Одинокие угли на пепелище костра медленно дотлевали, растворяясь алой дымкой в темноте. Над Пепельной пустошью воцарилась ночь, и сквозь расщелины в горах над головой не попадало ни крупицы света. Все вокруг затихло и замерло, и только пещерные жучки уныло стрекотали где-то неподалеку.
Джоанна выдохнула облако дыма, бросила на землю окурок и притоптала ботинком. Тяжело вздохнула, облизнула покусанные губы, спустила зеленую рубашку, наброшенную поверх белой простецкой майки, и принялась внимательно изучать рану на плече. Еще неделя — и точно должна зажить до конца. Как же сильно ее раздражало это гребаное, полученное так случайно и нелепо ранение! Отпало все, что она успела запланировать: и тренировки (большинство упражнений попросту невозможно было выполнить из-за тянущей боли), и вылазки с красноповстанцами. Приходилось днями напролет прозябать в безделье; а безделье, в свою очередь, порождало безграничное уныние и отчаяние. До чего же ей было паршиво. Целыми днями она только и делала, что ошивалась по Подземному городу, бессмысленно растрачивая украденные у Линтона деньги, докучала Норе, пытаясь занять ее глупыми разговорами и ребяческими играми по типу «я вижу…», и думала. Думала и думала, все больше зарываясь в пучину самобичевания.
Джоанна была так беспомощна, и от этого осознания хотелось выть. Она должна бороться — а пару недель назад едва ли могла поднять сковородку.
Осторожно коснувшись красной, по-прежнему чуть припухшей раны, Джоанна медленно провела по ней пальцем и, недовольно нахмурившись, вновь натянула рубашку на руку. Обняла колени руками и опустила на них подбородок, скучающим взглядом рассматривая все вокруг. В общем-то, она давным-давно изучила все, что было в этом «лагере», занятая скукой; но все равно продолжала расхаживать туда-сюда и деланно удивляться любому проскочившему мимо жучку.
За забором, по узкой песчаной дороге, неслись домой дети, визжа и хохоча. Счастливые и беззаботные — в такое-то время…
Рука Джоанны сама потянулась в карман на груди, достав маленькую аккуратную медаль. «За отвагу». Броситься под лезвие ножа, чтобы спасти
его, — тогда это казалось таким пустяком. Почти что умирать на
его руках виделось блаженством. Джоанна поджала губы и трепетно провела пальцем по рельефной медали. Признаться, она хотела бы забыть все это, отпустить и просто жить дальше; но не могла. Эта боль — новая боль, очаровательная и жгучая, — теперь часть ее. Очередной якорь, цепь которого придется разбивать и плавить долго и мучительно.
— Джоанна! — за спиной раздался громкий высокий голос Норы, и Лиггер тут же поспешно спрятала медаль, приняла невозмутимый вид и лениво обернулась на девушку. — Вернулись! И Джон зовет тебя!
Джоанна тут же подскочила с места, разгладила складки на черных мешковатых штанах и поспешно двинулась вперед. Пройдя мимо Норы, она отчетливо почувствовала запах запеченной картошки и ароматных пряностей: последние несколько часов девушка была занята возложенной на нее готовкой. Только вот аппетита у Джоанны не было совсем никакого.
Заправив за ухо прядь волос, она вывернула из заднего двора и тут же столкнулась с Джоном.
— Зачем ты звал меня? И почему вы вернулись так быстро? — с недоумением протянула она.
— Хочу познакомить тебя с нашим новым гостем, — насмешливо отозвался мужчина. — Мы очень торопились его сюда привести… Пойдем, — сказал он, развернувшись и махнув рукой. — Джоанна растерянно нахмурилась, но все-таки последовала за Джоном. Странно как-то это. Около часа назад он, вместе с Рут и двумя другими красноповстанцами, покинул Подземный город, чтобы осмотреться на поверхности. Обычно такие разведческие вылазки у них длились по часа два-три, но в этот раз они вернулись уж слишком быстро.
Джон привел Джоанну внутрь длинного дома-штаба и завел в подвал, вход в который находился в самом конце узкого коридора. Здесь было холодно, пахло (хотя скорее воняло) песком и сыростью, а из-за дальней двери раздавались приглушенные голоса. Джоанна понятия не имела, чего ей стоило ожидать, но, на всякий случай, была наготове. Только вот какую угрозу она намеревалась там встретить, было неясно совсем; однако выработанная на войне и правительственной работе настороженность не могла позволить ей легкомысленного попустительства в виде чувства абсолютной безопасности.
Джон остановился у входа и тихо постучал. Металлическая исцарапанная дверь медленно отворилась, и из-за нее, весь сияющий от недовольства и нетерпения, выглянул шестнадцатилетний юноша-полуэльф. Взглянул на Джона с налетом какого-то странного предвкушения, затем посмотрел на Джоанну, довольно ухмыльнулся, поправив сплетенные в толстые дреды светлые волосы, и протянул:
— Ну, наконец-то!
