***
Дни в Иггаззирской тюрьме тянулись мучительно медленно и проходили до безобразия уныло. Подъем, завтрак, камера, прогулка, обед, пару часов незначительных развлечений вроде просмотра телевизора и настольных игр, ужин, камера, отбой — вот и весь день. Каждый день. Не то, чтобы Картер слишком стремился к праздным насыщенным будням, однако когда каждый день проходил одинаково, один за другим, словно неразмыкаемый порочный цикл, это вгоняло разве что в тоску и безнадежность. Иногда Картер останавливался среди этих черных коридоров, облаченный в точно такую же черную форму, и у него скручивало живот от необъяснимой тревоги. Он не хотел здесь находиться. Не хотел, не хотел, не хотел! — даже если в самом начале все было с точностью да наоборот. Джоанна обещала сбежать. Она каждый день просыпалась и засыпала, говоря об этом, и каждый раз, когда Картер это слышал, он волей-неволей заряжался ее решимостью и уверенностью; хотя в то, что этот побег вообще возможен, верилось с большим трудом. Он неоднократно пытался выведать у Джоанны, что же все-таки она планирует делать, но каждый раз та ловко увиливала от этой темы, лишь бросая размытые намеки на то, что это нечто просто невероятное и гениальное. В конце концов, Картер пришел к мысли, что она и сама ничего не знала; и все же, каким-то чудом Джоанна умудрялась сохранять змеиное спокойствие. Каким-то чудесным образом ей удавалось ни разразиться во всплеске гнева, ни завязать драку с кем-то из заключенных, ни нарушить какое-нибудь правило и получить за это наказание. Картер ожидал, что она, по своему обычную, всю тюрьму с ног на голову перевернет, но за прошедшие две недели этого не произошло. Джоанна была как никогда спокойна и миролюбива, ограничиваясь лишь колкими фразами в сторону Зеллы и язвительными комментариями по поводу происходящего. И, что самое поразительное, она была абсолютно спокойна по отношению к нему, словно ничего и не произошло. Не злилась, не плевалась рядом, не проклинала его — она просто… ничего не делала. Сплошное хладнокровие. Неужели Джоанна готова просто простить и забыть все? Или же Картер ранил ее настолько, что ей просто стало плевать на него?.. Нет, пожалуйста, нет! Он прекрасно понимал, насколько глупый поступок совершил и сколько боли причинил ей, но хотел — искренне хотел — вернуть все так, как оно было раньше. Чтобы Джоанна снова была рядом, чтобы никогда не уходила. Каждую ночь, когда его вновь одолевала бессонница, лежа на нижней койке, он протягивал руку вверх, касался холодного металла и в тишине прислушивался к размеренному сонному дыханию Джоанны, и понимал, как близко она оказалась на сей раз. Каждую ночь, когда его вновь одолевала бессонница, Картер мечтал лишь о том, чтобы забрать наверх, к Джоанне, прижать ее к себе, зарыться носом в ее волосы и просто оставаться там до самого утра. Но это есть и будут только несбыточные мечты. Картер испортил и уничтожил все, что между ними когда-либо было, даже шанса не оставил. Однако… если бы вдруг возможность исправить хоть что-нибудь неожиданно свалилась бы ему на голову, он ни за что не упустил бы ее. А пока, все, что ему оставалось, это мириться с мрачными черными буднями и неугасающим чувством вины за собственную глупость. Картер с трудом смог отцепить взгляд от макушки стоящей впереди Джоанны и с тяжелым вздохом забрал поднос с тарелкой, полной какой-то зеленой инопланетной жижи, и стаканом с привычным холодным чаем, а затем проследовал за девушкой до их привычного стола в самом дальнем углу обеденного зала. Картер быстро смекнул, что здешние заключенные, то ли ожесточенные войной, то ли добитые тюрьмой, готовы растерзать каждого мимо проходящего — до того убийственные взгляды множества разноцветных глаз, — и это место оказалось для них своеобразным островком спокойствия, откуда никто ни втянул бы их в лишние неприятности, ни подслушал бы разговоры. Джоанна опустилась за стол с демонстративным снисходительным вздохом (каждый раз, когда они возвращались из столовой, она покрывала ее всеми известными ругательствами), пробежалась по оставшимся позади заключенным подозрительным взглядом и тут же приступила к еде. Картеру, который нехотя ковырял вилкой жижу, только и оставалось, что смотреть на нее с изумлением и одновременно отвращением. Как она вообще могла есть это так спокойно и смиренно? Как она вообще умудрялась быть настолько собранной? Она! Что же произошло? Почему все так изменилось? Есть перехотелось окончательно, и поэтому он раздражительно бросил вилку на тарелку и потянулся за чаем. — Картер, — возмущенно шикнула Джоанна, — ешь. — Я не хочу, — вяло отмахнулся он и сделал маленький глоток чая. Аппетита никакого и правда не прибавилось: один вид этой еды вызывал отвращение и отбивал всякое желание. — А надо, — опустила она, смерив его укоризненным взглядом, и требовательно дернула бровями. Картер встретился с ней глазами и угрюмо поджал губы, чувствуя, как внутри клубится внезапное и совершенно беспричинное раздражение. — А мне плевать, что надо, — парировал он, сжимая в руке стакан. Джоанна в ответ язвительно прыснула и снисходительно покачала головой. — Вот как, — хмыкнула она, подняв него пронзительный, полный смеси какой-то презрительной насмешки и одновременно разочарования, и издевательски протянула: — Даже не знала, что так бывает. Я-то думала, что ты всегда делаешь то, тебе скажут… — Джоанна, — ощетинился он, а внутри все предательски сжалось. Ей не плевать. Она просто его презирает. — Даже не начинай. — Ты первый начал, — невинно опустила она, а