К звёздам

      Молодые ветра этой весны обдували многочисленные панельки Москвы, в том числе и тот самый дом на Профсоюзной, который для многих был пристанищем, но только для двоих поистине оказался домом.       Градова даже подумать не могла, что праздновать день рожденье Космоса в этом году они будут вот так вот, порознь, он — в мужской компании друзей и Холмогоровых-старших, а она на пару с Аськой и Машкой, которые явились к ней, в их сказочный космический дом по первому звонку, наперевес с парочкой бутылок портвейна, и бутылочкой дорогого заграничного вина, доставшуюся кому-то в подарок.       Внезапный девичник обещал быть душевным и судьбоносным во многих аспектах, но даже сами девчонки не представляли, куда их может занести нелёгкая стопочка и длительный разговор.       На удивление тёплая, игристая весна 88-го, заблаговременно готовила многим новые повороты судьбы, от малого до велика, оставалось просто верить и ждать. Так было не только в этот год, а в каждый, просто кто-то придавал этому особое значение, а кто-то оставался равнодушным, не шибко заглядываясь в далёкое будущее.       Вот и сейчас, Гончарова яростно отрицала очевидные перемены, которые наметил Яковлев в её жизни ещё с осени прошлого года. Их отношения были такими же сложными, как теорема Пифагора для гуманитария, но при желании в них можно было разобраться без напряга, чего не скажешь о взаимоотношениях Пчёлкина и Львовой. У этой пары было всё беспросветно и грустно, несмотря на то, что любовь всё же жила в сердцах обоих. И только Градова чётко знала, чего хочет от жизни, кого любит и куда хочет двигаться — ну, или почти знала, если говорить о последнем. — Космос прибьёт меня, если узнает! — сетовала девушка на подругу, когда та открыла вторую бутылку «Изабеллы». Гаданье на пьяную голову и спичечных коробочках не вело ни к чему хорошему и, уж тем более, ни к какому логическому концу.       Девичьи посиделки в квартире на Профсоюзной обретали совсем другой смысл, когда чай сменился вином, а вскоре и портвейном, а вместо милых разговоров начали проскакивать душевные истории, а там и честный, искренний мат. — Да брось, ты думаешь, они там на своей рыбалке в язвенников-трезвенников играют, по любому синячат, с ними же Пчёлкин! — А Витя что, пьющий? — удивленно спросила Маша, потирая рукой раскрасневшиеся щёки, на что девчонки только искренне рассмеялись, представляя пьющего Пчёлкина. — Машк, ну это так, образно, все они пьют, ни больше — ни меньше, как кони! — обьяснила Ася, шикоро улыбась, ведь из мыслей Пчёлкин так никуда и не делся. Ни сейчас, ни часом ранее, ни неделей. Она так ждала от него первого шага, после своего триумфального возвращения из Новосибирска, но как оказалось, Витя не спешил бежать к ней на крыльях любви, изливать душу и клясться в чувствах, чего ей так хотелось. — Кстати, о нашем полосатом трудоголике, вы так и не поговорили? — Львова только покачала головой, отпивая из красивых хрустальных бокалов, которые долго таились в недрах буфета Холмогоровской квартиры, — Ладно, не грусти, он парень молодой, глупый правда, но хороший, придёт к нему ещё озарение. Ты мне лучше вот, что скажи, какие у тебя планы? — В смысле, на завтра? — Да нет, вообще, в целом, на жизнь. Ладно, возможно, я загнула «на жизнь», но хотя бы на ближайшие лет пять-семь! — очередной вопрос, заставший врасплох. Не то, чтобы Львова не думала о будущем, просто из-за череды совершённых ошибок девушка не представляла, как жить дальше, да ещё и так, чтобы быть полезной, нужной и любимой, а не просто существовать. Ей нужно было какое-то дело жизни, которому можно было посвятить всю себя, раз с замужеством не сложилось. И, кажется, она знала, чем бы ей сейчас хотелось заняться. Гончаренко заинтересованно наблюдала за происходящим и не до конца понимала, к чему клонит Гера, но мешаться не стала, ведь ей было интересно, к чему эти странные вопросы. — Кхм, я что-то, как-то, это, даже не ожидала! — честно призналась Ася, опрокинув початый бокал в себя и поморщилась от того, как свело горло и желудок, — У Коса листы и ручки есть? Тащи, сейчас планы мне на жизнь будем рисовать!       В квартире у сына астрофизики письменные принадлежности не могли не найтись, ведь Градова в отличие от него всё ещё посещала университет и пыталась делать вид, что ей хоть чуточку это интересно. А вот отчисленному студенту Холмогорову было глубоко побоку, каким наукам учат в великой Альма-матер, в которой у него не сложилось — его влекли совсем другие течения.       Засев за столом, девушки без особого труда принялись за дело, однако, то ли приличная доза спиртного, то ли вечер за окном, врывавшийся со всем буйством, то ли просто испорченное настроение дали выводок, потянули за цепочку, от которой не было спасения убежать. Или соврать. Врать Львова не любила в принципе, потому, как есть, огласила честный вердикт, жалея, что в принципе взялась за это дело на свою голову: — И того, что мы имеем… Мне двадцать два, я нигде не работаю, ничем не занимаюсь, ничего своего у меня толком-то и нет, не замужем, и детей у меня нет! Что-то не сильно радужно получается, Герк! — черканув несколько раз с нажимом на листе бумаги, будто подводя черту, Ася отбросила карандаш в сторону. Гера скучающе подпирала голову руками, разглядывая каракули подруги, обдумывала сказанное. — Да хорош, чего ты обесцениваешь всё? Если чего-то не хватает — нарисуй, и всё наладится, правда, Машк? — Точно-точно, всё в наших руках, девочки!       