— Ой, Нейтан всегда был той еще занозой в заднице! Где он — там и приключения… Один раз чуть вообще в перестрелку не ввязался… А Касперу всегда приходилось бегать и вытаскивать его из полной задницы, — Нора усмехнулась и положила в рот ложку мороженого. — Правда… сам он создавал еще большие проблемы, и потом уже Нейтану приходилось спасать его, что, правда, было уже попроще и побыстрее, потому что он обычно все проблемы решал кулаками.
— И по-моему, ничего с тех пор не изменилось, — задумчиво протянула Джоанна, медленно покачав головой. — А я так и не поняла… как вы втроем вообще познакомились?
— Мы всю жизнь знали друг друга, — Нора пожала плечами. — Выросли в одном приюте, — она сказал об этом так легко и беззаботно, словно не было в этом чего-то страшного и удивительного. Джоанна невольно нахмурилась. Они — сироты. Брошенные, или же лишившиеся родителей по велению судьбы злодейки, было неважно. Они выросли одни, и у них нет никого, кроме самих себя. Так же ли им больно и горестно, как и ей, отвергнутой Марселле Галлагер? — Правда, я близко с ними начала общаться намного позже: лет в шестнадцать, может быть… — продолжала тем временем Нора. — Не помню, честно говоря… Ну, а что насчет тебя? Были у тебя какие-нибудь близкие люди? Кого-то, кого ты оставила в Гарнизоне, как Каспер и Нейтан оставили меня? — Нора удивительно легко говорила таких тяжелых с простой легкомысленной улыбкой.
Джоанна закусила губу и потянулась за еще не тронутым коктейлем. В баре, где они сидели, днем было значительно спокойнее, чем это бывает поздним вечером или ночью, и это было очень некстати: даже зацепиться не за что, чтобы избежать этого идиотского вопроса. Но ведь… она хорошая притворщица, не так ли?
— Наверное, нет, — соврала Джоанна, пожав плечами и откинувшись на спинку стула. — Знаешь, я вообще обычно вообще ни к чему не привязываюсь, — Нора даже не спрашивала об этом, но она почему-то посчитала нужным развязать этот лживый монолог. Словно хотела убедить других — а возможно, и саму себя — в своей безграничной независимости. — Долгое время я пыталась найти себя, полюбить что-то, но… в Гарнизоне все вообще казалось таким чужим. И тупым. И занудным. Так что, — Джоанна снисходительно ухмыльнулась, — я стащила деньги у одного противного гада, который там работал — хотя, наверное, все-таки просто сидел и протирал свои безвкусные штаны, — как бы между прочим съязвила она, — и свалила при первой же возможности.
— И почему ты решила прийти именно сюда? — Нора, казалось, действительно заинтересовалась рассказом девушки. О, как бы она удивилась, узнай, что половина из этого — импровизированная выдумка.
— Пепельная пустошь это ведь… пристанище потерянных людей, в каком-то смысле? — Джоанна повела плечом. Нора неуверенно кивнула. — Ну, вот и я потерянный человек — никуда не вписываюсь, никому не принадлежу, ничем не дорожу…
Здесь, в Пепельной пустоши, не обремененной никакими устоями и не скованной никакими рамками (разве что негласным правилом «не лезь не свое дело», которое Джоанна, впрочем, находила самым рассудительным из всех правил, существующих во Вселенной), она впервые поняла, что, быть может, нет ничего катастрофического в том, чтобы «не вписываться». Почему она должна меняться, прогибаться и терпеть ради кого-то? Лучше уж быть одной, чем терять себя и свою независимость.
Джоанна как будто вновь, спустя долгое время, в течение которого словно бродила по минному полю, смогла возвести защитные стены. Еще тонкие, неокрепшие… и вновь растрескавшиеся. Прошлое продолжало тянуться за ней попятам тонкой нитью, кувалдой руша все, что она успевала создать и обрести…
—…Вы слышали это, слышали? — кричал один из пьяниц, что сидели за столиком неподалеку. — Карла Галлагер сдала Дреттон! Сама, добровольно! А как ведь раньше говорили о ней эти гражданские, как хвалили… А сама она хвост поджала и прогнулась под этой рогатой сукой!
Джоанна шумно выдохнула и вновь схватилась за стакан с напитком. Она так и не могла понять до конца: злится она прямо сейчас, слыша имя ненавистной матери, или же ликует, зная, что теперь ее лицемерная трусливая сущность откроется всему миру и не только ей самой. О, они еще вспомнят «покойную» Марселлу…
— Да скорее уж не «рогатая» сука, а Галлагерша.
— Джон, твою мать, свали вообще отсюда!
— Как меня достали эти орущие идиоты, — пожаловалась Джоанна, цокнув.
— Хочешь, уйдем отсюда? — услужливо предложила в ответ Нора. — Я как-то тоже не в восторге… Кстати, вот тот здоровяк, — Лиггер обернулась, быстро приметив и впрямь огромного мужчину-полуэльфа в вырвиглазной желтой жилетке, заляпанной какими-то темными пятнами, сидящего к ним боком, — главный районный сплетник. Я на все сто уверена, что уже вечером он распустит слухи о наших с тобой «отношениях». Для него все, кого он видит вместе, чуть ли не женатые пары, — девушка презрительно фыркнула, а Джоанна мысленно подметила, что Нора сама, впрочем-то, была любительницей поговорить да всё и всех обсудить.
Наверное, болтливость — просто особенность местных. Что она, что Каспер, что Нейтан, могли трещать без умолку. Лежа с Нейтаном в одной палате, Джоанна иногда задумывалась о том, что было бы неплохо врезать ему пару раз, чтобы он хоть ненадолго заткнулся. Хотя, вообще-то, Нейтан отлично ее веселил. Как и Каспер. И…
Картер. Джоанна провела в Гарнизоне меньше года, но каждый раз, вспоминая о нем, чувствовала смутную тоскливую тяжесть на сердце. Клялась ведь: не привязываться, не цепляться…
Стол легонько качнулся, когда на него с громким хлопком легла тяжелая мужская рука. Нора вздрогнула, отпрянув назад, а Джоанна лишь невозмутимо вскинула бровь и подняла недовольный, раздражительный взгляд на нарушителя их спокойствия. Им оказался высокий мужчина средних лет (на вид ему было около сорока-пятидесяти) — эльф, красные метки на щеках которого свидетельствовали о пирокинетическом даре. У него были темные, слегка вьющиеся волосы и шафрановые, затуманенные, очевидно, от пьянства очевидно, глаза. Одетый в легкую летнюю красную рубашку с короткими рукавами и растянутые, потертые темные джинсы, он навис над ними с легкой пьяной улыбкой и одновременно раздражительно нахмуренными бровями.
