***
Так долго смотреть в окно можно только в поезде. Кажется, что на всей земле существует только это маленькое купе, а там, за окном, всё безжизненно и пусто. В темноте не видно ни одного фонаря. И проводника, к счастью, тоже не видно. Поэтому они расположились в тамбуре следующего вагона, чтобы выкурить по одной красно-белой или одну на двоих, как пойдёт, ну и выяснить отношения, потому что, как оказалось, без этого поездку можно было считать не оправданной, ведь нервные клетки у обоих были ещё не потрёпаны. — Истеричка, — выпалил он, прикуривая сигарету, сжимая губами оранжевый фильтр. — Эгоист, — не отставала девушка, прислонившись к вагонной двери. — Неправда! — возмутился парень, смачно затянувшись, а затем выпустив весь дым из лёгких карезглазкой в лицо, она закашлялась и пихнула его рукой в бок. — Фу, Космос, ну ты и зараза! — Какой есть. Иди сюда, не дуйся, бука, — Холмогоров с лёгкой руки притянул её к себе не напрягаясь, — Что это сегодня было? Она поддаётся, так неожиданно даже для самой себя и обнимает его своей хрупкой ручкой, дёргая за полы тёмной рубашки, выбившейся из светло серых брюк, нервничает. Он давно бы уже перехватил её руку, остановил это неподобство, но ему хочется услышать то самое откровение, которое вот-вот польётся из её уст. — Мать звонила, мы с ней «прекрасно» поболтали, обменивались любезностями, — Градова положила голову ему на грудь, перехватывая практически скуренную сигарету, чтобы сделать финальную затяжку и выкинуть окурок в проход между вагонами, пока их никто не засёк. — Ты всегда обходила эту тему как огня, а тут на те… У нас вечер откровений сегодня намечается? — Будешь ёрничать, и слова больше не скажу, понял! — Злюка. — Себя давно видел? Безопасно ли ездить в поезде? Сложно сказать, особенно Космосу, который так не любил этот вид транспорта сейчас, но когда-то, в далёком детстве готов был душу продать за игрушечную железную дорогу, которая была страшным дефицитом. Ещё с детства как-то повелось, если ты едешь в последнем вагоне, то думаешь, что кто-то может тебя догнать и оттого хочется, чтобы поезд шёл как можно быстрее. А если в первом — одна надежда на почтовый вагон. — Только не говори, что у меня с головой что-то не в порядке, но мне безумно хочется нажать на стоп-кран, — ни с того ни с сего сказала Гера, аккуратно подняв голову на Холмогорова, чтобы видеть его реакцию в полумраке тамбура, — Смотрю на него уже минуту, а желание это не исчезает. Что будет после этого? Прибежит проводница и наложат штраф, а начальник поезда высадит прям на месте, посреди поля какого-то или леса. — Кареглазка, ну почему я вообще не удивлён? Тебя укачало? — невозмутимость в голосе молодого человека только раззадоривало русоволосую. Мимо них прошёл проводник из другого вагона, поглядывая на подозрительную парочку, которая вошкалась в тамбуре. — Космос, сейчас в нос дам! — Попробуй, маленькая, если дотянешься! Тогда, я сорву стоп-кран и скажу, что это ты сделала, тебе же так хотелось. — Ну ты дебил, или как? Я вообще-то серьёзно! — Конечно, и я серьёзно, нет места шуткам. — Балабол! — А ты красивая! Его губы скользнули по нежной девичьей шее, поднимаясь всё выше к припухлым губам. Это не было пошло или неуместно, просто это была любовь. Он мастерски перевёл разговор в совершенно другое русло, чтобы сгладить всё, что могло разглаживаться. Казалось, они такие разные, но такие нужные друг другу люди, что значимость их союза возрастала с каждой минутой. А за окном поезда было лето, ночь и тёмные пейзажи, едва освещённые фонарными столбами возле станций, куда прибывал скорый Москва-Ленинград. Командирские часы Космоса на левом запястье показывали, что уже начало четвёртого утра, а они вдвоём теснятся на полке номер тринадцать в обнимку, Гера лежала на его груди слушая как равномерно бьется его сердце. И пусть, они совершенно не обращали внимание на то, что их соседняя полка пустует и можно перелечь, для удобства. Это всё было ни к чему. — Представляешь, поезд был моей самой любимой игрушкой в детстве. Точнее не поезд, а дорога. Прокладывать дорогу для поезда, чтоб он непременно шёл. Не помню, строил ли я круговую дорогу. Помню, что всегда не хватало деталей, они часто терялись, отец ругался. Это ведь он привёз железную дорогу откуда-то из Чехословакии что ли. Одно время, лет до десяти, я мечтал быть машинистом, а с двенадцати — хирургом. Думаю, если бы зимой 85-го всё пошло бы немного по-другому, может, был бы лекарем. Она чувствовала, теперь откровенничать была его очередь. — Что пошло не так? — аккуратно, шепотом спросила Градова, чтобы не будить других. — Надька пришла в наш дом, я глупил, бунтовал, делал всё на зло, а потом… не до этого