Сомнительное предложение Градовой прозвучало где-то на грани между абсурдом и пьяным бредом сумасшедшей. — То есть, ты предлагаешь мне нарисовать свою жизнь? — подозрительно приподнимая одну бровь, девушка допила остатки содержимого бокала и вздрогнула от окатившей её волны мурашек. Это знак, пить на сегодня уже не стоит, а вот заняться рисованием вполне себе можно. — Ну, а почему нет? — Ты сама-то решила, чего хочешь от жизни, помимо Космоса? — Конечно, — у Геры с этим было проще, и она, перехватив инициативу в свои руки, принялась с лёгкостью выводить на белоснежной бумаге тонкие черты, — Ну, во первых, я хочу настоящую семью…       Ася хмыкнула. — Это разве не соотносится с Холмогоровым? — Не только с ним, Аськ! — Он у тебя ревнивец и собственник… — как приговор, выдала Гончаренко, от чего девушки даже обернулись на неё от такого смелого заявления. — Я, вообще-то, про детей, — скрывать очевидное было бессмысленно. Однако, при этих словах вид у девушек был несколько шокирующий. — Детей, Холмогорову? — переспросила Маша, на что получила настойчивый тычок локтем в бок от Аськи, — А-уч, а что? Я серьёзно! — Эмм… А вы, что, говорили с ним об этом… уже? — более мягко переспросила Ася, выжидающе. — Ну, не то чтобы, но, кто сказал, что мечтать нельзя? — Градова задумчиво посмотрела в окно, улыбаясь чему-то своему. Представила, что лет через пять они с Космосом будут встречать какой-то праздник в кругу уже собственного ребёнка. И почему с ними невозможен этот сценарий? Ведь есть главное — любовь! — Ты не отвлекайся, потом в мыслях витать будешь, с Космосом своим, — Асе было откровенно интересно, чем закончиться план ближайших лет Градовой, и что он, вообще, из себя ещё представлял, — Семейные ценности, это, конечно, хорошо, но что в основу ляжет? — В идеале, какое-то своё дело, — Гера оглянулась вокруг, точно надеялась найти и правда какое-то нерешённое или интересное занятие. — Ага, посуду помыть… — Нет, девки, посуда — дело мимолётное, нужно что-то такое, чтоб запоминалось, и чтоб было разнообразным. Чтоб вспоминать было приятно! — Приятные моменты из жизни принято запатентовывать, а в нашем случае — снимать, — поддатая Львова издала смешок, представив, как они бы вышли на фотографиях сейчас, но Градова отнюдь не смеялась. — Подожди, как ты сказала, снимать? — Снимать трусы и бегать, так Витя обычно говорит… — ну вот, от одного упоминания о Пчёлкине, захотелось добавить на грудь, — Может, фильм какой снимем, короткометражный, — и на этих словах ещё больше засмеялась, сама не до конца осознавая, что именно за правду несла в свет. — Какие фильмы, а как же комсомол, а партия? — Ооо, начинатся! Так, Гончаренко больше не наливаем, а то не дай бог нас ещё к партийным затащит! — шутила Львова, пихая насупившуюся Машку, пока Герка витала где-то в облаках.       Потянулась к бутылке, но не успела, потому что Градова уже сама налила вино в бокалы, провозглашая идею, невольно пришедшую в головы поочерёдно обеим девушкам, но ещё не оговорённую в точности. — Ты — гений, Аськ, Пчёлкин говорил? Видео-салон откроем!       Ася, выпив ещё из бокала вина, уже не слишком вслушивалась в слова Геры. Её понемногу начинало клонить в сон, пока радостная Градова пыталась что-то сформулировать на бумаге. И только слова о том, что она — гений и фамилия «Пчёлкин» вызывали какую-то нелепую, несхожую раннее ни с чем улыбку… Машке же это было уже не шибко интересно, ведь её партийные устои мог всколыхнуть только Яковлев, но интересное заявление всё же заставило призадуматься.       За разговорами и портвейном, девочки даже не заметили, как их компанию покинула Гончаренко, укатив к себе в общагу на такси, ведь спать не дома она категорически не умела и даже пробовать не желала, на что Гера только понимающе покивала, хоть и не могла понять её до конца, так как подобным не страдала.       Улеглись они сами поздно, а точнее рано, около начала третьего ночи, обдумывая все «за» и «против» родившейся идеи, но решение свелось к одному — нужно с этим делом идти к Сергею, он поможет, совет даст, а может даже ещё и деньжат подкинет, но на это молодые дарования даже не рассчитывали. Теперь основной задачей было выспаться и всё ещё раз обдумать на трезвую голову.       