— Марко — наш новый гость? — протянула Джоанна, по-детски нахмурившись, и с непониманием взглянула на Джона. — Тебя что, кто-то по голове ударил?
— Глупость какая, — фыркнул в ответ мужчина. — Марко, — он посмотрел на подростка, — хватит стоять в дверях. Впусти нас.
Марко пожал плечами и широко раскрыл дверь, комически поклонился, взмахнул рукой и, насмешливо сверкнув серо-голубыми глазами, протянул:
— Милости прошу…
Желтый свет из коридора упал на стоящий в центре тесной комнаты — даже, скорее, какой-то каморки; одного из подвальных чуланов — стул, на котором, связанный, с подбитым глазом, сидел удракиец. Потрепанный, побитый и раскисший, он поднял растерянный взгляд на вошедших Джона и Джоанну и вздрогнул, мгновенно переменившись в лице. Заметив его реакцию, Лиггер лишь язвительно усмехнулась.
— Что это за бедолага? — фыркнула она, вскинув бровь. — Зачем вы его сюда притащили?
— Он ошивался тут, неподалеку, и мы подумали, что он может быть нам полезен, — отозвался Марко, скрестив руки на груди и подперев кирпичную стену. — Ну, знаешь, для допроса…
— О, — Джоанна мгновенно озарилась энтузиазмом, — допросы мне очень даже по душе… — ее янтарные глаза недобро сверкнули, и побледневший, что так неестественно смотрелось на смуглой коже, удракиец в очередной раз вздрогнул и весь аж сжался. — Здорово вы придумали.
— Спасибо, — лицо Марко озарилась самодовольная улыбка.
Этот «малый», как его полюбилось называть Джоанне, признаться, иногда бывал очень находчив и прагматичен, хотя и несдержан и вспыльчив. С ним Лиггер довелось познакомиться уже на второй день их с Норой пребывания здесь, когда он ранним утром едва не затеял драку со своим старшим братом Гастоном.
— К слову, — протянула Джоанна, почесав подбородок, — а где Рут и Гастон?
— Остались наверху, чтобы повторно прочесать территорию, — сказал Джон. — Мало ли, какие еще «сюрпризы» им встретятся.
— А с этим-то что? Будем выуживать информацию?
— Ага, — бодро отозвался Марко, отскочив от стены. — Я из этого подлеца все с потрохами вытрясу… — он неспешно прошагал в сторону удракийца, который только в этот момент смог оторвать пристальный, полный ошеломления взгляд от Джоанны (которая этого ни разу так и не заметила) и напряженно, хотя, кажется, без всякого страха, посмотрел на Марко. Шестнадцатилетний невысокий подросток вряд ли производил должное впечатление, но он был настроен определено решительно. Нависнув над удракийцем, он презительно ухмыльнулся, закинул тяжелый ботинок на край стула, схватил пленника за шиворот и прошипел в самое лицо: — Знаешь, зря ты сунул сюда свой нос…
— Ты его поцеловать удумал, или что? — язвительно буркнула Джоанна, скрестив руки на груди.
— Я собираюсь его
допрашивать, — укоризненно протянул Марко, взглянув на девушку исподлобья. Лиггер шумно вздохнула, театрально покачала головой и позволительно бросила:
— Тогда начинай прямо сейчас…
Все это до боли напоминало ей какую-то абсурдную черную комедию. Трое чудаков с одним ублюдком в подвале — и тот весь трясется от ужаса, который в него вселяет шестнадцатилетний подросток, двадцатилетняя девушка, не могущая поднять сковородку, и мужчина под пятьдесят — Джоанне даже рассмеяться хотелось, но это только сделало бы добило все происходящее, и потому она сдержалась.
Марко, не сдерживая силы, зарядил кулаком в челюсть удракийца — да так, что у того изо рта вылетел осколок зуба. Джоанна вскинула брови и с прежней едкостью протянула:
— Очень впечатляющее начало…
— Какого… — пробормотал удракиец, подняв на ошарашенный взгляд. — За что?..
— За что?! — этот вопрос, казалось, действительно возмутил Марко. — Как бы тебе, колонизаторской мрази, объяснить подоходчивее…
— Ладно-ладно, хватит, — вмешалась Джоанна, тяжело вздохнула и небрежно оттолкнула Марко от пленника. Тот поднял на нее изумленный, растерянный и все еще полный трепетного ужаса взгляд; а юноша же обозленно вскинул брови, ощетинился и воскликнул:
— Ты его что, защищать удумала?!
— О, поверь мне, малый дружок, я — последний человек, на которого он может понадеяться. Просто ты до жути непрофессионален, и мне, как той, кто обладает опытом в допросах, невыносимо за этим наблюдать, — парировала она с легкой, хищной ухмылкой. — Итак, не будем заниматься ребячеством, — она мгновенно посерьезнела, развернулась к удракийцу и, скрестив руки на груди, требовательно протянула: — Ну, давай, рассказывай: что тебе здесь нужно?
