***
— Прикрутить еще пару болтиков, и будет, как новехонький, — бодро заключил Гастон, лежа на земле под несколькими тоннами своего потрепанного, но столь горячо любимого микроавтобуса, и вытянул руку. Марко, сидящий на земле рядом, подал ему гайку из ящика с инструментами. — По-моему, — язвительно заметила Джоанна, которая стояла в метре от них, выкуривая очередную сигару, — этой колымаге поможет только сдача в утиль. Марко изумленно покосился на нее, а Гастон тут же вынырнул из-под машины, подняв преисполненный недовольства взгляд. — Твои остроумные комментарии здесь совсем не к месту. — Ой, да не поясничай, — Джоанна махнула рукой. — Эта машинка уже реально старая. Мы прокатился на ней пару раз — и она рассыпалась. Не надоело еще по земле валяться, по крошкам ее собирая? — Эта машина досталась мне от отца, — угрюмо отозвался он, сведя брови к переносице. — А ему от его отца, то есть, от моего деда… — Оно и заметно. — Джоанна, — словесно одернул ее Марко, — перестань. — Серьезно, и ты туда же? — она театрально цокнула, закатив глаза, и мучительно вздохнула. — Нет, ну правда: смешно наблюдать за тем, как вы трясетесь над каким-то дедовским барахлом. — А может, тебе просто завидно? — невозмутимо опустил Гастон. Лиггер прыснула в ответ. — Завидно чему? Этой жестянке? — Нет, — хмыкнул он. — Просто, ты, кажется, говорила, что ты сирота… Джоанна хотела было возмутиться, но Гастон тут же ускользнул под машину, демонстрируя нежелание продолжать этот разговор. О том, что она сирота, Лиггер солгала, и это не должно было ее задеть — только вот получилось так, что фактически она была таковой. Во всем мире у нее не было ни одного близкого человека, и это казалось в разы хуже сиротства — тем более, когда у нее были живые мать, сестра и потерянный еще до рождения отец. Она знала сотни и тысячи людей, но ни один из них не знал ее. Тот же, кто узнавал, уходил. — Да пошел ты… — шикнула она, выбросив на землю окурок, и зашагала как можно подальше от двух братьев, засунув руки в карманы шорт. Пока Джоанна отдалялась, до нее доносились отголоски возмущения Марко — «зачем ты это сказал?!», — недовольства Гастона — «а почему я должен выслушать это дерьмо?» — и бурных обсуждений чего-то, что она вскоре перестала слышать. Джоанна отошла на приличное расстояние и обернулась: вот уже Гастон вынырнул из-под машины, что-то упорно расталкивая брату, а Марко посмеивался и что-то говорил в ответ. Лиггер раздражительно фыркнула и завернула за угол здания, выуживая третью по счету сигару. Горло уже саднило от дыма, но еще сильнее саднила зависть. Образцовые братья. Любимые дети. Любящие дети. Джоанна никогда не была ничем из всего перечисленного: отвратительная сестра, нелюбимая дочь, ненавидящая сама. Карла была и осталась законченной эгоисткой с каменным сердцем и непомерными амбициями, которая никогда не изменится, но от слов, поступков, пощечин и грубых движений которой навсегда останутся несводимые шрамы. Карла — главная причина, по которой она ненавидит этот прекрасно-жестокий мир и, смотря на чужое счастье, сгорает от черной зависти и бурлящей злости. Карла — главная причина, почему она оказалась здесь, сломленная, потерянная и запутавшаяся. Карла сломала ее жизнь и наверняка повторит то же самое и с ее сестрой. Хотя, признаться, Роксана Галлагер, которой сейчас уже девять — Марселла умерла для нее еще четыре года назад, — намного лучше нее. Роксана одаренный и талантливый ребенок, который научился читать в три года и как раз перед тем, как Марселла решилась убить свою мать, отправился на кружок танцев для дошкольников. Она купается в обожании одержимой успехом матери. Она — оплот всех надежд и мечтаний Карлы. Роксану Марселла ненавидела всем своим сердцем. Той было три, ей — пятнадцать, но младшая сестра уже была идеальным ребенком и любимицей матери. Обо всем этом можно было только мечтать; но теперь Джоанна понимала, что самым большим достижением было стать для Карлы разочарованием. Роксане придется ничуть не лучше, чем ей самой, и теперь Джоанна ненавидела себя за несправедливую ненависть по отношению к невинному ребенку, который ничем не заслужил ни деспотичную мать, ни завистливую сестру. Она отвратительна. Джоанна ударила стену кулаком, не зная, куда еще выплеснуть гнев, и закашлялась — затянулась слишком глубоко. Легкие царапало изнутри, но она даже находила что-то упоительное в этом болезненном жгучем чувстве. На долю секунды раздирающий кашель вытянул ее из вязких мыслей, а затем скверное чувство презрения по отношению к самой себе снова рывком окунуло ее в этот омут. Джоанна ненавидела свою мать и чувствовала удушающую вину за незаслуженную зависть и нелюбовь к сестре. Марселла ненавидела свою мать и сестру. Марселла ненавидела весь мир. Марселла была сиротой среди десятков и сотен, Джоанна осталась таковой среди тысяч и миллионов.***
Нейтану кое-как удалось раздобыть ключ от комнаты Джоанны у заведующего охраной этажа, пусть тот и весьма настороженно отнесся к его просьбе, и он, вертя его на пальце, направился по коридору в поисках нужной двери. Чувство алкогольного опьянения плавно сходило на нет, сменяясь томной сонливостью, но Нейтан, чувствуя своеобразную ответственность (а может быть, все-таки страх — страх потерять очередного человека?) перед Картером, упорно не поддавался липким щупальцам истомы. Пока не найдет то, что он просит, — ни глаза не сомкнет. Добравшись до двери, которую уже починили после того, как он нагло выбил ее, Нейтан смог вставить ключ в замочную скважину лишь с пятой попытки. Он ожидал, что после ремонта оставшиеся вещи Джоанны если не вынесут куда-нибудь, то как минимум разложат по пыльным коробкам, готовым отправиться на свалку; но этого не произошло. Когда Нейтан открыл дверь, и все было точно так же, как и в прошлый раз, только пылью поросло. По полу были разбросаны вещи, валялись осколки посуды и обрывки бумажек; в открытом шкафу валялись скомканные на одной полке остатки вещей. Кромешное одиночество. Кто-то словно устроил жуткий погром и поспешно скрылся — впрочем, так оно и было. Нейтан