Но, о полноценном восьмичасовом сне и речи быть не могло, так как около семи утра двери настойчиво поддались внедрению ключа в замочную скважину. Космос заявился к себе домой, где его, по предварительным предположениям, ждала только Гера, Пчёлкин напросился в компанию, надеясь на несколько часов зависнуть у друга и протрезветь окончательно, а Валера просто не мог оставить двух бедолаг без толковой поддержки. Играл роль поводыря, отмахнувшись от перспективы поехать к себе — зная этих господ, с них станется перепутать чужие двери со своими…       Переступая через порог, Пчёлкин с Холмогоровым запнулись и дружно едва не полетели носом в самую стену, если бы Валера, подходящий сзади, не среагировал так вовремя, ухватив двух оболтусов за воротники. От перебрани и мата, вылившегося трёхэтажным слоем, Львова и Градова спросонья выскочили в коридор, наткнувшись на картину, которая создавала мало радужное, хоть и смешное впечатление. — Что происходит? — всполошилась Гера, которой ранние гости, нарушившие сон, были не кстати. — Какого хуя тут стоят чьи-то туфли?! — чертыхнулся Космос, отшвырнув носком левую. Сзади послышалось легкое хихиканье Фила, который, видимо в голове прокручивал то самое эпичное падение парней, которое не состоялось. — Извиняйте, это мои, — ответила Ася, явно не ожидавшая, что её проворность обернётся таким травмоопасным поворотом. Натянув длинную черную футболку до колен, девушка на цыпочках пробралась к своей обуви и сгребла её в кучу куда-то подальше, чтобы ещё не затоптали. — Ты чё здесь вообще делаешь, Львова? Чё тебе дома не спится? — тон Космоса казался не слишком радостным, ведь выпитый алкоголь ещё давал о себе знать и бурлил в жилах, будоража кровь. Как говорил Пчёлкин: «Ему просто хотелось к кому-то доебаться», чем он успешно и занимался. — Космос, я смотрю, ты тоже не один! Ребят, вы проходите, мы щас с Аськой на стол накроем… — Воды принесите, а то они щас весь коридор заблевать могут, — скомандовал Фил, как самый трезвый из заветной тройцы. — За себя говори, Теофил! — Ну, Кос, тут я имел ввиду в основном Пчёлу. Он любитель Ихтиандра звать. Ну, ещё Саня, но ему сейчас не до этого, он границу охраняет.       Витя бросил в них не слишком разборчивый, но многообещающий взгляд. Сонная Ася вынесла ему воды, протягивая кружку, и с языка её невольно сорвалось: — Ихтиандра нет, извольте.       Фил, поняв, что его миссия подошла к концу и он сделал всё возможное, смылся под шумок к себе домой, не дожидаясь завтрака, над которым уже колдовали девчонки на косовской кухне. Однако, не навёлся на должные мысли, столкнувшись у подъезда с парнем, шагавшим к двери.       Предчувствие не могло толковать чего-то, а Серёгу Яковлева интуиция подвела не меньше. Добравшись по нужному адресу, где ещё вчера была его Машка на девичнике, а сегодня нелёгкая притащила и его сюда, парень позвонил в двери, надеясь, что ему откроют как можно скорее. Тяга к учёбе была неотвратима, особенно при наличии хвостов, но даже подобный аргумент не оказался уважительным, ни для преподавателя, который назначил пересдачу в субботу на восемь утра, ни для Геры, которая ну уж никак не ожидала встретить своего боевого товарища на пороге квартиры в такую рань, да ещё и зачем — конспектами по высшей математике! А вот Космос, на пьяную голову, так и не понял, какого хрена к нему домой припёрся тот, кого он точно не приглашал, да ещё и руки полез целовать его женщине, его! На пьяную, Холмогоровскую голову, завязались разборка, выяснение отношений и драка, которой почему-то никто не избежал. — Голову полечи, придурок! — крикнул Серёга, утирая тыльной стороной ладони маленькую струйку крови, которая стекала на те самые конспекты, которые Градова всё же успела передать другу. — Жмых, теряйся! — крикнул Холмогоров и хлопнул дверью, пока Гера сетовала на его буйное поведение и ругала за разбитые руки, лицо Серёги и шум, на который повыскакивали соседи. — Космос, ну ты даёшь! — Гера не могла и предположить, что её парень способен на подобные разборки, хоть и характер Холмогорова твердил об обратном, — Ты что устроил? Набросился на Серёгу ни за что, ни про что… — Нехер этому хахалю шататься так рано! За конспектом он заходил, как же… Пускай к Машке своей шурует, она у него отличница! — Успокойся, — Гере, надо сказать, импонировала ревность Космоса, и она на него не злилась так, чтобы устраивать скандалы, — Не понял ещё, что тебя люблю? Дурачок ты мой пьяненький, — обняв его, она без промедления получила поцелуй, не подумав воспротивиться.       В комнате, тем временем, сидели Пчёлкин и Львова. Эти двое боялись показывать нос, зная, что буйный характер Космоса способен задевать всех и вся, но и между собой не спешили вступать в беседу. Молчали, думая каждый о своём, вернее, об одном и том же. Никто не решался произносить ни слова, ожидая какого-то знака «доброй погоды» от Градовой, но та, похоже, позабыла о двух гостях, погрузившись в свои космические ценности.       В конце-концов, не выдержав, Витя встал с кресла, чтоб выйти в коридор и, собравшись, покинуть квартиру, и в тот момент Ася поняла, что с неё хватит. — Долго мы будем ещё в молчанку играть?       Эти слова были сродни камню, брошенному в спину. В стиле Вити и желании было бы промолчать, уйти, но что-то потянуло за язык. Очевидно, выпитое накануне и вид эдакого бездельника-пофигиста. Бросив на неё взгляд, удивлённый подобным вмешательством, Пчёла ответил, признавая, что ему нужно уколоть в ответ побольней.       Может, подействует и, пока Львова будет приходить в себя, он смотается напрочь. — Ну, ты же играла в молчанку, будучи в Новосибе. Разве нет? — Причём здесь это? — Ася смотрела на него, не понимая. Ей надоело убегать от разговора с Витей, и Львова решила прямо посмотреть правде в глаза, признавая, что либо сейчас, либо никогда.       