***
В памяти Картера дом навсегда остался запечатленным грязными желто-коричневыми мазками с нависшими над крышей тяжелыми свинцовыми тучами, грозящими вот-вот прорваться и дать волю неистовому ливню и беснующимся молниями; а мама навеки осталась женщиной с мрачными ореховыми глазами, россыпью веснушек, которые делали ее внешность обманчиво солнечной и дружелюбной, и лохматым пучком медных волос на голове. Послушная, терпеливая жена, образцовая домохозяйка, отказавшаяся от карьеры во имя семьи, и… — Мама! Азалия вздрогнула, когда мальчик вихрем ворвался в комнату, и сдавленно ойкнула, нечаянно коснувшись пальцем горячего утюга. Раздражительно зашипела и, облизнув обожженный палец, перевела на сына угрюмый взгляд. — Картер, тебе обязательно так вопить?. — Почему папа такой злой?! — пожаловался мальчик, пропустив недовольное замечание матери мимо ушей, скрестил руки на груди и демонстративно топнул ногой. — Он все время работает, а когда приезжает, то только кричит и кричит… — Потому что у него много тяжелой работы, — протянула Азалия сквозь снисходительный вздох и снова вернулась к разглаживанию вещей, целиком и полностью сосредоточившись на зеленой юбке и даже не смотря на сына. — А ты мог бы и не доводить его… — Как я его довожу? — Картер непонимающе нахмурился, и его большие детские глаза скептически сверкнули. — Ты провоцируешь его своим поведением. — Но я ничего не сделал! — воскликнул мальчик, всплеснув руками. Я просто сказал, что хочу ходить на гитару, а он сказал, что это глупо и бесполезно. — Значит, это глупо и бесполезно. Не спорь с отцом и делай, как он тебе говорит, — жестко выплюнула Азалия, вдавливая утюг в ткань. — Он ведь потом ко мне приходит и жалуется, мол, какого ужасного ребенка ты воспитала… Думаешь, мне приятно это все выслушивать? Ах, ну вот! — женщина с грохотом отставила утюг в сторону — Картер невольно поежился, потому что знал, насколько мама иногда бывает нервной. Она подняла юбку, на которой зияло обгорелое черное пятно, повертела, осматривая критическим взглядом, и швырнула ее на пол. — Видишь, что из-за тебя случилось! Мальчик взволнованно сцепил руки в замок и поднял на нее виноватый взгляд. — Мама… — Все, Картер, достаточно, — Азалия лишь раздражительно отмахнулась, с видом вселенского недовольства принимаясь за новую вещь. — Иди займись делом и не трепи мне нервы.***
До поры, до времени жизнь Картера можно было без преувеличений назвать историей первородного успеха. С натяжкой его самого было назвать счастливчиком. Талантливый ребенок, преуспевающий в учебе и упрямо усердствующий тогда, когда не дотягивает до планки. Спокойный подросток, ни разу не видавший ни детской комнаты полиции, ни, до поступления в кадеты, даже буйной вечеринки с алкоголем и всем прилагающимся. В двадцать два года — уже командующий в Бурайском Гарнизоне, доверенное лицо Ее Величества королевы Кармен, маршала Кито и даже инопланетной принцессы Церен. «Наверное, твои родители тобой очень гордятся…» — каждый раз, когда он слышал это от кого-то, хотелось сначала рассмеяться от их наивности, а затем… разрыдаться от всепоглощающего отчаяния. Матери плевать на него ровно до тех пор, пока отец не растормошит ее, а тот никогда не бывает ничем доволен. Чего бы он не сделал, этого всегда будет мало. Линтон требует больше — Картер делает больше. Больше, лучше, выше — еще и еще, еще и еще, еще и еще… И в конце концов он остается ни с чем. Все вокруг отвернулись от него, а он позволил себе потерпеть позорное, сокрушительное поражение, в один момент разрушив все надежды и ожидания, которые возлагали на него королева, маршал и тысячи солдат под его командованием. Неудачник. И в то же время, совершив ошибку, на которую никогда в жизни не имел права, Картер чувствовал, как часть груза словно спала с его плеч, позволив вздохнуть свободнее. Право слово, возможность никогда не вернуться казалась Картеру по-настоящему блаженной: только бы больше никогда не видеть осуждения, недовольства и разочарования… Только бы больше не увязнуть в этом притворстве, будто он всем доволен. Поток мыслей прервал протяжный скрип двери. Картер тяжело вздохнул и