби-Ван согнулся пополам, задыхаясь. Его бы вырвало, было бы чем. — Тупой мерзава, — прорычал мужчина. Оби-Ван услышал щелчок и закричал громче, когда щуп прикоснулся к нему. На этот раз заряд оказался мощнее, а нежная кожа между ягодицами была весьма чувствительной. — Может, засунути це тебе в задницу, хлопец? Сможешь считати тогда? Мышцы его сфинктера напряглись от боли и страха. «Идиот, идиот», — мысленно корил он себя он, ожидая нового тычка. Вместо этого карратианец отступил, обтер дерьмо, покрывавшее дубинку подбородком Оби-Вана, и снова ткнул его в поясницу. Разряд все еще был высок, и так близко к позвоночнику, что каждый нерв в его теле затрепетал. Он снова закричал, дернулся назад и чуть не сломал себе шею об ошейник и цепь. А потом они остановились. — Ми дадим твое мастеру и тебе немного времени подумати, — сказал карратианец и еще раз ткнул его в ягодицу, заставив сильно дернуться и снова дернуть ошейник. У Оби-Вана едва хватало сознания, чтобы думать. К тому времени, когда они оставили его, почти неподвижно связанного, все его тело ныло от боли, горло пересохло, запястья, лодыжки и колени стерлись до крови, шея была содрана и покрыта глубокими синяками, и весь он был покрыт собственными экскрементами. Но они не изнасиловали его. Почти, по собственной глупой провокации, но все же нет. Это можно было назвать маленькой победой. Это и тот факт, что он ничего им не сказал, что он не скулил и не умолял. Кричал — да. В горле у него першило. Но он не умолял. Это могло бы облегчить задачу его мастеру. Так он знал, что Оби-Ван пока держится хорошо. Наконец он перевел дыхание, его сердце замедлилось, он закрыл глаза и попытался уснуть, что казалось почти невозможным, учитывая положение, в котором они оставили его, и зловоние. И жажду. Обычно он использовал бы Силу и сохранил те жидкости, которые мог, замедляя свой метаболизм, но это был не вариант из-за проклятого ошейника. Однако он все еще мог медитировать, успокаиваться и отдыхать. Потребовалась некоторая концентрация, чтобы не обращать внимания на все происходящее, но в конце концов ему это удалось… чему поспособствовал лишенный запаха газ, отравивший воздух в камере и погрузивший его в глубокое забытье.________________________________________
— Пока что он держится молодцом. — Невольное восхищение. — Да. — Грубо. — Разберись с остальным. Я хочу поскорее закончить.________________________________________
Завернувшись в плащ рядом с Квай-Гоном, он ждал их транспорта на пустом аванпосте; небольшой костер, еда, жарящаяся на углях; уголь, мгновение шипящий в ладони Квай-Гона, прежде чем тот уронил его, оставляя красный ожог и зловоние горелой плоти, которое исчезает прямо на его глазах: — Боль — очень субъективная вещь, падаван. Все, что болит сейчас, кажется самой сильной болью из всех: зубная боль, мигрень, травма спины, растяжение мышц. Тем не менее, все она приходит в очень разных вариациях: острая, тупая; пульсирующая, постоянная; локализованная, общая; жалящая или ноющая. Еще более странно: то, что я чувствую, как незначительное, может показаться вам калечащим, и наоборот. Боль — это очень личное. В умелых руках ее можно скроить, как одежду.________________________________________
На этот раз он проснулся с криком. Не было никакого мыслительного процесса, только два состояния, отсутствующее и присутствующее. Сначала было сладостное беспамятство, а потом агония. Он чувствовал, как она разливается по его телу подобно жидкому огню, как будто ему ввели какое-то ядовитое вещество, которое медленно разъедало его ткани. Не было никакого способа узнать. Он все еще был отрезан от Силы. Интересно, сколько времени ему понадобится, чтобы умереть? Он надеялся, что это ненадолго. И все прекратилось так же внезапно, как и началось. Каждый мускул, который был напряжен и сокращен, обмяк. Под ним был холодный каменный пол, еще более влажный, чем прежде. Все вокруг смыли, пока он был без сознания. И