***
Придирчивость Айзеллы все больше и больше начинала раздражать Расмуса, который за это дело брался и вовсе неохотно (но с подобающим напускным энтузиазмом, естественно). Пока женщина нервно пила эль, опустошая невесть какой по счету бокал и с видом великомученицы, на плечи которой свалилась страшная ноша, разглядывала вид за окном, Расмус уже битый час перебирал статьи «Говорящего Л.» и собранные сведения о типографии, которая, как выяснилось, и занималась печатью его текстов в тайне ото всех. Признаться, Расмус несколько раз приходил к кое-каким догадкам, но Айзелла обрывала его на полуслове и говорила «не нести чепухи и думать внимательно» — словно ему нужно было так много времени, чтобы прийти к очевидному! Теперь приходилось, напустив на лицо маску усердной задумчивости, подолгу таращиться в листы и старательно имитировать занятость. Само собой, Айзелла нервничала. В конце концов, если это дело наберет слишком большие обороты, ее статус, полномочия и доверие Рейлы тут же пойдут коту под хвост. Но Расмус совершенно не понимал, как это давало ей повод трепать ему нервы. В очередной раз тяжело вздохнув и перелистнув страницу, он понял, что его терпению пришел конец. Ни минуты больше этого бесполезного спектакля он не выдержит. — Слушай, — недовольно выпалил Расмус, с хлопком сложив газету на коленях, — тебе правда так нравится тратить мое время впустую? — Это не впустую, — процедила Айзелла и метнула в него укоризненный взгляд, отвернувшись от окна. — Я, кажется, просила тебя относиться к делу серьезно. — Так и отношусь. Просто я не настолько тупой, как ты думаешь. Мне не нужно столько времени, чтобы сложить два плюс два. — Может быть. Но иногда ты правда заставляешь меня сомневаться, — язвительно опустила женщина. — Так что, надумал что-то? — Ну, смотри, чисто логически, — сказал Расмус, закинув ногу на ногу, — типография эта находится во втором районе. — Айзелла кивнула, скептически нахмурившись. — В криминалистике есть какая-то теория… Я точно не помню, как она называется, но ее суть в том, что убийцы, чаще всего, не выбирают для убийств район рядом со своим домом и район, который слишком далеко от их дома. Если следовать этой теории, то тогда получается, что этот «Эл» либо из третьего, либо из первого района. — Только вот это не убийство, — заметила женщина, — а обычная газета. — Но для Империи это ведь что-то на уровне убийства. Да и к тому же, любой обычный человек рассуждал бы именно так. Рядом с домом — все знают, слишком подозрительно; далеко от дома — долго ходить. Айзелла, казалось, призадумалась, хотя Расмус очень сомневался, что она после всего выпитого эля вообще могла ясно соображать. Ее затуманенный взгляд поднялся на потолок — Расмус невольно проследил за ним, отметив, что на потолке успела появиться небольшая трещина, — и женщина задумчиво опустилась на рабочем кресло, сложив руки на подлокотниках и откинувшись на спинку. — Хорошо, — скептически изрекла она, — предположим, это так. Но что нам это даст? — Это упростит наши поиски, — Расмус пожал плечами. — Каким образом? Предлагаешь врываться в каждый встречный дом и переворачивать его с ног на голову? — Это уже просто варварство. — Не думала, что тебя волнуют какие-то принципы, — едко заметила Айзелла. — Но ведь это повредит имиджу удракийской власти… Иногда Расмусу казалось, что он переигрывает с ролью патриота Империи, но тебе, похоже, ничего не замечали. Напротив, удракийцев даже устраивала роль эдакого «преданного фанатика»; чего нельзя было сказать о Расмус. Каждый раз он чувствовал себя непростительно обманутым, но каждый раз вспоминал, что сам позволил обмануть себя и продолжал потакать ходу этой незавуалированной игры. Расмус был для Империи своего рода рекламой, образцом идеального предателя, и он… никак