как-то стало. Думал, что поступать вообще никуда не буду, смысл… — Я помню. — Знаешь, я тут думал, может конечно херню скажу, как есть уж… Если бы мама была жива, она была бы рада, что ты со мной. Гера не знала даже, что ответить ему на такие весомые слова, да и, что вообще принято отвечать в таких случаях? Неизвестно. Так они ехали практически до самого Ленинграда, делили одну полку на двоих и плотно прижимались друг к другу, периодически шепча что-то на ухо. Поезд приходил в половине восьмого утра на Московский вокзал, от которого было рукой подать до Невского проспекта, а там и до площади Восстания. Если бы они не были с дороги, можно было бы пройтись пешком до нужного адреса идти-то всего минут пятнадцать, но ребята поймали первое попавшееся такси, которое домчало их под нужный подъезд всего за пять рублей и пять минут. Перед знакомой парадной Холмогорова охватили детские воспоминания, ностальгия, он даже не сдержался, закурил. — Представляешь, Герка, я мандражирую! Лет пять здесь не был. — Ты деду-то хоть звонил, говорил, что в гости приедешь? — спросила девушка, снимая свой туристический рюкзак с плеч, чтобы хоть немного размяться. Тишина, которая повисла между ребятами говорила сама за себя. — Всё с тобой ясно, Холмогоров! Ты мне скажи, мы вообще хоть туда приехали? — Ну ты меня-то совсем за дебила не держи, да? — Ну, мало ли, у нас же всё что угодно может быть. Обменявшись ещё парочкой колких ругательств, они всё-таки решились подняться на второй этаж в один из домов со сталинками и позвонить в звонок нужной квартиры, куда они проделали такой долгий путь. Надоедливый звук колокольчиков пару раз неприятно резанул по ушам, пока парочка дожидалась, откроют ли им двери или нет. — Чёт, не открывает, может, в магазин ушёл, — предположил Космос и нажал на дверной звонок ещё несколько раз, для уверенности, Гере оставалось лишь тихонько хмыкнуть и выразить свои возмущения. — Я же тебе говорила, позвонить надо было! За большой, массивной деревянной дверью наконец-то послышалась возня, а затем щелчок открывающегося замка. На пороге стоял высокий, статный, седой мужчина, в очках и с газеткой в руках, на его лице которого проступали удивление и замешательство. — Космос, египетская сила! Ты? Что же ты деда-то не предупредил, что приедешь, а если бы я помер? Газета полетела куда-то в сторону, а мужчина заключил внука в крепких объятиях. Гера стояла чуть поодаль и наблюдала за такой долгожданной и неожиданной встречей. У девушки всё же промелькнула мысль, что мужчины семьи Холмогоровых очень даже схожи. — Дед, ну фигню-то не неси! Ишь ты, помирать он собрался, запал-то поубавь, я вообще-то не один приехал! — сказал парень и аккуратно шагнул в бок пропуская Геру вперёд. На лице Ростислава Андреевича застыл немой интерес, а затем расплылся в полуулыбке, оттопыривая мизинец, вальяжно произнёс: — Разрешите представиться, я дед этого балбеса, Ростислав Андреевич. — Приятно познакомиться, а меня Герой зовут, я подруга Космоса, — девушка чуть смутилась, когда пожилой мужчина аккуратно поцеловал её ручку и хитро улыбнулся. — А у тебя, внучек, губа не дура, хорошую девочку выбрал, красивую! Милая, у Вас случайно не греческие корни? — поинтересовался тот, пропуская молодёжь вглубь большой сталинской квартиры рядом с Московским проспектом, от которого было рукой подать до знаменитого дома со шпилем, а там и до «Дома книги» рукой подать. — Дед, ну ты чё? — вмешался парень, чтобы хоть как-то приструнить родственника, но он как никто знал, что это дохлый номер, деда не смогла поменять ни война, ни бабуля, ни перестройка, поэтому единственный выход — подыгрывать ему и терпеть колкости да шуточки. — Кося, помолчи, иди лучше вещи распаковывай! А я с дамой пообщаюсь… Гера улыбнулась от этого доброго «Кося», прозвучавшее из уст мужчины. Они определённо найдут общий язык, по-другому и быть не могло бы. Только сейчас до неё дошло, что знакомство с дедушкой — это серьёзный шаг в их взаимоотношениях. Ведь, по факту, они редко говорят о будущем серьёзно. Жить сегодняшним днём, максимум завтрашним, вот как она привыкла. В последнее время Космос то и делает, что сеет намёки о серьёзности своих намерений, а там и вовсе уже разговоры о свадьбе пошли, но для Градовой это всё было ещё далеко, незримо. Они молоды, у них ещё вся жизнь впереди, куда им спешить? Гармония живёт в их душах, а в сердцах — любовь и им этого хватает, до поры до времени. — Да, Вы правы, Ростислав Андреевич, у меня у мамы греческие корни. — Красота — страшная сила, девочка, и ты этой силой владеешь! Оно и ясно, стоило тебе глазками сверкнуть и всё, охомутала Холмогоровых! — мужчина поправил чуть сползшие очки на переносице и