затем, наклонившись к нему, тихо добавила: — Послушай, Картер, сейчас тебе лучше со мной не спорить, потому что только я знаю, как отсюда сбежать. Но если ты не хочешь… — Я хочу, — с нажимом протянул Картер, оборвав ее на полуслове. — Но я, если честно, вообще не понимаю, как ты собралась это устроить. — Не волнуйся об этом, — в очередной раз отмахнулась Джоанна, беспечно пожав плечами. — Ты потом все поймешь. — Это вряд ли, — снисходительно опустил Картер. — Потому что что-то мне подсказывает, что ты вообще не знаешь, что делать. — Поверь мне, я знаю. Уже не в первый раз я откуда-то сбегаю… — как бы между прочим заметила она и, едва он успел собраться сказать что-нибудь в ответ, тут же замяла тему: — А теперь давай перестанем обсуждать это. Место неподходящее, — пробормотала Джоанна и тут же зачерпнула большую ложку зеленой жижи. Картер снова скривился, хотя, в общем-то, успел и засомневаться в том, что она действительно настолько отвратительна. Дальше они сидели молча. На ужин всегда выделялся целый час, и Картер совершенно не представлял, как выдержит еще примерно сорок минут в таком немыслимом напряжении. В камере, несмотря на то, что они с Джоанной оказывались запертыми в четырех тесных стенах, это как-то проще переносилось: он ложился на койку и отворачивался к стене, притворяясь спящим, а она постоянно находила себе какие-то занятия: то по сотне раз умывалась, то начинала приседать, отжиматься и бегом нарезать круги, то ввязывалась в очередной бессмысленный диалог с Зеллой. Картер как-то даже шутливо заметил, что они успели стать «лучшими подружками», за что был награжден убийственным взглядом и неодобрительным вздохом. — Слушай сюда, облупленный… — Картер рефлекторно обернулся на громкий басистый голос и зацепился взглядом за женщину, от которой его отделяло несколько столов. Очередная заключенная; но Картер не видел ее лица, потому как она стояла к нему спиной. Высокая, широкоплечая и мускулистая, она грозной тенью возвышалась среди всей толпы. — Ты возвращать-то его собираешься, а? — По всей видимости, эта заключенная выбивала из кого-то долги; и этот кто-то, спрятавшийся за ее раскидистой фигурой, пробормотал в ответ что-то нечленораздельное, на что получил в ответ лишь звонкую язвительную усмешку. — Вы только послушайте! Я подожду до понедельника, а потом придушу тебя, и карцера не побоюсь, слышишь?! — Видишь, — протянула Джоанна, и Картер обернулся на нее, вопросительно вскинув бровь, — вот поэтому здесь нельзя ни с кем разговаривать. Он в последний раз обернулся на заключенную, и увидел, как мужчина, с которым она разговаривала, вынырнул из-за стола с подносом в руках. Картер задумчиво нахмурился и снова посмотрел на Джоанну. — А ты что, — спросил он с недоумением, — боишься? — Я тебя умоляю… — смешливо фыркнула Лиггер, дернув бровью, и спокойно добавила, пожав плечами: — Просто это лишние проблемы, которые могут помешать моим планам. Картер лишь скептически покачал головой и сделал глоток чая. Чем больше они молчали, тем невыносимее становилось. Однако раздавшийся за спиной кашель доставил его мгновенно отбросить в сторону гнетущие мысли и развернуться: над ним стоял тот самый мужчина, которого еще минуту назад осыпала угрозами громила-заключенная. И это был не просто кто-то — то был немекронец: низкий, болезненно бледный эльф с золотыми метками и сверкающей лысиной (язвительное прозвище «облупленный», данное той женщиной, подходило ему с поразительной точностью). Картер нахмурился и бросил на Джоанну полный недоверчивости взгляд; она, задумчиво закусив губу, бегло посмотрела на эльфа и растерянно пожала плечами. Кажется, они сошлись на одной мысли: этот мужчина казался подозрительно знакомым. — Извините, — несмело протянул он, затравленно поглядывая то на Картера, то на Джоанну, — можно я тут присяду с вами? Вы просто земляки мои, немекронцы, и я подумал… — Садись, — нетерпеливо отозвалась Джоанна и передвинулась на середину скамьи. Мужчина изумленно вскинул брови и тут же поспешил присесть, поставить свой поднос на стол. Картер снова взглянул на Лиггер: она неопределенно покачала головой и дернула бровями, как бы предостерегая и призывая к осмотрительности, а затем перевела пристальный взгляд на мужчину и, вытянув шею, чтобы получше рассмотреть его потерянное лицо, протянула: — Почему-то ты, дружочек, кажешься мне очень знакомым… Мужчина заметно побледнел — испугался. Картер и сам невольно напрягся, наблюдая за тем, как Джоанна тщательно изучает их нового «тюремного товарища». — Ну-ка повернись ко мне. Эльф и не посмел ослушаться — лишь сдавленно сглотнул и медленно развернулся в ее сторону. Джоанна опустила взгляд на его грудь: туда, где на форме крепился небольшой бейджик с краткими сведениями о заключенном. Нахмурилась, вчиталась (Картер совсем и забыл, что она знала удракийский) и изумленно вскинула брови. — Ух ты… — обронила она с легкой усмешкой. — Вот, значит, куда тебя Ее рогатое Величество отправила… Что ж, тюрьма тебя очень изменила, мэр Рейес. Мужчина вздрогнул и судорожно выдохнул, когда Джоанна растянула губы в снисходительной ухмылке. Картер мысленно ударил себя по лбу: как же он сразу его не узнал. Если бы он вспомнил чуть раньше, что когда-то, еще в начале войны, спустя не так много времени после завоевания Хелдирна, Рейла неожиданно сняла его с поста и отправила в тюрьму — в Иггаззирскую тюрьму. И все же, Картер был немало удивлен; и даже не тому, что Лейт Рейес оказался здесь, а тому, как сильно он изменился в заключении: исхудал, облысел, побледнел. Теперь