этому не противился. Хотя совесть, если она вообще когда-либо существовала для него, начинала тоскливо подвывать откуда-то изнутри. — Я думаю, — высказался Расмус, когда так и не дождался от Айзеллы никакого ответа, — что нам, во-первых, нужно усилить патруль в этих районах, а во-вторых, пока повременить с закрытием этой типографии. — И дать этому подонку дальше распространять свою грязь и сеять смуту?! — вспыхнула Айзелла. — По сути — да. Но на деле — нет. Просто послушай, — настойчиво протянул Расмус, видя, что женщина готова была снова разразиться в гневе. — Если не предпринимать каких-то явных действий, «Эл» может подумать, что мы сдались, расслабится, а там… мы проследим за посетителями типографии и поймаем его с поличным. Айзелла мгновенно успокоилась, задумчиво потерла подбородок, затем взглянула на Расмуса с нескрываемым удивлением, просияв, и протянула: — О, звезды, такой гениальной идеи я от тебя совсем не ожидала. — Я начинаю все больше оскорбляться из-за твоих комплиментов, — саркастически заметил он. Айзелла пропустила его слова мимо ушей. — Решено. Именно так мы и поступим. А ты будешь каждый день просматривать записи с камер и говорить, видел ли ты там кого-нибудь или что-нибудь подозрительное, — требовательно протараторила женщина, смерив его строгим взглядом. — Это понятно? — Предельно, госпожа командующая, — Расмус усмехнулся. — А теперь можно мне наконец пойти? У меня еще куча важных дел. — Пить, курить и смотреть сериалы — это теперь «важные дела»? — ядовитый тон Айзеллы был неумолим. — Ах, если бы… Меня ждет свидание с обворожительной красавицей, — мечтательно протянул Расмус и самодовольно ухмыльнулся. Лицо женщины вытянулось в немом изумлении. — Только прошу тебя, не ревнуй… — Ишь, захотел, — фыркнула Айзелла и пренебрежительно скривилась. — Я просто не понимаю: кто? — По-твоему, я настолько жалок? — По-моему, по сравнению с Ее Величеством все жалкие. Расмус раздраженно сверкнул глазами. Она знала, что эта тема для него достаточно болезненна (ну, или, как минимум, неприятна), но все равно бессовестно поддевала. Тем не менее, он не растерялся и нашелся с ответом. — Ты именно поэтому до сих пор не замужем? — Кто она? — Айзелла мгновенно перевела тему, не придумав никакой колкости взамен и теперь буравя его нетерпеливым взглядом. — Лукреция Кавалли, — протянул — почти пропел — Расмус. — Чудесная эльфийка, которая ухаживает за нашим садом. — После Императрицы в какую-то землеройка, — презрительно буркнула Айзелла. — Безвкусица. — Все лучше, чем одиночество, — парировал он, пожав плечами. — Так можно мне идти? — Иди, иди, — отмахнулась Айзелла, и Расмус незамедлительно удалился. Признаваться в этом вслух было чревато последствиями, но «какая-то землеройка» определенно была стократ лучше Ее Величества.***
То, что Хелдирн из всех стратегически важный мегаполисов пострадал меньше всего, Расмус знал отлично; но сегодняшним вечером, впервые выбравшись дальше, чем за пределы центра, понял, что этот город и вовсе словно не замечал войны. Удракийцы и немекронцы уживались поразительно спокойно, люди спокойно разгуливали по улицам, обремененные, разве что, будничной волокитой, и единственным живым напоминанием о том, в каком положении они казались, были дроны, то и дело нарезающие круги в воздухе. Все-таки, Лейт Рейес сделал кое-что стоящее для этого города: он уберег его от кровопролития и губительных разрушений. — Я так не люблю эти бессмысленные блуждания на улице, — неожиданно призналась Лукреция, без особого энтузиазма поедающая рожок фисташкового мороженого, который столь удачно гармонировал с ее зеленым платьем в пол, обрамленным кожаным черным поясом на талии. — Кругом одни машины и бессмысленные разговоры. Это так утомляет. — Тогда, может быть, сходим в