пригладил седые волосы на голове. Только сейчас Гере удалось немного осмотреться на местности. Длинный, широкий коридор по расположению чем-то напоминал планировку их квартиры на Котельнической, но здесь этот коридор вёл в большой, просторный зал посреди которого стоял круглый стол, застеленный аккуратной белой скатертью. От гостиной в круговую шли двери от разных комнат. Удивительно, что мужчина в летах держал такую большую квартиру в идеальной чистоте и порядке, что было безумно сложно для такой площади. Возможно, ему кто-то помогал по дому, но спрашивать об этом у Ростислава Андреевича было, как минимум неприлично. Космос, как не странно, послушал деда и уже скрылся в недрах квартиры, а Градовой больше ничего не оставалось, кроме как поддаться расспросам Холмогорова-старшего и помочь ему накрыть на стол. — Посмотри на меня, внучек, я свободный человек, живу как хочу и жизнь мне никто не портит, с того момента как твоей бабушки не стало. А толку-то? Где счастье? Ну, ходит ко мне Галочка, соседка, помогает, а в душе всё равно Есеня моя сидит, — откровенничал мужчина после пары рюмок водки, которые были выпиты и за тёплую встречу, и за прекрасное знакомство. — Ну вот, опять ты свою шарманку завёл. И новую любовь, видимо, тоже! Дед, мне её уже можно называть «бабуля», а, дед, или ещё рано, и у вас не всё так серьёзно? — ёрничал Космос, накалывая вилкой кусок колбасы, аккуратно разложенной по тарелке. Трапеза шла полным ходом, под водочку и задушевные беседы. Былая неловкость растворилась где-то на донышке рюмок и теперь для Ростислава Андреевича Гера была как вторая внучка. — Так, цыц мне тут! Удумал он, дисциплину разлагать, тебя отец давно ремнём порол? Так я могу напомнить былые времена! — парень замолк, но совсем ненадолго, давая деду возможность продолжить свою пламенную речь, — Хорошая женщина была Есения, Герочка. Лучшая! Но, мозгоклюйка редкостная, любили мы друг друга сорок пять лет, душа в душу жили, а потом в один день раз и не стало моей Есенички. — Дед, давай не о грустном, а? И при даме подробности моего детства лучше опустим. Мы в поезде тряслись, к тебе ехали не для того, чтобы теперь на кислую мину смотреть. — Я твою мину вообще редко наблюдаю! Отец там твой с пиявкой внучков мне ещё не настругали? — Упаси Господь, давай не будем портить встречу, — Космос аж скривился, будто съел что-то кислое и ему сводило челюсти, только от одной мысли о том, что Надька могла родить отцу ещё одного спиногрыза. — Ты не ёрничай тут, внучёк! Вообще-то, если бы не дед, ходил бы сейчас Димкой, как мать твоя хотела и не выделялся бы из этой скучной серой массы. Ты ж у меня единственный внук, тебя Димкой нельзя было называть, вот я и настоял, чтоб Космосом был, думал, космонавтом станешь, а оно он как… — Ну спасибо, дед! Ты знаешь, как-то без этой правды, про Димку, проще жилось. — Слыхала? — обратился Ростислав Андреевич к Гере, — Хамит деду! А я бы от внуков-то ещё не отказался, но раз не судьба, так может правнуки скоро пойдут, а? Ты, Герочка, главное, сто раз подумай. Кося наш весь в бабку свою, та ещё мозгоклюйка, если посмотреть… — А мне всё равно, — заявила Градова, обращая на себя тем самым внимание Холмогорова и вызывая у деда улыбку, — Ваш внук… необычный человек. — Похоже, это ты необычная, если увидела в этом балбесе человека. — Дед! — Кося, голос не повышай, а то ещё надорвёшься с непривычки. И лучше налей нам с Герочкой чайку, а я ей пока фотографии твои детские покажу. — Только не фотографии, дед! Ну чего там Герка не видела-то? — Поверь внучек, таких раритетных кадров девочке кроме меня никто не покажет. Вот, Есенечка могла или Ира, мама твоя, но так как их сейчас нет, царство им небесное, эту ношу, так уж и быть, взвалю на себя я! Гера едва сдержалась, чтобы не рассмеяться, наблюдая за Космосом в таком положении. Всё же, забавная семейка у Холмогорова, не то, что у неё. Своих дедушек и бабушек Градова кого не застала, а кто живёт так далеко, на другом континенте, что видятся они раз в несколько лет, по очень большим праздникам, поэтому ей так хотелось запомнить эти минуты в своей памяти, как можно подольше. Быстро утерев выступившую слезинку с глаз, девушка достала свой фотоаппарат и сделала пару снимков, для истории, так сказать. Возможно, через пару лет, она у них с Космосом будет одна на двоих. — А вообще, он у нас хозяйственный, хоть и не ручной, но ты, судя по всему, приручила его, раз он не поленился тебя привезти и познакомить… Космос закатил глаза, а Гера подумала о том, что знакомство это явно прошло намного лучше, чем она себе представляла из рассказов Холмогорова-младшего.***