— Какие-то проблемы? — буркнула Джоанна, мысленно готовясь к какой-нибудь потасовке, которая, зная Пепельную пустошь, вполне себе могла разгореться.
— Да! — недовольно воскликнул мужчина. — Меня только что прогнали мои единственные друзья. Точнее, не единственные… Единственные они только в этом городе, а так-то я бывал во многих городах, и друзей у меня, значит, тоже много. Если только они меня не забыли… В общем-то, дамы, могу я стать и вашим другом тоже?
— Боюсь, вы для нас слишком старый, — Нора натянуто улыбнулась, — и пьяный.
— Ну, а вы для меня слишком молодые и трезвые, — парировал тот. — Но я же не предлагаю вам, ну, то самое…
Джоанна не сдержалась и прыснула.
— Я сказал что-то смешное? — недовольно буркнул эльф.
— О да… — протянула Лиггер, театрально вскинув брови и медленно покачав головой. — А еще у вас лицо смешное само по себе.
— Мне вот одна моя бывшая говорила точно так же! Было это, конечно, двадцать лет назад, но, видимо, ничего так и не изменилось… Так можно я все-таки подсяду?
— Подсаживайтесь, — Джоанна, вопреки недовольству Норы, согласилась довольно легко, лишь пожав плечами. Она никогда не была против новых знакомств, но пьяные мужчины за сорок всегда были ее любимчиками: уж слишком они все до смешного глупые и эксцентричные. — Но если мне не понравится ваше поведение, — предупредительно процедила она, невинно улыбнувшись, — я вам врежу.
— Справедливое решение, — хмыкнул тот и, подтянув стул из-за соседнего столика, обессиленно, словно перед этим тащил трехтонный груз, рухнул на него, закинув ногу за ногу. — Ну, дамочки, давайте знакомиться. Я Джон — вы?
— Это Нора, — Лиггер кивнула на девушку. — А я Джоанна.
— Очень приятно познакомиться, — Джон растянул губы любезной теплой улыбке. — Вот… знаете, что я хочу вам сказать? — повисло неловкое молчание, и только Джоанна покачала головой в театральном недоумении. Пока этот пьяный эльф казался ей очень забавным; хотя вот Нора явно была не в восторге от того, что к ним вдруг прилип какой-то чудаковатый незнакомец. — Мы с вами живем в очень сложном, очень жестоком мире с кучей беспросветно тупых, жестоких и жадных людей. Все они зачем-то лгут, притворяются, озабоченные деньгами, властью и статусами… Вот порассуждаем даже в пределах этой гребаной войны, которая мне, если честно, вообще кажется какой-то фантастикой… Зачем кому-то одному пытаться завоевать земли кого-то другого? Ради власти! Все эти гнилые, меркантильные люди действуют ради власти, и все они плевали друг на друга с высокой колокольни! — выплюнул Джон и театрально взмахнул рукой. Пока Нора косилась на него с недоумением, Джоанна невольно напряглась, прислушалась и призадумалась.
Линтон говорил, что человек, не имеющий власти, не выживет. Мать ради нее шла по головам. Каллан ради нее убил любимую женщину. Рейла обратила в руины не один город. Все эти люди, жадные до власти, не остановились бы не перед чем. Действительно — плевали они на всех остальных. Плевали на тех, на чьих страданиях возведено их могущество.
— Из-за гребаной Галлагерши — женщины, которую в Дреттоне считали чуть ли не в второй королевой — мы лишись целого, мать его, северного континента! — недовольно воскликнул Джон. — И ведь этой меркантильной лицемерной суке точно нет никакого дела до всех остальных. Плевать ей, что всех нас либо взорвут, либо вырежут, либо просто поработят — она спасла свою шкуру, и все, довольная! Из-за таких, как она, мы и оказались в этой беспросветной заднице, — мрачно подвел Джон и красноречиво икнул в довершение.
— Да… — протянула Джоанна, задумчиво внутреннюю сторону щеки. — Вы правы. Почему-то никто…
— Ты прав, — исправил эльф. — Давайте мы с вами будем на «ты»? — он окинул девушек вопросительным взглядом, и Нора неуверенно кивнула в ответ. Разговоры о политике явно не пришлись ей по вкусу; но вот Джоанне этого явно не хватало: все минувшие недели она только и делала, что дуростью маялась. Она это дело, конечно, любила, но уже совершенно отвыкла от такой безалаберности.
— Да… Ты прав, — исправилась Лиггер. — Меня всегда удивляло: почему никто не видит этого? У этой Карлы, — она пренебрежительно скривилась, — даже улыбка гадкая. То, что она «меркантильная лицемерная сука» у нее на лице написано. Как, впрочем, и многих других богатеньких чинуш.
— Слушай, а ты мне начинаешь нравится, Джоанна, — протянул Джон, усмехнувшись, и легонько похлопал ее по плечу. — Что-то ты сечешь. Знаете, что я обо всем этом думаю? Что всем нам нужно взять волю в кулак, подняться, — он драматично взмахнул рукой, сжимая пальцы, и вдохновенно протянул: — и бороться! Бороться за себя, за справедливость и за свободу!
— Единственное, Джон, с чем ты можешь бороться, это похмелье, — презрительно усмехнувшись, подал голос здоровяк, о котором совсем недавно упоминала Нора. — Но и ему ты проигрываешь каждое утро.
— Заткнись, Айзек, — шикнул на него Джон. — Я, кажется, специально для того и ушел, чтобы не слушать твой идиотский голос. Пищишь, как восьмилетняя школьница.
— Зато я не пытаюсь строить из себя ловеласа и дамского угодника.
— И хорошо, что нет, — вмешалась Джоанна. — А то ведь с твоей жиденькой бородкой паршиво бы вышло, — она закинула ногу за ногу и язвительно дернула бровью. Громила Айзек тут же переменился в лице, сведя густые черный брови к переносице, оперся ладонью о стол и медленно поднялся, раздражительно процедив:
— А ну-ка повтори?