Типичный судебный допрос Джоанне довелось познать на собственной шкуре. Сухой, сугубо официальный, хладнокровный и даже, возможно безучастный, — и совсем не применимый для их случая. Зато ей был знаком и так называемый «допрос с пристрастием», который она сама провела далеко не один раз и в котором, по словам самого привередеры Линтона, была «великолепна, если не безупречна». Линтон говорил, что выводить людей из себя у нее получается безукоризненно, и потому допросы — ее стезя.
— Язык проглотил?
— Почему… — наконец вымолвил удракиец, сглотнув подступивший к горлу ком, — почему твое лицо кажется мне таким знакомым?..
— Понятия не имею, — открыто призналась Джоанна, пожав плечами. — Могу только догадываться… В определенных кругах я очень известная личность, — она усмехнулась, а затем вновь помрачнела: — Так ты собираешься отвечать?
— Я… Я вспомнил… Альта, ассистентка бывшей немекронской королевы…
Джоанна резко схватила его за шиворот и хорошенько встряхнула, обрывая на полуслове. Сказанное пленником явно вызвало недюжинное недоумение у Джона и Марко: они растерянно переглянулись и синхронно озадаченно пожали плечами.
— Повторяю в последний раз, — нетерпеливо процедила Джоанна, медленно пропаливая ворот формы пленника разгоряченными кончиками пальцев, — что тебе здесь нужно?!
— Ничего… я всего-навсего патрулировал территории, как приказало начальство.
— Какое еще начальство? — Джоанна едва не плевалась ему в лицо, быстро и четко проговаривая каждое слово — так, чтобы вогнать удракийца в полное замешательство.
— Командующая Айзелла… Ты разве не знаешь?
— Знаю, — девушка легко, с какой-то детской невинностью, столь контрастирующей с ее тоном, словами и намерениями, пожала плечами. — Просто уточняю, — она вяло улыбнулась и отпустила удракийца, позволив тому облегченно выдохнуть. — Выходит, значит, командующая Айзелла приказала тебе и остальным патрулировать захваченные территории… — пленник вяло покачал головой, мрачно смотря на нее исподлобья. — А перед этим она приказала их захватить: так получается?
— Не понимаю вопроса…
— Что тут непонятного, кретин? — она зашла сзади и постучала ему по макушке. — Не сами же вы решили пойти и захватить Пепельную пустошь.
— Это какой-то глупый вопрос…
— Оскорбляя мой вопрос, ты оскорбляешь и меня. А я ведь могу сильно разозлиться…
Пленник вновь сглотнул и перевел растерянный, полный мольбы взгляд на Джона и Марко. Джоанна, еще и пальцем его не тронувшая, смогла прочно его осадить и вогнать в абсолютное недоумение, граничащее со страхом. Непредсказуемое поведение, внезапно брошенные фразы и резкая смена тонов и выражений — все это, знала она, давит на человека и заставляет нервничать его. Страшно, когда тебя бьют; но еще страшнее, когда не знаешь, в какой момент тебя собираются ударить. Джон и Марко наблюдали за происходящим молча и пытливо, ни на секунду не прервав Джоанну и не вмешавшись. Хотя повисший в воздухе вопрос — кто такая Альта и каким образом она относится к Лиггер? — так и ощущался физически. Об этом девушка обязательно поговорит с ними позже.
— Итак, вы решили захватить Пепельную пустошь… Зачем, для чего?
— Действительно, — угрюмо фыркнул пленник, — зачем… Потому что мы на войне — вот зачем!
— Послушай сюда, — Джоанна вновь оказалась спереди напротив него, нависнув над ним грозной тенью. — Я очень долго варилась в политике и точно знаю, что тратить силы на взятие Пепельной пустоши — бессмысленно. Это пустыня, огромная, кишащая преступниками пустыня, в которой есть только песок и камни. Здравомыслящий военачальник обратил бы внимание на такое безнадежное место лишь в последнюю очередь. Выходит, — протянула она, склонив голову набок, — что либо ваша командующая — безмозглая идиотка, либо ты что-то не договариваешь. И второй вариант определенно верный… По глазам вижу.
Удракиец все молчал, и Джоанна готова была вспыхнуть в любой момент, собрав всю имеющуюся жестокость и ярость — а ими ее сердце было пропитано насквозь, — и как следует поработать над этим неразговорчивым подонком.
— Я не понимаю… — вновь пробормотал пленник. — Каждый день я проходил по коридорам дворца и видел тебя… Я готов поклясться, что это была ты… Почему?.. Кто ты такая? — все, что он говорил, походило на бессвязный бред: очевидно, эта встреча его действительно поразила до глубины души.