нахмурился, чувствуя неприятную тяжесть в груди, от которой он с каждым мгновением только больше трезвел, и шагнул внутрь комнаты, прикрыв за собой дверь. На ее внутренней стороне венчалась бумажка с надписью: «Ничего не трогать!», в которой Нейтан мгновенно различил почерк Картера. Так значит, вот кто приложил в этому руку… Картер хотел, чтобы после Джоанны все осталось таким, каким и было; но для чего? Нейтан совершенно ничего не понимал: ни причин ухода Джоанны, ни поведения Картера. В тот раз, отдавая ему «прощальную записку», Нейтан, как бы ни было велико его любопытство, не заглянул внутрь. Очевидно, это было нечто личное; но собственная же совесть теперь оставила его в смутных терзаниях. У него не было ответов и он абсолютно ничего не понимал. В любом случае, ему стоило сосредоточиться на том, зачем он сюда пришел. Искать здесь информацию о Каллипане — все равно, что искать иголку в стоге сена. Это должна быть флешка, диск, а может вообще записная книжка? Нейтан понятия не имел, да и Картер, по всей видимости, тоже. Того, что ему нужно, могло и вовсе здесь не казаться, и ему верилось в это охотнее всего. Но, как бы то ни было, попытаться поискать стоило. Нейтан обязан был помочь Картеру — если уж не смог вовремя оказаться рядом с Джоанной и если его недостаточно было Касперу. Начал со шкафа. Вывалил все вещи, обшарил каждый кармашек и вытряхнул каждый уголок — ничего. Опустошенный шкаф тоже не содержал ничего интересного, как и кровати, которую он перевернул с ног на голову. В тумбочке нашлась только брошенная зубная щетка и колода игральных карт. А ведь с тех пор, как Джоанна ушла, они ни разу так и не собрались вместе, чтобы просто весело провести время: у всех появились тысячи забот, и времени на развлечения попросту не было… Раньше ведь все было проще; и от этой мысли губы Нейтана тронула легкая печальная улыбка. Сколько всего потеряно… Последней областью поиска был пол, заваленный чем ни попадя, и стол, на котором стояла жестяная банка с окурками — запах из нее доносился просто отвратительный. Присев на пол, Нейтан принялся разгребать вещи. Здесь находились и носки, и резинки, и осколки разбитой посуды, и скомканные клочки бумаги. Джоанна решила уйти не на позитивной ноте, это не было обычное веление ее спонтанной натуры: Нейтан чувствовал это, знал это; Нейтан видел это в тотальном разгроме, оставленном ею напоследок. То, что нужно Картеру, вполне могло затеряться где-то здесь, и Нейтан, с тяжелым вздохом опустившись на корточки, принялся перебирать. Провел рукой тут и там, разметая и переворачивая все вокруг, опустившись на четвереньки, заглянул под кровать, в тени которой нашел только тонкий слой серой пыли — ну ничего здесь не было, буквально ничего! Нейтан вздохнул и выпрямился, оставаясь в сидячем положении на полу. Картер строго-настрого запретил обращаться к кому-то постороннему и категорически отвергал идею поговорить с Каспером; но в этой комнате — единственном доступном ему пространстве — не было ничего полезного. Впрочем, возвращаться с пустыми руками так скоро было не лучшей идеей: стоило хотя бы сделать вид, что он сто раз прочесал каждый квадратный миллиметр, прежде чем смириться с поражением. Нейтан, конечно, мог бы так сделать, но не видел смысла перенапрягаться понапрасну. От нечего делать, Нейтан решил поразглядывать обрывки бумажек, разбросанные по всему полу. Может быть, хоть там он нашел бы какую-нибудь зацепку к своим неистощимым вопросам? На нескольких обрывках он увидел только карандашные линии и сразу же пришел к выводу, что эти клочки когда-то были полноценными рисунками. А ведь Джоанна никогда не говорила, что любила рисовать. Из пяти соседних клочков Нейтан смог составить относительно цельную композицию. Каких-то частей не хватало, но этого хватило, чтобы сложить этаким пазлом лицо Картера, нарисованное до жути точно, дотошно и реалистично, почти как фотография. От этого Нейтану стало как-то не по себе. Он помнил о том, как восторженно Джоанна говорила о Картера в лазарете, открыто признавшись в том, что неравнодушна к нему, и замечал, что их симпатия взаимна, — это и полному идиоту было понятно, — но то, что произошло потом, не поддавалось никакой логике. Кажется, ей нравилось здесь — так почему она ушла? «Просто есть вещи, которые я не могу рассказать. Но если бы ты знал, ты бы обязательно понял», — память сама подбросила слова Джоанны, застрявшие в недрах подсознания. Все-таки, пусть он и смог увидеть в ней хорошую подругу, Нейтан так и не узнал ее достаточно для того, чтобы во всем разобраться. Пожалуй, достаточно близок к ней был только Картер; но тот упрямо хранил молчание. Бегство Джоанны кардинально поменяло его, стало сильным ударом, но… Нейтан все еще не понимал. Вздохнув, он разбросал собранные обрывки так, чтобы не было понятно, что на них изображено, и уставился в пустоту. Чувство опьянения совсем сошло на нет — осталось только гнетущее ощущение тяжести. Нейтан никогда в полной мере не понимал Каспера — и потерял его. Не понимал Джоанну — и потерял ее. Не понимал Картера — и… еще нет. Но боялся, что и это может рано или поздно произойти. Блуждающему в размышлениях взгляду стол у окна подвернулся совершенно случайно — его-то он совсем забыл проверить! Нейтан нехотя поднялся с пола и медленно прошелся к нему, пальцами мазнув по пыльной деревянной столешнице. Присев на корточки, он открыл нижний ящик — пусто. В среднем ящике лежала только приличная стопка чеков, которые Джоанна, скорее всего, копила ненамеренно. Любопытство не обошло стороной и такую мелочь; Нейтан быстро пробежался взглядом по каждому из чеков: большинство относились к магазинам, в которых Джоанна растрачивала неплохие суммы, а меньшая часть документировала банковские операции, в которых значились цифры еще более внушительные. Но это ничего ему не давало. Нейтан захлопнул ящик и открыл последний, верхний — и здесь он обнаружил еще с десяток скомканных листков вместе с одинокой ручкой. Выдвинув стул, Нейтан плюхнулся на него и принялся перебирать бумажки. Вряд ли здесь он найдет что-то отличающееся от того, что