он выглядел так, будто вот-вот свалится с ног и больше не встанет. — Ну, будем знакомы, — Джоанна мгновенно переменилась в лице, натянув детскую невинную улыбку, и протянула руку бывшему мэру Хелдирна. — Меня зовут Криста. А это, — кивнула на Картера, — Элой. — Да уж, — несмело буркнул Лейт, но все-таки ответил на рукопожатие, — будем знакомы. Джоанна довольно кивнула и вернулась к своей тарелке; Рейес последовал ее примеру, изредка воровато поглядывая на них обоих. Картер пребывал тем временем пребывал в откровенном замешательстве: все происходящее казалось просто немыслимым абсурдом. Они встретили бывшего мэра Хелдирна, Джоанна пожала ему — предателю! — руку и с абсолютной невозмутимостью продолжила есть, как ела. Картеру с трудом удавалось сдерживать гнев и негодование: если бы не гребаная «осторожность», которой так требовала Джоанна, он просто растерзал бы этого гнусного изменщика. Предательство Лейта Рейеса стоило им Хелдирна, половины южного континента и жизни Нолана Джейсона. Командующий погиб из-за него. Столько проблем случилось из-за него. Этот человек не заслуживал того, чтобы продолжать жить. — А что там у тебя с той заключенной? — требовательно спросил Картер, подняв на Лейта враждебный, полный презрения взгляд. — Что ты ей должен вернуть? — Я… — растерянно пробормотал Рейес, облизнув губы. — Это неважно. — Нет, важно, — выпалил Картер. Джоанна, до того спокойно евшая, резко убрала ложку в сторону и подняла на него настороженный взгляд. — Рассказывай. — Лейт промолчал и отвел глаза куда-то в сторону, словно ища спасения. И Джоанна смотрела на него не менее ошеломленно, одним взглядом словно умоляя перестать; однако Картер не намерен был успокаиваться. За все то, то Рейес сделал, он бы его и вовсе собственными руками придушил. — Ну? Лейт молчал еще несколько секунд, нервно кусая нижнюю губу, пока наконец не сдался под прожигающим угрюмым взглядом, и протараторил: — Я ей… В карты проиграл… И теперь она явно хочет меня убить. — И правильно хочет, — недовольно заметил Картер. Джоанна подняла на него возмущенный взгляд и раздраженно тряхнула головой, как бы говоря, мол, замолчи. А затем тяжело вздохнула, закатила глаза и, натянув до безобразия неестественную улыбку, протянула: — Видишь, как оно… Ты доверился удракийцам, а они предали тебя и загнали в эту паршивую тюрьму. Что теперь-то ты делать будешь? Когда ее глаза хитро сверкнули, Картер сразу понял: Джоанна затеяла какую-то игру. И ему, хочет он того, или нет, теперь придется молча и терпеливо за всем этим наблюдать. Лейт шумно выдохнул и потупил взгляд. — А что я могу сделать? Я буду гнить здесь до конца своих дней. Но… — он запнулся и горько скривился, — теперь-то я понял, что сильно ошибся… Удракийцы ведь действительно обманули и предали меня. А я предал свой дом. Если бы я только мог сделать что-то, чтобы загладить вину… — О, поверь мне, — лукаво протянула Джоанна, — ты еще можешь все исправить. Лейт поднял на нее голову и растерянно нахмурился. — Но… как?.. — Я разве разрешала тебе уходить?! Рейес вздрогнул и обернулся — Джоанна и Картер подняли взгляды одновременно вместе с ним. Заключенная-верзила нависла над их столом тяжелой тенью, вцепившись в Лейта Рейеса убийственным, полным отвращения и пренебрежения взглядом. — И как это ты, такая громадная, еще об потолки головой не бьешься… — язвительно опустила Джоанна. Картер обернулся на нее в полной растерянности и недоумении: кажется, она только-только говорила что-то про осторожность. Лиггер прошлась по женщине снисходительным взглядом и, нахмурившись, протянула: — Ты кто вообще такая? — Сейчас узнаешь, — выплюнула верзила, сведя густые черные брови к переносице, — если не заткнешь свой поганый рот. Эй, Лейт, — она снова посмотрела на Рейеса, поставив руки на пояс, — это твои новые дружки? Я как посмотрю, вы из одного дерьма слеплены… — По-моему, это тебе лучше теперь заткнуться, — невозмутимо прогрохотала Джоанна. — Как рот открыла, так и засмердило сразу… — Ну и паршивка, — женщина схватила Лейта за воротник, рывком подняла из-за стола, отпихнув в сторону, и нависла над Джоанной. — Да я тебя сейчас… — Что? — выплюнула в ответ Лиггер, нарочно подавшись вперед, ближе к ее лицу, глядя прямо в пылающие злобой синие глаза. — Что ты сделаешь? У тебя мозгов-то нет даже — сплошные мышцы. Женщина зарычала и замахнулась — и в тот же момент Картер, схватил стакан с чаем, вскочил из-за стола и плеснул ей его прямо в лицо. Верзила отшатнулась, как ошпаренная, и принялась протирать глаза, одновременно растерянная и обескураженная. В столовой повисла гробовая тишина — все вокруг замерли в ужасе, как один устремив в него ошарашенные взгляды, — но все, что Картер мог видеть, это растерянные глаза Джоанны, глядящие прямо на него. — Сученыш, — выплюнула верзила, пытаясь проморгаться, — да я тебя… Но Картер не дал ей договорить — подлетел, дотянулся руками до воротника, хватило за него, наклонил женщину к себе и ударил коленом под дых. Верзила рвано вдохнула, гортанно хрипя, и сжалась калачиком. Повисшее вязкое молчание давило, как десятитонный груз; но он не намерен был останавливаться. Еще один удар, и еще — она свалилась на колени, задыхаясь и кашляя. Картер и не представлял, что в нем может быть столько ярости, но точно знал, что причиной тому была Джоанна. Больше никто не посмеет причинить ей боль. — Немедленно прекратить! Прежде, чем он успел ударить верзилу еще один раз, подоспели трое охранников. Двое из них схватили Картера под руки, оттащили в сторону и заставили опуститься