— С превеликим удовольствием, — Лиггер вскочила следом, сопровождаемая изумленным взглядом Джона и встревоженным взглядом Норы.
— Джоанна, сядь! — шикнула девушка. Та в ответ лишь фыркнула и закатила глаза.
— Я очень давно не набивала морды различным мудакам, — отпустила Лиггер, хрустнув пальцами. — И теперь у меня просто кулаки чешутся от нетерпения.
— Да что ты мне сделаешь, девочка? — громила нахально ухмыльнулся, обнажив кривые зубы. Тем временем те немногочисленные посетители, которые были в баре, замолчали, пытливо наблюдая за разгоревшейся перепалкой.
— Вообще-то, мне осенью двадцать два будет, — Джоанна по-детски комично надула губы и похлопала глазами. У так называемого Айзека на лице было написано: он вне себя от злости, и каждое ее слово, каждое ее действие только все сильнее его раздражало. Казалось, еще чуть-чуть — и взорвется. Но Джоанна не собиралась останавливаться: ее это забавляло. — А тебе сколько? Семь? — с презрительной насмешкой выпалила она, и ее голос вмиг стал грубее и жестче. — Ты похож на гигантского младенца, который прилепил себе лобковые волосы на лицо, — она презрительно прищурилась.
За спиной раскрасневшегося то ли от гнева, то ли от стыда Айзека кто-то прыснул, и это окончательно вывело мужчину из себя.
— Ах ты, дрянь! — он замахнулся, намереваясь ударить ее; но Джоанна опередила его. Отступила назад, взмахнула ногой и обдала мужчину потоком огня. Айзек закричал и отшатнулся, обрушив своим громадным телом стол. Его компаньоны тут же разбежались в стороны, боясь, что он и их придавит, и изумленно уставились на распластавшегося по полу мужчину. — Моя борода! — с ужасом воскликнул Айзек.
Трое мужчин окинули Джоанну изумленно-разгневанными взглядами, а она лишь пожала плечами и вернулась на свое место. Слишком резко она подорвалась: в раненом боку неприятно закололо, но вряд ли этот небольшой дискомфорт стоил того, чтобы обращать на него внимание. Так что Джоанна мысленно отмахнулась и взяла на заметку, что ей стоило бы возобновить тренировки.
— Уже завтра ты будешь грозой города! — изумленно воскликнула Нора.
— Если только он не постыдится такое кому-то рассказывать, — язвительно заметил Джон и наблюдательно протянул: — Что-то не видел я раньше, чтобы обычные городские так дрались.
— О, это еще не драка… — Джоанна усмехнулась. — Но я не «обычная городская». Там, откуда я пришла, случались вещи и похуже…
— Она из Гарнизона, — тихо буркнула Нора, склонившись к Джону. Лиггер смерила ее недовольным взглядом и шумно выдохнула. — А, — девушка вскинула брови, — это была какая-то тайна?
— Нет, — Джоанна пожала плечами. — Мне просто казалось, что военные тут не в почете.
— Это так раньше было, — бросил Джон. — Сейчас-то все изменилось. Все прекрасно понимают, что только на военных наша судьба и держится. А я вот… я сам тоже когда-то в армии служил… — протянул он, нахмурившись, словно что-то припоминал, и бесцеремонно закинул ноги на стол: Нора, которой пришлось лицезреть его грязные ботинки, чуть не задохнулась от возмущения, отпрянув, как ошпаренная. — В Лиманском Гарнизоне я служил. Там было в принципе неплохо, но командование, — он брезгливо скривился, — очень противное. Был там один майор, по фамилии Пилл, который сейчас уже, кстати, генерал… Любил он покричать на всех, казармы драить заставлял, хотя мы говорили ему: зачем, если цивилизация дала нам пылесосы? А он говорил: «для поддержания дисциплины!»… — передразнил Джон, вскинув палец в воздух. — Ну и один раз кто-то взял и наложил ему дерьма в ботинки. Он так взбесился, пошел всех допрашивать, и в итоге получилось так, что все следы вели ко мне. Но это был не я, честное слово! Я от той похлебки вообще мог неделями в туалет не ходить, а уж чтобы в чьи-то ботинки гадить… — он цокнул. Действительно, эксцентричный человек, вновь подумала Джоанна. Откровенный, прямолинейный, лишенный смущения и комплексов, веселый и забавный. — В общем, вызвали меня на ковер. А это был мой не первый проступок: я и еду, бывало, крал из офицерской, и в деревню сбегал по ночам, и много чего еще… И они мне сказали тогда: «думай, лейтенант, или ты за голову берешься и человеком нормальным становишься, или валишь отсюда на всех четыре стороны». Я сначала так призадумался… но потом, когда они сказали, что мне месяц дежурства придется отработать в качестве наказания, решил: а ну его! Нормальным быть скучно, дежурить — еще скучнее. И погнали меня оттуда, и сказали, что больше никогда не хотят видеть меня в немекронской армии. А я что? Я пошел искать себе новые развлечения, — Джон явно не собирался останавливаться, но и ни Нора, ни Джоанна, не собирались его прерывать, ведь рассказывал он действительно интересно и живо, и девушки невольно заслушались, совсем позабыв, что этого человека они видят
впервые в жизни. — Весь северный континент объехал, чуть на одной гадкой стерве не женился — но вовремя додумался слинять от этой бестии. Решил, что делать мне больше нечего и… приехал сюда, в Пепельную пустошь. Нажил тут себе проблем и имущества, и живу, припеваючи. А недавно — с тех пор, как началась война — нашел я себе новое призвание. Революция, Красное восстание! — артистично воскликнул он. — Никогда о таком не слышали?
— Ну, я слышала что-то такое… — Нора задумчиво нахмурилась. — Но не уверена.
— А красное-то почему? — поинтересовалась Джоанна, откинувшись на спинку стула.
— Потому что красный — цвет борьбы, силы и храбрости. Наверное, — Джон пожал плечами. — Знаете, чем оно занимается?
— Восстанием? — Лиггер дернула бровью.
— В теории, да, — протянул Джон. — Но на практике… не совсем. В Пепельной пустоши просто пока что все мирно, однако мы все равно готовимся. Вербуем людей, добываем оружие… Придет время, и мы станем спасителями этого места, — горделиво протянул он. — И тогда получается, что я тоже военный. Ни один Гарнизон меня, конечно, знать не хочет, но на поле боя выбирать не приходится. Ну, а тебя, такую молодую, как на войну-то занесло? Да и откуда ты вообще такая взбалмошная выбралась?