усыпало пол. «Картер» и поставленная небрежно длинная запятая, после которой не следовало ничего — первый листок. «Здравствуй, Картер» — следующий. «Знаешь что, я» — еще один. Должно быть, это были черновики ее «прощальной записки». Ну, конечно! Теперь-то у него появился шанс разобраться во всем, и Нейтан принялся лихорадочно перебирать бумажки одну за другой. Все они содержали по одному слову — ничего полезного. Но в одной из них, все-таки, было содержание значительно объемнее. Откинувшись на спинку стула, Нейтан распрямил лист настолько, насколько мог, и глазами пробежался по остроконечным буквам. «Я знаю, что ты ненавидишь меня, и что признание отца и звание тебе дороже всего, но…» — последующие слова были плотно перечеркнуты чернилами ручки. «Я знаю, что ты ненавидишь меня». Нейтан опустил листок с чувством саднящей опустошенности. Картер ненавидит Джоанну? Картер определенно жаждет признания. Он непомерно амбициозен и хочет, чтобы его планы, решения, заслуги — все-все — вызывало лишь трепет и восхищение. Картер ненавидит Джоанну? Что ж, он вполне мог бы променять ее на звание. Пусть Нейтану и не хотелось верить в это, но он готов пойти абсолютно на все ради достижения своих целей. Вспоминая события дня коронации Кармен: то, как Джоанна искала Картера, и то, как тот упорно игнорировал ее после полусмертельной раны, а затем то, как она, удалившись с вечера, исчезла бесследно и безвозвратно, — Нейтан волей-неволей проводил выводы, сплетенные с безграничной жертвенностью Картера во имя своих амбиций, и наконец осознавал, что произошло. Но неужели он готов зайти так далеко? С этими мыслями Нейтан скомкал лист и спрятал обратно в ящик, с грохотом захлопнув его. Желание помогать Картеру напрочь отпало.***
Часы показывали всего-навсего четыре дня, а Картер уже успел опустошить седьмую чашку кофе. На краю его стола скопилось приличное нагромождение грязных чашек, но он и не думал от них избавляться.Работа высасывала из него все соки, и сил не оставалось даже на такое простое действие. Постукивая пальцем по пустой чашке, Картер то и дело нетерпеливо поглядывал на часы, вертелся на кресле, вздыхал и все ждал и ждал… До того, как их войска выдвинутся в Пепельную пустошь, чтобы остановить губительную удракийскую экспедицию, оставалось всего три недели — катастрофически мало времени, чтобы все успеть. Картер не рассчитывал погибать, но все равно отчего-то боялся. Все это время от смерти его спасала лишь безрассудная храбрость Джоанны, которой в этот раз не будет рядом, которой никогда не будет рядом, как бы сильно он не нуждался.Впрочем… с чего он вообще решил, что маршал и королева доверят ему эту операцию? Они больше не доверяли ему, и у них был Кертис Гарридо и куча других капитанов и майоров, которым можно было доверить командование. Картер оставался за бортом, но он по-прежнему намерен был выкарабкаться. Плевать на Пепельную пустошь: он сможет проявить себя и иначе. У него был план, который, при правильном раскладе, должен пройти безукоризненно. И пусть сначала его своеволие вызовет страшный гнев, после они непременно увидят, чего он стоит. В плане Картера были две ветви: вопрос поиска Каллипана и обнаружение шпиона, — и когда он приведет их обе в исполнение, все снова начнут с ним считаться. Он сделает это в одиночку, и это будет исключительно его собственная победа. Наконец, дверь распахнулась, и на пороге появилась Джун. При виде ее Картер мгновенно посерьезнел, выпрямился, отставил чашку в сторону, ко всем остальным — девушка проследила за движением его руки, растерянно вскинула брови и вопросительно произнесла, сдавленно прочистив горло: — Вы звали меня? — Да, — кивнул Картер, — закрой дверь и присядь. Джун кивнула, тихо закрыла дверь и прошлась к свободному стулу, скромно опустившись на него и закинув ногу за ногу. Ее темные глаза неприкрыто разглядывали нагромождение из покрытых кофейным налетом чашек, и она не смогла удержаться от язвительного комментария. — Крепость строите? — Конечно, — холодно фыркнул Картер, хотя бурлящее внутри раздражение было разительно сильнее. Все вокруг страшно злило его, но из прагматических соображений приходилось сохранять самообладание и не срываться при первой же возможности. — Послушай, Джун, я позвал тебя по делу. — И по какому же? — Эллерт недоумевающе нахмурилась. — Хочу расспросить тебя кое о чем. Я ведь могу тебе доверять? — Безусловно. Обещаю не врать. Картер все же поколебался несколько секунд, но, решив, что ничего лучше попросту не придумает, произнес: — Тогда скажи, много ли ты знаешь о майоре Гарридо? Его вопрос определенно застал Джун врасплох: ее веснушчатое лицо вытянулось в изумлении, которое чуть позже сменилось легкой улыбкой-полу-усмешкой. — Думаю, что достаточно, — Эллерт пожала плечами. — Как и обо всех остальных… А что, он вам понравился? — Я его презираю, — выплюнул Картер, глубоко возмущенный этим исключительно шутливым предположением, и раздражительно процедил: — А ты задаешь неуместные вопросы. — «Совсем, как Нейтан». — Дело-то нешуточное. — Да-да, конечно… — Итак, ты расскажешь мне о нем? — Что именно вы хотите знать? — совершенно спокойно спросила Джун, беспрекословно готовая раскрыть все карты. Это вызывало в Картере амбивалентное чувство: с одной стороны, она предавала доверие человека, а с другой — готова была верно следовать солдатскому долгу. — Да все, что угодно, — нахмурившись, бросил он. — Что ж… — Джун задумчиво хмыкнула и отвела взгляд в сторону, явно что-то вспоминая. — Он хорошо готовит и, кажется, ему нравятся мальчики, — протараторила она, загибая пальцы поднятой ладони. — Хотя я вообще не уверена, что ему может понравиться хоть кто-то… — Джун, — с нажимом произнес Картер, недовольно взглянув на нее исподлобья. — Я попросил тебя быть серьезной. — Нет, вы сказали, что дело серьезное, — подчеркнула Эллерт, — а меня вот ни о чем не просили. — Можно было и догадаться. — Я не телепат. — Джун, — строго отрезал Картер. Фамильярность этой девушки, совмещенная с учтивым «вы», казалась одной из самых мерзких вещей на свете. И все же, ему было попросту