приподнялся на локтях, глядя на вход. Снова охранник, снова отвратительный пресный паек в виде холодного чая, фиолетового липкого риса и сухого ломотя хлеба. Охранник молча поставил поднос на пол у входа и собирался уже закрыть дверь, когда Картер торопливо выпалил: — Сколько еще? — Пару часов. До вечера еды тебе не видать, так что посоветовал бы я тебе вылизать эту тарелку до дна, — с этими словами удракиец шагнул в коридор и запер его. Есть сейчас совсем не хотелось, и Картер решил, что сделает это немного позже, вместо этого опустившись обратно на койку и устремив усталый бездумный взгляд в потолок. Еще несколько часов… Картер был готов поклясться, что тянуться они будут как целый сутки, потому что сутки здесь тянутся как вся неделя. Охранник ему попался не шибко разговорчивый, но, впрочем, вытянуть из него по паре слов за три пайка удалось. В первый раз Картер узнал, что находится на удракийском корабле, на котором его везут в Иггаззирскую тюрьму. На второй раз узнал, что путь до нее составляет без лишнего два дня. И на третий — вот только что — узнал, что два дня подходили к концу. Признаться, но это время, проведенное во тьме и изоляции, без каких-либо занятий, стало для него настоящим кошмаром. Хотя в основном Картер спал, почему-то именно сейчас чувствуя дикую потребность во сне; но то и дело пробуждался, подскакивая в холодном поту, из-за кошмаров, где его воспоминания смешивались с недостижимыми мечтами и самыми большими страхами. Просыпаясь, Картер не мог вспомнить ровным счетом ничего, кроме отчетливого чувства тревоги, лиц отца, матери, командующего Джейсона и… Джоанны. О последней он ненавидел вспоминать больше всего, потому что стыд, горечь и сожаление тут же охватывали его с головы до пят, задавливая настолько, что он иногда забывал, как дышать. Но самое парадоксальное во всем этом было то, что именно она оказалась правой во всем. Слова, сказанные ею в Окулусе, спустя почти год до сих пор не выходили из головы, раньше вырываясь из подсознания сбивчивым несмелым шепотом, но теперь голдя, как целая армия. В конце концов, Картер не был счастлив.***
Приземление корабля сопровождалось характерным ощутимым толчком. Едва почувствовав его, Картер готовно, пусть и нехотя, поднялся на ноги; но дверь открылась лишь спустя примерно пару минут, казавшихся, как и все остальное время, проведенное в камере, раздражающе долгими. — На выход, — дежурно сказал охранник, после чего, когда Картер подошел к нему, надел на него наручники и вывел в коридор. Как и все вокруг, он был кромешно черным; не спасал даже тусклый свет желтых ламп — напротив, он нагнетал мрачную атмосферу, вязкой слизью пропитавшую каждый квадратный сантиметр этого места. Сойдя с трапа, Картер оказался в ангаре, где, помимо прочего, разместилось еще несколько одинаковых по своим внушительным размерам кораблей, а внизу собралась целая толпа будущих заключенных тюрьмы. Все они были совершенно разных космических рас, и разнообразие цветов буйством цвело в этом скомкавшемся сборище. Все это казалось чем-то настолько диким, что Картер встал, как вкопанный, не в силах сделать больше ни шага. Чем дальше это заходило, тем более безумным казалось; но, вопреки собственным ожиданием, Карте не чувствовал ни страха, ни должного изумления — одну лишь растерянность, задавленную усталостью и истощающим безразличием. После всего, что он пережил, до былых эмоций стало невозможно достучаться. Картер снова поймал себя на мысли, что хотел бы просто сдохнуть в том бою. — Шевелись, шевелись, — подгонял сзади охранник, крайне раздраженный тем, что он замешкался. — В очередь. Ряды стоящих на пункт досмотрела растянулись действительно гигантские, и Картер, решив, что очередного ожидания неизвестно чего он просто не выдержит, покорно двинулся вперед, встав за какой-то женщиной, которая своим широким, тучным телом и голубыми, как полуденное небо, волосами загородила весь обзор. Впрочем, Картер не особо рвался что-то высматривать, и потому спокойно стал на месте, устремив невидящий взгляд в пустоту. Привычное ощущение времени начало потихоньку возвращаться. Когда подошла его очередь, прошло