Разорванные небеса

      Нейтан говорит, он несерьезный и безалаберный. Говорит, он эгоистичный и неблагодарный. И Каспер, оглядываясь назад, на этот треклятый поцелуй, на который Нейтан невесть зачем решился, понимает, что он был абсолютно прав. Своим поведением и необдуманно брошенными словами Каспер оттолкнул от себя друга детства, который был готов ради него на все, предал обещание, данное Кармен, и наворотил еще немало глупостей, которые, впрочем, хотя бы не были настолько катастрофическими.       В ту ночь, затерявшуюся среди дожливых дней, Каспер вернулся из лаборатории в полночь — значительно раньше, чем обычно, потому что после того, что натворил Нейтан, все попросту валилось из рук — и обнаружил их комнату абсолютно пустой. Нейтан не явился под утро, а потом, пока его не было, и вовсе вынес все свои вещи. Он оставил его, и тогда Каспер впервые почувствовал это скверное, садеящее чувство, когтями скребущее сердце. Он был виноват. Виноват непростительно. Наверное, ему стоило поговорить с Нейтаном, но тогда ему напрочь не хватило решимости. В любом случае, Каспер уже не смог бы вернуть все как прежде. Возможно, даже, им было бы лучше порознь. В этот раз Нейтан не стерпел, и в этот раз он бы не простил.       Когда тот неожиданно выпалил о том, чтобы он шел «дальше ублажать королеву», Каспер потерял дар речи, как вкопанный, вставший в замешательстве. Но он не злился на Нейтана ни на йоту. Виноват здесь был только сам Каспер. Он предал доверие сразу двух людей и теперь, каким бы непривычным это не казалось, должен был сам отвечать на последствия.       Чувство вины доселе ему было совершенно незнакомо, но теперь оно успешно его истязало, методично выбивая из рук за все, что он брался. Единственное, о чем Каспер вообще мог думать, был он сам и его мерзопакостные поступки.       В какой-то момент он даже пришел к мысли о том, что стал похож на своих родителей, которых даже никогда не видел. Каспер не знал ни их имен, ни их лиц, но до сих пор четко помнил то, что прочитал о них когда-то давно: папка с напечатанными буквами и по сей день ясно стояла перед глазами, словно бы он снова держал ее в руках. Двое алкоголиков, отказавшихся от родного дитя из-за своей безответственности и эгоизма… Точно так же он поступил с Нейтаном. И точно так же он поступал почти с каждым, кто приходил в его жизнь: с Норой, и со всеми теми девушками и парнями, которые когда-либо оказывались с ним в одной кровати и припадали к его губам своими. Каспер думал, что переизбыток связей значит, что он человек раритетного очарования: ведь если бы он был каким-то отбросом, разве посмотрела бы на него хоть одна девушка? Но теперь Каспер понимал, что всех этих людей было так много — настолько, что львиной доли лиц и имен он попросту не мог вспомнить, — только потому, что он был не в состоянии удержать хоть одного из них дольше, чем на одну ночь. Каспер не пользовался ни одним из них: это они пользовались им, легкодоступным, непоследовательным и запутавшимся мальчиком из Пепельной пустоши.       Воспринимать свою жизнь как вечный праздник было легко. Тяжело было признать то, что это настоящая трагедия. Причем в этой «трагедии» страдал совсем не он — это делали другие. По его вине. Из-за его блудной души, неспособной ухватиться за кратчайшее призрачное мгновение. Даже сюда, на эту кровавую, жестокую войну, его занесло неумолимое шило в одном месте; и он никогда бы не признал это чем-то серьезным, если бы однажды не увидел окровавленное тело маленькой девочки, наколотое на штырь забора, на разоренных землях юга. Каспер видел войну собственными глазами; но никогда не видел последствий. До этого момента.       Они оказались настолько чудовищными, что больше сидеть сложа руки он не мог. И это, как ни парадоксально, касалось абсолютно каждой мелочи в его жизни.