необходимо вытянуть из нее информацию. — Да в чем, собственно, дело?! — вспыхнула Джун. — Я могу сказать вам все, что угодно, но вам не понравится ничего. Эллерт нуждалась в конкретике. Картер на секунду призадумался. — Скажи мне, кто он такой и откуда. — А, вы об этом… — девушка мгновенно просияла, и Картер совершенно не мог взять в толк: она и впрямь такая дурочка, или только притворяется? — Ну, он из Дреттона. Насколько я знаю, отца у него нет, да и матери уже тоже: она погибла, когда окраину осадили удракийцы, — хладнокровно, словно пересказывала чей-то рапорт, вывалила Джун. — С тех пор он постоянно ходит, как в воду опущенный, и явно хочет отомстить удракийцам. Вероятность того, что такая пустоголовая персона, как Джун, могла оказаться патологической лгуньей была практически равна нулю, что означало, что все сказанное про Кертиса было правдой. Гарридо стал для него зубодробительным раздражителем ровно в тот самый момент, как появился у ворот Гарнизона, и Картер искренне желал бы повесить на него все злодеяния, но понимал: после такого Кертис не пошел бы на предательство. Его стоило вычеркнуть из списка подозреваемых, но тогда вопросов оставалось еще больше: последними потенциальными крысами были Итан и Джун, первый из которых был мертв, а вторая поражала своей неумолимой дуростью. Картер предпочел промолчать, так и не придя ни к какому толковому умозаключению. — А что случилось, расскажите. Вопрос Эллерт застал Картера врасплох. Выразительные карие глаза девушки сверлили его пытливым взглядом, и он, право слово, готов был сдаться под напором. Надоело держать все в своей собственной голове. Надоело тащить все на своих собственных плечах. — Я подозреваю, — слова сорвались раньше, чем он успел подумать, — что среди нас завелась крыса. — Крыса? — Джун недоумевающе похлопала глазами. «Точно дура», — подумал Картер. Она выйдет и забудет, о чем он говорил. А может, и не забудет, и ее болтливый язык и ребяческое любопытство еще сгодиться ему. — Удракийский шпион, — пояснил Картер. Джун выглядела и впрямь изумленной и заинтересованной — даже не цокала, вздыхая, и не распиналась о том, как он параноидален! — И вы подозреваете, что это Кертис? — Возможно, — он вяло пожал плечами. — А возможно это был Итан, или ты. Картер поднял на нее подозрительный угрюмый взгляд, и Джун невольно нахмурилась, чувствуя себя явно неуютно. Эта внезапная и практически мимолетная перемена на ее лице стала своеобразным отрезвляющим толчком, после которого Картер решил, что ему стоило бы придержать язык за зубами. Да, он устал; но и Джун все еще была в списке подозреваемых — бдительность терять нельзя. — А почему только мы трое? — Эллерт искренне возмутилась обвинениям Картера. — А это уже тебя не касается, — отрезал он. Джун разочарованно вздохнула и протянула: — Ладно, хорошо… Но можно я скажу кое-что? — Картер кивнул. — Что насчет Итана, я правда не знаю. Он всегда всегда был очень молчаливым, и никто не мог сказать, что у него на уме. Но это и не я, — настойчиво сказала она. — Хотите — верьте, хотите — нет, но мои родители, — ее голос дрогнул перед тяжелым вздохом, — живут в Кретоне и каждый день видят этот ужас собственными глазами. Я бы просто не смогла предать родину. Если это не был Кертис, и не была Джун, значит то был Итан — но как тогда он мог умереть, застреленный от удракийской пули? Стреляли ведь в Джун — зачем тогда он бросился защищать ее, если все равно перешел на вражескую сторону? Ответов не было; но вывод напрашивался очевидный: в чем-то Эллерт соврала. Картер снова не удостоил ее ответом и промолчал. Говорить было нечего; а если эта глуповатая с виду простушка и впрямь лгала ему, Картеру только и оставалось, что ждать, пока правда сама не всплывет наружу. Но тогда может стать слишком поздно, и от этого осознания ему сводило каждую клеточку тела. — Командующий… — Я выслушал тебя, — отрезал Картер, пресекая грядущий поток слов. — Могу ведь я обратиться к тебе, в случае чего? Ему нужна была как реальная помощь, так и расположение Джун. Если она почувствует, что он доверяет ей, прощупать почву и точки давления будет значительно проще. — Конечно, — Джун улыбнулась и кивнула. — Я ведь понимаю, как это важно для вас, командующий. Картеру показалось, он смог различить в словах Эллерт легкую издевку и некоторую язвительную ироничность. Эта почти неуловимая тональность была хуже скрежета ногтями по металлу. Рука сама потянулась к пачке сигар в верхнем ящике стола. — Именно, — вяло отозвался он и поднялся из-за стола. С каких пор он вдруг стал так отчаянно нуждаться в никотине? — А теперь выйди из моего кабинета и возвращайся к своим делам. Картер прошелся к двери и остановился у них, всем своим видом показывая, что будет только рад выпроводить Джун за дверь. Однако девушка продолжила сидеть на месте, даже не шелохнувшись. Задумчиво взглянула за окно, а затем, медленно повернув голову в его сторону, произнесла: — Позвольте сначала сказать кое-что. — Да что еще? — раздражительно буркнул Картер. Его терпение медленно трещало по швам: он чувствовал, как породнившийся в последнее время гнев заклубился в груди и медленно поднимался вверх, требуя вырваться наружу. — Нейтан много рассказывал мне о вас, — на лице Эллерт проскользнула легкая лукавая улыбка, которую она поспешно скрыла, отвернувшись, — и о Джоанне. Картер вздрогнул, и мир вокруг словно пошатнулся. Слова Джун отозвались ватой в ногах, могильным холодом на кончиках пальцев и бьющей под дых яростью. Какое она имела права говорить об этом?! Картер сжал кулаки и встрепенулся, который тотчас наброситься на Эллерт, но вместо этого встал на месте, как вкопанный, не в силах выдавить ни звука. — Вы так усердно работаете: не спите, не ешьте — все ради того, чтобы угодить отцу, — невозмутимо произнесла Джун, не поворачивая головы в его сторону. Всю ее былую несерьезность и показную дурость как рукой смахнуло — впрочем, как и остатки самообладания Картера. Каждое сказанное ей слово был сродни удару. Один за другим, пока тело покрывали синяки. — Я не знаю Линтона Карраско лично, но