Однако Джоанна нисколько его не помнила: она никогда и не пыталась запомнить всех этих удракийцев, в те времена казавшихся ей диковинкой, и потому ей было глубоко плевать. Эти глупые вопросы ее только раздражали.
— Кажется, спрашивать должна я, а не ты, — укоризненно протянула она, скривившись.
— Ты мстишь за свою королеву?
— О, да мне на нее глубоко плевать… Лучше скажи мне наконец, — ощетинилась она, — зачем Империи понадобилось захватить Пепельную пустошь? — Джоанна резко подалась вперед, схватила его за подбородок, сдавливая пальцами, и выплюнула в самое лицо: — Отвечай уже наконец!
— Я ведь уже сказал, — взволнованно отозвался тот. — Это война…
— Перестань заговаривать мне зубы, ублюдок, — терпение Лиггер лопнуло: замахнулась, ударила, выбила остаток зуба, который с щелканьем вылетел на пол. Удракиец болезненно простонал и сплюнул кровью на пол. — Я не слепая, не глухая и уж точно не тупая. Я знаю, что сейчас война, и, как я уже сказала, я не нахожу логики в вашей стратегии.
Джоанна схватила его руками за обе щеки и пронзительно посмотрела прямо в его глаза: они, изумрудные, мгновенно сузились и панически забегали. Удракиец пытался отодвинуть свое лицо от лица Джоанны, но девушка упорно сжимала его горячими руками.
— Думаешь, я не знаю, что здесь, в горах, находится Сердце Немекроны? Дело ведь в нем, не так ли?
Вновь ошарашенный взгляд — и вновь никакого ответа.
Джоанна утробно зарычала и процедила:
— Что ж, ублюдок, ты сам напросился…
Кончиками пальцев и острыми ногтями она впилась в его кожу, а вместе с тем ее ладони начали медленно нагреваться, пока удракиец не зашипел от легкой жгучей боли. Попытался вырваться — бестолку. Джоанна была невозмутима и решительна, ее янтарные глаза сверкали в гневе и одновременно садистском упоении, а ладони становились все горячее и горячее, обжигая кожу удракийца. Под ладонями Лиггер она раскраснелась, оплавилась, начала покрываться мелкими волдырями, а вместе с тем удракиец продолжал дергаться и вырываться все упорнее, шипя и едва не срываясь на крик.
— О, звезды, умоляю, хватит! Хватит, прошу! — он резко запрокинул голову назад, но Джоанну это не остановило. Поджав губы и плотно сомкнув челюсти, она продолжала сжимать его голову и прожигать кожу, пока по ее пальцам медленно стекали струйки чужой крови, и не было в ней ни брезгливости, ни жалости.
— Да, да, в нем дело, в нем! Я все сказал! А теперь отпусти меня, умоляю! — взмолился удракиец, трясясь и выгибаясь. Джоанна шумно выдохнула и неторопливо убрала окровавленные ладони от его лица. Удракиец стиснул челюсти, шипя-полустоная от боли, зажмурился и замотал головой, пытаясь отряхнуться от жгучего чувства. Запахло обожженной плотью. Марко брезгливо поморщился, а Джон все не спускал растерянного, полного истинного ошеломления взгляда с Джоанны.
— Так бы сразу… — лицо Джоанны вновь озарила невинная добродушная улыбка, при виде которой удракиец не выдержал и разрыдался. Всхлипнув и завыл, поджимая дрожащие губы. Джоанна вскинула брови с театральным напускным недоумением и медленно, напевно протянула: — Ну же, не хнычь… Расскажи мне лучше, что вы задумали делать с Сердцем Немекроны?
Пленник пробормотал что-то нечленораздельное и разразился в неконтролируемых рыданиях. Шмыгая носом, он опустился так низко, как только мог, пряча опухшее обожженное лицо от своей нетерпеливой баловницы-мучительницы. Джоанна ждала, пока он успокоится полминуты, минуту; а затем закатила глаза, громко вздохнула с мученическим стоном — так, словно сейчас пытали ее саму — и, присев на корточки, чтобы наверняка видеть лицо удракийца, склонила голову набок и недовольно протянула:
— Опять в молчанку играем? Что ж, хорошо… Я вижу, у тебя есть своеобразные наклонности…
— Нет, не надо!
— Что значит «не надо»? — фыркнула Джоанна. — У тебя есть еще десять пальцев — по ногтю на каждом, тридцать один зуб и двое рогов… О, кстати о них! — Лиггер резко выпрямилась, схватила его за извилистые темно-фиолетовые рога и с истинно психопатическим предвкушением воскликнула: — Подобного опыта у меня еще никогда не было!
— Да ты… — запинаясь, протараторил удракиец, подняв на нее затравленный взгляд, — ты ненормальная!
— Это ты верно подметил, — Джоанна тихо усмехнулась. — Ну что, так и будешь молчать, или я могу оторвать твои милые рожки и повесить над кроватью как трофей?