на колени, все также продолжая удерживать железной хваткой, а третий загородил собой сжавшуюся на полу женщину, предупредительно вскинув руки и пробежавшись недовольным взглядом по заключенным. Все, как один, мгновенно присели и поспешили уткнуться носами в тарелку, хотя самые любопытные только наоборот скучковались, вытягивая головы изо всех концов зала, лишь бы только рассмотреть происходящее. Джоанна решительно поднялась со скамьи, но после того, как Картер усердно затряс головой, мысленно прося ее не вмешиваться и не создавать неприятности еще и себе, нехотя опустилась обратно, сжав, на всякий случай, ложку в руках. Картер даже не сомневался: она и ее сможет обратить в оружие; только вот сейчас ее боевой дух был бы совсем некстати. — Что здесь происходит? — требовательно спросил охранник, переводя взгляд то на одного, то на другого, то на третьего. Бледный шрам, рассекающий его лицо ото лба до губы, добавлял его широкому лицу с раскосыми глазами необычайную суровость, и Картеру, волей-неволей, стало не по себе от вида этого удракийца. Казалось, что еще чуть-чуть, и мужчина придушит его на месте. Однако рациональная часть Картера подсказывала: драки в тюрьмах дело настолько обыденное, что серьезного наказания за собой повлечь не могут, и эта мысль заставила его немного успокоиться. Пока неожиданно откуда-то не возьмись не выбежав худощавый парнишка с несуразно большими перепончатыми ушами. — Я все видел! — торжественно заявил он, остановившись рядом со шрамированным охранником. Тот отозвался пресным «рассказывай», и парнишка продолжил: — Сайжи подошла поговорить с Лейтом, а этот конопатый просто так вылил ей в лицо чай и набросился на нее! Кажется, Сайжи звали верзилу, а этот худощавый был ее прихвостнем: презрительный взгляд, который он метнул в сторону Картера, и торопливый возбужденный рассказ прекрасно это подтверждали. Картер раздражительно скривился и выплюнул: — Лучше завались. — Слышали, слышали?! — тут же завопил прихвостень верзилы. — Да он уже просто буйный! Выпороть его надо! Шрамированный охранник задумчиво хмыкнул и повернулся к Картеру, смотря на него сверху вниз оценивающим взглядом: Картер почувствовал, как внутри все сжалось от необъяснимого страха, но достойно выдержал эту мини-пытку, не сводя с охранника точно такого же пристального, полного вызова и непреклонности, взгляда. Удракиец неспешно прошелся в его сторону и наклонился, вчитываясь в бейджик на груди. — Надо же, — изумленно опустил он, — не думал, что какому-то новичку-солдатику удастся поставить на место эту оборзевшую громадину. И все же, — удракиец выпрямился, сложив руки за спиной и презрительно сведя белый брови к переносице, — не тебе этим заниматься. Мне стоило бы бросить тебя в карцер на пару часов, чтобы ты посидел и подумал о своем поведении, но с новичками я люблю обходиться намного повеселее… — он растянул тонкие губы в ядовитой ухмылке, походящей больше на звериный оскал, и посмотрел на охранников, держащих Картера под руки. — Вы знаете, что нужно делать. Все во двор, живо! — Поднимайся, — шикнул один из удракийцев и грубо дернул его за руку. Пришлось повиноваться; Картер поднялся, и они толкнули его по направлению к выходу, подгоняя, но все так же не выпуская из цепкой хватки. Толпа заключенных вывалилась в коридор с недовольным гулом. Сердце предательски разбушевалось, отдаваясь вибрирующей пульсацией в висках. Что они хотят с ним сделать? Бросить в карцер? Хотя тогда они не сгоняли бы всех во двор… Решили убить в назидание всем? Нет, это слишком маленькая провинность. Неизвестность давила еще сильнее, чем если бы они сразу озвучили какой бы то ни было жесткий приговор. Картер растерянно выдохнул, и на секунду ему показалось, что у него отказали ноги: да почему же он так боится?! — Эй, вы! — разгневанный голос Джоанны вынудил его обернуться: Лиггер стремительно приближалась к ним и выглядела крайне возмущенной и в то же время взволнованной и… испуганной. — Что вы собираетесь с ним делать? — охранник успешно проигнорировал ее вопрос, продолжая угрюмо смотреть прямо вперед. Джоанна сдавленно зарычала и метнулась прямо к нему, поравнявшись шаг в шаг. — Ты что, оглох, рогатый? — Не лезь не в свое дело, — раздражительно отмахнулся удракиец. — Иначе с тобой будет то же самое. — О да? — с вызовом протянула Джоанна, саркастично вскинув бровь. — И что же? — Дж… — Картер повернулся к ней и тут же осекся, с шумным вздохом поджав губы. На лице девушки на мгновение промелькнуло раздражение, но гораздо отчетливее на нем пылало беспокойство. Неужели она волнуется за него?.. — Пожалуйста, — буркнул Картер, — не влезай. — Все, отставить разговорчики, — выплюнул охранник. — А ты, пошла вон! — удракиец снова дернул его за руку, призывая поторопиться еще сильнее. Когда Картера вывели во двор, над которым нависал прозрачный стеклянный купол, открывающий вид на бездонную чернь космоса, заключенные уже начали кучковаться. Возбужденно перешептывались, лукаво ухмылялись и провожали его такими взглядами, словно вели его на верную смерть. Охранники вывели его на центр двора: туда, где стоял одинокий металлический столб, и где их уже терпеливо ожидал шрамированный удракиец со строго сложенными на груди руками и надменной ухмылкой. Охранники резко остановились прямо перед ним и нарочно подтолкнуло Картера вперед; но на ногах ему устоять удалось. Вероятно, они хотели унизить его, втоптать в грязь; но Картер мог думать лишь об этом: у них ничего не выйдет, потому что он поступил правильно. Он защитил Джоанну. — Ты