порядка наверное, сорока минут. Охранник открыл перед ним дверь, пропустил в просторную комнатку, казавшуюся после тесной камеры настоящим праздничным залом, снял наручники и вышел, снова заперев дверь. Почему-то именно сейчас Картер вдруг заметил, что замкнутые пространства начали вызывать в нем легкую тревогу. Не зная, что нужно делать, он молча остался стоять в дверях, замерев в ожидании хоть каких-нибудь указаний. Но ни высокий мускулистый охранник у стены, ни его до смешного худощавая коллега, которая что-то клацала в планшете, — оба одетые в чисто черную форму — не обращали на него ровным счетом никакого внимания. Картер нервно переминулся с ноги на ногу: это молчание ему очень не нравилось. Может быть, они, пусть он и выбросил значок командующего, каким-то образом узнали, кто он такой, и теперь планируют подвергнуть его какому-нибудь чудовищному допросу? Конечно, Картер и под пытками не выдаст ни капли информации; но от одной мысли о том, что с ним могли сделать, по телу прокатилась череда фантомных болей. — Имя? — произнесла наконец тощая удракийка, прервав поток паранормальных мыслей. Картер озадаченно вскинул брови: похоже, она ничего не знала. Но, чисто теоретически, если он назовет свое настоящее имя, каким-то образом она все же сможет докопаться до того, кем он является на самом деле. Нужно было солгать; но все имена предательски вылетели из головы именно в этот момент. — Ты оглох? — недовольно процедила удракийка. — Имя? — Я… Я просто… — протараторил Картер, старательно пытаясь выглядеть глупым, а не что-то замышляющим. — Элой. Меня зовут Элой. — Планета? — она спросила быстрее, чем он успел договорить. — Немекрона. — Проходи, раздевайся, — охранница кивнула в сторону маленького тесного душика в углу комнаты, в котором уже успело скопиться приличное количество грязи. — У тебя есть пять минут. Картер покосился на нее с недоверием, но возможностью смыть с себя всю налипшую грязь не побрезговал, хотя эдакое «гостеприимство» и показалось ему достаточно странным. Впрочем, сейчас он чувствовал себя слишком усталым и разбитым, чтобы серьезно над этим размышлять. Картер прошел в угол комнаты, снял с себя форму, сложил на табуретку, на которую удракийка ткнула пальцем чуть раньше, и собирался полезать в кабину, когда женщина резко одернула его, смерив настолько недовольным взглядом, словно он был самым что ни на есть полоумным. — Полностью, — укоризненно выдавила она. — Полностью? — непонимающе повторил Картер. — Трусы снимай. Он почувствовал, как щеки мгновенно вспыхнули. — Но ведь… Но вы… — Картер не мог связать и двух слов, растерянно размахивая руками. — Я… — Слушай, мне твои причиндалы совершенно не интересны, — пресно выдавила женщина. — Зато то, что ты отнял у меня уже лишних тридцать секунд, меня очень и очень злит. Живо снимай трусы и полезай мыться. Сопротивляться этой тощей командирше было бесполезно — Картер, собрав волю в кулак, нашел в себе силы раздеться до конца, раскрасневшись при этом, как помидор, и поспешно заскочил в кабину, прикрывшись полупрозрачной шторкой. Он, при помощи какого-то жалкого обмылка, который ему предоставили, быстро обмылся, почти что сдирая с себя грязь и засохшую кровь и даже не обращая внимание на жжение многочисленных ссадин и синяков, нехотя вылез из душа, получив комплект тюремной формы вместе с бельем, наспех оделся и как по струнке встал на одном месте, лишь отдаленно представляя, какие еще безумные вещи может потребовать от него эта женщина. Удракийка тяжело вздохнула, положила планшет на стол, не сводя при этом какого-то издевательски-насмешливого взгляда с Картера, достала из кармана резиновые перчатки и, медленно, демонстративно натягивая их на тонкие паукообразные пальцы, протянула: — А сейчас — моя любимая часть досмотра. Охранник у стены тихо усмехнулся. — Снять штаны. — Опять? — Картера это больше нисколько не смущало: теперь это казалось просто возмутительным. — Снова. Давай-давай, пошевеливайся. Картеру пришлось выполнить приказ, в который, как оказалось, сходил еще и спуск белья. Ничего более унизительного в своей жизни ему видеть не доводилось. — Нагнуться. Картер готов