***
Когда прием беженцев был окончен, Алисса вместе с родителями уединилась в одной из комнат отдыха на последних этажах. Заварила чай, достала печенье из пайка, которое не отличалось особой вкусностью и имелось в довольно скудных количествах, и нетерпеливо усадила мать и отца за стол. Им так много нужно было обсудить… — Чем больше я думаю обо всем этом, тем сильнее поражаюсь, — Адель не скупилась на эмоции и искренне выражала свое изумление. — Ты — моя родная дочь — принимаешь участие в таких событиях… Ты фактически в эпицентре бури, и знаешь… это невероятно! Мама Алиссы, пусть и была человеком довольно спокойным по своей натуре, с восхищением реагировала на любые авантюры и опасности. Она не качала укоризненно головой — напротив, относилась ко всему очень лояльно; и когда ее дочь несколько лет назад заявила о том, что намерена служить в военном гарнизоне, Адель охотно поддержала ее. Алисса была благодарна за это матери. Она знала, что не у всех настолько гладкие отношения с родителями, и ей определенно в этом повезло. Их забота и поощрение — самое лучшее, что они могли дать. — И все-таки, я волнуюсь, — женщина посерьезнела и нахмурилась. — Я никогда не думала о том, что мы застанем подобное время. Немекрона столько лет не знала войны, и вот теперь… Я боюсь, что что-то случится… — Ничего не случится, — заверительно отозвалась Алисса. — Обещаю. Я уже прошла несколько битв, и знаю, что справлюсь и со следующими. Ложь. Алисса не могла знать этого. Каждый раз она балансировала между жизнью и смертью, но продолжала сражаться, надеясь никогда не склониться в сторону второго. Она убеждала себя в том, что она сильная, что она справится, что она выживет, но каждый раз, когда над головой гремел выстрел, Алисса понимала, что смерть непредсказуема — особенно на войне (впрочем, эти два слова были синонимичны). И потому Алисса не могла обещать наверняка, что однажды ее труп не обнаружат на пустыре среди сотен других солдат. Мама горько улыбнулась ей в ответ и легонько кивнула. За такой непринужденной беседой они обсуждали такие сложные темы. Фактически обсуждали вероятность ее гибели. Но пока Алисса знала, что кто-то верит в нее, что кто-то любит ее и ждет, готова была пройти до самого конца. Вера всегда была двигателем. Алисса пусть и далеко всегда не могла быть сильной, искренне желала ею казаться; и ей не нужна была жалость. По правде говоря, жалость она презирала. Девушка знала ее еще со школьной скамьи, когда учителя смотрели на нее, словно на обделенную чем-то, потому как она, дочь двух эльфов с выдающимися способностями, была лишена магического дара. Смотрели на нее и видели лишь слабость, совершенно не замечая силы. Алиссе повезло, что когда-то, кроме озабоченных статусами и властью посторонних взрослых, на ее простоте внимание не акцентировал больше никто. Напротив: родители всегда гордились ей, и излучали веру в ее стойкость даже сейчас, во времена мрачные и в чем-то безнадежные. Даже ее отец, обычно молчаливый и чрезмерно спокойный, смотрел на нее с гордостью. Это грело душу, и этот огонь внутри помогал ей идти дальше, освещая путь. — Давайте не будем о негативном, — подал вдруг голос ее отец, потянувшись за чашкой чая. Камиль был высоким, широкоплечим, но совершенно не внушительным на вид эльфом. Его круглое, с большими щеками лицо излучало доброту и миролюбие. Прическа была простой, аккуратной; на щеках — золотистые метки. И даже сейчас Камиль не снял часы с левого запястья. Они были уже грязными, с трещиной на стекле, но совершенно точно ему необходимы. Привычка пунктуального человека. — Представим, что это обычный семейный ужин, — он натянуто улыбнулся, но это не осветило обстановку — Алиссе уж точно так не казалось. — Только мы очень давно на них не собирались, — как бы между прочим заметила Алисса и мысленно поразилась собственной язвительности. — Никогда не поздно начать снова, — сгладила Адель. Девушка мысленно ее поблагодарила и взяла на заметку, что манера общения Джоанны (а может, и Нейтана) — не лучшее, что можно перенять для себя. — Что за милая девушка стояла с тобой и курила?.. — полюбопытствовал Камиль, прищурив глаза и как-то странно улыбнувшись. — Джоанна не милая. Она бестактная. Постоянно ляпает все, что взбредет ей в голову. — Может, она просто хочет впечатлить тебя… — Папа! — возмущенно оборвала Алисса, скрестив руки на груди и нахмурившись. — Ты тоже бестактный, знаешь ли, и это не впечатляет… И вообще, что за детский сад? Мне почти двадцать лет. — Но ты всегда будешь ребенком для нас, — отозвалась Адель. — Никогда не забуду, как ты нарвала борщевик для той девочки… Как и того, какой выговор сделала мне ее бабушка… Алисса зарделась. Все это было жутко нелепо и неловко. И все же, она на пару мгновений почувствовала себя так, словно оказалась дома. Не хватало только маминого абрикосового пирога на столе.***