— Я все скажу — все, что только смогу, — но, умоляю, прекрати это безумие!..
— Хорошо-хорошо, мне такая сделка по нраву… Главное, не смей мне лгать. Я вижу, когда мне врут, и меня это очень сильно расстраивает, — спокойно, словно ее минуту назад она не желала заживо сжечь его лицо или сломать рога, проговорила Лиггер. — Итак, рассказывай: что замышляет Империя?
Удракиец задумчиво нахмурился, судорожно выдохнул и наконец протянул дрожащим голосом:
— По приказу Ее Величества, командующая Айзелла ввела войска на эти территории, чтобы расчистить себе дорогу к Костяным горам, и затем — добыть Сердце Немекроны…
***
— …Это все. Больше ничего сказать не могу.
— Уверен?!
— Больше знать мне не положено.
Джоанна довольно хмыкнула и наконец отступила от удракийца, преисполненная задумчивостью и абсолютным негодованием. Не менее растерянными казались Марко и Джон, которые все это время не прекращали таращиться на нее. Нельзя было даже сказать, что потрясло их больше: методы Джоанны, либо же сбивчивый полусумбурный рассказ измученного пленника. Лиггер скрестила руки на груди и с видом вселенской мрачности развернулась к Джону и Марко, которые тут же вытянулись по струнке и уставились на нее с нетерпеливым любопытством.
— И что все это значит? — протараторил юноша. — Какое еще Сердце Немекроны? Я ничего не понимаю…
— Я объясню все потом, — отмахнулась Джоанна. Она вся поледенела от волнения, рана на руке болезненно заныла. Каждый полученный ответ доставляет только больше стресса и тотального негодования. — Итак, — Лиггер постаралась тут же взять себя в руки и невозмутимо отчеканила: — все, что я хотела узнать, и все что
нужно было узнать, я из него вытянула. Теперь что будем с ним делать? Убьем, или еще немного помучаем?
— А смысл здесь его держать? — буркнул Джон. — Мало нам голодных ртов?
— Значит, убьем, — хладнокровно решил Марко, пожав плечами.
— Прошу, не убивайте! — взмолился удракиец.
— Да когда же ты ныть закончишь? — раздражительно прошипела Джоанна, приняла позу руки-в-боки и резко обернулась на него — тот тут же притих и замер, вытаращившись на нее. — Ты сам все слышал: пользы от тебя больше нет, лишней еды на тебя — тоже… Конечно, мы можем тебя не кормить, но в итоге ты все равно умрешь…
— Отпустите меня!
Джоанна в ответ лишь едко прыснула и картинно утерла несуществующие слезы с глаз.
— Отпустить? Ты совсем идиот? После того, что ты видел, живым мы тебя никуда не отпустим…
Удракиец поджал губы и потупил затравленный взгляд.
— Расстреляем, сожжем или утопим.?
— Да плевать уже! — неожиданно выпалил пленник, не поднимая головы. — Что хотите, то и делайте — хоть все и сразу… Я ведь уже обречен, не так-ли? — нервный смешок. Джоанна растерянно нахмурилась и невольно напряглась. — Тогда… тогда позвольте мне высказаться… хотя бы сейчас… — голос удракийца дрогнул, он всхлипнул.
В комнате повисло напряженное молчание, и только лампа, что покачивалась под потолком, едва слышимо скрипела. На сей раз Джоанна обошлась без язвительных фраз, а Джон и Марко также молчали, терпеливо внимая. Пленник сумел их заинтересовать, но вряд ли он этого добивался.
— Я знаю, как вы смотрите на нас… Как на жестоких захватчиков, на колонизаторов… Но неужели вы и правда думаете, что нам нравится все это?! — взревел, почти что рыча, он, резко подняв голову. Его обожженное лицо теперь выглядело по-настоящему ужасающим, глаза горели отчаянием, горечью и безумием. — Мы все — заложники системы, мы — солдаты, и у нас нет другого выбора! Мы все сражаемся просто ради того, чтобы выжить и вернуться к своим семьям! Я ведь… в тот день… — голос пленника дрожал, слова с трудом сплетались в предложения, и он вновь опустил голову, разрыдавшись. Джоанна поджала губы и нетерпеливо выдохнула. Что-то кольнуло внутри — и от этого на душе становилось только омерзительнее. — Все двенадцать лет я сопровождал принца в изгнании — гребанных двенадцать лет! И еще пять лет я пробыл на Немекроне… я породнился с этой планетой, с этими людьми, и я никогда — никогда — не хотел предавать их! Никогда! Но и Империю я предать не могу… Потому что я — солдат, и потому что я просто хочу домой! У меня не было другого выбора!
— Выбор есть всегда, — только и произнесла Джоанна, сухо, хладнокровно, невозмутимо — зазубренная до дыр фраза, в которой не было и толики правды, — скрестив руки на груди. Пленник лишь тихо рассмеялся в ответ.