был поклясться: его чуть не стошнило, когда тощие, обтянутые резиной пальцы женщины оказались внутри его. Он мысленно досчитал до десяти, после чего мерзкий досмотр закончился. Женщина сняла перчатки и выбросила в мусорное ведро, Картер натянул штаны, стараясь не поднимать взгляда на эту худощавую бестию, и после охранник, названный ею Варденом, увел его с поста через вторую дверь. Мысль о том, что этот мужчина видел его голый зад, сделала дорогу до камеры невыносимо неловкой. — Чтобы потом ты снова не растерялся и не начал возникать… — заговорил удракиец. Благо, он шел впереди Картера и не видел смущения, вспыхнувшего на его лице яркой краской. — Рассказываю. Иггаззирская тюрьма предназначена для военнопленных из горячих точек Бета-квадранта. И даже не думай, что здесь ты до конца своей жизни будешь просто валять дурака, нет. За тюрьмой закреплена фабрика, на которой ты вместе со всеми остальными будешь заниматься шитьем армейской обуви. Картер неопределенно хмыкнул. Что ж, по крайней мере, остаток его неудачливой жизни пройдет с делом. Время зря пропадать не будет, годы пролетят быстро… — Эй, Зелла, — Картер рефлекторно поднял голову, но Варден, как оказалось, разговаривал по рации. — Я уже веду его. Предупреди девку, а то, кто ведь их знает, поубивают еще друг друга. Удракиец вернул рацию на прежнее место — на ремне — и снова обратился к Картеру: — К слову, лишних мест нет, так что камеру будешь делить с женщиной. Настоятельно прошу обойтись без глупостей. Картер недовольно нахмурился. По правде говоря, он предпочел бы вообще никого не видеть. — А есть у меня возможность попасть в одиночную камеру? — Ну, — Варден задумчиво пожал плечами, — если ты вдруг кого-то убьешь, можешь на пару дней попасть в карцер, но я бы делать этого очень не советовал. Картер лишь вздохнул в ответ. Ответ охранника совсем не порадовал. Остаток пути прошел в молчании. Дорога то и дело петляла, а от мелькающих табличек с удракийскими иероглифами начинала кружиться голова. Слишком много всего — и все до безобразия одинаковое, траурно-черное, с редкими вкраплениями кроваво-красного. Как можно годами жить в этом месте и при этом умудриться не выжить с ума, Картер совершенно не представлял: это тяжелое место, казалось, могло добить кого угодно. Добрались до камеры только спустя примерно пятнадцать минут. Здесь, на третьем ярусе блока R, в совершенно пустом помещении стояла лишь одна женщина. Коренастая, хмурая удракийка, бывшая, по всей видимости, той самой Зеллой, с которой разговаривал сопровождающий его охранник. — Разберись с ним сама, ладно? — Варден отмахнулся от него, как от ненужного хлама, легким ударом в плечо подтолкнув навстречу Зелле. — У меня еще куча дел, — сказал мужчина и, развернувшись, направился вниз по лестнице, оставляя за собой отголоски стука ботинок и металл. Зелла, излучающая собой верх недовольства, смерила его оценивающим взглядом, задержала взгляд на лице и, как-то странно ухмыльнувшись, буркнула. — Подожди-ка здесь, — женщина махнула ему рукой, веля сделать шаг назад, и приоткрыла дверь тюремной камеры. Картер снова ощущал тотальное непонимание происходящего, и потому пристально наблюдал за каждым ее движением, думая лишь о том, что работники Иггаззирской тюрьмы все до единого страшно странные. — А вот и твой горячий кареглазый солдатик, — язвительно процедила она кому-то, находящемуся на дверью, и вогнала Картер еще в более неловкое положение, чем прежде (да они как будто все сговорились против него!). Затем, повернувшись к нему, махнула рукой, толкнула дверь и позволила ему зайти, после чего, ничего не говоря и не спрашивая, захлопнула ее. ёМеталлический лязг эхом гудел в ушах еще с полминуты, а он… он просто старался вспомнить, как правильно дышать и ровно стоять на ногах. Жизнь определенно имеет с ним свои счеты. Раз, два, три, раз, два, три… Картер поджал сухие губы и сдавленно сглотнул. Нет, нет, нет, это не может быть правдой! Она ведь… она ведь была там. Была совсем рядом. А теперь… Глаза защипало, но он знал, что не заплачет. Не сможет — потому что сил не оставалось даже на это. Он молчал. Она молчала вместе с