Они проехали полстраны в поезде до Крыма, обсудили немало тем и как им показалось, практически не расставались за сутки. Когда Тома Меркулова увидела зелёную траву за окном, горы, море, она так радовалась, как будто познала что-то невероятное, новое. Чего уж там, даже Филатова, такого большого и на первый взгляд не пробивного покорили виды необъятной родины. Прощаться им пришлось на перроне в Симферополе быстро, скомкано. Он помог ей с вещами, а дальше их развели пути по разным автобусам, его утащил тренер вместе с другими спортсменами в автобус на Ялту, а девушку прихватили родственники под белые рученьки и прямиком в Алупку. Меркуловы приехали к родственникам, которые уже более месяца отдыхали дикарями, в палатках. Так сказать, море увидеть, ножки помочить да семьёй собраться. Но ещё об одной встрече Валера с Томой всё же успели договориться. Через пару дней у Филатова намечался бой, куда могли попасть все желающие, но вот ему покидать приделы спортивной базы надолго было запрещено, поэтому встреча должна была состояться в доступной близости к его месту дислокации. Для Валеры это было словно манна небесная, которая приподнимала настроение от каждой мысли о Тамаре, о скорой встрече и о том, что такого у него, пожалуй, не было никогда. Даже в отношениях с Викторией всё было не так искренне, здорово и прекрасно. Ему казалось, что даже время бежало с бешеной скоростью, тренировки были продуктивнее, а сердце колотилось так, что медсестра переживательно заявляла о участившейся тахикардии у спортсмена, который раньше этим не страдал. Как не странно, переживания отпустили парня только пятого августа, в день, когда была назначена встреча, а вместе с этим и соревнования по боксу. С самого утра уже была тренировка, взвешивание, регистрация и только ближе к двенадцати сие действие начало принимать более серьёзные обороты. Зрители, которых было, к слову, не так много уже собирались в спортивном зале, рядом с рингом. Кто пришёл просто поглазеть, а кто поболеть за своих друзей, родственников или просто знакомых. Удавье спокойствие, настигшее Филатова в этот ненастный день с самого утра улетучилось ровным счётом тогда, когда в не шибко-то большой толпе, он увидел Тамару Меркулову, которую так долго ждал, питая тайные надежды, что им всё же суждено встретиться ещё раз. Поднявшись с лавки, на которой восседали спортсмены, в ожидании начала соревнований, он помахал ей рукой, чтобы привлечь её внимание, о чём буквально сразу же пожалел. Возле Томы крутился какой-то молодой парень, с любопытством оглядывая обстановку вокруг. Догадаться было не сложно, он пришёл с ней и это вовсе не просто знакомый, знакомые не смотрят таким пронизывающим взглядом на девушек. На душе Валере сразу же стало как-то погано, уж лучше бы она тогда и вовсе не пришла, чем вот так вот, с парнем. Так было бы хотя бы честно по отношению ко всем, не даря лишних надежд ни боксёру, никому. — Валера! — крикнула светловолосая девушка в ярко жёлтом ситцевом платье и помахала в ответ, широко улыбаясь. От тоже улыбнулся, искажённо, криво, как мог. Смотреть чуть левее, где стоял рыжеватый парень не было ни сил, ни желания, но игнорировать такую красивую, привлекательную девушку было бы низко, учитывая, что он сам её же и пригласил. Тома, не взирая на причитания рыжеволосого парня рядом всё же сумела протолкнуться поближе к спортсменам, теперь их с Валерой разделяли от силы каких-то полметра, и она смогла сказать то, ради чего она вообще пробиралась. — Знаешь, по правде говоря, в спорте я не особо сильна, но я знаю, что ты победишь, чувствую. Мы с Аликом будем болеть за тебя! — С кем? — каждое сказанное ею слово туманило его голову похлеще всякого косяка, набитого травкой, который он никогда за девятнадцать лет так и не пробовал, но почему-то знал о всех последствиях. — Алик, брат мой двоюродный, напросился составить мне компанию, говорит, скучно ему в диком городке с предками сидеть. Отговорить его разделиться в Ялте у меня не получилось, поэтому пришлось тащить с собой, ничего? — она непривычно для себя тараторила, наконец-то заметив, как парень меняется в лице, обдумывая полученную информацию. На фоне зазвучала вступительная музыка, какой-то мужчина начал что-то вещать в микрофон, а всех спортсменов собирали на ринге, чтобы представить и приступить к официальному началу соревнований. Филатов успел только лишь покивать головой и бросить пару фраз, которые она так и не разобрала, но по его полуулыбке, Тома поняла, что ой как вовремя успела переброситься парой фраз с Валерой. На душе всем было как-то легче что ли, всем, кроме Алика, который так ни о чём и не подозревал, ведь, не исключено, что по окончание соревнований в нос могло прилететь и ему.***