И будь, что будет! Но жить в неизвестности и выжидать непонятно чего — не по её теперь. Хватало и так того, что она не знала собственных планов на жизнь. Отчасти-то тому виной, мать его, Витя Пчёлкин, стоявший перед ней!       Витя вздохнул. Не прокатил его замысел. — Извиняй, но я с похмелья, давай потом… — А знаешь, Пчёлкин, наслышана. Не привык ты страдать, и по моему отъезду тоже не шибко одичал, нашёл, с кем кантоваться, — то ли Ася просто решила взять его на понт, то ли она и правда пронюхала что-то, особенно о связи с Наташей, но Витю это добило окончательно. — А не ты ли говорила мне, чтоб заткнулся нахер и свалил, бабу другую нашёл? Посмотрите-ка на неё, праведницу! Всё спихнула, или ещё чё выскажешь? — прожигал её взглядом теперь, признавая, что не видел бы ещё.       Какой чёрт его потянул к Космосу с Герой на квартиру?! Не знал, что в этих стенах сегодня ему подвернётся эта дама, вцепившаяся своими глазами и речами, точно хищник в жертву.       Львица!       И от каламбура смешно — Пчёла явно не походил на пострадавшего… — Говорила, и что с того? Ты же звонил в Новосиб с предъявой, что я замуж выхожу, не я за язык и руки тянула по проводам! — Да ты бы вообще язык в задницу засунула, если б не я, вышла б уже замуж! Какого хрена, спрашивается, вернулась тогда?       Ася испытала огромное желание проехаться по лицу Пчёлкина смачным ударом за то, что тот нёс. И слов не находилось, так что ухватилась за его же, вспоминая встречу. — Ты сам сказал, что не отпустишь меня больше! — Сказал! А знаешь, нахер? Потому что я, мать твою, бился не один день за то, чтоб ты обратила на меня внимание, как дебил влюблённый, а оказалось, что оно нихуя не нужно!       И в тот самый момент Львова почувствовала, что в носу начинает жечь. Отчаянно, отдавая в грудь и вызывая слёзы на глазах. Глядя на Пчёлкина, она изрекла уже спокойно, не переходя на повышенный тон. — Ты и правда дебил, понял? Потому что мне это нужно… Было и есть! А я — дура, не собираюсь больше надоедать, поняла, что у тебя свои планы, — теперь уже Ася собиралась уйти, проходя мимо Пчёлкина, но Витя понял, что сейчас сам станет последним кретином, если проморгает последний шанс.       Когда-то он получил по морде за данную выходку, а сейчас?..       Зажав её плечи в хватке, Витя одним движением прижал Львову к дверному косяку и сократил между ними всяческое расстояние, вторгаясь наглым и настойчивым поцелуем. Хотелось заткнуть её окончательно, чтоб она позабыла свои доводы и убедилась в том, что и сам он, нихрена не смог по-другому.       Похоже, даже не пытался…       Отстранившись, Ася посмотрела ему в глаза, не зная, что говорить. В этот раз она не стала бить его, и Пчёлкин даже рассмотрел едва закравшуюся улыбку в уголках губ.       Внимание двоих переняли на себя тотчас Космос с Герой, вместившие в момент аплодисменты. Неизвестно, как долго эти двое были свидетелями сложившейся сцены, но финалом оставались довольны. — Дяде Космосу простава, друзья. Если б не я, фиг бы вы помирились… — Гера, услышав это, шутливо толкнула своего парня в бок, — А чё? Правда ж! — Не подлизывайся, Кося, — Витя знал, на что надавить, чтоб убрать улыбку с лица Холмогорова, а девушки, переглянувшись, засмеялись.

***

      Так всё и закрутилось с того самого апреля. Сначала были просто размышления и ничего большего, а вот когда девчонки поведали о своём гениальном плане ребятам и прошли первые смешки, издёвки и нравоучения, им всё же досталась доля поддержки и понимания. Их смешливую, но вполне реальную идею поддержали только Фил, Сергей и Вера, а вот Космоса и Витю всё ещё терзали сомнения в плане успешности этого дела. — Вообще-то, барин, так не честно! — в один из вечеров заявила Гера, когда они с Холмогоровым остались одни в машине у его подъезда. На улице уже была поздняя майская ночь, до её будильника и сборов на учебу оставалось каких-то несчастных четыре часа. — И что Вы хотите этим сказать, сударыня? — удивился он, прикуривая. — Как что? Ты ведешь себя, как эгоист, Космос Юрьевич! — Во-те раз, с какого это мы так решили, красивая? — его забавляло, как она распинается перед ним, пытаясь перетащить на свою сторону, а он был совсем не против переметнуться. Просто Космосу хотелось посмотреть, насколько сильно она горела этим и, самое главное, готова ли была пойти против его воли? — Да с такого, вообще-то, в семье принято поддерживать друг друга, и в горе, и в радости, и в новых начинаниях, не, не слыхал такого? — Ну, что-то такое слышал, — пренебрежительно бросает он, выдыхая дым дорогих сигарет прямо в салон жигулей. — А если ты нас позиционируешь как семью, то, будь добр, или поддержи меня, или нам не по пути! — стойко и вполне серьёзно заявила Гера, нахмурившись. Эти слова ей дались трудно, но другого выхода она просто не видела. — Это что, шантаж, Градова? — Космос, по правде говоря, и сам обалдел от такого неждана, еле сдерживаясь, чтобы не придушить девушку прям там, на переднем сидении жигулей. — Понимай, как хочешь, — нервно дёрнув за ручку заклинившей так вовремя двери, она пытается выйти из машины, но не тут-то было, Холмогорова было уже не остановить. Он резво выбрасывает в оконную щель окурок и притягивает её к себе, пьяняще выдыхая