подозреваю, что он человек сложный и привередливый, и вам с ним пришлось нелегко… — Заткнись, — шикнул Картер. — Ты не знаешь, о чем говоришь! — Не знаю, но примерно понимаю, — она звучала все так же хладнокровно, словно это и вовсе была не она. — Знаете, Нейтан слишком болтливый, несмотря на очаровательную мордашку. Он в подробностях пересказал мне чуть-ли не каждый день жизни каждого из вас. А я не дура, и сделать выводы могу. — Ну и? — ощетинился Картер. — Что с того? — Пообещайте не обижаться, хорошо? То есть, вы можете, но не срывайтесь на мне… Я делаю это без злого умысла — всего-лишь говорю, как оно есть. Его растерянное молчание стало для Джун немым позволением продолжать. — Вы нравились Джоанне, Джоанна нравилась вам… и должно быть, нравится все еще. Не просто так же вам так плохо после того, как она ушла. — Я в порядке, — возразил Картер. — Даже лучше, чем ты можешь себе представить. Я — командующий, меня ценят маршал и Ее Величество. Я добился всего, чего хотел! — Перестаньте врать. Хотя бы сами себе. Вы так старательно играете в героя, но мы оба понимаем, что это не то, что вам нужно: иначе тогда вы спали бы по ночам, не голодали, не пили кофе литрами и не срывались на окружающих. — Я устал. Почему он вообще оправдывается перед ней? Что он так отчаянно пытается доказать? — Конечно, вы устали: устали притворяться, что вам нравится то, чем вы занимаетесь, и что вам нужно все это. Ради того, чтобы отец вас признал, вы даже оттолкнули человека, которого успели полюбить, — Джун лениво обернулась, полная невозмутимости, и застала на его лице лишь замешательство. — Не отрицайте, что она ушла из-за вас. Джоанна готова была отдать жизнь за вас, а вы просто растоптали ее чувства. Прогнали ее, как и всех остальных, — и это целиком лишь ваша вина. Картер в три шага сократил расстояние между ними и схватил Джун за грудки, рывком подняв ее над полом. — Да как ты смеешь?! Джун ничего не ответила: лишь посмотрела в его глаза своими болезненно-проницательными и горделиво поджала губы. Картер хотел влепить ей затрещину и как следует поставить на место, но нечто, тянущееся из недр подсознания, останавливало его, нашептывая то, что он так упорно не хотел признавать. Картер зашипел и отпустил хватку, опуская Джун на пол. — Пошла вон, — отчеканил он, сжимая кулаки до побеления костяшек. На сей раз Джун не пришлось уговаривать: она почтительно отсалютовала и тут же развернулась по направлению к двери, неспешно зашагав на выход. Когда же она вышла и дверь за ней медленно, издевательски скрипя, закрылась, ее слова-ножи продолжали гудеть в голове. «И это целиком лишь ваша вина…»***
Лето близилось к концу, передавая бразды правления очередной осени, но среди горячих песков и плавящегося в лучах пустынного солнца воздуха Пепельной пустоши этого совершенно не ощущалось. Ровно как и того, что через три недели удракийцы уже должны быть здесь. Пока Рут, Фрида, Нора, Гастон, Марко и Джон, собравшиеся в беседке, что-то оживленно обсуждали, Джоанна тихо ютилась на краю одной из лавочек, потягивая сигару, и сверлила каждого из них угрюмым взглядом исподлобья. Фрида вдохновенно рассказывала Рут о том, как после окончания войны хотела бы отправиться в кругосветное путешествие, следуя по стопам родителей-мореплавателей, а та увлеченно слушала ее и кивала, и в первые выглядела такой светлой и оттаявшей, словно одно присутствие Фриды стягивало с нее маску угрюмой мрачности. Марко молча потягивал пиво, слушая непрекращаемую болтовню подвыпившего Джона, среди которой сложно было даже выделить какую-то конкретную тему: мужчина перескакивал с одной темы на другую, даже не давая Марко произнести хотя слова, помимо сдержанных кивков. Нора беседовала с Гастоном, с пытливым интересом выслушивая рассказы о машинах и механике, и Джоанне даже показалось, что девушка успела пропитаться к нему симпатией. Они все казались такими сплоченными, словно знали друг друга целую вечность; но Лиггер и ни на толику не чувствовала себя частью этого маленького коллектива. Не то, чтобы она хоть когда-то успевала достаточно породниться с людьми; но в Гарнизоне было явно лучше. Нора, Джон и Марко нравились ей, но Джоанна чувствовала, что, если бы вдруг пришлось уйти, она сделала бы это — хотя бы для того, чтобы они первыми ее не прогнали. Наблюдать за этой идиллией было невыносимо, но еще более невыносимой была она сама. Что же, блять, с ней не так?! —…Так что, Марко, запомни, — голос Джона стал настолько громким, что все остальные были вынуждены замолчать, — никогда не заводи отношения раньше времени. Даже встречаться не предлагай — а уж тем более, никаких браков или детей! Чем меньше человека в твоей жизни, тем больше у тебя свободы и меньше сожалений. Послушай опытного, взрослого человека: если ты в чем-то не уверен, значит, тебе оно и нужно. Однажды ты повстречаешь редкостную стерву, которая от тебя забеременеет, а потом… — Опять одно и то же, — Рут демонстративно цокнула и закатила глаза. — Вот скажи, зачем ты малому мозги забиваешь этим дерьмом? — Это жизненная мудрость. — К которой он и сам придет. Слушай, алкоголик, — он и вправду уже успел выпить прилично, — у тебя-то даже детей нет — какая может быть мудрость? — С тобой никто не разговаривал, Рут, — отрезал Джон. — Так что захлопнись. — Ты со мной не разговариваешь, но я все равно должна тебя слушать, — ощетинилась Рут, скрестив руки на груди, и сидящая рядом Фрида невольно напряглась, взволнованно поглядывая то на нее, то на мужчину. — Не должна. Я тебя не заставлял. — Тогда почему ты орешь во всю глотку?! — вспыхнула Рут, хлопнув по столу ладонями и едва не подскочив с места. — Тебя позлить хочу, — язвительно протянул Джон. — Да пошел ты, придурок. — Пожалуйста, перестаньте уже спорить, — вмешалась Фрида. Несмотря на то, что наблюдать за этой перепалкой было крайне интересно, Джоанна мысленно согласилась с котоликой. — Да как я могу спокойно реагировать на его выходки?! — Рут все никак не унималась. — Человеку за сорок, а ведет себя, как дитя малое! — Возраст — всего лишь цифра, — изрек Джон с поддразнивающей