хотя он все еще был голым, а кожа на суставах все еще болела от оков, по крайней мере, он снова был чистым. — Скажити ми, де болит, хлопец, — сказал карратианец, присев на корточки рядом с Оби-Ваном. — Нет. Каждое пособие и каждый инструктор твердил ему одно: «Позвольте себе одно слово или фразу, чтобы отвечать похитителям». «Нет» казалось хорошим выбором. В прошлый раз он вел себя так глупо, что было бы разумнее держать рот на замке как можно дольше. — Десь? — Настаивал карратианец, поглаживая голое бедро и ухмыляясь. Оби-Ван ничего не ответил. Мгновение спустя он вспыхнул, как факел, и снова закричал. Огонь, в огне, все, каждый сантиметр горел, сгорал… — Да! — прошипел он. — Да! — всхлип. Боль прекратилась. Оби-Ван рухнул на спину, смутно осознавая, что все стяжки исчезли. Все, что осталось — это Силовой ошейник. Карратианец держал в руках маленький ручной пульт управления и наблюдал, как он приходит к ожидаемому выводу, не более чем в полуметре от него. — Я бу дважди подумали, хлопец. Ти вполовину не так быстр, як раньше. Только шевельниси и… Оби-Ван сделал выпад, но не успел даже наполовину отскочить, как его снова окутал огонь, и он снова упал на пол, корчась и крича. И это все длилось и длилось: жжение, огонь, агония, пылающая сквозь каждую конечность, — какая-то смутная часть его задавалась вопросом, почему не было дыма. И снова все прекратилось почти мгновенно, оставив его задыхаться, мокрым от пота, слабым, с головокружением и усталостью. — Как?.. — услышал он собственный стон. — Наниты, — ответил ему карратианец. — Заползли в болевые рецепторы и слегка встряхиваюти их, когда я скажу. Дальности контроллера це пятьсот метров. Переверниси я на другой бок во сне и ти сдохнешь через двадцать минут. Вот была бы глупая смерть. Як почему бы тебе просто не отдати мне секретные коды храму, хлопец? — Спроси моего мастера. Ошибка. Ошибка! Не разговаривать. Карратианец набросился на него, ударив коленом в спину, и дернул голову Оби-Вана за хвост, больно выгнув позвоночник. Огрубевшая кожа под воротником болезненно натянулась. Это казалась смехотворно маленькой проблемой по сравнению с тем, что он только что пережил. — Твой хозяин мертв, малыш, — прорычал он. — Молчи дольше, исли хочити присоединится к нему. — Я не верю тебе, — выдохнул Оби-Ван, и страх пронзил его сердце. Только не Квай… — Нет? Слушати сюды… Взгляни-ка. Мы хорошо повеселилиси з ним, перед его смертью. Тяжесть покинула его спину, и плоская голограмма упала на пол рядом с ним. Он потянулся к ней дрожащими руками, сначала не мог разобрать, что там изображено: красные, черные, призрачно-белые пятна сливались воедино, как будто снимок был сделан при плохом освещении. Он моргнул, и все разрешилось само собой, паззл собрался. Красные пятна, кровь, на полу, окрашивая белую кожу, стекая ручейками, собираясь в лужи, искажали черты лица… — Нет, — прошептал он. — Ты сказал… — Помер в собственной вони и дерьме, як и ти, — повторил мужчина, снова вскидывая голову. — Як скажи мини. — Нет, — повторил Оби-Ван, упрямо сжимая челюсти и предвкушая боль. Но даже в этом случае он не был готов, когда она снова пронзила его, как лесной пожар, поражая все сразу, отовсюду. Время умерло. Свет погас. Вселенная сжалась до размеров и формы его тела, и в ней не было ничего, кроме агонии. Из него снова вырвался тот ужасный вопль, который звучал совсем не из уст человека, не из горла разумного. Он чувствовал боль в своих костях, вместе с жжением, пожирающим его плоть, простирающимся по всему телу. На этот раз он казался где-то под потолком. Он наблюдал за карратианцем, скорчившимся рядом с ним, как какой-то падальщик, ожидающий скорой смерти. Может быть, именно это и происходило сейчас. Казалось невозможным, чтобы что-то живое могло долго выносить такую боль. Он с трудом узнавал себя, так исказилось его лицо, так конвульсивно билось его тело. И этот звук — Сила! Пронзающий. Ужасный. Как ни странно, ему