дым ей прямо в лицо. — Выйдешь, и я догоню и накажу тебя, Градова! Понимай, как хочешь, — её же оружием начал он, отчего она даже дёрнулась в его руках. Испугалась, маленькая. — Наказывай, я всё равно при своём останусь! — Вот теперь я понимаю, почему мы с тобой так долго вместе. — Почему-же? — она всё равно сидит, не рыпаясь, но эта ситуация знатно играла им обоим на нервах. В какой-то степени, она понимала порывы Холмогорова и Пчёлкина уберечь их с Аськой от ненужной суеты, возможной опасности, да и, к тому же, она не раз слышала о том, что «Серьёзные дела — не бабский удел», но продолжала гнуть свою линию, наперекор всему. — Потому что мы испортили друг друга и сделали лучше, одновременно. — Возможно. — Точно! Ладно, киношница моя, пойдём домой, а то мы так с тобой до утра докукуем, а я ещё хочу успеть учинить расправу над тобой. — Ой-ой, смотри не надорвись! — ёрничает она и снова пытается выбраться из машины, на сей раз косовская жестяная банка поддаётся малым усилиям и всё-таки открывает дверь, — Ты что там, чары какие накладываешь на свою колымагу в гараже у Пчёлкина, что машина только тебя слушается?       Так, чисто из любопытства спрашивает, даже не надеясь услышать что-то другое, кроме Холмогоровской шутки. — Не, теперь колдую сам, у Пчёлкина много других интересных занятий, ему больше нравится Аську вертеть, чем мои жигули. — Фу, пошляк! — Ой, будто ты не знала, и не пошляк я вовсе, так, скорее, сваха. — По бубни тут у меня ещё!       В тот день и дала трещину та самая Брестская крепость в лице Холмогорова, а Градовой так и не удалось попасть следующим утром на пары, умаялась за ночь, но желаемое всё же получила. После летней сессии началось то самое золотое время — сезон работы, как над собой, так над своим детищем и над ошибками. Все их совершают по молодости, но, как говорили великие, «терпение и труд всё перетрут».       Парни пропадали либо на Рижском, либо в ангаре у Серого. Тот, в свою очередь, занимался расширением, но и о сестре не забывал, помогал чем мог в свободную минуту. Так как место под видео-салон нашлось на его земле, он, считай, и был в ответе за всё то, что там творилось.       За днями летели недели, а там и месяца кропотливой и трудной работы, но об отдыхе они всё равно не забывали, была и речка, и день рожденья Аськи, где они чуть не потеряли Фила на ночном Арбате, и поездка в Ленинград к Ростиславу Андреевичу, который их всех так ждал и был очень рад видеть. Не отказались они и от отмечаний экватора Саниной службы, это был верный знак того, что осталось совсем немного и их четвёртый друг скоро вернётся в родные края большой и такой разной Москвы.       Это были лучшие годы их молодости, беззаботности, это были их восьмидесятые, ценность времени которых они поймут позже — даже не через год, и не через два, когда начнётся новое десятилетие. Это было начало того самого тернистого пути, на который каждый из них ступил в нужное время, в нужном месте.       Осень 88-го как назло оказалась очень ветреной и мокрой, поэтому всё чаще люди мочили свою обувь в грязных лужах, чертыхаясь на долбанную, неугодную им погоду, а в промозглый день, как сегодня, старались и вовсе не выходить из дома, но это правило было написано далеко не для всех, всё же главные встречи этого дня состоялись вне зависимости от погоды.       У Лены Елисеевой как раз тоже была одна из таких, спустя практически полгода затишья, с того момента, как она в последний раз видела Татьяну Николаевну Белову в магазине у их бывшего дома. Сегодня случилось страшное, она попалась на глаза Космосу Холмогорову в том самом долбанном «Айсберге», где ещё весной они со Светкой подрабатывали официантками. Время прошло, ориентиры слегка поменялись, ровно так же, как и приоритеты, и теперь Лена могла позволить себе завтракать, обедать и ужинать не только в «Айсберге», но и ещё где-нибудь. Знакомство с Мухиным явно сыграло ей на руку и вывело в дамки, чему она не могла не радоваться, но кто же мог подумать, что друзья Белова теперь так крепко стоят на ногах, что приезжают на разборки старшаков, и не просто абы где на задворках постоять, им даже дают право голоса?! — Ну, и чё ты здесь болото развела? Ревёшь, сопли по лицу размазываешь, — Мухин обнаглел уже вкрай, закурив прямо у неё в спальне, только форточку приоткрыв, кутаясь в одеяло, зябко.       Выкурить очередную сигарету после секса со своей лучшей девочкой со всех имеющихся на районе, было уже как традиция, которую он не собирался нарушать ни под каким предлогом. — Хочу и реву, тебе какое дело? — такой наплыв эмоций был совсем не свойственен для Елисеевой, но, тем не менее, слёзы уже всё равно текли по щекам, стекая чёрными ручьями и капали на белые простыни постельного белья. — Да мне, Ленок, дела-то никакого, ты и так красивая, в себе я уверен, значит, сопли тягаешь не по мою душеньку, а небось из-за своего солдатика, не так ли? Только не говори, что похоронка на него пришла, а то сейчас заплачу! — он надменно рассмеялся, наблюдая за её реакцией, выпуская надменные облачки дыма. — Придурок, что ты мелешь! — подскочив на ноги, Лена быстро растерла слёзы по лицу, накинула халатик, который валялся где-то на стуле и подкурила