— С самых низов, — солгала Джоанна. На самом деле, она всегда была наверху. Рожденная и воспитанная богатой женщиной, проработавшая не один год на правительство — элита, словом. Но никогда счастливой в «высших кругах» она не была. — А тем, кто с низов, пригодится много бороться: за себя, за свою жизнь. Наверное, поэтому я и оказалась на войне. Хотя это никто из нас не выбирает.
Ложь и правда искусно переплелись в ее словах. Все-таки, было в подобных случайных встречах и внезапных задушевных беседах свое очарование: можно было высказаться, хоть немного приоткрыться, и не думать о том, что эта минутная слабость разрушит все.
Джон в ответ лишь многозначительно покачал головой и потер переносицу.
— Знаете… когда пьешь, трезветь — самое ужасное. Настоящее мучение… — пожаловался он с тяжелым вздохом.
Входная дверь вдруг с громким ударом распахнулась, и в бар влетела запыхавшаяся, бледная от ужаса женщина, которая мгновенно приковала к себе полунегодующие, полуосуждающие взгляды.
— Скорее, бегите все, спасайтесь! — протараторила она. —Там… там… — женщина тяжело дышала, жадно глотая воздух и слова, а тем временем все остальные таращились на нее, как стадо баранов. —
Удракийцы…
— Вздор, — прыснул какой-то мужчина. — Ты головой случаем не приложилась?
— Да вашу ж мать, клянусь! — воскликнула паникующая незнакомка. — Я…
Чудовищный гул оборвал ее на полуслове. Женщина тут же захлопнула рот, ее лицо вытянулось в немом ужасе, и она пошатнулась, едва не свалившись с ног. Она испугалась; но чего именно, все поняли не сразу.
—
Да что это такое?
Джоанна нервно вцепилась пальцами в столешницу. Они здесь. Добрались даже сюда.
— Послушайте! — Лиггер вскочила, запрыгнула на стул и, громко ударив в ладоши, обращая на себя внимание, воскликнула: — Она не лжет! Удракийцы здесь, и если вы не хотите сдохнуть здесь и сейчас, немедленно проваливайте. Бегите, и не оглядывайтесь! Поверьте мне: я знаю, о чем говорю…
Немногочисленные посетители погрузились в возбужденные перешептывания. Хватались за головы, за грудь, за оружие, которое здесь носил, наверное, каждый, но никто и не думал пошевелиться. Джоанна раздраженно зарычала и стиснула руки в кулаки.
«Идиоты, — мрачно подумала она, — безмозглые идиоты. Сами себя погубите».
Впрочем, печься за чужие шкуры и становиться местной спасительницей она не собиралась, и потому, отмахнувшись от пустой бессмысленной тревоги, спрыгнула на пол и бросив: «Нам нужно уходить», — потащила за собой Нору. Растерянный Джон тут же подорвался с места и поплелся следом за ними.
— Что происходит? Что это за звук? — протараторила Нора, покорно следуя к выходу за Джоанной.
— Аннигилятор, — бросила та. — Видела разрушенные улица Кретона? Дреттон? — девушка закивала головой в ответ, нахмурившись. — Это все он. И если ты не будешь чуть быстрее шевелись своим задом, тоже сдохнешь! — разгневанно выплюнула Джоанна.
После того, как ей под ребра вонзили нож и она чуть не сдохла на том гребаном корабле, бояться, наверное, было глупо. Бывало ведь и похуже — а пока они в относительной безопасности. Но Джоанне все равно было страшно. Страшно, что все может закончиться
вот так. Смерть давно ступала за ней по следам, подрезая пятки, и каждый раз Джоанна все больше боялась, что не сумеет сбежать.
— Куда мы идем? — растерянно пробормотала Нора, когда Лиггер выбила дверь ногой, чуть не снеся ее с петель.
На улице уже вовсю царила паника. Охваченные ужасом люди бежали, кто куда, а параллельно не самые добросовестные из них умудрились воспользоваться случаем и устроить самый что ни на есть дебош: витрины некоторых магазинов уже были выбиты, а сами магазины обчищены. Дикие люди — и шустрые. Джоанна была рада, что в этот момент они укрылись в баре, иначе кто-нибудь уже точно да попытался прирезать ее.
— Куда-нибудь подальше отсюда, —
она снова бежит. — Эй, Джон, — девушка обернулась на мужчину, который, несмотря на уверенность в своих действиях, выглядел немало испуганным. — А где же твое Красное восстание, — язвительно протянула она, дернув бровь, — когда оно так нужно?
— Далеко на востоке… — выдавил Джон, виновато нахмурившись.
— И почему я даже не удивлена?..
Аннигилятор тем временем приближался, как и яркий ослепительный свет смертоносного луча. Пожалуй, только он и был сейчас хоть каким-то ориентиром. Густое облако из дыма, пепла и серого песка поднялось высоко в воздух и застлало собой ведь горизонт. Наихудшее оружие, которое можно было применить в наихудшем месте.
Джоанна старалась держаться ближе к зданиям. Пока аннигилятор не добрался сюда, именно там было безопаснее всего, иначе ведь дикая толпа непременно бы их затоптала. Нора, у которой оказались на редкость быстрые ноги, и Джон неукоснительно следовали за ней.
— Может быть, остановимся и подумаем хоть немного? — жалобно предложила Нора.
— Те, кто много думают, чаще глупо умирают, — съязвила в ответ Джоанна.
Вообще-то, она была бы непротив остановки. В раненом боку снова начало болезненно колоть, и Лиггер боялась, что рано или поздно терпеть этот дискомфорт уже не сможет. Но пока она не собиралась останавливаться. Будет бежать, пока не свалится с ног.
— Знаете, где находится Мусорный квартал? — спросил Джон.
— Понятия не имею, — угрюмо отозвалась Джоанна, тяжело вздохнув. — И что за идиотское название?
В подобной ситуации ее острый язык и недовольство вряд ли кто-то оценил.
— Я знаю, где это, — встряла Нора.
— Отлично! — бодро воскликнул Джон. — У меня есть идея: вы двое направитесь туда и будете ждать меня, а я в это время найду машину и потом вернусь за вами.