было интересно, что подумал бы Квай-Гон. — Иногда ты звучишь так, будто тебе больно, когда ты кончаешь, любимый, — сказал он ему однажды после особенно приятного оргазма, — как будто я мучаю тебя вместо того, чтобы заниматься с тобой любовью. — Это пытка, — ответил он, смеясь, — потому что я не могу насытиться тобой. Каким же он был дураком! И Квай был мертв, не так ли? Нет… пожалуйста, нет… Боль прекратилась, и он пал обратно в свою измученную плоть, как обескрыленный ангел. Пронзительные судороги сокращали его мышцы, словно на древних изображениях ада, где демоны пронзают проклятых. Его личный демон ухмыльнулся ему зубастой улыбкой, сверкая бриллиантовыми имплантатами. Оби-Ван хотел заставить его проглотить эти зубы. — У теби чудны голос, хлопец. Не споешь ли ти мне ще одну песню, як це? Или отдай мне коды? Ти молод и силен. Ти ще долго протянешь… в отличие от твое мастера. — Отъебись, — выдохнул Оби-Ван, ослепленный слезами, болью, горем и яростью. Карратианец снова улыбнулся: — О, ми доберемтиси до це, хлопец. Не боись.________________________________________
— Очень утонченно. Саркастически. — Мы стараемся. Ложная скромность. — Что дальше? Горький оттенок. — Мы позволим ему побыть с этим какое-то время. Остальное зависит от него. Большинство из них не дотягивают дальше, чем до этой стадии. Он крепче, чем кажется. Однако Ашрин дал ему обещание. И он терпеть не может их нарушать… Молчание было красноречивее всяких слов.________________________________________
В постели, медитируя или пытаясь, видя возможное будущее, расстилающееся перед ним, одно из которых-погребальный костер; голос Квай-Гона, успокаивающий его после этого, теплые, сильные руки Квай-Гона, держащие его: — Не думай, что это будет очень больно, падаван. Ты не можешь по-настоящему знать, не испытав этого, и воображение всегда делает все хуже, чем это в принципе возможно. Живи настоящим моментом. Будь здесь, со мной.________________________________________
Карратианец исчез, забрав с собой контроллер, но оставаясь где-то в пределах досягаемости, оставив его на абсолютном дне. Ему было достаточно хреново, везде. В таких случаях он попросил бы обезболивающее или применил бы Силу, чтобы контролировать себя. Если бы у него был выбор. По крайней мере, он не был связан, хотя никакие попытки не помогли сорвать ошейник. И ему было холодно. Он дрожал от боли, пытаясь дышать через нее, как делал это в прошлые разы, и даже с некоторым успехом. Если бы она не была такой всепроникающей, было бы легче. Через некоторое время он обнаружил, что его внимание рассеивается. Он был слишком измучен, чтобы сосредоточится, чтобы заставить себя дышать свободно, расслабиться, подумать о чем-то другом. Это изматывало его до тех пор, пока не стало единственной вещью в его сознании, пока физическая боль нанитов не смешалась с болью в его сердце. Это стало частью его проблемы. Он не мог выбросить из головы эту картину: как сильно они избили его мастера, сколько крови было, сколько он страдал, прежде чем… Это не может быть правдой. «Это не может быть правдой, — повторял он себе. — Не может.» Не может. Не может. Потому что это было гораздо больнее, чем что-либо еще в этой адской дыре. — Квай, — шептал он снова и снова, повторяя как заклинание, как литанию, молитву, — хоть что-то, что сохранит его в уме, сохранит его сосредоточенность, сохранит его жизнь, пока он не узнает наверняка. Без их связи в Силе не было никакого способа узнать, был ли Квай-Гон действительно мертв. Пока он не возьмет тело в руки… Подделка. Голограмма была фальшивкой. Он был в этом уверен. Квай-Гон стал бы един с Силой, если бы действительно был мертв. Не осталось бы ничего, что можно было бы показать. Не осталось бы тела. Даже ошейник, сдерживающий Силу, не остановил бы его. Это была его единственная надежда. Считая свои вдохи и сосредоточившись на этом и ни на чем другом, он впал в какое-то состояние, не совсем сонное, не совсем