ухмылкой. — Гораздо важнее состояние духа. — Если ты не заткнешься, я сделаю так, что ты его испустишь. Мужчина не нашелся с достойным ответом, и в беседке воцарилось молчание. Перебранка Джона и Рут оставила витать несгладимое напряжение, прежде чем он вдруг не вскочил и не удалился со словами: «принесу ликера». Джоанна проводила его задумчивым взглядом и нахмурилась. Джон и Рут снова повздорили на пустом месте, но Лиггер так и не разобралась в корне их конфликта. Она понятия не имела, для чего ей необходимо было это знать, но чувствовала удушающую потребность в осведомленности. Джоанна решила, что в этот раз могла бы и спросить у Джона напрямую обо всем, и потому поднялась и, покинув беседку без всяких слов и пояснений, направилась вслед за мужчиной. Джоанна нашла Джона в тесной кладовке на первом этаже, где размещался целый стеллаж, забитый алкоголем. Удовольствие явно недешевое, подумала Лиггер, едва заметив нагромождение бутылок, но необходимое для некоторых в столь трудные времена. — О, Джоанна! — мужчина заметил ее появление не сразу, но когда это произошло, он заметно оживился. — Хочешь подгоню бутылочку? — он подхватил небольшой пузырек коньяка и повертел в руках, как к какую-то приманку. — Нет, спасибо, на сегодня с меня хватит, — отмахнулась Джоанна. — Что-то ты сегодня тише травы, ниже воды. Лиггер беззвучно усмехнулась, а Джон вовсе и не заметил ошибки в сказанной: напиться он определенно успел. — Слушай… — Джоанна предпочла не ходить вокруг да около и спросить в лоб то, ради чего пришла: — я с первого же дня обратила, что вы с Рут как-то не ладите… — Это верно, — признался мужчина, продолжая придирчиво разглядывать бутылки. — Ее очень тяжело вынести, знаешь ли. — Как и ей тебя. Но мне только не совсем понятно, почему. Я знаю, что Рут в принципе недолюбливает мужчин из-за своих проблем с отцом, но с тобой-то что? Джон обернулся и уставился на нее пораженно. — Поразительно, — восхищенно протянул он. — Все знаешь… — Верно, — Джоанна кивнула и вскинула брови. — Я узнаю все, что угодно, если захочу. — Но про меня ты знаешь не так уж и много. — Потому что еще не спрашивала. Но зато я уже знаю, что у тебя язык как помело, и если я спрошу, ты обязательно ответишь. — Подловила, — Джон усмехнулся и покачал пальцем. Лиггер сегодня была совершенно не в том расположении духа, чтобы разделить его бодрую жизнерадостность. — Так что с Рут? — Рут… — Джон тяжело вздохнул и вновь вернулся к задумчивому разглядыванию бутылок. Было непохоже, чтобы он старался выбрать хоть что-то. — Рут, конечно, еще совсем молодая и годится мне в дочки, но… знаешь, она поразительно напоминает мне одну мою бывшую. Такая тварь. А вот это уже становилось интересным. — И кто же она? —протянула Джоанна, скрестив руки на груди и склонив голову на бок. — Если я скажу, ты просто не поверишь, — Джон нервно усмехнулся. — Потому что обычно никто не верит. — Ну что ты… — опустила Лиггер, пожав плечами. — Я столько дерьма повидала, что во многое поверю. Жизнь штука чудная: случается всякое… Скажи хотя бы, как ее звали? — Она была редкостной стервой, — сказал Джон с усталым вздохом. — Я даже слов таких не знаю, честно тебе скажу… Сначала я подумал, что она милая и умная, но потом… твою ж мать, я бы все отдал, чтобы вернуться в прошлое и никогда не встречаться с этой гадюкой! — презрительно выплюнул он. Джоанна понятия не имела, кем была эта женщина, но уже разделяла ненависть Джона: ведь она как никто другой понимает это удушающее чувство. — Ее звали Карла. Карла Галлагер. Сердце пропустило удар. Джоанна сделалась бледнее бумаги. Издевательство. Это попросту невозможно. Может быть, Линтон вышел на нее и подослал человека, чтобы отыграться? Нет, чушь! Кого из ухажеров матери она запамятовала? Или же… — Я никогда никому об этом не рассказывал, но я больше не могу держать это в себе… — Джон не обернулся и не заметил перемен на ее лице, которые Джоанна, как не старалась, скрыть попросту не могла, и потому продолжил с тяжестью в голосе: — Надеюсь, что хоть ты поймешь. Она понимала. Она каждой клеточкой своего тела чувствовала ту же ненависть, что и он. Единственное, чего Джоанна не понимала, это то, как такое вообще могло произойти. Слова Джона не были похожи на выдумку, какой бы, ей хотелось, чтобы это было. — Я не выносил ее. И даже когда она была беременна, я все равно ее бросил. «А знаешь, почему он ушел? — слова матери сами выползли из подсознания, чудом не сбивая с ног. — Потому что тебя не хотел видеть! Как только я узнала, что у меня будет дочь, он сразу ушел. И я бы на его месте поступила точно так же. Как же я тебя ненавижу…» — И та история, с Марселлой Галлагер… — Джон судорожно выдохнул и отступил от стеллажа, повернувшись к Джоанне. Она готова была поклясться: у него на глазах выступили слезы. — Она ведь была моей дочерью. Она не заслужила этого! Не заслужила расти с этой сукой, не заслужила смерти! У Лиггер не было слов. Ей даже не верилось, что это взаправду. Почти двадцать два года — и вот, ее отец стоит перед ней. Неужели это правда он? Неужели он и впрямь не ненавидит ее, как всегда твердила мать? Не то, чтобы она верила ее словам, но сомнения то и дело закрадывались. Если все вокруг ее ненавидят, если все от нее отказываются — почему же он не должен? — Ты ведь не ненавидишь ее? — слова сорвались раньше, чем она успела подумать. Но Джоанна не пожалела. Может быть, хоть в этот раз повезет? — Что за чушь, ни в коем случае! — возмутился Джон. — Тогда… — поперек горла встал слезоточивый ком. Лиггер пришлось постараться, чтобы проглотить его и вернуть самообладание. — Что если я скажу, что твоя дочь не мертва, и сейчас стоит прямо перед тобой? Джон опешил. — Это не смешно. — А я и не смеюсь, — Джоанна нервно пожала плечами и замялась. Что же сказать, чтобы доказать, что это она, Марселла Галлагер?.. Какая же чушь! Она ведь так старательно бежала от этого проклятого имени. — Ты никогда не говорил свою фамилию. Но я знаю, что она — Дюрран. Ты Джон Дюрран. И Таре Галлагер ты всегда нравился даже больше, чем ее дочь. Джоанна старалась выглядеть невозмутимой, но