***

      Оставаться в стороне от битвы оказалось не так просто, как участвовать в ней. Несомненно, Каспер верил в победу «своих», — особенно учитывая болезненное упрямство Картера, — но все же, он не мог даже понаблюдать за ними. Гарнизон тем временем поредел, и стало даже тише — гнетуще тише. В этом одиночестве и томительном ожидании Каспер не мог сосредоточиться на чем-то одном и, решив, что из сегодняшнего дня в лаборатории точно не выйдет чего-то путевого, отправился на неспешную прогулку по коридорам Гарнизона. Было непривычно видеть эти места такими тихими и малолюдными. Обычно, таким спокойствием отличались только верхние этажи, где располагались кабинеты командиров и прочих важных персон, но теперь оно охватило все вокруг.       От жуткой зубодробительной скуки Каспер пробродил, наверное, почти каждый этаж. На одном из них, на балконе, он неожиданно обнаружил задумчивую Кармен, стоящую в полном одиночестве и смотрящую куда-то вдаль. Каспер разглядел ее с расстояния пары метров по коридору и сначала не решился подойти, стоя там, где и остановился, и пристально наблюдая за ней исподтишка.       Королева, как и всегда, была в черном, словно носила вечный траур. Черные кюлоты, достающие до пола, черная блузка, черные туфли на небольшом каблуке и темные, почти — точно так же — черные, волосы. Безукоризненная черная дама, полная безответных вопросов и нерешенных загадок… Раритетная находка для такого любопытного человека, как он.       Каспер растерянно вздохнул, почувствовав, как внутри что-то сжалось, отбирая кислород и давя на грудную клетку. А затем ноги сами понесли его по направлению к королеве, чему он, впрочем, не возражал.       — Ваше Величество, — как бы приветствуя, произнес Каспер, вваливаясь на балкон. Кармен едва заметно вздрогнула и обернулась на него с видом вселенской мрачности, кажущаяся убийственной настолько, насколько это вообще было возможно — по спине Каспера пробежали мурашки. Тем не менее, с ним она повела себя контрастирующе спокойно.       — Вы? — сказала она с намеком на удивление и проследила за ним взглядом от дверей до перил. — Что вы здесь делаете?       Каспер облокотился на перила и неопределенно пожал плечами.       — Наверное, то же, что и Вы. Трачу время на размышления, которые ни к чему хорошему в итоге не приведут.       Кармен бросила на него удивленный, полный непонимания взгляд, и Каспер, признаться, удивился самому себе ничуть не меньше. Он никак не ожидал, что ни с того, ни с сего выдаст что-то настолько осмысленное.       Кармен поджала губы и отвернулась, как прежде, устремив вдаль задумчивый взгляд.       — Хотите сказать, что я не должна переживать, пока в Пепельной пустоши сражаются и гибнут мои люди? — колко, словно насмехаясь, опустила она. Каспер ненадолго растерялся. Он совсем не это имел ввиду; но королеве каким-то образом удалось найти второе дно и напрочь все переиначить.       — Нет, — возразил он с налетом возмущения. — Вы можете переживать: Вам никто не запрещает, и, в принципе, Ваши переживания обоснованы, — тараторил Каспер, с трудом поспевая мыслями за языком. Снисходительный взгляд Кармен снизу вверх только подливал масла в огонь, лишая его речь всяких шансов. — Но просто ведь… от того, что Вы переживаете ничего лучше не станет.       — Вы только что сказали то же самое, но долили кучу воды, — жестко констатировала Кармен.       Все, что оставалось Касперу, это обессиленно вздохнуть.       — Нет.       — Что «нет»? — протянула она, вскинув бровь.       — Можно я просто полностью и подробно объясню, что я хочу сказать? — нетерпеливо выпалил Каспер, мысленно набивая себя ладонью по лбу за такую предательскую несобранность — откуда же она вообще взялась, и почему именно сейчас?!       — Пожалуйста, говорите, — Кармен безразлично пожала плечами. — Я буду вас внимательно слушать.       