Москва, квартира Львовых Полумрак, окутавший комнату разбавляет лучик света, который пробивался сквозь дурацкие золотистые шторы с вензелями. Сладко потянувшими на кровати, девушка хотела было перевернуться и встать, но крепкие руки парня впечатали её в простыни, а затем и вовсе обмотали в кокон, сжимая пальцы в замок. — Пусти, Пчёлкин! — Нет, — протянул он, блаженно вдыхая запах её золотистых волос вперемешку с земляничным шампунем. — А в глаз? — серьёзно спросила Ася, надеясь, что это подействует и крепкие оковы из рук ослабнут и ей удастся выбраться. — Хоть в два, всё равно не отпущу, мы, вообще-то спим. — Ты что, ночлежку себе бесплатную нашёл? Витя, ну хорош, пусти! — Львова показательно дёргается, пытаясь вырваться, но заведомо знает, что Витя Пчёлкин не привык сдаваться, особенно так быстро. — Я выпущу тебя, только при одном условии? — Ну? — Ты сыграешь со мной в игру! — без единого намёка на шутку заявил он, не позволяя ей сдвинуться ни на миллиметр. В соседней комнате играло радио с советскими песнями, что придавало ещё большего антуража бодрости, задора. — Какие игры, чё за бред? Ты что, в детство ударился? — Асю не шибко веселили всякие игры спросонья, особенно игры с Пчёлкиным. Ей казалось, что Витя без всякого опошленного подтекста последний раз играл с девочками классе в пятом, но никак уже не в восемнадцать лет. Она прекрасно знала, какие слухи ходят об играх с Витей Пчёлкиным, всем, бесспорно, нравится, но Львова для себя такой участи не желала. Не нравится девочке, когда её под одну гребёнку вместе со всеми гребут. — Ну, почему сразу в детство? Игра, между прочим, очень простая: Всегда говори «Да»! — в этом предложении каждое слово, каждая нотка пропитана подвохом, который только слепой мог не заметить. — А если я, не хочу играть в твои игры, Пчёлкин? — она снова пытается выбраться или хотя бы развернуться так, чтобы видеть его лицо, но все попытки снова тщетны. — Тогда ты автоматически проиграла и должна мне желание. — Да щас, никому я ничего не должна, особенно тебе! — Тогда играй! Не бойся, всё будет по-чесноку, — уверял её медовый, готовясь в любую секунду ослабить хватку, но отпускать в планах не было. Казалось бы, что «план Барбаросса», придуманный Витей Пчёлкиным этим утром на рассвете не мог не сработать. У него было чуть ли не тысяча и одно решение разных проблем и задач, но он не придумал ничего лучше, чтобы вытащить Львову на море. Вот так вот, спонтанно, в один день, разом. — То есть ты хочешь, чтобы я поверила в то, что Витя Пчёлкин и честно — это синонимы? — он не видел её лица, но за год знакомства знал практически наверняка, она удивленно округлила глаза и закусывала уголок нижней губы. Забавная. — Всё просто, Аська, у нас есть сутки, в течении которых мы не может говорить друг другу слово «нет». Если мы обойдём отрицание — отлично. Если нет — желание. — Да ты задолбал, опять желание! Не тяни кота за яйца, Витя, говори прямо, что тебе от меня нужно? — блондинка злилась не на шутку, поэтому парню пришлось позволить ей сесть на кровать, а там и вовсе подскочить на ноги. Её слегка повело. — Игра, просто игра, ничего более. — Всё равно ведь не отстанешь, да? — Ни за что! Так как, твой ответ можно расценивать как «да»? — Расценивай. Она потянулась, усмехаясь и с грацией ленивой кошки отправилась в ванную, а Витя решил попробовать ещё раз донести главную мысль сегодняшнего дня «они едут на море!».***
Ленинград Если ты был в Ленинграде и не ел знаменитых пышек в легендарной пышечной на Большой Конюшенной, среди аутентичного интерьера сталинского ампира, значит — ты съездил в Ленинград зря! Об этом твердили все и каждый, кто был окончательно и бесповоротно влюблён в этот прекрасный город на Неве, каждый житель и турист и этому было весьма логическое объяснение, пышки там действительно были одуренные. Поэтому, в день перед концертом в Ленинградском Рок Клубе, когда Космос таскал Геру по городу в целях проведения обозревательной экскурсии, они и забрели туда. — Кофмик, это ше луфше чем секс, — бормотала Гера с набитым ртом, запивая это всё дело чёрным чаем с лимоном, чтобы хоть как-то протолкнуть эту пищу богов в пищевод. — Ну вот, тебе лишь бы пожрать, Градова, — обиженно сказал парень, надкусывая третью пышку. — Чья бы корова мычала, Холмогоров! — Моя, — на этой фразе глаза девушки злобно зыркнули, после чего она больно пнула его под столом, — Ай! — То-то же! — Сегодня сходим на твой концерт, а завтра я тебя в лучшую чебуречку «Салхино» на Петроградке отведу и всё, можем возвращаться домой, в Москву, все остальные достопримечательности ты уже видела! — Ну, ты конечно и жучара, Космос, а ещё на Пчёлу трындишь, а как же театры, рестораны и прогулки на кораблике по Неве? Где