кино? — предложил Расмус, неспешно шагающий рядом с ней. Лукреция шла неторопливо, но в отличии от него казалась бодрой и чуть ли не скачущей, что так разительно контрастировало с ее мизантропичными словами. Эльфийка неопределенно нахмурилась, но пожав плечами, согласилась. Поразительно, в который раз думал Расмус, как все, оказывается, может быть просто. Ни дорогого вина, ни вылизанного до неприличия дворца, ни наемных убийств — достаточно всего-то простого похода в кино. Они свернули в подземный переход. Яркие вывески, громогласные рекламы на экранах, бесчисленное множество указателей — Расмусу, волей-неволей, стало не по себе. Слишком радостно, слишком непринужденно. Каждый раз слыша стук каблуков какой-нибудь проходящей мимо женщины, он вспоминал, как хрустят кости и хлюпает плоть отсеченных голов; каждый раз слыша громкий манящий возглас в рекламе, он вспоминал, как пуля с грохотом вылетает из дула ружья; каждый раз слыша смех случайного прохожего, он вспоминал, как язвительным хохотом заливается Рейла на своей коронации. И каждый раз он чувствовал себя все более отвратительно, чем раньше. — Ты слышала что-нибудь о «Говорящем Эле»? — Расмус совершенно не хотел начинать разговор о политике, но слова сорвались с языка раньше, чем он успел подумать. Лукреция бросила на него подозрительный взгляд и как-то скучающе протянула: — Ты о том таинственном незнакомце, который пишет язвительные статейки и поставил на уши все правительство? — Значит, слышала, — довольно заключил Расмус. — И что ты думаешь о нем и о его… деятельности? Лукреция задумчиво хмыкнула. Возможно, ей нужно было время, чтобы подобрать подходящие слова и тщательно взвесить их: ведь, очевидно, что рядом с человеком, приближенным к правительству, нужно быть поаккуратнее в выражениях. Расмус действительно искренне так считал — ровно до того момента, когда Кавалли не начала говорить. — Я думаю, что он прав, — категорично заявила она, сверкнув янтарными глазами. — Он пишет о правдивых вещах. В конце концов, не может быть все так утопично, как обещает Империя. Такое неприкрытое восхваление своих традиций и отрицание любых недостатков с головой выдает полное вранье. — Расмус почему-то на секунду подумал, что ее язвительные, жесткие слова прозвучали совершенно в духе «Говорящего Л.» Похоже, Лукреция действительно прониклась его идеями и настроением. — Многих, конечно, возмущает его грубый тон, но, честно, мне кажется, что это просто разговор на равных. — Не боишься говорить такие резкие вещи правой руке командующей Айзеллы? — только и спросил Расмус, покосившись на нее то ли взволнованно, то ли изумленно. Конечно, он и мысли не допускал о том, чтобы донести куда-то на высказывания Лукреции; и она, кажется, поняла это. — Нет, — эльфийка беспечно пожала плечами и бросила на него проницательный взгляд. — Я ведь знаю, что ты этого не сделаешь. — Откуда такая уверенность? — Расмус усмехнулся. Он все еще не хотел сеять в ней сомнения, но банальная привычка пререкаться сыграла свое. — Просто хорошо разбираюсь в людях, — констатировала Лукреция. — Да и к тому же… Даже если ты решишь сдать меня и твоя командующая казнит меня — пусть. За правду и умереть не страшно. Они поднялись из перехода; над головой снова раскинулся темный небесный купол, застланный городскими огнями. Слова девушки заставили Расмуса в очередной раз задуматься, уткнувшись непроницаемым взглядом куда-то вдаль, и почувствовать новый болезненный укол совести. Пожалуй, это начинало даже раздражать. Никогда прежде Расмус еще ни о чем не сожалел.***