Сарказм, казалось, так и сочился из ее рта, жирно пропитав, каждое сказанное слово; но Каспер все же думал, что это всего-навсего ее амплуа «холодной и неприступной». Он видел, какой она может быть на самом деле, и так и не понимал, каким образом ей удается сохранять эту стальную невозмутимость после того, что было между ними. Каспер ведь всю свою жизнь только и учился, что забывать людей после одиночных мимолетных связей; но в этот раз все пошло совершенно не по плану, пусть он и пообещал королеве сохранить все в тайне. А может быть… именно в ней и было дело?       У чужих друг другу людей ведь не бывает общих тайн.       Касперу потребовалось несколько томительных секунд, прежде чем он смог заговорить.       — Знаете… как-то раз, лет в семнадцать-восемнадцать, где-то за год до войны, я был в одном баре и встретил очень чудного мужчину.       Как ни странно Кармен прислушалась к нему с особым энтузиазмом, прожигая пытливым взглядом, столь выбивающимся из ее привычных убийственно-ледяных.       — Он не сказал мне своего имени, — продолжал Каспер, — но сказал одну очень мудрую вещь.       — И какую же? — произнесла королева с намеком на заинтересованность, что сразу отозвалось к груди подозрительным приливом тепла.       — Если твоя проблема решаема, значит, о ней не надо волноваться, потому что она решится сама. Если же она не решаема, то о ней не надо волноваться, потому что это все равно никак ее не решит, — процитировал Каспер и, смущенно почесав затылок, добавил: — Хотя сейчас я понимаю, что это не лучший подход к жизни, но… Я думаю, что к некоторым вещам, насколько серьезными они не были, нужно подходить чуть более оптимистично. Чем меньше вы будете переживать и больше делать, тем дальше зайдете, — торопливо заключил Каспер, все это время испытывая жуткое смущение под пристальным взглядом Кармен. Право слово, он только что почувствовал себя настоящим дураком.       — Не кажется ли вам, — произнесла после всего сказанного Кармен, вскинув бровь, — что вы болтаете слишком много?       Каспер оказался в замешательстве. Казалось, Кармен была предельно серьезна в своем вопросе, о чем буквально кричала холодность и беспристрастность, которую она снова напустила на лицо и которую Касперу захотелось разрушить еще один раз.       — Тогда заткните меня.       Тело рефлекторно подалось вперед, но и Кармен, кажется, была не против, неторопливо, словно дразня, повернувшись к нему в анфас.       — Ваше Величество, дело чрезвычайной важности!       Оставалась всего секунда, и он бы снова ощутил вкус ее вишневых губ, — Кармен отпрянула от Каспера, как от прокаженного, сохранив при этом абсолютную невозмутимость, с которой и повернулась к охраннику, безжалостно оборвавшим мгновение наслаждения.       — В чем дело?

***

      Охранник бегло пересказал все, что произошло за последние полчаса, пока вел Кармен и Каспера на пост охранника крыла, где их уже ждала принцесса Церен, вокруг которой и развернулся весь ажиотаж, и кассета, ставшая причиной всеобщей паники.       Кармен недоверчиво повертела ее в руках, хмуро разглядывая непонятные ей удракийские иероглифы на конверте, и переспросила:       — Значит, ее доставил удракийский дрон?       — Да, — охранник закивал и снова повторил то, что рассказывал ранее: — Он просто появился над стенами Гарнизона. Дозорные хотели подбить его, но он сам деактивировался, и, когда он упал, они увидели, что он держал эту кассету.       Кармен обеспокоенно свела брови к переносице.       — И что здесь написано?       — «Послание для принцессы», — отозвалась Церен, помрачневшая не меньше королевы.       — Как Вы думаете, кто и с какой целью его отправил? — спросила Кармен, передав кассету Касперу. Тот извлек ее из конверта и принялся внимательно ее изучать.       — Честно говоря, я без понятия, — Церен неопределенно повела плечами. — Может быть, Орден Дельвалии?..       — Вроде как, с ней все нормально, — задумчиво заключил Каспер. — Подлянки никакой нет.       — И что нам с ней делать? — встрял охранник, обеспокоенный не меньше — если не больше, — чем остальные.       — Придется посмотреть, иначе мы ничего не поймем.       Кармен и Церен отозвались согласными кивками, и первая сказала охраннику вставить кассету в небольшой плеер, который стоял на тумбочке в углу каморки.       