ним, сверля изумленным, сверкающим взглядом. Все те же светлые, отливающие золотом волосы, все те же пронзительные янтарные глаза — совсем не изменилась. Он сказал, что ей лучше уйти, даже не представляя, как скверно, тошно и отвратительно будет после, и как глубоко он сможет упасть. Тишина ощущалась губительной. Нет, это не может быть правдой! Может быть, он и впрямь сошел с ума на том корабле, и теперь видел галлюцинации?.. Нет, это не может быть правдой… — Привет, — Картер не представлял, откуда в нем вдруг взялась решительность заговорить, но он сделал это. Она вздрогнула. Глубоко, шумно — слишком шумно — вдохнула и тихо, с едва заметным надрывом протянула: — Здравствуй, Картер. Это не может быть правдой. Но это была она. — Ты похудел, — заметила она. Пресно, безжизненно… безразлично. Уж лучше бы она набросилась на него, хорошенько врезала, сломала нос, выбила пару зубов, а потом избила до полусмерти… Но Джоанна не сделала ничего. Она просто сидела, продолжая сверлить его взглядом, полным… сожаления. Но она не должна ни о чем жалеть — это он должен. Должен стыдиться, злиться и ненавидеть самого себя за все, что он сделал. Должен был намного сильнее, чем сейчас. Секунды перетекали в минуты, минуты тянулись мучительно медленно, а она все так же смотрела на него, не отрываясь ни на секунду, пока на ее лице не расцвела легкая, почти незаметная улыбка. «Ты меня ненавидишь?» Ни в коем разе. Он ненавидел все, кроме нее. И если это — главная причина, по которой смерть каким-то чудом решила обойти его, он посвятит ей всего себя. — Присядь, — на сей раз Джоанна первой прервала молчание, похлопав ладонью по матрасу рядом с собой. Картер посмотрел на ее кисть, затем снова — на ее лицо, и сделал несмелый шаг, и еще один, и еще… Пока не опустился рядом. Вместе с матрасом скрипнуло и его сердце. Картер поджал губы и не решился поднять взгляд, смотря то в пол, то на стену, то на дверь… Только бы не на нее. Джоанна издала тяжелый вздох и холодно, апатично констатировала: — Я думала, что умру. Картер прикрыл глаза. Ему до сих пор не верилось, что это происходило наяву. А может быть, это все просто видения в предсмертной агонии? — Я тоже так думал. Джоанна усмехнулась. Иронично, фыркающе — так, как умела только она. — И все-таки, мы живы. И мы здесь. «Вместе», — хотел было закончить Картер, но осекся. То, что их свели обстоятельства, вовсе не означает, что она его простила. Джоанна не прощает. — Что они спрашивали у тебя, когда ты пришел на досмотр? — неожиданно спросила она, вспыхнув какой-то мрачной серьезностью, которую он прежде за ней не замечал. — Имя, планету, — Картер пожал плечами. Почему-то все происходило так легко, словно до этого ничего и не случалось. — И что ты ответил? Только тихо. — Сказал, что меня зовут Элой и я с Немекроны. — А звание? Они знают, что ты майор? — А я… — Картер тяжело вздохнул. — Я теперь уже командующий. — Правда? — Джоанна обернулась на него, и он не выдержал — поднял взгляд. Она казалась по-настоящему изумленной и… радостной. — И когда ты успел? — Королева Кармен после… после коронации, — «Ты меня ненавидишь?» — назначила меня. Джоанна нахмурилась и поджала губы, снова отвернувшись. Она помнила. Она не простит. — Что ж, — она пожала плечами, — поздравляю с повышением. — Да не такой уж это и праздник, — вяло отмахнулся Картер, украдкой взглянув на Джоанну. Ее лицо вытянулось в изумлении. Она все поняла. Снова повисла тяжелая пауза. В камере стало до безобразия тихо: Картер слышал, как дышит Джоанна, как бьется его собственное сердце, едва не выскакивая из груди, и страшно боялся, что и она услышит. По правде говоря, он и лишнего движения боялся сделать: стыд и сожаление из-за всего, что он сделал и сказал — особенно по отношению к ней, — просто сковал его тело, не давая и вздоха лишнего сделать. Когда Джоанна снова повернулась к нему, Картер невольно вздрогнул. Перегар с нотками сладкого аромата помады и ментоловых сигарет выудился из памяти сам себе. — Я не собираюсь здесь оставаться, — решительно заявила Джоанна, смотря ему прямо в глаза. — И тебя бросать здесь — тоже. «Я люблю тебя». — Мы сбежим отсюда. Вместе.