даже не представляешь, как приятно мучать таких неопытных мальцов… — едко протянул удракиец со шрамом. Несмотря на то, что они были одного роста, Картер каждой клеточкой тела ощущал источаемое им превосходство. Вот, почему ему так страшно. — Ну что, снимай с себя весь верх. Только сейчас он заметил плеть, компактно завернутую и закрепленную на удракийца ремне. Поперек горла встал ком — Картер почувствовал, как воздуха вдруг стало катастрофически не хватать. — Что?.. — только и смог пробормотать он, подняв на охранника затравленный взгляд. Мужчина свел брови к переносице и злобно оскалился. — Ты слабослышащий?! — взревел он, схватил Картера за грудки и грубо встряхнул, едва не разрывая сильными пальцами ткань. — Делай то, что тебе говорят! Удракиец оттолкнул его от себя, и Картер несмело взялся за замок кофты дрожащими руками и начал медленно, стараясь не смотреть на монструозного охранника, растегивать его. Закончил, неспешно вытянул руку из одного рукава, затем — из второго. Время, которое раньше тянулось невыносимо медленно, сейчас понеслось неумолимо быстро. — Не трогайте его! Картер вздрогнул и поднял взгляд — шрамированный охранник повернулся вместе с ним. — Если вы сейчас его не отпустите!.. Прибежавшая Зелла схватила Джоанну за воротник и грубо бросила на землю, вынуждая девушку замолчать. Удракиец снисходительно повел бровью, обронил пренебрежительное «позорище» и снова повернулся к Картеру: — А ты пошевеливайся. Иначе пороть тебя я буду долго. Картер, не задумываясь, бросил на землю кофту, сорвал с себя оставшуюся майку, оголив подтянутый бледный торс, и поднял на удракийца неубедительно решительный взгляд. Да, он боится, его трусит, но пусть хотя бы эти ублюдки не думают так. На него надели наручники и приковали к столбу, грубым толчком заставив упасть на колени, и Картер готов был поклясться: как замерла толпа, так замерло и его сердце. Плеть размоталась к характерным треском — Картер непроизвольно вздрогнул. Удракиец зашипел, раздался пронзительный свист — кожа, обитая тонким слоем металла, коснулась его спины исполинским пламенем. Картер стиснул зубы, проглотив крик, и прижался лбом к холодному столбу. Это незначительное движение отозвалось чудовищной болью: первый удар — первая рана. — Хватит, прекратите! Отчаянный крик Джоанны резал еще больнее. Второй удар — Картеру пришлось удариться лбом о столб, лишь бы только хоть чуть-чуть отвлечь мозг от спины. Вместе с болью прибавилось еще и мокрое жжение — кровь. Кровь хлынула и полилась ощутимыми тяжелыми каплями. Третий удар — Картер зарычал и дернулся, лишь смутными отголосками ощущая, как наручники грубо врезались в запястья. Четвертый удар — Картер распахнул глаза, и мир вокруг поплыл. Все звуки, все цвета, все остальные чувства выместила чудовищная, раздирающая боль. Он готов был рук лишиться, лишь бы только отцепиться от этого столба и сбежать от плети. Картер с достоинством смог выдержать четыре удара, но сомневался, что его хватит еще хотя бы на один. Пятый удар — не сдержался и приглушенно вскрикнул. Над головой раздалась снисходительная усмешка удракийского охранника. Шестой удар окончательно выбил из Картера все чувства, и он, въехав лбом в ствол, потерял сознание.***
— Хватит, прекратите! Твердый ботинок Зеллы снова прибил Джоанну к земле — Лиггер вовремя выставила руки вперед и тем самым отгородила себя от того, чтобы зарыться носом в песок. От возбужденного гула заключенных, которые относились к происходящему как какому-нибудь увлекательному спектаклю, и трескучих ударов плети тошнило, как и от садистского оскала удракийского охранника и истерзанной спины Картера, что стояли перед глазами черно-красными пятнами даже сейчас, когда она смотрела в золотистый песок. Пятый удар — раздался треск кнута и сдавленный крик, больше походящий на утробное рычание. Джоанна зашипела и с готовностью подскочила на ноги. Она до последнего старалась держаться хладнокровно и невозмутимо, чтобы не привлекать к себе слишком много внимания и тем самым в будущем упростить побег; но теперь, когда обстановка накалилась до предела, ее терпению пришел конец. Наблюдать за тем, как эти ублюдки с упоением издевались над Картером, было невыносимо. Джоанна поднялась, — на разгоряченной ладони заплескались искры, — сделала решительный шаг вперед, и тут же была снова одернула Зеллой. — Да успокойся ты уже наконец, идиотка! — раздражительно выплюнула женщина, потянув ее назад и затолкав в толпу заключенных, которая мгновенно отреагировала возмущенным урчанием. Джоанна чуть не упала с ног, навалившись на какого-то мужчину, и подняла на Зеллу недовольный взгляд. Внутри все сгорало от нетерпения и рвущегося наружу пламени. — Ты хочешь, чтобы тебя тоже выпороли, как следует?! — Зелла схватила ее за грудки и хорошенько тряхнула, пытаясь привести в чувства. Злость, вытесненная растерянностью — почему вместо того, чтобы бросить ее к ногам этих ублюдков как еще одну нарушительницу порядка, Зелла пытается защитить ее? — чуть поутихла, но не ушла: Джоанна поджала губы и, потупив затравленный взгляд, загнанно задышала, пытаясь сдержать клокочущий на кончиках пальцев огонь. — Хаял может это устроить. Но только повезет тебе намного меньше, чем твоему дружку, и вместо десяти ударов ты получишь все двадцать, а то и больше. Так что угомонись уже наконец! Лиггер вымученно проглотила подступивший к горлу ком и подняла на Зеллу блестящие от подступивших слез глаза: женщина плотно сомкнула губы и заверительно кивнула головой, после чего развернула Джоанну к выходу и грубым