«Доченька моя… Я так рада наконец увидеть тебя». Облако дыма поднялось вверх и рассеялось в воздухе. Джоанна закусила губу и небрежно стерла рукой красную помаду. Яркая, вызывающая, она была элементом ее брони, которую та не снимала никогда. «Я слышала о тебе и остальных, и так тобой горжусь». Она ненавидела многое. Счастье окружающих ее людей занимало второе место в этом списке. Глядя на Алиссу и ее заботливую, любящую мать, Джоанна ощущала несоизмеримую ни с чем обиду и зависть. Она старалась избавиться от этих чувств, но любая мелочь могла сорвать рычаг и запустить разрушительный механизм. Раны на ее сердце не заживут никогда. Нет лекарства, которое способно ее исцелить. «Посмотри на себя. Ты меня позоришь. Идиотка. Что же я вырастила?..» Джоанна затянулась слишком сильно — дым неприятно обжег легкие, и она закашлялась. Сколько бы масок она не перемеряла, куда бы не отправилась, а тени прошлого найдут ее всегда. Отголоски строго, презрительного, полного ненависти и разочарования голоса матери, выжженные в ее сердце, будут всегда напоминать о себе. Джоанна никогда не знала ее любви. Она родилась по воле случая и всегда была исключительно обузой. Мешающей, раздражающей, не оправдавшей никаких надежд и ожиданий, напоминающей о потраченном времени и силах, тяжелым бременем, тянущим назад. Она была таковой не только для собственной матери. Она была таковой для всех. Пылающий на горизонте закат, который Джоанна могла наблюдать с балкона, напоминал о еще одной картине ее прошлого — о ее попытке уничтожить то, что она так сильно ненавидела. И по сей день она жалела, что не смогла тогда закончить начатое, вместо этого оказавшись запертой в психиатрической больнице. Влияние матери было слишком велико, чтобы кто-то поверил ее словам. — Я так и знал, что ты здесь. Картер. Джоанна вздрогнула и попыталась собраться с мыслями, чтобы не выдать себя. Но, как ей казалось, вышло дерьмово. — Что ты хочешь? — огрызнулась она и мысленно стукнула себя по лбу. Дура. Зачем она разговаривает так с ним? Зачем пытается оттолкнуть того, к кому ее тянет так сильно? — Просто пришел поинтересоваться, как у тебя дела. Он подошел к ней и встал рядом, оперевшись спиной о перила. Больших усилий стоило сохранить невозмутимость и не отвести взгляд. Работа на правительство научила Джоанну, как важно в некоторые моменты следить за языком тела. Он может дать очень много информации, которую абсолютно каждый воспринимает на подсознательном уровне. — Не в твоем это стиле, — съязвила она. — Ты ведь пришел зачем-то конкретным, да? — девушка повернулась к нему и посмотрела пронзительным взглядом. Внутри все сжалось. Почему именно Картер? Каждый раз ее жаждущее любви сердце находило кого-то. Джоанна уже и не вспомнит всех тех парней и девушек, на которых успевала положить глаз. Но именно с Картером все казалось… иным. Ее наблюдательности, аналитичности и элементарной способности сложить два плюс два хватило, чтобы сделать вывод, что они похожи чем-то. Казалось, он понимает ее, а она его. И ей хотелось довериться, открыться, но делать это было страшно… Вдруг она снова оступится? Вдруг он, как и все остальные, втопчет ее чувства в грязь? Узнает, что она представляет из себя, и отвернется, как и все остальные? — Я хотел спросить, почему ты ушла, — все-таки поняв, что ходить вокруг да около здесь не нужно, произнес Картер, — и почему была такой злой. Я тебе что-то сделал? — он слегка наклонил голову в бок выжидающе посмотрел на нее исподлобья. «Кажется, ты заставил меня чувствовать что-то действительно приятное». — Да нет, — Джоанна пожала плечами. — Просто… Это все довольно сложно. Почему-то в моменты, подобные этим, ее язык начинал заплетаться. Никакие слова не приходили на ум, и все, чего ей хотелось, это провалиться сквозь землю. Исчезнуть и не чувствовать этой неловкости и неуверенности в каждом своем слове и действии. Прошло некоторое время, но Картер так ничего и не сказал. Он выглядел хмурым и определенно о чем-то задумался. С момента смерти Командующего Джейсона он изменился. И хотя Джоанна так