— В любом случае, какая уже разница?.. Вы все равно убьете меня — и, знаете, я все-таки не буду сопротивляться. Я заслужил этого. Но, — его голос вновь надломился, — чего бы я не сделал, сколько бы людей не убил, я еще никогда не видел столько ненависти и удовольствия от чужих страданий… Вы — монстры. Ничем не лучше нас.
Джоанна пропустила его слова мимо ушей — по крайней мере, постаралась. Постаралась проигнорировать болезненный укол в сердце. Не в первый раз ее называют чудовищем. Не в первый раз упрекают в жестокости. И не в первый раз забывают, что она всего-навсего дает сдачи. Но на этот раз Джоанна не стала спорить, кричать, доказывать: она просто вздохнула, пытаясь унять закипающий внутри гнев, развернулась к выходу, бросила тихое «дальше разбирайтесь сами» и, хлопнув дверью, покинула подвал.
Самообладание вновь дало трещину. Ничего не меняется.
***
Темноволосый мужчина в махровом пальто у бледно-голубой стены не продолжал сверлить ее грозным, полным недоумения взглядом. Женщина в деловом костюме, имя которой она так и не удостоилась запомнить, все перебирала какие-то бумаги, так и не взглянув на девушку после того, как она вошла в эту тесную, унылую комнатушку без окон. Хотелось вскочить с места, перегнуться через стол и хорошенько приложить эту болтливую мадам о столешницу ее огромным лбом. Только вот наручники мешали. Девушка раздражительно вздохнула и подняла взгляд на мужчину. Он все так же смотрел на нее без всякого стеснения. Девушка скривилась и показала ему язык — и все внимание к ее персоне мгновенно испарилось, сменившись замешательством и неловкостью.
— Марселла Галлагер, пациентка психиатрической больницы города Люммена, — бегло зачитала женщина, столько раздражающе шелестя бумагами. — В прошлом году была осуждена за поджог и покушение на убийства. Суд признал ее невменяемой на момент совершения преступления и потому заменил тюремное заключение на принудительное лечение, однако оттуда она сбежала, устроив поджог, и была поймана на заправке неподалеку… Расскажи мне, Марселла, каким образом тебе удалось сбежать?
— Не расскажу, пока вы не скажете, что хотите от меня, — презрительно фыркнула та.
— Мы хотим тебе помочь.
— Как же, — она скривилась и фыркнула. — Зубы мне заговаривать не надо. Опять запрете меня куда-нибудь, да? А вот не выдам свои козыри — и сбегу снова! И в следующий раз всех перебью, — прошипела девушка с подлинной ненавистью — такой, что сидящей напротив нее женщине стало не по себе, хотя она уверенно держалась и сохраняла хладнокровие.
— Марселла, — она шумно выдохнула, протерев переносицу, — послушай… В твоем деле сказано, что ты принимала подавляющие магию лекарства… Так как тебе при этом удалось поджечь больницу?
— Я же уже сказала: ничего не буду рассказывать!
— Ишь, какая упрямая… — укоризненно прокомментировал мужчина в пальто.
— А ты прекрати глазеть на меня, — шикнула девушка.
— Правда что: упрямая, и несдержанная, — подхватила женщина. — А вот, что писали про тебя доктора: «демонстрирует антисоциальное поведение, грубит персоналу, провоцирует на конфликты других пациентов, особенно страдающих олигофренией… обладает высоким уровнем интеллекта, демонстрирует манипулятивное поведение и повышенную креативность… тех, к кому испытывает симпатию, активно защищает и помогает им». Это правда?
— Ну да, — девушка пожала плечами. — Скажу в свою защиту, что олигофреники просто невыносимы…
— Конечно, — женщина чисто из вежливости, желая расположить ее к себе, покачала головой; хотя ее собеседницу это явно только раздражало: складывалось впечатление, что в ее глазах она была каким-то неразумным дитем. — Послушай, Марселла… Уже не столь важно, как именно ты провернула побег — само по себе то, что ты сделала это, поражает. Вкупе со всем, что написано в твоем деле, мы получаем великолепную гремучую смесь для правительственного агента.
— Правительственного агента…? — лицо девушка вытянулось в изумлении.
— Да. Мы хотим предложить тебе работать в «Мережи», службе разведки и безопасности. Взамен мы гарантируем тебе освобождение от уголовной ответственности и пребывания в лечебнице, даруем свободу действий и обещаем высокую заработную плату.
Она задумалась. Нахмурилась, размеренно покачивая ногой, и закусила губу. Женщина некоторое время терпеливо и невозмутимо смотрела на нее, а затем, как бы к слову, между делом, тихо добавила:
— Хотя, конечно, ты можешь отказаться и отправиться в тюрьму…
— Нет. Я согласна работать на вас, — заявила девушка. — Что мне нужно будет делать?