толчком в плечо велела шагать. — Куда ты… — В камеру, — Зелла оборвала ее на полуслове. — Не на что тебе здесь смотреть. И слушать нечего. Хаял только унижает всех вокруг, и больше ничего. Дорога до камеры прошла в вязком, облипившем и впившимся иглами в каждую клеточку тела молчании. Каждый глухой шаг Зеллы, идущей позади, сопровождался треском плети — Джоанна знала, что не может слышать его здесь, что это просто порождение ее воспаленного рассудка, но каждый раз невольно вздрагивала, кусая внутреннюю сторону губы в попытках не дать волю слезам. Она не понимала лишь одного: почему он сделал это? Когда они подошли к камере, сзади послышались торопливые шаги: Джоанна рефлекторно остановилась и обернулась, больно ударившись плечом о Зеллу. С нижнего яруса поднимались охранники, держать кого-то под руки. Лиггер сделала шаг в сторону лестницы и посмотрела вниз: Картер, они несли Картера, и его залитая кровью спина алым пятном зияла даже с высоты третьего этажа. — Ну, пошли, — Зелла потянула ее за локоть, будто предчувствуя очередной всплеск ярости Джоанны. — Что ты встала… Удракийка силой затолкала Лиггер в камеру, требовательно взмахнув рукой, мол, не мешайся, и приветственно распахнула дверь, мазнув по двум охранникам мимолетным пренебрежительным взглядом, будто они были самыми мерзопакостными монстрами на всем белом свете. Джоанна тотчас обернулась на глухие шаги — охранники затащили Картера внутрь, попутно оттолкнув ее в сторону, и уложили на живот на койку. Демонстративно отряхнулись, поочередно смерили Джоанну снисходительными высокомерными взглядами и стройно зашагали к выходу. Джоанна подскочила, как ошпаренная, метнувшись к двери. — Неужели вы просто оставите его здесь в таком состоянии?! — А что еще с ним делать? — недовольно процедил один из охранников, обернувшись на нее. — Отлежится, и завтра будет как новенький. Лиггер готова была разразиться в гневной тираде, однако Зелла захлопнула дверь прежде, чем это успело произойти. Щелкнул замок — сердце встало. «Ублюдки! — подумала она, впечатав разгоряченный кулак в дверь. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Я убью тебя, Хаял, убью самым первым!». Джоанна зарычала и ударила ботинком о дверь. И еще, и еще, и еще, отбивая онемевшие пальцы, пока с той стороны не раздался предупредительный настойчивый стук. Сорвала с головы бандану, отшвырнула в сторону и вцепилась пальцами в засаленные волосы, натягивая их до жгучей боли. Почему он сделал это? Судорожно выдохнув, она на силу обернулась: в тусклом желтоватом свете и черных стенах багровые полосы на спине казались еще более чудовищными, чем прежде. Почему он сделал это? Проглотив рваный всхлип, Джоанна в два шага добралась до койки и упала на пол, пристально вглядываясь в лицо Картера, сделавшееся бледным настолько, что его по ошибке можно было принять за мертвеца. Он сделал это ради нее? Джоанна подняла дрожащую руку и тут же одернулась, закусив нижнюю губу. Она хотела просто прикоснуться к нему, нежно провести пальцами вдоль скулы в утешительном жесте и выпалить извинения, разразившись в горьких рыданиях. Но она никогда не просила прощения, ни за что, и не смогла сделать этого даже сейчас. — Картер, — тихо позвала она, вцепившись пальцами в грубую простыню и наклонившись к нему поближе. — Картер, ты меня слышишь? — Джоанна… — вымученный хриплый голос, ответивший ей, заставил Лиггер вздрогнуть. На этот раз самоконтроль предательски утек, и по щеке скатилась слеза. — Почему? — выпалила она, запустив пальцы в медные волосы. Плевать на обиды, плевать на так и не усмирившийся гнев — плевать на все, кроме него. — Почему ты сделал это? Картер больше не отвечал ей, продолжая лишь тяжело, вымученно, словно с пробитым легким, дышать. Джоанна зажмурилась, тихо всхлипнув, и откинулась к стене, вжавшись затылком в холодный металл. Почему же он сделал это, если так сильно ее ненавидит?***
Уже начинало смеркаться, но группа Фриды упорно продолжала двигаться вперед, рассекая старые пыльные дороги на потрескивающем фургончике Гастона. Джон, изнуренный многочасовой ездой, уже пятый раз за минуту бросил на Фриду хмурый косой взгляд, но котоликая все так же неподвижно смотрела за окно, преисполненная печальной задумчивости. Мужчина готов был поклясться: ее меланхолия пропитала собой каждый кубический сантиметр этого тесного салона; и он, право слово, начинал злиться, нервно постукивая пальцами по твердому рулю. — Может быть, уже пора остановиться? — выпалил наконец он, снова бросив на девушку недовольный взгляд. Фрида тяжело вздохнула и повернулась к нему, мрачная, словно посмертная тень, и пресно протянула: — Ты хочешь ночевать на песке под открытым небом? — Да нет же, — цокнул Джон. — Тут неподалеку должна быть деревня. Вон, — мужчина кивнул за окно, туда, где на линии горизонта в плывущих лучах солнца прочерчивались размытые очертания крыш, — минут десять проехать осталось. — И что нам это даст? — вмешалась Рут, которая, казалось, только и ждала шанса придраться к чему-нибудь. — У тебя есть деньги на гостиницу? Или ты надеешься, что какие-нибудь добрые старики пустят нас всех в свой сарай? — Может и так. А если что-то не нравится, возьми и придумай что-нибудь получше, Рут, — раздражительно процедил Джон, сжимая руль пальцами. — Меня уже задолбало твое нытье. — Ладно-ладно, хорошо, я помолчу, — девушка вскинула руки в примирительном жесте, а затем язвительно добавила: — Хочу посмотреть на то, как ты будешь на коленях вымаливать для нас сарай. — Джон ограничился угрюмым молчанием и закатил