романтика, Холмогоров? — раздосадовано спрашивала девушка, не то, чтобы ей это всё было нужно, скорее шутки ради, чтобы позлить профессорского сына. — Я же говорю, тебе лишь бы пожрать, да поплясать, а романтика, да вот же она, — широко разводя руками по сторонам, привлекая к себе внимание, сказал Кос и быстро чмокнул её в губы. За соседними столиками бабушки-туристы оживились, начали шептаться, а Холмогоров мастерски слизал сахарную пудру с губ своей кареглазой девочки. — Пышки-пышками, они, конечно, были хороши, но спишь ты сегодня на полу. — Не понимаешь ты шуток, Градова! — Может, у кого-то просто шутки хреновые? — У Яковлева, точно! Знаешь, он мне никогда не нравился, — распинался Космос, когда они уже шли в сторону Рубинштейна. К чему это он вспомнил бывшего одногруппника, непонятно. Может, его заедало, что билеты на концерт достал именно он, а может парня просто задели слова о том, что он не романтик. Ну, не вязалось в голове у Космоса, при чём здесь любовь к романтике? Ведь, если идти от обратного, любит — любит, холит и лелеет он свою Герку, подарки тоже дарит, чего же ей ещё нужно-то? Прогулка по Неве, дак, не вопрос, хочет — поплывут, ресторан тоже не проблема. — Вот Серёгу сюда приплетать не надо, да? Он, между прочим, хороший. — Так чего же ты со своим хорошим в Ленинград-то не поехала, а? Может и любовь крутить с ним тогда будешь, раз он такой хороший? — Кос, тебя какая муха укусила? — Бешеная! Дальше они шли молча, неся в себе какой-то свой, непонятный друг другу поток мыслей. Она думала только об одном: «Устал, видимо, раз его так распинает прям». А ему думалось только о том, что его сегодня действительно покусали бешеные мухи. Метров за сто уже собирались люди, которые, скажем так, были очень даже на контрасте. Кожанные одеяния, цепи, и самое разное изобилие причёсок, от начёсов, ирокезов и до лысых голов. Аудитория была разношёрстная, специфическая, но надо заметить, что Космос с Герой из толпы не выделялись. Тёмные джинсы, она в модной белой футболке с надписями и джинсовке, а он в своём любимом тёмно синем свитере. Её голова усеяна пышными кудрями, накрученными на термобигуди, которые приехали аж из Москвы и неброский макияж. Ничего необычного, всё как у всех, но он всё равно смотрит только на неё. Практически у самого входа Гера придержала Холмогорова за руку, затисавшись где-то возле какой-то компании, которая обсуждала недавние события в ЛРК, о которых Градовой тоже хотелось узнать хоть немножко, так, для истории, но Космос не сильно разделял с ней эту идею. Ему нравилось слушать музыку в машине, дома через магнитофон или где-то на дискотеке, не более. Чего уж там, это вообще был его первый концерт в жизни. Но он всё равно стоял и слушал. — В начале 80-х с цензурой всё было очень жестко. Каждая песня должна была быть «залитована», то есть получить разрешение на исполнение. И даже если музыкант ни на что в тексте не намекал, кому-то могло показаться, что он всё-таки намекает. Притом, что по большому счету ни у одной группы рок-клуба, может, кроме «Телевизора», не было явно социальных песен. Но тот же «Телевизор» просто пел, что хотел, а уже потом скандалы улаживали члены совета рок-клуба. Приходилось идти на всяческие ухищрения. Например, «литуя» ту или иную песню, писали, что она посвящена народно-освободительному движению Манагуа или Нельсону Манделе. В итоге группа получала штамп, что песни разрешены к исполнению, и их можно было спокойно петь. Ребята «из этого мира» стояли и просто болтали о движении, а Холмогорову казалось, будто их с Герой посвящают во что-то тайное, секретное, непонятное. Ведь, узнать о людях, чьи песни ты случаешь, если не каждый день, то через день уж точно, было очень интересно. — Ты слышал, в прошлом году, на фестивале клуба «Кино» получила грамоту за лучшие тексты, а песня «Перемен» была отмечена как лучшая, наряду с песнями «Аквариума»? Прикинь, они даже боролись с членами жюри из обкома комсомола и управления культуры. Они обвинили «Кино» — ни много ни мало — в фашизме. Впрямую по текстам им было сложно что-то предъявить, и тогда они просто заявили, что поскольку музыканты вышли на сцену в черном, значит, они фашисты. Вот такая херабора получилась, надеюсь, в этом году обойдётся. — Слушай, давай попросим кого-то нас сфотографировать, пожалуйста! — умоляюще просила девушка, вынимая из небольшой сумочки полароид. Космос согласился, не задумываясь и вручив фотоаппарат какой-то коротко стриженной девчонке из толпы, присел на корточки для снимка.***