Джоанна резко остановилась и облокотилась об стену. Все-таки, совсем раскисла, лежа в лазарете, да и тяжелое ранение явно пагубно сказалось на ее организм: дышать стало страшно тяжело. Но куда сильнее было внезапно вспыхнувшее чувство растерянности и недоверия.
— С чего вдруг тебе помогать нам? — враждебно процедила она, развернувшись лицом к Джону: в ее янтарных глазах опасно заплясали искры. — Мы тебя впервые в жизни видим. Как-то это очень подозрительно, не находишь? — она окинула его мрачным взглядом снизу вверх и надменно вздернула бровь. Когда Картер и Алисса помогли ей в Кретоне, Джоанна прекрасно понимала, почему они так поступили: они военные. Но вот альтруизм Джона ей совсем не был понятен.
— А почему нельзя протянуть руку помощи, если есть такая возможность?
— Потому что спасая наши жизни, ты рискуешь угробить свою собственную! — раздражительно выпалила Джоанна. В этот момент Нора смотрела на нее, как на сумасшедшую, и словно боялась, что Лиггер своими словами лишит их единственного надежного шанса на спасение. — Что за идиотские игры в героя, а?
— Однажды я уже бросил человека, которому, наверное, был очень нужен, — неожиданно признался Джон. — Так что теперь, как ты выразилась, я «играю в героя». У всех есть свои причины делать что-то, даже если со стороны это выглядит пиздецки странно, — философски изрек он. — У тебя, наверное, тоже есть свои причины. И я по твоим упрямым глазам вижу: ты далеко пойдешь.
Лицо Джоанны вытянулось в немом изумлении. Наверное, впервые она услышала что-то такое в свой адрес. Наверное, впервые ее не назвали «ничтожеством» или «обузой».
— В наше время такие люди нужнее всего, и я не позволю такому потенциалу просто пропасть среди каких-то песков. Так что, пошевеливайтесь, дамочки, — ободрительно воскликнул он. — Я обязательно за вами вернусь, — и не дав Джоанне и слова вставить в ответ, ринулся вперед, свернув за ближайшим углом. А его реплика так и осталась эхом звучать в ее голове.
«Я по твоим упрямым глазами вижу: ты далеко пойдешь». Она и так зашла далеко.
— Показывай, где этот Мусорный квартал, — требовательно отчеканила Джоанна, посмотрев на Нору. Почему-то именно сейчас она вдруг преисполнилась твердостью, решимостью и боевым духом.
Луч аннигилятора подбирался все ближе, земля дрожала под ногами, и Джоанну с Норой спасало лишь то, что они то и дело заворачивали в подворотни и переулки, прячась по темным укромным углам, которые, как казалось, была бессмысленно уничтожать. Джоанна четко знала ход событий: аннигилятор расчищает главные улицы, самые крупные и широкие, а все остальным занимается пехота, которая вот-вот, по логике повторяющегося из раза в раз плана, должна была наступить. Снова столкнуться лицом к лицу с удракийскими солдатами Джоанне не слишком-то и хотелось.
Город свинцовой тяжестью накрыло огромное облако пыли, в темное густоте которого дышать было совсем невозможно: вся эта грязь словно пробиралась внутрь, оседала в легких и перекрывала всякий воздух к кислороду. Справиться с этим удушающим чувством было нельзя: приходилось терпеть, кашлять и задыхаться. Каменные дороги растрескались и поплыли в стороны, осыпанные пеплом, обломками и безжизненными телами — большинство из этих людей попросту затоптали.
А ведь всего пару мгновений назад, до того, как в этом месте, рассекая воздух горячим искрящимся лучом, пролетел аннигилятор, среди них могла оказаться и сама Джоанна. Девушка побледнела от этой мысли. Смерть ходит за ней по пятам.
— Пройдем здесь, — Нора кивнула на ближайший поворот, — и попадем туда, куда надо. — Девушки украдкой перебрались в переулок, и Нора только готова была выйти из-за угла на широкую светлую улицу, которая и была тем самым «Мусорным кварталом», как вдруг Джоанна резко схватила ее за руку и оттянула назад. — Что та… — Лиггер не позволила ей договорить, плотно зажав рот ладонью.
— Тихо, — шикнула Джоанна и напряглась всем телом. Она готова была поклясться, что только что слышала шаги и приглушенные голоса. Говор странный — вполне возможно, то были удракийцы.
—…О, звезды, клянусь: я точно что-то слышал! Знаете, что… я все-таки посмотрю. Только проверю, и все. Идите пока без меня…
Из-за угла показался удракийский солдат в черной военной форме и тут же отпрыгнул назад от неожиданности, внезапно застав Нору и Джоанну; но быстро взял себя в руки и, выхватив из-за спины ружье, направил его на девушек, не успевших и шелохнуться.
— Стоять, не двигаться! Иначе обеих пристрелю!
Нора изумленно выдохнула, а Джоанна лишь раздражительно подумала, что Вселенная попросту недолюбливает ее. Вот и издевается. Оттолкнув Нору в сторону — та испуганно пискнула, — она сжала руки в кулаки и окинула солдата враждебным взглядом. Такого простака бояться ей точно не стоит: если он до сих пор не выстрелил, вряд ли сделает это потом.
— Что я только что сказал? Не двигаться!
Джоанна подорвалась с места и ногой выбила ружье из него рук. Оно прокатилось по земле, и Лиггер громко воскликнула: «хватай!», выстрелив в Нору нетерпеливым взглядом. Поджав губы, та рванула к ружью и столь же молниеносно, прижимая его к груди, отпрянула назад. Тем временем Джоанна агрессивно сцепилась с солдатом.
Он пытается ударить — она блокирует атаки и бьет в ответ. Сил на то, чтобы отвечать достойно, нет приходится использовать пирокинез, что выматывает намного сильнее, чем сделала бы это обычная драка.
Неприятное покалывание в боку становилось все отчетливее с каждой секундой, постепенно перерастая в просто нетерпимую боль. Заблокировала удар справа, левой рукой ударила в челюсть — и отшатнулась, тяжело дыша. На раскрасневшемся лбу Джоанны проступили крупные бисерины пота, голова легонько закружилась, место давным-давно затянувшейся раны тянуло жгучей болью; но она не останавливалась и не отступала.