глаза. Следующие пятнадцать минут прошли в почти полной тишине, не считая тихих разговоров Норы, Гастона и Марко. Деревня действительно показалась уже совсем скоро, плавясь в кровавых лучах заката. Низкие домики, треугольные крыши, поросшая сухой травой дорога, услужливо расстелившаяся среди пепельных песков, — это было действительно маленькое и невзрачное поселение, раскинувшееся на горизонте черными фигурами. И все же, что-то здесь было не так. Слишком… тихо. В Пепельной пустоши никогда не бывает настолько тихо. Фрида, сидящая рядом, зашевелилась, всматриваясь за лобовое стекло с особым усердием и тревожным любопытством. По мере того, как они приближались, очертания деревни становились все более отчетливыми, пока мрачная, совершенно безрадостная картина не обрисовалась целиком: сожженные обвалившиеся дома, догорающие обломки, развернутый дорожный бетон и ни единой души… Фрида обронила тяжелый вздох и подняла взволнованный взгляд на Джона, будто ища подтверждения реальности того, что только что увидела. Мужчина в ответ лишь поджал губы и неопределенно кивнул. — Что здесь произошло? — испуганно пролепетала Нора с заднего сиденья. — Война, — жестко выдавила Рут, и мир вокруг как будто померк: даже гул мотор словно стал беззвучным. Война… Война, что заполонила каждый, даже самый потаенный уголок Немекроны. Война, что унесла жизни сотен, тысяч и миллионов. Война, что лишила семьи отцов, матерей и детей. Война, что лишила их же родного дома. Война, что уничтожила своей жестокостью их прекрасный мир. — Останови машину, — угрюмо пробормотала Фрида, положив пальцы на ручку двери. Джон перевел на нее недоумевающий взгляд, но котоликая успешно его проигнорировала. — Зачем? — Я сказала, останови, — требовательно повторила она, и мужчина, тяжело вздохнув, исполнил ее просьбу. Фрида распахнула дверь и вырвалась наружу прежде, чем даже мотор закончил утробно рычать. Взмахнув волосами, заплетенными в тугую косу, девушка рванула куда-то вперед, сквозь разрушенные горящие улицы. Рут тут же сорвалась следом, Джон же — следом за ними. Ноги сами вели Фриду по улицам безымянной деревни, а глаза сами смотрели, впиваясь в каждую детали, на ужасающую картину, раскинувшуюся по двум сторонам от нее. Многие из домов были наполовину разрушены, и из них выбивался металлический каркас, сплавленный по краям и застывший в воздухе тонкими не опавшими каплями, словно воск; улицы — устланы камнями, пылью, пеплом и… кровью. Кровь, кровь, кровь — кровь была повсюду, бурыми пятнами застыв на безжизненных телах, разбросанных тут и там. На языке оседал повисший в воздухе привкус металла и пепла. Фриде пришлось схватиться за горло и крепко, впиваясь длинными ногтями в кожу, сжать его, чтобы только не вырвать. Она хотела зажмуриться, отвернуться и убежать; но попросту не могла этого сделать, потому что она должна знать, должна собственными глазами видеть, что делает война. И пусть ей снятся кошмары каждую ночь — но этого она ни за что и никогда не забудет. — Фрида! — обеспокоенный голос Рут раздался с другого конца улицы, и котоликая немного прибавила темп, не желая, чтобы кто-то нагнал ее и вернул обратно. Лихорадочные блуждания привели ее на деревенскую площадь, оказавшуюся, как ни странно, самым тихим и наименее пострадавшим от учиненного удракийцами холокоста местом. Фрида украдкой, будто кто-то в этом поселении-призраке мог увидеть ее, вынырнула из тени домов и огляделась: здесь было так пустынно… Одни устланные пылью руины, некоторые из которых все еще слабо, но отчетливо различимо по приторному запаху гари, догонялки небольшими огнями. Судя по всему, атака на эту деревню прошла не так давно, и Фрида собственными глазами, можно сказать, наблюдала, как остывает бездыханное тело. Смотреть на все это было страшно и до тошноты омерзительно, но девушка, сама толком не понимая, для чего, упорно продолжала бороться с этим чувством, на силу рассматривая сожженные тела и рухнувшие дома. По правде говоря, она ожидала от себя куда большей выдержки. Жизнь в Пепельной пустоши, месте одновременно прекрасном и ужасном в своей свободе от рамок и законов, должна была подготовить ее к чему-то такому. Фриде доводилось участвовать в перестрелках, наблюдать ожесточенные драки, в ходе которых лицо одного из участников обязательно превращалось в кровавый фарш, и изощренные убийства, связываться с опаснейшими авторитетами и, в общем-то, проворачивать те же драки и убийства собственными руками — все это было обыденностью для каждого, кто, желая того или нет, связал свою жизнь с Пепельной пустошью, и Фрида не являлась исключением. Она видела много крови, но только сейчас почему-то так сильно испугалась ее. Взгляд, проскользнувший по насыпям из обломков, в конце концов, наткнулся на подозрительный комок в самом центре площади, который Фрида поначалу и не заметила среди пепельной пыли. Нахмурившись и нервно дернув хвостом, котоликая с какой-то трепетной осторожностью прошлась в его сторону, щурясь и пытаясь разглядеть странный комок заранее, и, когда оказалась совсем близко, издала сдавленный крик и отшатнулась, как ошпаренная, снова схватившись за горло в попытках подавить новый приступ жгучей тошноты. Это был не просто сгусток очередного хламья, разлетевшегося по всей деревне, — это была мать, прижавшая своего ребенка к груди в попытках защитить его от смертоносного луча аннигилятора, но не сумевшая этого сделать. Фрида не сразу поняла, что было перед ней, а когда же разглядела в обугленной черной массе двух любящих друг друга людей, не смогла