До того, как Карла смогла отбыть в Дреттон, потребовалась еще целая неделя на то, чтобы уладить кое-какие формальности (например, отставку назначенного Рейлой губернатора). Все семь дней прошли в мучительном томлении и попытках сохранить хоть какие-то остатки терпения в обществе Императрицы; но вот, неделя подошла к концу, и Карла с чувством облегчения и даже легкой окрыленности возвращалась в Дреттон. Она освободилась от маниакального внимания Рейлы, от нее получила должность мэра, что делало ее важность и влияние неоспоримыми и непоколебимыми, и теперь пришла, чтобы править. Улицы Дреттона встретили ее гнетущей тишиной и косыми недоверчивыми взглядами из-за окон. Несомненно, новость об отстранении удракийского мэра и назначение ее на прежнюю должность, разве что теперь под знаменем Империи, разлетелась в считанные часы. И, несомненно, особенно патриотичные граждане презирали ее. Но почему-то в этот раз Карла не ощущала привычной тяжести из-за общественного порицания. Автомобиль, в котором ее везли в сопровождении многочисленной охраны, достиг здания мэрии достаточно близко. Остановилась за воротами на заднем дворе; и Карла поспешно вышла из машины, твердой, уверенной поступью опускаясь на землю. Даже воздух в Дреттоне был совершенно другим — привычным… Теперь Галлагер, помимо прочего, снова смогла облачиться в любимый темно-зеленый костюм, навсегда позабыв о вычурных одеждах удракийской знати. В конце концов, закончить этот спектакль безропотной императорской любовницы было моментом долгожданным. На крыльце Карлу встретил Росс Шнайдер. За минувшие месяцы капитан, смуглый темноволосый мужчина, которому не так давно только исполнилось тридцать, успел заметно изменился. Похудел, заострился; но несмотря на это, возмужал, отрастив густую курчавую бороду. — Мисс Галлагер, с возвращением, — обходительно протянул он, отвесив почтительный кивок. — Нам всем вас очень не хватало. — И я вас рада видеть, капитан Шнайдер, — смешливо протянула Карла, поднимаясь. Перед тем, как зайти, обернулась: ее сопровождение уже направилось к выходу. Женщина выдохнула с облегчением и вновь обратилась к Россу: — Вы даже не представляете, насколько утомительно общество Ее Величества. Пойдемте, мне не терпится приступить к работе, — одним взглядом она поманила его за собой и вошла внутрь, решительно свернув по коридору в сторону лифтов. Капитан в это время неукоснительно следовал за ней, разглядывая оценивающим пристальным взглядом. За время, проведенное среди удракийцев, Карла, казалось, даже немного постарела. — А что, — будто не решаясь, протянул мужчина, — у вас с волосами? — Ах, это… — Карла замялась, раздумывая над ответом в меру самоуверенным, горделивым и достойным; но, в конце концов, смогла лишь отмахнуться, беспечно пожав плечами. — Отрастут. Капитан неопределенно покачал головой в ответ. — Как обстоят дела в городе? — женщина поспешила перевести тему на что-то более существенное и важное. — Люди приняли новую власть? — Я бы сказал, что все довольно спокойно, — задумчиво заключил Росс, нахмурившись. — Бывают небольшие неурядицы, потому что не все соглашаются подчиняться чужакам, но в целом обстановка удовлетворительная. Благодаря вам город был взят мирно и без особых уничтожений. Карла самодовольно фыркнула и ухмыльнулась. — И все же, есть одна небольшая проблема… — Какая? — женщина мгновенно переменилась в лице, преисполнившись мрачной серьезности и легкого недовольства, отразившегося в ее взлетевших бровях. — Дело в том, что с тех пор, как вы отбыли, эпидемия ни разу не утихала — напротив, все стало даже хуже. Удракийский губернатор пытался справиться с этим, но у него не вышло. И люди, мягко говоря, возмущены бездействием власти. Вчера по этому поводу даже собрался митинг у мэрии. — Вот как, — задумчиво хмыкнула Карла. — Митинг… — и усмехнулась, снисходительно покачав головой. — Звезды, какой же это идиотизм. Если они так боятся эпидемии, почему ходят на такие многолюдные мероприятия? — Полагаю, от безысходности. — Безысходности? Я