и себе сигарету, дымить так дымить. — А чё не так-то, малышка? Ну, пробил я, с кем ты до меня водилась, и чё? Солдатик и солдатик, подумаешь… Я-то уже служивый, Лен, меня в армейцу не заберут! — Может, не помешало бы ещё раз, для разнообразия, — бурчала девушка, неоднородно подёргивая ножкой. Где этот Космос взялся на мою голову, тоже мне, сынок аристократов, а всё туда же, к бандосам лезет, жизнь совсем ничему не учит! По любому ведь, и Пчёлкина где-то рядом нелёгкая носила, они ж поодиночке не ходят. Ох, заложат они, сто процентов заложат… — Ленчик, что так грубо-о, а, а? — он потушил сигарету о пепельницу с водичкой и смачно ухватил её за жопу, от неожиданности она даже вскрикнула, — А вот от Фитиля ты сегодня зря дёру дала, обидится, может и в подворотне где поймать. — Пугать меня не надо, Мухин, пуганая, ты лучше за собой смотри. — А я и смотрю, Ленок, смотрю, и прекрасно вижу, как тебя черти всякие по углам зажимают, ручками перед тобой машут. Чё это за чебурек в костюме был? Из Рижских что-ли, у них там Серый ещё главный? — Из Рижских, Космосом зовут, — а вот то, что сын профессора астрофизики был одним из лучших друзей её Сашки, Елисеева решила умолчать. Какой теперь смысл ворошить прошлое, если судьбоносное решение было принято ещё весной? Да и, в конце-концов, Мухин был не самым плохим человеком, помогал ей всегда по возможности, ни в чём не отказывал, подарки дарил, да чё уж там, был очень горд, что ему досталась такая перспективная девочка, которую было нестыдно и в люди вывести, и старшакам представить. — Ещё раз увижу, что тебе какие-то чебуреки на уши приседают, на куски их порежу и собакам скормлю, поняла? — он крепко обнял её, похотливо впиваясь в губы, исследуя рот и прикусил своими зубами её нижнюю губу до крови, чтобы запомнила. — Поняла я, поняла! — Ну и славненько, а теперь чё, на второй заход пойдём? — уволившись на кровати, он потащил её за руку, не дожидаясь даже её ответа. Его не смущало то, что Лена была проблемной девочкой, все проблемы, которые у неё были, он с лёгкостью мог решить либо с помощью денег, которые водились, либо с помощью связей, которых, благодаря брату, было хоть жопой жуй. Зато у Елисеевой был один огромный плюс — она была безотказной, что его очень сильно возбуждало.       Как это обычно бывает, интрижка — дело мимолётное, о серьёзном они разговоры не водили, всё шутки, да подколки. Мухин был человеком, мало схожим с тем, к кому стоило привязываться и который мог бы прикипеть к кому-то сам. Да и Елисеева, как бы там ни было, не могла запасть ему в душу по-настоящему. Не так, как Саше…       Укатил, едва наступил поздний вечер. И Лена не думала спрашивать, может ли он остаться, ни к чему ей было сейчас его общество, как и чьё-либо другое. Снова хотелось рыдать навзрыд, достав альбом из ящика стола, в котором были редкие фотографии, связанные с Беловым и их историей. Короткой, но зацепившей, иначе не лила бы она сейчас слёз и не боялась бы, что ему расскажут.       Не чувствовала бы себя безнадёжной предательницей по отношению к солдату!       В последнюю фотографию, сделанную на Первомай 87-го, Лена всматривалась дольше остальных. Тот день всё ещё блестел в её памяти, и забыть, кажется, никогда нереально. Белов сделал ей предложение, прямо при всех, не стесняясь. И она, совсем ещё девчонка, ответила робкое «да».       Сколько же всего случилось с того времени!       Слёзы катились по лицу нескончаемым градом. Лена снова курила, и снова брызгала на бумагу теми самыми духами. Хотя Мухин был в возможности надарить ей новой косметики, и не обделил в этом, но те самые духи всё равно рука не поднялась выбросить. Аромат юности, схожий с беззаботным детством. Её первой любви…       Ближе к полуночи она поняла, что дальше так продолжаться не может. Лицо распухло от слёз, она была вся красная, когда села за стол писать письмо. Ему, сержанту погранвойск, ещё не зная, что так и не решится отправить послание получателю. Оно так и останется лежать у адресата, как вечное напоминание о том, что был в её жизни такой человек. И она, вопреки своим обещаниям дождаться, предала. «Привет, Саша. Пишу письмо и даже не знаю, как к тебе обратиться. Хочется сказать «родной, любимый, единственный», но я понимаю, что больше не имею на это права. Хочу, чтобы ты понял меня правильно, хотя я и сама прекрасно понимаю, что моему поступку просто нет оправдания. Скажу сразу, это моё последнее письмо к тебе, уж лучше ты узнаешь всё вот так вот, от меня, чем тебе расскажет Космос или Витя. У меня не остыли чувства к тебе, моя любовь по-прежнему такая же, как и в 86-м. Ты был прекрасным моментом в моей жизни! Счастливым мгновением! Но всё это прошло, осталось в нашем детстве… Тебе нужно жить дальше, двигаться вперёд, а не оглядываться на меня. Возможно, если бы я сказала, что больше не люблю тебя, тебе было бы проще, но это совсем не так, но и обманывать тебя я тоже не стану. У меня появился другой мужчина, который здесь и сейчас, который со мной, рядом. Возможно, он любит меня не так сильно, как ты когда-то, зато он может дать мне лучшую жизнь здесь и сейчас. Спасибо за все прекрасные моменты в наших отношениях! Прости меня и прощай. Лена.