Женщина довольно ухмыльнулась и покачала головой. Грязная манипуляция — уже тогда она прекрасно поняла, каковы будут правила игры, но не принять их не могла. Не хотела вернуться назад. У нее не было выбора.
— Будешь добывать информацию для правительства и устранять неугодных… Я думаю, что из фильмов и книг ты должна примерно представлять, чем занимаются агенты. — Девушка уверенно покачала головой. — Хотя в жизни, конечно, все не так радужно и красочно… И все-таки, перед этим тебе нужно будет пройти обучение и завершить курс терапии. Этот человек, — она кивнула на мужчину в черном пальто, что стоял позади, сунув руки в карманы, — будет твоим куратором. Его зовут…
— Линтон Карраско.
— Очень приятно, — девушка натянула широкую, до боли неестественную улыбку и усмехнулась.
— Да, — сказала женщина. — Повторяюсь, он будет твоим куратором и будет тщательно следить за твоим обучением, а затем, если ты будешь прилежно всему учиться и стараться, и за твоей работой. Ты можешь обращаться к нему по любым вопросам. О, и еще кое-что… раз уж ты собираешься работать на нас и не станешь возвращаться в лечебницу, мы объявим тебя мертвой. И теперь ты должна выбрать себе новое имя.
Девушка вновь призадумалась.
— Я буду Джоанна, — сказала она. — Джоанна Лиггер.
***
Джоанна ворвалась в ванную и с хлопком закрыла дверь, дрожащей рукой задвигая защелку. Сердце бешено колотилось, грозило вырваться из груди, перекрывая доступ к кислороду — гребаные приступы необъяснимого гнева, тоски и тревоги никогда ее не оставят. Джоанна зажмурилась, запустила пальцы в волосы и с тяжелым вздохом опустилась за опущенную крышку унитаза. Провела ладонями вдоль затылка и шеи и впилась острыми ногтями ногтями в кожу. Руки в крови — твою ж мать!.. Тут же вскочила с места, раскрутила кран и принялась намывать их с мылом, чудом что кожу не сдирая. А затем плеснула ледяной воды себе в лиц и с тяжелым, судорожным вздохом посмотрела на собственное отражение. Уставшее, осунувшееся лицо, покрасневшие от подступивших, готовых в любой момент прорваться и хлынуть, слез. Она так измотана и потрепана… но не сломлена. Еще не сломлена.
Чем глубже она забирается — тем сильнее ее гнев и желание ринуться в бой.
Утерев нос, она отошла от злополучного зеркала и медленно опустилась на пол, подтянув ноги к груди. Так странно и так абсурдно, но слова этого пленника, чьего имени она даже не удосужилась узнать, смогли пробраться под ребра и зацепить только затянувшуюся рану.
Неужели она и впрямь монстр, неужели она и впрямь ненормальная — и это все не присказки гребаных Карлы, Линтона и всех остальных прогнивших, алчных, одержимых властью и статусами подонков? Неужели она и впрямь заслужила быть ненавистной?
Да какая теперь разница?! Пусть так, пусть ненавидят, пусть презирают — ее не сломить им. Наступит момент, и пламя ее ярости и обиды всех изничтожит.
Что сейчас было важнее ее идиотских переживаний, так это информация, выбитая из их «гостя». Бесценное знание, которое может изменить ход всей этой гребаной войны; только вот оно глубоко бесполезно в ее руках. Джоанна бьется лишь за себя, но в масштабах этого мира она ничтожна и совершенно беспомощна. В Гарнизоне же эта информация непременно бы пригодилась. И если бы могла она как-то сообщить им о том, что узнала…
Нет, это невозможно. У нее просто сил не хватит, и растоптанная гордость не позволит. К тому же, она поклялась: не вспоминать, не возвращаться… Но разве это важно сейчас? В круговороте таких колоссальных проблем ее собственные чувства ничего не значат; а разбитое сердце, которое рано или поздно срастется (или же с которым она свыкнется и смирится), не стоит свободы:
столь желанной все эти годы свободы.
Джоанна решительно выдохнула и достала телефон. Дрожащей рукой по памяти набрала номер. Пять, девять, четыре… Кажется, правильно. И замерла. Руки продолжали дрожать, и ей казалось, что она вот-вот его выронит. Интересно, сделай она это, что
он подумает, что почувствует, услышав ее голос, который — ожидаемо — будет предательски дрожать и скрипеть? «Идиотка, я такая идиотка…» Джоанна поджала губы, шумно всхлипнула, медленно, призывая к самообладанию и спокойствию, выдохнула и уверенно зажала кнопку голосовой почты.