Удракиец пришел в себя довольно быстро, и с небывалой прежде, даже какой-то необыкновенной для него решимостью бросился на Джоанну. Заметил ее слабость, или же что-то задумал? Она понятия не имела.
Нора с ужасом и одновременно изумлением наблюдала за тем, как Лиггер передвигается в схватке с этим солдатом, и как отважно и храбро дерется, как самонадеянно бросается в бой. Самой ей, наверное, никогда не хватит смелости.
Джоанна дерется умело: она ловка, быстра, проворна и жутко агрессивна. Пока удракиец наносит ей один удар, она успевает ответить двумя, пламенными — во всех смыслах — и яростными. Он заносит руку для удара, а она легко и плавно проскальзывает под ней, и бьет в открывшееся ослабленное место. Не похоже, чтобы в Гарнизоне учили так сражаться: Нора знала нескольких беглых военных, и дрались они совершенно иначе… как-то четко, скованно, холодно и твердо. Не так, как Джоанна: словно играючи.
И все же… она казалась чрезмерно напряженной. Постепенно, с каждым новым взмахом и ударом, Джоанна словно теряла контроль над своим телом. Потная, раскрасневшаяся, она рычала в бессильной злобе: атаки сошли не нет — Лиггер теперь только уворачивалась и оборонялась.
В тени руки солдата что-то мгновенно, как маленькая искра, блеснуло — Норе не составило труда узнать…
— Джоанна, у него нож!
— Да какой… А, твою мать! — Джоанна вскрикнула, отшатнулась, хватаясь за руку, и болезненно зашипела, согнувшись по полам. По ее бледной руке тонкими струйками потекла багровая кровь: каким-то чудом незаметно и практически удракийцу удалось ранить ее в плечо. — Мерзкий ублюдок! — гневно выплюнула она, загнанно дыша. — Нора… — процедила она сквозь зубы, когда удракиец неожиданно двинулся на нее, загоняя в тупик. — Стреляй.
— Что…? — девушка вытаращилась на нее, как баран на новые ворота. Враг продолжал наступать на Джоанну, она продолжала отступать, зажегши предупредительный огонь в правой, не раненной, руке. Это было больно; хотя и не больнее, чем нож под ребра. Вселенная определенно ненавидит ее.
— Я сказала тебе, стреляй, твою ж мать! — закричала Джоанна. Было плевать, услышит ли кто-нибудь, придет ли кто-нибудь. — Нора! Если ты сейчас его не пристрелишь, он нас обеих зарежет!
— Я… — девушка впала в ступор. Конечно, вряд ли могла эта миловидная брюнеточка решиться на убийство — пусть даже врага. И, все-таки, судорожно выдохнув и вздрогнул, она решилась. Сделавшись белее бумаги, дрожащими руками медленно подняла ружье и направила его на удракийца.
— Ну же, просто нажми на этот ублюдский курок!
Удракиец с негодованием обернулся на девушку, и тут же, с пронзительным звуком выстрела, рухнул на землю. Его мозги вперемешку с пунцовой кровью брызнули на асфальт; несколько алых капель попали на Джоанну, которая, впрочем, и без этого уже вся была заляпана кровью.
— Молодец, Нора!
— Это… Это не я… Твою ж мать, меня сейчас вырвет…
— Нет-нет, терпи, терпи, — нервно протараторила Джоанна (нет ничего хуже, чем успокаивать того, на чьих глазах убили человека) и изумленно огляделась по сторонам. Если же это была не Нора, то кто тогда?
В свете закатного солнца, на входе в переулок стоял Джон с пистолетом в руке. Кивнул Джоанне, мол, всегда пожалуйста, и повел их к машине. Предоставил Норе мятый пакет, на случай, если ее все-таки стошнит, Джоанне — бумажные салфетки (словно это могло ей помочь), и, вжав в пол педаль газа, помчался вперед, рассекая улицы.
— И куда мы едем? — угрюмо буркнула Лиггер, тихо всхлипнув. Боль в руке начинала угасать, и Джоанна саркастически мрачно подумала, что она просто, наверное, сейчас отвалится.
— В лагерь Красного восстания. Больше ведь некуда.
«Больше ведь некуда», — вторил внутренний голос Джоанны. В зеркале заднего вида серо-бурыми пятнами в кровавых лучах заката тонул город — место, к которому она уже успела привыкнуть, с которыми успела хоть немного да породниться (но чтобы
привязаться, еще было слишком рано)… и его у нее отняли. Все, что разжигает в ней пусть даже маленькие искорки, пробуждает хоть незначительное тепло, — все, рано или поздно, у нее отнимают. Жестокие люди, жестокий мир…
***
Родители Алиссы всегда учили ее одному: поступать по справедливости. Защищать слабых, помогать нуждающимся, творить добро и бороться со злом. Так она и поступала всегда. С самого детства Алисса четко обозначила себе роль эдакой «защитницы». Играя с другими детьми, она старалась оставаться на стороне тех, кого незаслуженно обижали, и при этом не забывала раздавать подзатыльники обидчикам.
Начиная со школьной скамьи, многие начали акцентировать внимание на ее «бесталанности»: так они называли отсутствие всякого магического дара, который она, как дочь сильного пирокинетика, должна была унаследовать. Никто не понимал, почему так случилось; но самой Алиссе всегда было наплевать. Она знала, что может быть сильна сама по себе. И вовсе необязательно ей быть такой, как мама.
Хотя, конечно, в духовном плане именно на родителей она и старалась равняться. Они заложили в нее правильные принципы и достойные взгляды, следуя которым, она и стала сильной — но сильной недостаточно. Алисса все еще не могла стать защитницей, какой всегда мечтала быть, не могла стать настолько могущественной, насколько она хотела, чтобы люди ее видели. Она смотрела, как ее дом полыхает в пламени войны, как страдает ее народ и ощущала себя абсолютно бессильной среди всего этого хаоса.
Если бы только всякое зло пресекалось на этапе зарождения, было бы намного проще. Не было бы боли и горечи, не было бы смертей и насилия. Людям не приходилось бы терять все, что дорого их сердцу, и
ей не пришлось бы терять своих родителей.
»…В горящем здании остался беспомощный ребенок, которого люди, охваченные паникой, то ли не замечали, то ли отказывались замечать. И все-таки, двое самоотверженных граждан бросились на подмогу малышке. Эльфийка-пирокинетик пыталась унять пожар, однако он оказался настолько сильным, что их попросту завалило обломками в горящем здании…» — вещала ведущая новостей. В изображении с камеры наблюдения Алисса смогла безошибочно разглядеть огненно-рыжую макушку матери.