28.10.1988…»

***

      Декабрь врывался ярко, с буйством, с почестями, как подобает финальному месяцу уходящего года. Ещё не все до конца осознали, что время начало ускоряться, дел становилось перед праздниками всё больше и больше, ведь совсем скоро нужно будет подводить итоги года, как в будничных делах, так и в спортивных.       Валере тоже хотелось бы похвастаться успехами уходящего года, ведь, на фоне друзей, его жизнь была однообразной и размеренной. Нет, конечно, он был искренне рад и горд всем начинаниям ребят и поддерживал их, как мог, но у самого что-то как-то не клеилось, нечем было гордиться. Спорт, тренировки, соревнования и общий, задорный досуг по выходным с товарищами, и только Меркулова теребила и будоражила его сознание, как никто другой и ничто другое. Та самая вершина, которую он так и не покорил, а всё потому, что не встретил, не нашёл, не отыскал объект своих грёз и воздыханий.       Сколько бы раз он не оббивал пороги Мосфильма, он так и не встретил Тому в тех самых километровых коридорах. Первое время он даже оглядывался на улице на похожих девчонок, иногда подходил, знакомился, спрашивал, мало ли, ведь Москва — та ещё деревня… Парни иногда откровенно ржали с него, но ему было всё равно, он видел цель и не видел препятствий. В конце-концов, Антон его совсем не так учил относиться к жизни.       Валера всегда любил и уважал брата. Тот был человеком, который мог и пожурить, но вместе с тем и поддержать в трудный момент. Сейчас его поддержки не хватало, но, признавая, что иначе уже никогда не будет, Филатов учился жить заново. Не бередил ежедневно душу горькими мыслями, но в районе сердца навсегда оставлял место светлой памяти…       Сегодня был очень важный день для него, который бы ему очень хотелось разделить с Антоном, но, к сожалению, такой возможности у него не было уже восемь лет. В душе он верил в то, что частичка его всегда рядом, и он делит с ним все его успехи и поражения.       Сегодня на кону бой за звание мастера спорта по боксу, маленькая, но такая нужная победа для Валеры Филатова на спортивном поприще. Он шел к этому тринадцать лет. В противниках у него борец из Ростова, который никак не собирался сбавлять обороты. Эпические броски и реально сокрушающие удары: бой получился сложным, зрелищным и очень необычным.       Боксёру, в принципе, работать с борцом очень сложно. Поединок сразу пошел с места в карьер: борец поймал соперника в первые же секунды и провёл несколько зрелищных бросков. Надо отдать должное рукопашнику — подняться после них смог бы не каждый. Еще один раунд прошел под диктовку борца: казалось, результат очевиден.       Но ничего подобного. Боксёр разошелся не на шутку и стало понятно, что в стойке его оппоненту ловить нечего. А пару минут спустя борец и вовсе запыхался, после чего рукопашник без особых проблем завершил схватку, из которой Валера вышел в дамках. Теперь он мастер, он победил! Как же ему хотелось поделиться своим счастьем со всем миром, но Валере удалось дозвониться только до Космоса, коротающего очередной зимний вечер в ожидании той, которая теперь то и дело пропадала в видео-салоне, открывшемся сравнительно недавно. Они с Львовой проделали колоссальную работу, не без помощи друзей, конечно, поэтому все могли считать это своим маленьким, но успешным детищем. — Фил, ёкарный бабай, ты чё нам не сказал, что у вас там вход свободный? Мы б с братвой подтянулись, поболели за тебя! — сотрясал воздух Космос Юрьевич на том конце провода, вещая праведные демагогии, пока Филатов мёрз у таксофона возле метро «Университет». Закинул ещё монетку, разговор продолжился. — Да я за час до выхода на ринг узнал, брат. — Ладно, ты там этого Ростовца уработал? — Обижаешь! Мастера за него дали, прикинь! — Ну так, это дело надо отметить! — оживился на том конце провода Холмогоров, потирая ладони. Он даже не сразу вспомнил, когда они последний раз вот так вот сидели вместе, так сказать, коротая время за культурным отдыхом. — Отметим, отметим, Кос, всё будет! Что мы, вечером встречаемся или уже завтра решим за Новый год? — тема была и впрямь серьёзная, ведь гулянка, посвященная такому великому и могучему празднику, должна была состояться вот-вот, уже через несколько недель. Как говорится в мудрой поговорке, «сани готовят летом», а в этом году им перепала возможность отгулять Новый год на даче в профессорском посёлке у Царёвых, которые в очередной раз укатили куда-то за пределы Москвы и области. — Конечно, встречаемся, само собой! Хочешь, я минут через двадцать подскочу к тебе, заберу и двинем? — Да не, я уже на «Университете», сам доберусь, ещё домой заскочить хотел, вещи скинуть. — Ладно, тогда в семь у девок в салоне, не опаздывай. — Ой, чья б мычала, я никогда не опаздываю, космонавт!       На том они и порешали, а тем временем Москва погружалась в белый плен настоящей зимы, усыпая крупными хлопьями всё вокруг, создавая сказочные пейзажи. Красота, да и только, а дышится-то как, Фил даже сперва не понял, от чего же так хорошо: то ли от победы, то ли просто потому, что зима.       