Москва, где-то за МКАДом на пути к морю — Пчёлкин, ты что, офигел, да я Сергею пожалуюсь! — вопила девушка на всю машину, когда поняла, что вообще произошло. Игра, на которую она согласилась спросонья подставила её саму же в первые полчаса. Как бы ей не было грустно и обидно от собственного проигрыша, но желание Вити пришлось выполнять и это было отнюдь не то, о чём она вообще могла подумать. — Вообще-то, без его разрешения, я бы тебя и пальцем не тронул. С каждой минутой их поездки обстановка всё больше и больше накалялась, а вектор опасности становился всё больше. — Чего? — Ну ладно, тронул бы, возможно даже не только пальцем, но вот так спонтанно вряд ли бы похитил, иначе мы бы даже из области не выехали, — Витя аккуратно поглядывал на разъярённую девушку, которая сидела рядом на пассажирском сидении и от злости сжимала в руках рюкзак, да так, что моментами казалось она его просто разорвёт по швам. И как это Пчёлкину удалось вытребовать ключи от её машины ещё во время игры, одному Богу было известно. Теперь ему ничего не мешало воплотить свой план в полной мере. — Хрен с тобой, Витя Пчёлкин, украл меня, обманул бедную девочку, твоё право! Значит, придётся меня терпеть и кружить, понял? — А чё ж тут непонятного, Аська. Закружим так, что ты обалдеешь! И ведь он действительно кружил, как мог, старался. Львова прямо-таки смотрела на Витю и не понимала, что вообще происходит в этой жизни. Ещё вчера они пили домашнее вино у неё дома и проявляли фотографии, а сегодня он уже увозит её в неизвестном направлении, и она едет не пручаясь. И это не потому, что её заставили, ей правда интересно, чем же обернётся это путешествие «в никуда». — Ну куда мы едем-то хоть, скажи! — требовала девушка уже который час, наматывая плёнку на касету в магнитолу через карандаш. Одни области сменялись другими, дело в скором времени близилось к ночи, поэтому им пришлось выбирать, сон в машине или снимать какой-то номер в пригородном мотеле. Как не странно, девушка решила действовать хитрее и пойти на опережение. — Если ты мне скажешь, куда мы едем, я сменю тебя, штурман, а ты пока поспишь сзади, и мы не будем терять ни время, ни деньги. Он задумался, потирая уставшие глаза рукой, сжимая переносицу, чтобы хоть немного взбодриться. В принципе, терять ему нечего, Львова вряд ли развернёт машину и поедет обратно, в сторону Москвы, тем более, что им до пункта назначения оставалось всего часов шесть — семь и море. Но, как бы он не доверял девушке, её водительскому стажу и опыту за рулём, чтобы проехать ночью такой путь, нужно двойное внимание и концентрация. — Пообещай мне, если ты устанешь или тебя начнёт клонить в сон, разбудить меня, я тебя сменю, хорошо? — они стояли где-то на обочине трассы Москва — Симферополь, пили кофе из термоса, который всё-таки прихватила Львова и ели пирожки с картошкой, купленные где-то уже в дороге у какой-то бабульки. Мимо них проносились машины, освещая фарами себе путь, в салоне играла музыка, а на душе было хорошо, почти празднично. — Хорошо. — И ты не развернёшь машину обратно в Москву? — Пчёлкин был практически уверен в том, что она это не сделает просто из идейных соображений, ведь любопытство у Львовой частенько берёт верх. — Нет, я не разверну машину! Всё, говори уже! — не то, чтобы девушка совсем была дурой, она знала по какой трассе движется её же автомобиль, но вот какая же конечная точка прибытия пока что было неизвестно. — Мы едем в Крым, — признался Витя и просиял своей самой широкой улыбкой от того, что его план всё же удался. — Я так и знала!***
Ялта — Ты какое мороженое будешь, эскимо или фруктовый лёд? — спросила взмокшая девушка в панаме, придерживая перед собой пляжную сумку. Пчёлкин стоял позади неё, чуть поодаль, возле урны и смолил сигарету «Самца», выглядывая на горизонте у моря погоды. В ста метрах од них уже виден был Ялтинский порт, корабли — пароходы, отдыхающие, расхаживающие по набережной и чуть ли не на каждом углу бочки с надписью «СУХОЕ ВИНО» где наливали 200-граммовый стакан за 18 коп. Чего уж греха таить, с самого утра Витя был почётным гостем одной из таких наливаек, дегустируя разные вина. А что, имеет право, у него «отпуск». Вот только Ася не очень разделяла энтузиазм своего, хм… друга? Ей больше нравилась чурчхела и лимонад на разлив. Нет, конечно, море ей тоже безумно нравилось, да и вообще, следовало бы поблагодарить Пчёлкина за все его старание и эту поездку, но чисто из принципа девушка всё же строила козни и периодически пыталась высказать своё фи, даже тогда, когда это было неуместно. Как, допустим, было этим утром, когда они проехали Ласпийский перевал и до Ялты оставалось от силы минут сорок, Львова остановилась. Всё-таки не каждый день видишь такую красоту, что дух захватывает. — Вид-то какой, охуеть, — вырвалось у взъерошенного парня, когда тот выбрался из переднего пассажирского