Если бы только ее родители не решили погеройствовать… Нет, если бы только гребаные удракийцы не решили, что имеют право уничтожать чужую родину — этого бы точно не случилось!
Алисса медленно опустилась на холодные ступени (лестницами пользовались довольно редко, и потому только здесь она могла хоть ненадолго побыть в столь необходимом одиночестве) и подтянула колени к груди, обняв их руками. Тихо всхлипнула и нахмурилась. Она уже выплакала все слезы, и теперь ее краснющие иссушенные глаза попросту жгло — а так хотелось разрыдаться вновь.
Почему все так случилось? Почему люди настолько жадные и жестокие? Почему удача вдруг отвернулась от ее семьи? Почему хорошие люди страдают и умирают, пока злодеи продолжают жить? У Алиссы было так много вопросов, и на один из них не было ответов.
Разве хоть кто-то из них заслужил того, что происходит?
<i>— Алисса?
Услышав голос Церен за спиной, Витте вздрогнула от неожиданности и тут же протерла глаза, хотя в этом и не было особого смысла. Принцесса все равно увидит ее заплаканное лицо.
— Что такое? — Алисса старалась быть предельно спокойной.
— Я тебя сегодня почти не видела, — произнесла Церен с теплой полуулыбкой, которую эльфийка, сидящая к ней спиной, увидеть не могла, — и подумала, что, может, у тебя что-то случилось…
— Все в порядке, — голос предательски дрогнул. Алисса поджала губы и стиснула челюсть.
Ничего не в порядке.
Церен озадаченно нахмурилась и медленно прошла в ее сторону, опустившись рядом. Ярко-желтая юбка, которую она носила, сейчас почему-то показалась Алиссе чрезмерно раздражающей и неуместной: слишком радостный цвет для такого темного дня.
— Я же вижу, что это не так, — принцесса окинула ее взволнованным взглядом и чуть наклонилась вперед, всматриваясь в ее печально-опустошенное лицо. — Ты… плакала?
Алисса чувствовала, что слезы вот-вот накатят вновь.
— Что случилось? — мягко, тихо, почти полушепотом, поинтересовалась Церен, положив руку ей на плечо. Больше сил держаться не было. Витте всхлипнула, и по ее щекам побежали соленые жгучие дорожки.
— Мои родители, — дрожащим голосом протянула Алисса, сглотнув подступивший к горлу ком, — несколько месяцев переселились на юг вместе с другими беженцами… В Берредон. Но удракийцы вторглись туда, а они… — она зашипела. Гневно, болезненно и горько.
Алисса боялась этого с самого начала; с того момента, как пал Кретон. — Они погибли, спасая девочку, застрявшую в горящем доме! И ведь… если бы не эта война, ничего бы этого случилось. Никого не пришлось бы спасать… Они бы не умерли — никто бы не умер!
Церен судорожно выдохнула и накрыла ее ладонь своей в утешительном жесте. Принцесса ничего не сказала; но и этого была вполне достаточно. Молчаливая поддержка и тихое сопереживание лучше пустых шаблонных фраз, которые, предположительно, должны «утешить» ее… Не смогут. Никакие красивые слова не заглушат ее боли, и уж тем более — не вернут ей родителей и разрушенный дом.
Алисса всхлипнула и нахмурилась.
Она четко помнила слова Церен, которые та сказала, сидя за решеткой в подземной темнице: «Это продолжается уже много веков, в сотнях солнечных систем, и многие войны попросту оканчиваются чудовищными геноцидами… Это просто отвратительно. С самого детства мне, и всем другим удракийцам, внушали, что наша раса — высшая, совершенная; что мы обладаем исключительным правом власти над всей Вселенной. Мне всегда казалось это неправильным, но только сейчас я осмелилась сделать хоть что-нибудь… Мне правда жаль, что я была так слаба раньше…» — и она… понимала ее. Алисса ведь тоже всегда была
слишком слабой, чтобы защитить тех, кого она любит. И вот, к чему это привело: она потеряла все. Осталась сиротой в объятом пламенем войны мире.
И все же, не она одна такая. Сотни, тысячи, миллионы и миллиарды других людей страдают точно так же; и даже хуже. Теряют, ломаются, гибнут — и все из-за злодеев, что считают себя имеющими право решать чужие судьбы.
— Если бы только не было войны, — вновь заговорила Алисса, сжав руки в кулаки, — если бы только мир был хоть чуточку добрее, никому не пришлось бы страдать… И… — она сглотнула комок нервов и вдруг полностью переменилась в лице, которое теперь исказила ярость, ненависть и твердость, — если ты хочешь изменить его и сделать именно таким, — решительно заявила она, посмотрев на Церен сверкающими изумрудными глазами — та аж вздрогнула, — я поддержу тебя.
Несмотря ни на что.
***
Ехать до лагеря пришлось относительно недолго, около полутора-двух часов, в течении которых Джоанна успела смириться с непроходящей болью в руке. Как бы то ни было, эту рану нужно было как минимум обработать и перевязать: она пусть и не была большой, но достаточно глубокой. Джон гнал на полной скорости и бесконечно оглядывался, каждый раз испытывая несказанное облегчение, когда понимал, что удракийское наступление не движется вслед за ними. «От таких приключений мгновенно трезвеешь», — шутливо опустил он между делом. Нора, все еще не до конца пришедшая в себя после увиденного, лишь вяло усмехнулась (чисто из вежливости, скорее); а Джоанна лишь раздраженно цокнула и с мученическим вздохом уперлась лбом в окно. Им обеим было сейчас совершенно не до смеха.
Лагерь Красного восстания расположился в Подземном городе, что девушек не мало удивило. Легенды о Подземном городе давным-давно кочевали по миру, но люди почему-то относились к этому со скепсисом. И все-таки… он был вполне себе реален. Состоял из преимущественно одноэтажных зданий, расползшихся по площади гигантской пещеры, уходящей на пару десятков метров вниз и несколько сотен метров в стороны; местами с «потолка» свисали огромные сталактиты, а неподалеку от входа-въезда расположилось небольшое озеро, вокруг которого поросли светящиеся кристаллы. Довольно живописное и антуражное место. Джон поведал (а ему, в свою очередь, это поведали местные жители), что Подземный город существует уже порядка двух сотен лет. Когда-то давно эту пещеру обнаружил на сегодняшний день уже почти умерший клан терракинетиков Пепельной пустоши, и решил возвести здесь город.