Сделав круг около любимых и незабытых Ленинских гор, ему оставалось только перейти дорогу, а там, огибая парк и дворы, дойти до своей родной Профсоюзной, минут эдак за двадцать, и он на месте, дома. Дом — забавное такое слово…       Неспешно доковыляв до пешеходного перехода, который уже изрядно так успели истрепать от белесого покрова проносящиеся машины, он принялся ждать, когда же загорится зелёный, ну и что, что можно было бы перейти на красный, дорога-то ведь пустая, но он не привык быть нарушителем порядка. По той стороне уже столпилась кучка пешеходов, которые смиренно ждали сигнала, какой-то мужчина даже нёс ёлку домой. Ну и что, что на дворе только седьмое декабря, его, видимо, это не сильно заботило. До зелёного оставалось несколько секунд, пока Филатов не заметил главного — в толпе пешеходов стояла до боли знакомая девушка, образ которой у него в голове всплывал по нескольку раз на дню и даже больше, с того самого момента, как они распрощались в Крыму.       В метрах десяти от него стояла мечта его грёз — Тома Меркулова в забавной, меховой шапке-ушанке и короткой дублёной куртке, с авоськами наперевес. Ему на секунду даже показалось, что это всё сон — или, может, у него галлюцинации? Он даже не сразу понял, что двинулся к ней навстречу на красный. Ноги сами несли Филатова, ведь в жизни так не бывает, чтобы ему так везло, как Жене Лукашину из «Иронии судьбы», крутящейся по телевизору на каждый Новый год. — Тома! Меркулова? — только и успел он крикнуть за пару секунд до того, как его сбил жёлтый «Москвич», а ещё через секунду загорелся зелёный.       Люди сбежались на визг тормозов, крики и маты. Но ему было всё равно — она обернулась, а после и сама побежала на встречу, в самый эпицентр баталии. — Ты куда на красный пиздуешь, придурок, что, жить надоело, а если бы я тебя задавил? Ты — смертник, а у меня, между прочим, двое детей и жена молодая, на кого я их оставлю?! — сетовал водитель над Валерой, пока люди крутились вокруг, создавая панику и пробки. — Валера! — кричала девушка, пробираясь через толпу. — Убили, убили! — орала ещё громче какая-то бабка, дубася водителя сумкой, — Такого молодого загубил.       Все, казалось бы, забыли о бедном парне, который распластался на асфальте, никто даже не соизволил помочь ему, всех волновало только одно — насмерть или нет. — Валера! Валерочка, это ты? — склонившись над парнем, девушка взяла его голову к себе на колени, — Валер, ты как? — Живой, вроде — приоткрыв глаза, проговорил он. И единственная мысль, забившаяся в голове, складывалась в одно-единственное слово: «нашёл»…       Она явилась ему, как чудо, словно ангел с небес сошел в этой шапке-ушанке, он даже не удержался, рассмеялся, но в голову тут же стрельнула пульсирующая боль, пока он не понял, что болит-то вовсе не голова, а ключица. — Попробуй, руки-ноги целы? — спрашивает она аккуратно, осматриваясь, нет ли открытых повреждений. Всё произошло так быстро, в мгновенье, что она даже не успела сообразить, сильной ли была авария. — Скорую, вызовите скорую! — кричал кто-то из толпы, наблюдая, как девушка пытается придержать парня. Тем временем сзади образовалась тягучая пробка, люди ругались, выходили из машин, чтобы посмотреть, что же стряслось. — Да вроде как, нормально, — чуть покряхтев, Филатов всё же встал, подбирая сумку с асфальта, но его повело в сторону. — Какой, нормально? Тебе в больницу нужно, Валер! — она обеспокоенно смотрела на него и, казалось, ещё чуть-чуть, и заплачет. Непонятно, то ли от радости, то ли от понимания, что всё могло бы быть по-другому, и разговора бы этого не было, окажись на спидометре жёлтого «Москвича» чуть больше скорости. — Том, ты не представляешь, как долго я тебя искал, номер намок и цифры поплыли, я даже на Мосфильм ходил, — ему казалось, что он нёс какой-то бред, но если он не скажет это сейчас, другой возможности может и не быть.       А вдруг, исчезнет опять куда-то? Или, хуже всего, окажется, что ничего и было, и сейчас ему это только снится? Но, даже если так, Фил готов был оказаться в этом сне. И не просыпаться больше, глядя на Тому Меркулову, в глазах которой стояли слёзы, а на лице зажглась пронзительная улыбка. — А у меня сумку в поезде украли, а там был и твой номер тоже, вот мы неудачники! — горько усмехнулась девушка, придерживая его под руку. — Эх, вы, молодёжь неугомонная! Такой день чуть мне не испортили, садитесь, я вас в больницу отвезу, мне проблем не надо! — сетовал мужчина, открывая двери своей жёлтой тарантайки и помогая Валере сесть на заднее сидение. — Я с ним поеду! — настойчиво заявила белокурая девушка, поправляя шапку. — Да куда ж вас деть-то теперь, залезай!       Подхватив авоську с апельсинами, девушка села рядом с Филатовым и аккуратно уложила его голову себе на плечо, поглаживая за руку. Так они и ехали в машине до травмопункта: он, она, бубнящий мужик и апельсины.