сиденья и прикурил. «Зараза, взял и опять всё испортил своими сигаретами!» — Некрасиво, — спокойно проронила Ася, собирая волосы в высокий хвост. Вот, та самая вредность, которая вырывалась из неё наружу. — Знаешь, мне тоже не нравится. Ладно, насмотрелись и хватит, садись, поехали, может в море оттаешь. Оттаять-то она оттаяла, вот только солнышко всё же припекало знатно. Да так, что теперь не спасало даже мороженное. — Фруктовый лёд. — Нет, я буду фруктовый лёд! — Асе ничего не мешало купить два одинаковых мороженых, просто спор, как оказалось, дело принципа. — Повторюшка, — буркнул Витя, посмеиваясь, пока девушка не приложилась рукой к сгоревшим плечам парня, — Аааай! За что? — За всё хорошее! — Лёва, ну харе кончать меня! Я заебался, правда. Почему ты меня не разбудила? У меня плечи болят — не дотронуться, ещё и ты мне тут нервы полощешь, вот и делай после такого добрые дела! Люди в очереди к ларьку с мороженным и дети, которые стояли рядом, уплетая за обе щеки лакомство поглядывали на этот цирк на выезде. — Может, я тоже устала и что? А ты, умник такой, почему меня не разбудил? Мамочки, страшно подумать, что будет завтра. Нужно сметаны купить, что ли. — Меня какая-то тварюка на пляже больно укусила, а ещё я сбил палец о камни под водой, — решил пожаловаться на жизнь поддатый сухим красным и белым вином и, смачно обгоревшей спиной медовый юноша, как только белокурая протянула ему заветный трофей в виде мороженного, чтобы остудить голову и хоть немного спастись от жары. Они медленно двигались в сторону гостиницы «Орианды», в которой им по счастливой случайности удалось снять номер на несколько дней в разгар сезона. Возможно, чудеса творили деньги, которые уже понемногу водились у молодых людей, а может это просто фарт, который всё-таки сопутствовал им по жизни. — Это была я, — на полном серьёзе сказала девушка, пока очередь, откуда они только отошли, продвигалась медленно, но верно и рассмеялась, привлекая к себе всё больше внимания. — Смешно тебе, да, Аська? А мне, между прочим, больно. — А мне жарко, и ещё я ногу сдёрла, и что теперь? Батюшки, так что же это, вы теперь развалитесь, сударь? А то я переживаю, чур меня, чур! — сомнений не было, они просто устали от такой тяжелой дороги, но виду старались друг другу не подавать. — Увольте, сударь не развалится, вас ещё переживёт! Хоть бы пожалела меня, а то всё ей не то, да не так, я же стараюсь, а где, блять, хоть какая-то благодарность? — Бозе мой, Витюня обиделся, какой ужас, ну хочешь, я сметанки пожирнее возьму, чтоб спина прошла наверняка? — искаверканным голосом щебетала белокурая, а потом сняла панаму и одела её на голову Пчёлкину, — На, дорогой, только не бузи, чтобы в головку ещё больше не напекло! И как это ты поехал на море без своей любимой кепки? — Вообще-то, ещё позавчера вечером я не думал, что приехав к тебе на кино, вино и домино мы после этого рванём на море, так что пару футболок да шорты с кепкой придётся купить уже здесь.Кстати, Аська, давай вечерок в номере скоротаем, у меня даже одна идея есть, чем можно заняться, тебе понравится. — Ещё слово и ты со своей правой рукой вечерок в номере будешь коротать, понял? — Не понял, ану-ка, повтори. Ты такая сексуальная, когда злишься, — игриво заявил он, подмигнув. Девушка только лишь покачала головой и откусила кусочек, подтаявшего на жаре, мороженого. И всё-таки, это лучшее что случалось с ней в этом восемьдесят седьмом году, определённо! Она и забыла уже, каково это, иногда ничего не говорить и ничего не объяснять — ни другим, ни себе самой. Просто жить и наслаждаться этой непростой, местами запутанной жизнью, сидеть и слушать, как волны плещутся о берег… Думать. «Нужно съездить к родителям, я соскучилась, да и они тоже ждут нас. Возможно, если у Сергея с Верой всё серьёзно, он даже возьмёт её с нами, познакомит с родителями. А я, мне и знакомить-то уже некого, да и незачем». Внезапно, она понимает, что ей не просто хорошо, ей хотелось бы жить с морем, с глазу на глаз. Просыпаться и видеть море, пить с ним чай, обедаешь с морем, с морем мечтать, засыпаешь, любить. А ведь, для неё он просто взял и подарил море, вот так вот легко и не напряжно. Он и море. Интересно, но ведь для неё он никогда не был романтиком, или это она просто не замечала на что способен обычный медовый мальчишка с душой и понятиями, которые взращивали сначала родители, затем друзья, а дальше улица. Ася инстинктивно чувствуете, как чувствовала тогда, в далёком и беззаботном детстве, что здесь и сейчас не о чем хлопотать, кроме как о обгоревшей спине, ею снова понемногу овладевает сила сильнее собственной, которая всё равно понесет её, куда она знает и как знает, и будет что будет!