— Здравствуй, Картер…
***
Бледный свет из коридора хлынул внутрь комнаты, когда Картер открыл дверь. Сделал широкий шаг вперед, тяжело вздохнул, захлопнул дверь и оперся о нее спиной, широко зевая и протирая слипающиеся глаза. Время перевалило за два ночи, а он только закончил работать и разбирать бесчисленные бумаги. До чего же ему все осточертело… За день он выпивал под десяток чашек кофе, почти не ел и только разгребал бесконечное множество документов, которое день ото дня совсем не убавлялось. Они как будто плодились, пока он оставлял кабинет на ночь, и с утра вновь представали устрашающим грузом. Собрания проводились все реже: все темы уже были обговорен по сто раз и затерты до дыр, и королева ограничивалась просьбами об отчетах для маршала. Иногда Картеру казалось, что Кармен просто издевается над ним, смеется и ликует. Мозговитый почемучка Каспер, раздражающий «кладезь бесценной информации» Кертис, принцесса Церен, маршал Кито — но никак не он. Картер стал командующим, но ничего не изменилось. Только хуже стало, несмотря на то, что раньше он мог лишь сладко грезить о таком высоком звании.
Должно быть, причина его недовольства — банальная усталость. Картеру пора бы отдохнуть хоть немного и попытаться поспать чуть больше, чем несчастные полтора часа. Снял ботинки, китель, отшвырнув их куда-то в сторону и оставшись только в ореховых штанах и белой водолазке и, не включая свет, плюхнулся на скрипучую койку. Лег набок и достал из кармана телефон.
Одно голосовое сообщение от неизвестного номера, полученное более трех часов назад. Кому он только мог понадобиться — в такое-то время?
С тяжелым вздохом Картер поднялся, приняв сидячее положение, и, озадаченно нахмурившись, нажал на слепящую глаза яркую иконку.
— Здравствуй, Картер.
Он едва не отбросил телефон, и в то же время все его тело будто сковали невидимые оковы. Брови поползли наверх, с губ сорвался изумленный вздох.
Джоанна. Целая и невредимая.
— Ты, наверное, не ожидал меня услышать… — тихий смешок. Картер почувствовал, как вцепившиеся в телефон пальцы леденеют, немеют и цепенеют. Вдоль позвоночника пробежалась волна мурашек, остановилась где-то у основания и ударила яростной пулей, отдаваясь дрожью и легкой волнительной болью по всему телу. —
Да и я не думала, что смогу вот так вот… — шумно выдохнула — динамик затрещал.
— Надеюсь, что ты дослушаешь, потому что это правда важно. Сегодня я узнала информацию, которая будет вам очень полезна. Думаю, ты и сам догадался, но Империи нужно Сердце Немекроны… Через три месяца они отправят экспедицию в Костяные Хребты, чтобы заполучить его. Но это еще не все… Я узнала некоторые детали их плана и думаю, это будет полезным. Они создали костюмы, которые способны выдержать облучение, и почти достроили бур, с помощью которого они и собираются его достать. А затем они хотят создать оружие по типу Каллипана, и завершить колонизацию. Передай это королеве, и… попытайся сделать так, чтобы у них ничего не вышло.
Картер изумленно выдохнул и растерянно уперся лбом в ладонь. Чудовищный план. Если он придет в исполнение, Немекрону и всех их попросту сравняют с землей. Кармен обязана об этом знать, и они просто обязаны предотвратить эту катастрофу. К горлу подступил комок нервов, отозвавшись настойчивой тошнотой. Столько всего навалилось, что, съев он за день хоть что-нибудь, непременно бы вырвал на пол. Наверное, это помогло бы избавиться хоть от толики ядовитой тяжести.
Но не только это сейчас так встревожило его.
Джоанна… Откуда она знает обо всем этом? Где она сейчас, чем занимается — что, твою мать, с ней происходит? Не похоже, что без него ей стало лучше. И не похоже, что без нее стало лучше
ему. Каждый день — цикл уныния, изматывающий рутины и беспочвенной ненависти ко всему вокруг.
Просидев так с полминуты, Картер вдруг понял, что это был не конец ее послания. Ползунок продолжал двигаться, а до конца сообщения оставалось еще двадцать пять секунд.
Двадцать четыре, двадцать три, двадцать две, двадцать одна, двадцать, девятнадцать…
— Надеюсь, у тебя все хорошо.
Пятнадцать, четырнадцать, тринадцать, двенадцать, одиннадцать…
Легкий, горький, полный отчаяния смешок.
— Если честно, с тобой было легче… — он слышал, как дрожал ее голос, и сам готов был расплакаться. —
Я до сих пор не могу перестать думать о тебе…
Конец. Убийственная точка. Картер отшвырнул телефон и сполз с края кровати на пол.
«Ты меня ненавидишь?»
Впился пальцами в волосы и уперся лбом в ледяной пол. Слезы сами поползли вниз, обжигая кожу и тихо капая на пол. Он просто идиот. Тупой, безмозглый, бессердечный кретин. Разрушил все собственными руками, упустил свой последний шанс на счастье, даже не коснувшись.
И ненавидеть он будет лишь самого себя.