дрожь во всем теле становилась только сильнее с каждой секундой. Тем временем Джон встал, как вкопанный, и смотрел на нее округлившимися, полными растерянности глазами. Вероятно, он только что глубоко разочаровался. — Не может быть… — он изумленно выдохнул. — Ты… это правда ты… Его фирменное красноречие пропало в то же мгновение, как он окончательно осознал, что только что произошло. Не говоря больше ни слова, Джон в пару шагов пересек разделявшие из считанные метры и неожиданно обнял ее — так сильно, что Джоанне показалось, что у нее вот-вот переломаются кости. А потом расплакался, всхлипывая ей в макушку. — Джоанна… Он даже не называл ее старым именем. Джоанна ответила на объятия вялым движением правой руки, не в силах заставить свое тело сделать хоть что-нибудь еще. — Я так рад, что ты жива, так рад… встретиться с тобой… Карла всегда твердила, что отец возненавидел ее еще до рождения. Она говорила, что из-за ее беременности он и сбежал, винила Марселлу в том, что она разрушила ее личную жизнь. Само ее рождение было источником всех бед матери, о чем Карла никогда не забывала напомнить; но все-таки она никогда не верила, что ее отец способен быть таким же бессердечным чудовищем. Джоанна никогда не видела его, но — а может, именно и потому — всегда ассоциировала его с чем-то хорошим. Как минимум, он был достаточно умен, чтобы не связать свою жизнь с таким монстром, как Карла Галлагер. Джоанна верила, что он хороший человек, верила, что он хотя бы не такой как мать, и так оно и оказалось. Он, как минимум, не ненавидел ее. Не признавал ее обузой. — Мне так жаль, — протянул Джон сквозь слезы, продолжая удерживать ее в удушающих объятьях. — Я не должен был бросать тебя, не должен был оставлять с ней… Он сожалел о том, что сделал. Он был лучше матери стократно; но этого все еще было недостаточно. — Не должен был, — согласилась Джоанна. — Но ты сделал это. Она вырвалась из его объятий и тем самым оставила мужчину в полном замешательстве. Только что она оттолкнула его: последнего, возможно, во всем мире человека, кто готов был не ненавидеть ее. Однако… он не готов был и любить ее. Линтон сказал не цепляться за людей, и был абсолютно прав. — Я всю свою жизнь верила, что ты хороший человек, оправдывала тебя, как могла, пыталась понять, почему ты ушел… Я даже свое новое имя в честь тебя взяла, — Джоанна усмехнулась, но смешно не было от слова «совсем». Защитная реакция. — Я верила, я правда верила… Но ты бросил меня. — Джоанна… — Нет, — она взмахнула рукой. Кричать и скандалить не хотелось, но и выслушивать бесполезные оправдания — тоже. Для себя она все уже решила. — Я поняла, что тебе жаль. Только толку от твоих оправданий? Ты знал, какая она, знал, что не должен был оставлять меня с ней, но ты все равно это сделал! — презрительно выплюнула она. Странно, но она абсолютно не хотела причинить ему боль, как это обычно было, стоило ей разозлиться. Джоанна ведь даже и не злилась… Все, что она чувствовала, — это горькое разочарование. — Ты мог спасти меня, мог забрать с собой, и тогда моя жизнь не докатилась бы до такого дерьма! — хотелось плакать, но слез не было. Может потому, что он был здесь? — Прости меня… — «Прости»?! Думаешь, своим «прости» ты можешь починить мою сломанную жизнь? А может, твое «прости» отменит все те унижения и месяцы в психиатрической больнице?! — Джон молчал, потупив взгляд. Даже не старается объясниться — знает ведь, что виноват. — Да, ты не ненавидишь меня: тебе просто плевать. Иначе ты не оставил бы меня там. Джоанна зашипела и стиснула кулаки. Она знала, что не должна говорить то, что собиралась сказать, но ее обида была слишком сильна, чтобы остановиться. — Лучше бы я никогда не встречала тебя. Лучше бы тебя вообще не было! Джон сверлил затравленным взглядом пол, а Джоанна вся закипала. В конце концов, гнев не оставил ее и сейчас: пнув стеллаж, она развернулась к двери и пулей вылетела из комнаты в коридор. Ноги сами принесли ее к выходу, где она чудом что не выбила металлическую дверь, сами унесли за ворота настолько далеко, когда здание штаба виднелось издалека совсем мелким и невзрачным. Джоанна готова была сорваться с места, как есть, и бежать-бежать-бежать, пока не найдет новое место и новых людей… Пока не поняла, что ей это совсем не нужно. Она не хотела очередного бегства, не хотела продолжать все это: зачем, если каждый раз происходит одно и то же? Все вокруг против нее. Куда бы она не пошла, так будет всегда. Или же это она — против всех? Джоанна бросила угрюмый взгляд на здание штаба и обессиленно рухнула на колени в песок. Хотелось разрыдаться, но слез по-прежнему не было, поэтому она лишь била и разметала его ладонями в бессильной ярости и обиде. Какая же она никчемная. Вечно бежит, вечно стоит из себя великомученицу, и вечно все остается одинаковым. Может быть, пора ей хотя бы в этот раз остаться? Но не ради других — ради себя.***
Картер наклонился над умывальником и плеснул ледяной воды себе в лицо. Закрыл кран, выпрямился и, заглянув в зеркало, ужаснулся собственному отражению. Его лицо стало настолько болезненно-бледным, что, казалось, скоро засветится в темноте, исхудало и заострилось, а под глазами пролегли темные-темные синяки, пылающие на почти белой коже. Живот свело. Как, разгуливая с такой рожей, он мог утверждать, что счастлив и всем доволен? Картер так и продолжил бы разглядывать свое отражение, если бы из кабинок не донесся звук смыва. Открылась дверь, кто-то зашагал в его сторону. Картер мгновенно переключился на мытье рук, пытаясь создать иллюзию невозмутимости. Он даже не обернулся в сторону того, кто вышел, пока тот не замер в метре от него. — О, надо же, Картер, — голос Нейтана звучал несколько растерянно. Картер тут же закрутил кран, смахнул с рук капли воды и повернулся к Нейтану, смерив его недовольным взглядом. — Почему ты здесь прохлаждаешься? Я дал тебе задание. — Я, что-ли, даже отлить сходить на могу? — возмутился Нейтан. Демонстративно обогнув Картера, он подошел к умывальнику, чтобы помыть руки. — Да и вообще, я все уже сделал. — Ну и? Нашел