бодрствующее, уютно удаленное от боли, холода и страданий. Он увидел себя свернувшимся на боку: зубы стучали, тело дрожало, боль казалась почти видимой красной аурой в темной камере, — и он погрузился в приятное, отстраненное оцепенение. Он был словно двумя отдельными сущностями: духом и плотью, — и страдала только его плоть. «Мы светящиеся существа», — любил повторять мастер Йода. Он чувствовал себя светящимся, невесомым, сильным, полным Света. Он опустился на колени рядом с собой, погладил себя по щеке, почувствовал заботливые пальцы и удивился, чьи же они. Вообразил, что это его возлюбленный, поднимает его, протягивает руки над головой, наклоняет над столом… Кто-то сунул ему в рот большой металлический шар, обвязав вокруг затылка эластичным шнуром, который сразу врезался ему в щеки. Он сопротивлялся и рванул прочь, снова обнаружив свои запястья в стяжках, над головой, и широко раздвинутыми тем же самым прутом, что ранее фиксировал колени. Еще одна веревка на лодыжках раздвинула ноги, оставив его широко открытым и уязвимым. Он склонился над какой-то твердой поверхностью, ноги немного оторвались от пола, но оказались прижаты к металлическим прутьям по бокам того, на чем он лежал, а его раскинутые руки были зафиксированы сверху. Затем он полностью проснулся и понял, где находится. Трепет страха пробежал по нему: он был прикован к металлическому «алтарю», который он видел раньше, удерживаемый неподвижным всем множеством ограничителей, припаянных к нему. И не было никаких сомнений в том, что будет дальше, только в том, как долго это продлится и разорвет ли его на части. Что-то большое, твердое и холодное втолкнулось в его прямую кишку не слишком мягко, проникая вглубь, заполняя его, как это делал Квай-Гон. Он почувствовал, как ремень протянули между его ног вверх по расщелине между ягодиц, плотно прижали к нежной коже промежности, с другой стороны с боку его яиц и члена, и туго затянули к ремню на его талии, врезая в плоть. Большая рука сжимала и гладила его член, пока он не заныл, и знакомый голос зарычал ему в ухо. — Я дам тебе выбор, хлопец. Ты можити выбрати меня или остаться з бездушным прикосновением це маленькой волшебной палочки. Каким-то образом он понимал, что выбора нет: только плохое или еще хуже, — но инстинкт подсказывал ему, что плоть и кровь лучше, чем их отсутствие. — И шобы це был честни выбор, я сначала дам тебе попробовати. Молния пронзила тело Оби-Вана, от рта до ануса; он был уверен, что может чувствовать, как она проходит через каждый изгиб и петлю его кишечника, проходя дальше через почки и мочевой пузырь, вниз по мочеиспускательному каналу. И снова он опорожнился в приступе агонии. Цилиндр вышел наружу удерживаемый внутри только ремнями. Его снова облили водой, вынули шар изо рта. С трудом удерживая желудок под контролем, он дрожал, мокрый, на холодной платформе с наполовину вставшим членом. Он не был уверен, были ли наниты все еще активны или общая боль была просто его напряжением в мышцах. Слезы текли по его лицу, скапливаясь в глазнице и под щекой. — Теперь, скажити мне, что ти выбираити, хлопец. — Иди к криффу, — прошептал Оби-Ван. Он чуть не подавился кляпом. Каждый мускул содрогнулся, когда ток снова поразил его. На этот раз все продолжалось гораздо дольше, пока он не дернулся так сильно, что ударился головой о твердый металл платформы. Все прекратилось, будто они не хотели причинять ему физическую боль. Когда шар вытащили из его рта, он все еще кричал и брыкался в оковах, хотя сам ток уже остановился. Мгновение спустя он рыдая рухнул на платформу. — Ти сделал свой выбор, хлопец? Оби-Ван кивнул, все еще всхлипывая. — Як скажити мне. — Ты, — выдохнул он. — Ти хочити мене? — спросил карратианец с притворным удивлением. — Мои член в тобе заднице? Ти мене шокируешь, хлопец. Я был уверен, шо тебе понравится цэ маленькая грушка, — передразнил он, расстегивая ремни и вытаскивая металлический цилиндр. — Она сделала