и не вникла в суть всей предыстории, она поняла, что он был по-своему дорог Картеру. Командующий был для него наставником, который направлял и поддерживал, и Джоанна прекрасно понимала, что заставляет чувствовать такая потеря. Терять людей, которые тебе дороги, — это отвратительно и тяжело. Ей не всегда удавалось сопереживать людям, но она и всегда понимала, что они чувствуют, чего добиваются и что ими движет. Картера же ей было жаль. Жаль по-настоящему, и она хотела бы сказать что-то, но как назло не знала, что именно. Ей не приходилось сталкиваться со смертью. «Влюбленная дура. Ничем хорошим это не обернется». — А ты сам-то как? Дерьмово выглядишь, скажу честно. — Посмотрел бы я на тебя, если бы ты занималась хотя бы половиной тех дел, что и я. — Ах, точно, майор Карраско, вы очень занятой человек, простите. Картер вяло улыбнулся, но в ту же секунду вновь помрачнел и задумался. Джоанна оставляла за собой множество вопросов. И чем больше Картер думал об этом, тем неспокойнее ему становилось. Отец говорит, с ней не стоит связываться. Говорит, она приносит проблемы. Что ж, в этом он убедился: злосчастный Окулус, который всегда будет черным пятном на его репутации, был тому подтверждением. Джоанна была импульсивна и хаотична, и это качество проявлялось с ней буквально с первой их встречи: Картер все еще помнил, как девушка врезала ему, после оправдав это рефлексами. Затем ему немного приоткрылась занавеса ее прошлого, и это вызвало еще больше тревог и вопросов. Кто же вообще такая Джоанна Лиггер? Пламя и загадка. Шаровая молния. Кажется, такими эпитетами обычно описывают что-то разрушительно прекрасное? Картеру плохо давалось такое красноречие. Но Джоанна определенно его заслуживала. Она подорвала его рутину, привнесла небольшой хаос и добавила пару-тройку несовершенств в его будни, и это было по-своему обворожительно. Иногда в ясном небе не хватало туч. — Отец кое-что рассказал мне… о тебе. — Да? — Джоанна явно напряглась, недовольно нахмурившись. — И что же? Дай угадаю… Он непременно сказал, что я — самая… — Он рассказал мне о том, — Картер резко оборвал ее, решив, что пора обойтись без колкостей и шуток и пролить свет на некоторые волнительные детали, — что ты, — но вдруг замялся, не до конца решившись в точности повторить слова отца, — сделала… пыталась сделать со своей матерью, и… — Так, хватит! — Джоанна вспыхнула и посмотрела на него злобно-шокировано. Она выглядела растерянной и даже немного… испуганной, что ли. Она определенно не ожидала этого, и ей совершенно точно было неприятно об этом говорить. Картер уже было пожалел о том, что вообще завел эту тему; однако теперь точно не мог оставить этот вопрос без внимания. Джоанна шумно выдохнула, какое-то время помолчала, а затем глухо, угрюмо пробормотала: — И что теперь? Думаешь, что я монстр? Ненормальная? Скажи прямо, если так, — она фыркнула и горько усмехнулась. — Я не удивлюсь. — Это не так, — голос Картера прозвучал не слишком уверенно, но в подтверждение своим словам он покачал головой. — Тогда к чему эти расспросы? — она вскинула бровь и скрестила руки на груди. — Только не говори, что волнуешься. — Может быть… — Картер пожал плечами и отвел взгляд. Джоанна попала в яблочко, и от этого он почувствовал себя неловко. Отрицать же что-то было бы действительно по-идиотски. Девушка не сдержалась и неуместно прыснула, нервно дернув уголком рта, чем вогнала Картера в растерянность, но не лишила настойчивости. — Я просто хочу понять, зачем. — Что зачем? — Джоанна притворно глупо нахмурилась, склонив голову набок. — Зачем ты сделала это… — А я-то думала, — она прищурила глаза и изогнула брови, — ты давно понял, — теперь в ее голосе слышалась пассивная агрессия и некоторое высокомерие, которые не вселяли ничего хорошего. — Тебе ведь лично знакома проблема отцов и детей, не так ли? Картер вздрогнул и поджал губы. Это начинало раздражать. Иногда выходки Джоанны переходил все границы, и произнесенные ею слова точно и совсем не слабо били по его собственным больным местам. — Все те вещи, которые Линтон сказал про меня, на самом деле должны быть сказаны про нее. Она отвратительная мать и не менее гнусный человек, пусть все вокруг и любят ее, — мрачно протараторила Джоанна и протянула: — Сколько добродетели напоказ, и сколько сломанных жизней за пределами этого идиотского спектакля… — она облизнула губы, тяжело выдохнула и развернулась к выходу. — Я больше не хочу говорить об этом. Спокойной ночи.