«Лагерь» (вряд ли его можно было назвать именно так, ведь лагеря обычно выглядели совсем иначе) представлял собой несколько одноэтажных деревянных домиков, сросшихся в один длинный, объединенный протянувшейся по всей ширине верандой, поросшей сухой мертвой лозой; с просторным двором в передней части, где вокруг кострища лежали толстые поленья. «Простенько и миленько», — подумала Джоанна, выходя из машины, припарковавшейся за воротами. Но на самом деле ей было совсем не до созерцания какого-то двора. Стоило ей подняться, и рука вновь заболела, а на краях раны выступила едва только остановившаяся кровь. Всю дорогу Лиггер мысленно молилась, чтобы туда не попала никакая инфекция; но раз она, не считая боли, чувствовала себя вполне нормально (физически, но не морально), значит, все было не так страшно.
Джон велел им идти за ним и поспешно помчался к дому. Забежал на крыльцо, распахнул одну из дверей и громко позвал некую Рут. Джоанна и Нора замерли на ступеньках неподалеку от него, по-прежнему растерянные. Лиггер не давала ясно мыслить боль, а ее спутница, по всей видимости, так и думала о том удракийце, убитом на ее глазах. Рут, бывшая стройной, молодой (лет двадцати пяти) загоревшей полуэльфийкой с острыми ушами и вырвиглазными розовыми волосами, собранными в небрежной небрежный пучок, показалась уже через несколько секунд. Замерла на пороге, недовольно посмотрела на Джона, а затем и на гостей, которых он привел, и язвительно обронила:
— Твои пассии с каждым разом все моложе и моложе.
— Обижаешь, Рут, я не какой-то извращенец, — с налетом возмущения отозвался Джон. — Я вообще-то, спас им жизнь! Ты просто не поверишь, из какой задницы мы только что выбрались…
— Это правда? — холодно спросила Рут, вскинув бровь. Несмотря на свою яркую внешность, она пока что производила впечатление строгой, чрезмерно серьезной женщины, и волей-неволей напоминала Джоанне королеву Кармен. — То, что удракийцы здесь? — неспешно подавила она, оперевшись о темную дверную коробку.
— Да, — выпалил в ответ Джон. — И ее, — он указал на Джоанну, — ранили в руку.
На это Рут обратила внимание только сейчас, и тут же переменилась в лице. Загнала Джоанну и Нору в дом, вручила бинты и бутылку водки, как альтернативу медицинскому спирту, а сама, велев им «разбираться самостоятельно», утащила Джона на улицу с миной, полной вселенской злобы.
«Кого ты сюда вообще привел?!»</i> — только и было слышно перед тем, как дверь с грохотом захлопнулась.
Джоанна опустилась на пол, почему-то очень разозлившись при виде стула, схватила водку, зубами вытащила пробку и, закусив губу, принялась лить ее на рану.
— Стой, куда ты…
Джоанна зашипела и зажмурилась. Дрожащей рукой обратно всучила Норе бутылку и, схватив бинт, принялась оборачивать его вокруг раны. Выходило паршиво: раненую руку держать на весу было больно, здоровая тряслась и напрочь отказывалась держать что-либо, а нервы, натянулые, как трамвайный трос, грозились порваться. Джоанна чувстовала, что еще чуть-чуть, и этот бинт сгорит в ее руке. Очередная попытка обернуть его закончилась тем, что он слишком плотно прилег к ране. Лиггер зарычала то ли от боли, то ли от гнева и швырнула моток в сторону, загнанно дыша.
Лицо Норы вытянулось в немом изумлении, а затем сменилось печальной тревогой. Поджав губы, она подняла выброшенный Джоанной бинт, подступилась к ней с удобной стороны, опустилась на колени и мягко, осторожно, словно боясь, что та сейчас еще что-нибудь выкинет, протянула:
— Давай, я помогу тебе?
— Делай, что хочешь, — ощетинилась в ответ Джоанна, потупив мрачный, сверкающий от злобы взгляд. Глаза начало жечь, проступили предательские слезы.
Ничего так и не изменилось; она ничему так и не научилась. Жизнь подставляет ей подножку — она встает и убегает, вместо того, чтобы дать сдачи. Из раза в раз думает, что может просто оставить все и начать с чистого листа; но этого никогда не случается. Лист лишь покрывается все большим слоем грязи и неразборчивых каракуль; а каждая попытка выстроить счастье, одна за другой, ломалась, а она просто выбиралась из-под обломков и шла дальше, не обращая внимания на занозы. Те впивались в кожу, воспалялись и гноились, и с каждым разом их становилось все больше и больше. Несчастья, как бы она не старалась от них отмахнуться, тянулись за ней тонкими невидимыми нитями, замедляя шаг все сильнее и сильнее…
Не выдержала и все-таки сорвалась, громко разрыдалась, протяжно всхлипнув, сквозь дрожащие покусанные губы.
— Джоанна, — встревоженно протянула Нора, — что такое? Если больно, скажи…
— Не больно, — она зажмурилась и замотала головой. — Я просто… — ее голос задрожал, смешавшись со всхлипами, — я так устала от всего этого… — горло сводило саднящее чувство. Джоанна прикрыла глаза и судорожно выдохнула.
Сильной и бесстрашной у нее быть не вышло.
— Хватит с меня этого дерьма, — выплюнула она. — Я больше не хочу так жить, — Нора смотрела на нее с искренним негодованием и вряд ли понимала, о чем говорит Лиггер; но ей было плевать. Она просто хотела высказаться. Показать — самой себе, прежде всего — свою решимость. — Я уничтожу их всех. Отомщу за все.
Да, она сделает это. Отомстит своей матери — ей, только ей одной принадлежит жизнь Карлы, — за всю боль, что та ей причинила; и будет до упаду сражаться за свою свободу. Под гнетом удракийцев не видать ей спокойной жизни. Всех, кто смотрит на нее свысока, спустит на землю. Со всеми, кто встанет против нее, будет бороться.
Ведь
Джоанна Лиггер должна быть сильна духом и бесстрашна.