тебе твердым. Грубая, мозолистая рука — так похожая на руку Квай-Гона и все же не она — протянулась под ним и погладила его еще сильнее: — Ти верен? Оби-Ван кивнул. — Тогда скажити мне об том. Он не мог. Не мог произнести этого. Карратианец схватил его за хвост, оттянул голову до боли. — Помнишь, шо ти казал, когда я назвал тебе хорошим? Скажити мне. — Он больно оттянул голову Оби-Вана назад, пока не показалось, что шея вот-вот сломается. — Отъебись, — выдавил он в панике. — Да. Як чего же ти требе сейчас? Шо мне сделати? — Выеби, — прошептал Оби-Ван, чувствуя тошноту. Он хотел покончить с этим. Это больше не стоило борьбы. — Ведь не як бы ти просил у свое мастера? Скажити «пожалуйста». — Пожалуйся, выеби. — Это был не его голос. — Громче. Застави мене поверити в твое слова. — Теперь он слышал, как мужчина возится со своей одеждой, как расстегивается ремень, щелкают застежки, шуршит ткань. — Пожалуйста, выеби меня, — пробормотал он. — Серьезней! Як будто ти хочешь этого! — Рука карратианца вцепилась ему в волосы, потянула. — Пожалуйста… выеби меня. Трахни меня. — Оби-Ван застонал. Ни его голос, ни его слова, ни его рот, ни его язык. Ни тем более он. Не делал этого. Не произносил этого. Не его ягодицы разводили эти грубые руки, не в него погружался этот безличный, твердый член, который толкался, рвал, долбился внутрь. Не его нервы кричали от пережитого шока, не его все еще грызли наниты. Не его член сейчас твердел, не его яички туго натягивались в мошонке. Он не кончал. Не он кричал: — Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста! Не он был тем, кто не знал, о чем умоляет. Не Квай-Гон трахал его, не Брук заполнял его, но что-то лучше. Лучше. О, Сила! Он кончил, мощно, великолепно. Сознание его, казалось, едва не отключилось, поддерживаемое лишь болью, памятью и присутствием. Но это не имело значения. О Сила, он никогда не кончал так! Почти так же сильно, как в тех спазмах, которые заставили его обосраться и обмочиться. Больше никогда ничего подобного не произойдет. И он возненавидел этого человека за то, что тот научил его этому.________________________________________
— Этого достаточно. — Он еще не сломался. — Прохладно. — Достаточно близко. Вам все равно заплатят. — Этого нет в контракте. — Я сказал, хватит! Вы хотите, чтобы он убил вашего человека? Он убьет. — Сомневаюсь. — Понимающая ухмылка. — Мы еще не потеряли ни одного агента во время этих маленьких учений. Он всего лишь мальчик, а Ашрин — один из лучших. — Только не говорите, что вас не предупредили. — Рык.________________________________________
Грязный зал работорговцев, где он стоял голый, согнувшись, держа себя открытым, в то время как работорговец засунул два пальца ему в анус; убеждая себя, что это руки Квай-Гона, что когда-нибудь будет еще, так, как он и хотел: Нет страсти, есть безмятежность.________________________________________
Он перестал плакать. Это не имело смысла, и, кроме того, все было кончено. Карратианец вздрогнул и кончил в него, затем засунул свой удивительно маленький, вялый член в рот Оби-Вана, пососать и вылизать дочиста. Он мельком подумал о том, чтобы откусить его, но прежде, чем он смог это сделать, он попробовал свое собственное дерьмо, давясь и срыгивая, забрызгивая своего насильника желчью и слюной. Мужчина обругал его и ударил по голове, и возможность была упущена. Но тут его похититель совершил роковую ошибку. Намереваясь перевернуть его: — Так что на этот раз я смогу видеть твое лицо, — он отпустил перекладину, удерживающую руки Оби-Вана, прижатые к платформе. Многие часы, которые он провел, растягивая позвоночник изгибами и натяжением, окупились в этот единственный момент, когда он встал на дыбы, поймал карратианца сзади за шею перекладиной, фиксирующей его запястья, и приложил его голову о выступ перед ним. Позвонки треснули с таким звуком, словно сломались ветки. Человек обмяк. — Ты кусок дерьма! — прорычал Оби-Ван и снова заплакал.