Кассета запустилась не сразу, но, к их удаче, хотя бы была немекронского производства. Сначала на экране высветилась еще одна удракийская надпись, промелькнувшая всего на пару секунд, а затем сменилась черным экраном с бегающими мурашками шума. Кармен недоумевающе нахмурилась и перевела взгляд на Церен, чье лицо вдруг сделалось бледным, что так неприглядно выглядело на смуглой коже.       — Что там написано? — требовательно, с нажимом протянула Кармен.       — Там написано… — Церен запнулась, когда поперек горла встал ком, — «для моей дражайшей сестры».       — Это Рейла? — изумленно протянул Каспер, озвучивая на всех эту страшную, совершенно не обнадеживающую догадку. Прежде, чем кто-либо успел произнести хоть что-то, черный экран сменился ясным изображением.       Происходящее на видео казалось совершенно безрадостным с первых мгновений — Каспер приковал изумленный, завороженный, с плескавшимся где-то на дне голубых глаз напряжением, взгляд к экрану.       Двое охранников стояли позади удракийки, поставленной на колени перед явно разгневанной Рейлой: камера висела под потолком, передавая изображение с такой высоты, с какой лица императрицы (тем более на таком маленьком экране) было не различить, но ее статная поза и рваные движения так и кричали о переполняющей изнутри злобе.       — Я готова умереть, — выпалила девушка, легонько подрагивая, — если такова цена моей верности. Я всего-лишь хотела помочь своей принцессе, и я готова понести за это любое наказание.       — Вот как, — язвительно отозвалась Рейла. — Похоже, слухи не врут, и ты действительно ее любишь.       Пока Кармен наблюдала за происходящим с явным недоумением, Каспер перевел взгляд на Церен: ее затрусило, а глаза сделались стеклянными в преддверии слез. Тяжело выдохнув, он снова посмотрела на экран.       — Люблю, — пискнула девушка. На секунду повисло молчание, а зачем Рейла преисполненная презрения, отвращения и высокомерной насмешки, обронила:       — Это жалко, на самом-то деле, — правда. Но не мне судить. Ничтожные люди испытывают ничтожные чувства, и мне этого никогда не понять.       — Если хотите убить меня — убейте прямо сейчас.       — Хорошо: пусть будет по-твоему, — пожав плечами, сказала императрица. — В любом случае, той, кто предал Империю, я бы ни за что не сохранила жизнь. Расмус, займись этим.       Со стороны Церен раздался рваный хнычущий вздох, и она испуганно вздрогнула и зажмурилась, когда двое охранников взяли девушку под руки, а наемник императрицы без раздумий обезглавил ее. Чудовищный хруст сотряс воздух, и изображение на экране потухло.       Молчание в каморке стало вязким, прямо как пролившаяся кровь. Каспер почувствовал, как его замутило от увиденного, и поспешил отвлечься на что-то другое. Посмотрел на Кармен: она, не мигая, продолжала смотреть на померкший экран, абсолютно растерянная и потрясенная. А Церен…       Она медленно открыла глаза, и по ее щекам покатились несколько крупных слез. С каждой секундой ее загнанное дыхание становилось все более шумным, пока не переросло в неконтролируемые всхлипы. Каспер не понял ровным счетом ничего. Очевидно, убитая девушка была дорога принцессе, иначе не балансировала бы она сейчас на грани истерики. Но что он мог сделать?       — Ваше Высочество, — охранник среагировал раньше, чем это сделали Кармен и Каспер, подступая к принцессе неспешными шагами, — Вы в порядке?       Принцесса отшатнулась от него, как ошпаренная, и громко, разъяренно — так, как не вела себя еще ни разу, — закричала:       — Не трогайте меня! — ее голос надорвался, напоминая горький вой раненого зверя. — Не смейте!       Кармен окончательно растерялась, прожигая взглядом уже принцессу, чье лицо раскраснелось, залитое слезами, и которая, кажется, вот-вот готова была впасть в настоящее стихийное бедствие. С полминуты она простояла на месте, предупредительно подняв руки, и тяжело дышала, пытаясь успокоиться хоть на толику.       — Я… — выдавила она сквозь всхлипы. — Мне… Сейчас мне нужно побыть одной.       Зажав рот рукой, Церен вихрем вынеслась из каморки охранника, и только ее судорожные всхлипы и звонкий цокот каблуков доносились с коридора.