фактически спасла им всем жизни, когда решила обойтись без боя. А теперь они ходят под мои окна и жалуются на болячки. — При всем уважении, мэм… — Росс Шнайдер замялся, растерянно нахмурившись. Карла Галлагер, добродетельный политик и любимица народа, теперь так нелестно отзывалась о людях, ради которых еще вчера, казалось, готова была отдаться на растерзание, — он был глубоко поражен такой неожиданной переменой. Это уничтожительное влияние удракийцев или пагубный эффект головокружительной власти? Мужчина решил оставить эти размышления на потом, сильнее возмущенный халатностью Карлы. — Люди страдают и злятся. Просто подумайте о том, к чему это может привести… — Не принимайте меня за дуру, капитан Шнайдер, я все прекрасно понимаю. Однако, я знаю, что они просто не посмеют решиться на это. Да и силенок не хватит, — презрительно изрекла женщина, заносчиво вздернув подбородок. — Я поднялась настолько высоко, что вряд ли кто-то сможет даже дотянуться до сюда.***
В подземелье Гарнизона была комната, не без причины прозванной «комнатой смерти». Относительно небольшая, скромная, с серыми стенами, полом и потолком, обитая прочным слоем металла. От всего остального мира это маленькое тесное помещение отделяла одна лишь тяжелая стальная дверь. Джун слышала об этой комнате всего-навсего пару раз и никогда бы не могла подумать, что однажды сможет лицезреть ее собственными глазами. Пока она сидела на полу, скованная наручниками по рукам и ногам, избитая и потрепанная, охранники не спускали с нее глаз — будто она, разбитая, поверженная и загнанная в угол, могла сделать еще хоть что-то. Ее привели сюда на смертную казнь. И теперь Джун Эллерт терпеливо ожидала своего часа, успев смириться со своей позорной неудачей и незавидной участью. Она подвела родителей, подвела Итана, подвела Империю; и одна лишь смерть теперь могла искупить ее вину. Тяжелая дверь отворилась с чудовищным скрежетом, впуская внутрь по меньшей мере двух человек. Джун сдавленно сглотнула и подняла взгляд: не кто иной, как сама королева Немекроны; и позади от нее — Линтон Карраско и еще один солдат с ружьем, который, по всей видимости, и должен был стать ее палачом. — Вот и пришло мое время… — пробормотала Джун, вяло усмехнувшись. После того, что с ней сделал Нейтан, живот по-прежнему болел от малейшего напряжения; но разве сейчас это уже имело хоть какое-то значение? Кармен окинула ее придирчивым взглядом и скривилась от отвращения. Вряд ли хоть кому-то было приятно смотреть на ее покрытое синяками и ссадинами опухшее лицо. — Тебе есть, что еще сказать? — холодно процедила королева, смотря на нее сверху вниз с нескрываемым презрением. — Только спросить хочу… Почему вместо показательной казни, вы решили забить меня в этом подвале, как свинью? — Потому что ты и есть свинья, — выплюнула Кармен. — Поставьте ее на колени, — обратилась она уже с охранникам, которые все время стояли по оба бока от Джун, терпеливо ожидая приказа. Покорно кивнув, они взяли Эллерт под руки и затащили на середину комнаты, поставив на колени. Третий солдат, стоящий у двери, готовно перебросил в руках ружье. — Я, Кармен из рода Бьёррк, первая своего имени, королева Единого Королевства Немекроны, приговариваю тебя, Джун Эллерт, к смертной казни, — отчеканила она, и на ее каменном, полном стальной решительности и непоколебимой уверенности в своих словах и поступке, не проскользнуло ни единой эмоции. Кармен неторопливо повернулась к солдату и тихо бросила: — Исполняйте. Мужчина выступил вперед, вскинул ружье и выстрелил. Один удар в голову — точное попадание. Джун мгновенно упала на пол, когда осколки черепа вместе с кровью и обрывками мозга выплеснулись на пол розовой кашицей. Единственным, от чего Кармен вздрогнула и поморщилась, был оглушительный выстрел.