что-нибудь? — Не-а. Ничего. Абсолютно. Наверное, Джоанна унесла все с собой, а может ничего у нее и не было, и ты все просто придумал… — Я попросил тебя, — угрюмо протянул Картер, — о такой простой вещи, но ты… — Какие-то проблемы? — Нейтан выключил воду и повернулся к Картеру, источающий абсолютное хладнокровие и спокойствие — в противовес тому. — Да, проблемы, огромные проблемы! Я сказал тебе сделать что-то настолько элементарное, но ты даже с этим не смог справиться! И так постоянно! О чем не попроси, ты никогда не сделаешь это вовремя и по-человечески. Все, чем ты занимаешься, это околачиваешься тут и там, как беспризорный, и мелешь и мелешь своим языком! Я так, блять, устал от тебя! Ты не делаешь ничего полезного, понимаешь?! Ты мне только мешаешь! Картер готов был захлебнуться от злости, но еще сильнее его тошнило: от самого себя, от всех произнесенных слов. Зачем он сказал это? Зачем отталкивает от себя последнего человека, который готов выносить его? — Ублюдок, — презрительно выплюнул Нейтан спустя долгие секунды молчания. — Что ты… — Картер замер, как вкопанный. — Ты не имеешь права разговаривать со мной так! Я твой командующий! — Да мне насрать, ясно тебе? — раздражительно процедил Нейтан. — Ты ведешь себя, как последний кусок дерьма, и мне надоело это терпеть. Знаешь, даже не удивительно, что тебя больше никто ни во что не ставит. Ты конченый прирудок, которого ни один нормальный человек не вынесет! Даже Джоанна сбежала от тебя. — Что ты сейчас сказал?! Слова Нейтана стали ударом ниже пояса. Картер готов был наброситься на него прямо сейчас, но последним, что отдернуло его за мгновение до того, как он занес бы руку, стало появление в дверях Алиссы и Каспера. — О, звезды, что здесь творится? — Витте замерла в дверях с видом абсолютной растерянности. Она, сцепив руки в замок на груди, переводила взволнованный взгляд то на Картера, то на Нейтана, одинаково готовых растерзать друг друга; а следом за ней проскользнул Каспер. — Вас слышно с другого конца коридора, — недовольно заметил он. От одного его вида и голоса Нейтана перекосило. — Картер, я принес тебе новый отчет. — Ты идиот?! — Картер метнул в Каспера взгляд, сверкающий почти безумной яростью. — Не видишь, что мы разговариваем?! Алисса и Каспер остались стоять у порога, взволнованно наблюдая за разгоревшейся потасовкой. Дальше слов дело пока еще не заходило, но это, казалось, был только лишь вопрос времени. — На чем мы остановились? — ядовито процедил Картер, повернувшись к Нейтану. — На том, что даже Джоанна не выдержала и сбежала от тебя куда подальше, потому что ты — редкостный подонок, который не замечает никого, кроме себя, — презрительно протараторил Нейтан на одном дыхании. Картер разгневанно зарычал и схватил Нейтана за плечи, рывком прижав к стене. Нейтан зажмурился и тихо зашипел, больно столкнувшись спиной с твердой поверхностью. — Эй-эй, полегче! — Каспер попытался вмешаться. — Тебе ведь уже сказали, — выплюнул Нейтан, вырываясь из хватки Картера, — не лезь не в свое дело! Иди лучше и дальше ублажай королеву! — он вырвался из рук Картера и грубо отпихнул Каспера. Тот пораженно уставился на него, не в силах найтись ни с подходящим ответом, ни с подходящей реакцией. Картер был поражен словами Нейтана не меньше, но у него не было и секунды, чтобы осознать услышанное: в то же мгновение ему прилетел крепкий удар в лицо, после которого Картер не смог удержать равновесие и упал на пол, придавленный сверху Нейтаном. От резкого падения и болезненного приземления в глазах потемнело. Нейтан готов был ударить, Картер готов был быть побитым в кровь, но кто-то стащил его. — Нейтан, прекрати! — это была Алисса. Ей удалось поднять его и поставить на ноги. — Не смей бить его! Оба не смейте! Хватит! Картер! — Витте нависла над ним, приподнявшимся на локтях, вся встревоженная и перепуганная, и протянула руку. — Вставай. Картер принял ее ладонь и медленно поднялся, пытаясь игнорировать боль в лице. Он почувствовал, как по губам потекло что-то теплое, облизнул — вкус крови. Она рекой хлестала у него из носа, но ему было плевать. Алисса утащила его за рукав в коридор (следом за ними выскочил и Нейтан, умчавшись в диаметрально противоположном направлении) и протянула платок, который всегда носила в кармане. Картер пытался вытереть им кровь, но она все не прекращалась, и потому он просто прижал скомканный клочок ткани к носу, позволяя ему пропитаться алым. Алисса сверлила его обеспокоенным взглядом и никак не могла подобрать подходящие слова. Картер же просто молчал, уткнувшись в пол потерянным взглядом. Наверное, если бы Нейтан его как следует поколотил, стало бы хоть чуточку легче. — Картер, — наконец произнесла Алисса, склонив голову на бок, — с тобой все в порядке? Самый идиотский вопрос, который можно было задать человеку, которого только что чуть не избили. — А ты сама не видишь? — он горько рассмеялся и поджал губы. Сколько бы раз он не повторял, что он в порядке и всем доволен и счастлив, каждый из них будет ложью. — Я совершенно не в порядке! Ее Величество презирает меня, маршал презирает меня, все вокруг презирают меня! — Это не так, — Алисса хотела обнять его, но Картер сделал предупредительный шаг назад. Витте казалась разочарованной, но этому чувству не поддалась. — Никто тебя не презирает. Они просто… — Что «просто»?! — вспыхнул Картер, с трудом сдерживая слезы. Он сам во всем виноват. — Не надо врать мне, Алисса, я не идиот и не слепой. Я знаю, что происходит, и я знаю, что заслужил этого! — Нет, Картер, это не правда. Все мы просто переживаем трудные времена. Вот увидишь: все будет хорошо. Скоро это закончится, и они будут уважать и ценить тебя, как прежде. — Но я этого не хочу! — выпалил Картер, переходя на крик. — Не хочу больше быть командующим! Алисса растерянно раскрыла рот и протянула руку, надеясь, что он хоть сейчас позволит просто утешить себя; но вместо этого Картер швырнул в нее окровавленный платок и ушел, развернувшись и сжав руки в кулаки. Он не хочет их видеть. Никого из них. Не хочет заниматься всем этим. Он просто хочет исчезнуть. Он просто устал.