сдержаться — упала на колени, загнанно дыша и глотая судорожные всхлипы, болью раздирающие диафрагму. — Фрида! На сей раз ее стошнило — котоликая уперлась ладонями в песок, сжимая его между пальцами, и разошлась в глухом жгучем кашле, сплевывая вязкую слюну с горьковато-кислым привкусом желчи. А затем, подняв взгляд, снова наткнулась на два сожженных тела, и внутри словно что-то надорвалось. Это война. На дрожащих ногах Фрида смогла подняться и, глубоко вздохнув в попытке унять трясущееся тело, медленно обернулась: в нескольких метрах от нее стояли Рут и Джон, уткнувшиеся стеклянными, полными ужаса взглядами в бездыханных мать и дитя. — Это… — Рут сдавленно сглотнула и перевела на Фриду растерянный взгляд. — Что это? Это война. Война, что заполонила каждый, даже самый потаенный уголок Немекроны. Война, что унесла жизни сотен, тысяч и миллионов. Война, что лишила семьи отцов, матерей и детей. Война, что лишила их же родного дома. Война, что уничтожила своей жестокостью их прекрасный мир. — Это то, — прошипела Фрида, подняв на нее заплаканные янтарные глаза, горящие гневом, — что они делают с нами. То, что происходит каждый день, даже когда мы этого не видим. И это то, — голос предательски дрогнул, но Фрида нашла в себе силы не разбиться на множество осколков прямо сейчас и, вздернув подбородок с какой-то горделивостью, решимостью и одновременно презрением — всепоглощающим презрением по отношению к Удракийской Империи, — отчеканила: — с чем мы должны бороться, во что бы то ни стало!***
Джоанна не заметила, в какой момент, сидя на полу, успела заснуть, однако тянущая боль в затекшей пояснице вынудила ее подняться, потягиваясь и потирая остолбеневшую спину. В камере уже погасили свет, в коридорах стояла мертвая тишина, что означало то, что так называемая ночь давным-давно наступила. Джоанна опустила руки и тяжело вздохнула: сон отмело размахом, и что-то ей подсказывало, что эту ночь она проведет бодрствуя, несмотря на удушливую усталость, объявшую ее с головы до пят. Иггаззирская тюрьма выжимала из нее все соки, дотошно напоминая о девяти месяцах, проведенных в лечебнице Люммена. Это место от того ничем не отличалось, разве что белый цвет заменил черный, который, право слово, Лиггер начинала ненавидеть ничуть не меньше, а транквилизаторы — хлесткие плети. И только одна мысль все еще удерживала ее от падения в бездну отчаяния: мысль о побеге. Джоанна не испытывала и ролики сомнения в том, что ей удастся выбраться. Ей всегда удавалось выкарабкаться из даже самых страшных ситуаций, и в последнее время она начала думать, что Вселенная, возможно, в чем-то ей все-таки благоволит. Усомниться в успехе Лиггер не позволяла себе ни на секунду: в конце концов, именно вера — в себя, в свои силы — двигает человека к победе. От размышлений ее отвлек тяжелый вздох — и Джоанну как будто грубым толчком опрокинуло на землю. Вздрогнув, она обернулась: Картер лежал все так же неподвижно, не открывая глаз, и лишь тяжело дышать. Запекшаяся на спине кровь мерцала даже в ночи. Лиггер прикрыла глаза и судорожно выдохнула, мысленно призывая себя к спокойствию. Она никогда не боялась крови, чужих ранений, какими бы чудовищными они ни были, и даже смертей, но почему-то прямо сейчас все складывалось совершенно иначе. Страх — она еще никогда не признавалась себе в страхе — кошкой скребся на сердце, которое кровоточило столь же усердно, сколь и удар ножа. Джоанна опустилась на корточки рядом с Картером и тихо позвала его по имени. Не отозвался, продолжая сдавленно сопеть. Лиггер нервно закусила губу и протянула ладонь к его лбу, коснувшись болезненно-бледной кожи с трепетной осторожностью, на которую она прежде никогда не была способна, — и тут же испуганно отдернула руку, словно обжегшись. — Картер… — пробормотала она, тряхнув его за плечо. Его кожа была горячей, как раскаленный воск, и, казалось, так и грозилась расправиться. — Картер! Он не отзывался — Джоанна зашипела и подскочила на ноги, метнувшись к двери. — Эй, ты! — воскликнула она, потянула ручку, и заколотила по двери ботинком. — Позови врача! — в ответ — тишина. Лиггер зарычала и принялась дергать за ручку, расшатывая скрипучую металлическую дверь. — Эй! Я знаю, что ты слышишь меня, рогатая сучка! Приведи сюда врача, или я разобью свою голову об эту долбанную дверь! — Джоанна замахнулась и крепко впечатала в дверь кулак, рассчитывая, что Зелла воспримет это, как прямой переход к действию. — Ну?! — взревела она, продолжая дергать ручку, пока по щекам тонкими обжигающими дорожками текли слезы. Она не может потерять его, не может, не может. — Слушай сюда, либо ты немедленно приведешь сюда доктора, либо можешь прямо сейчас сочинять историю для начальства о том, как у тебя под носом сдохла заключенная! Дверь в ту же секунду распахнулась с громким хлопком, и Зелла, с горящими бешеными глазами, схватила Джоанну за плечи и припечатала к стене. Лиггер зашипела и зажмурилась — не то от боли, прокатившейся от основания позвоночника, не то от разгневанного голоса охранницы, кричащей ей прямо в лицо. — Да что ты тут разоралась?! Ты сегодня уже всю тюрьму на уши поставила! Когда ты уже успокоишься?! Джоанна силой оттолкнула от себя Зеллу и, разминая сдавленные плечи, протараторила: — У него жар! И если ты сейчас же не приведешь сюда врача, я убью тебя. А я, поверь мне, — процедила она, вздернув подбородок, — смогу… — Если ты сейчас же не успокоишься, — прошипела Зелла, глядя на нее исподлобья, — я сама тебя придушу. — Я не успокоюсь, пока сюда не придет врач. Удракийка недовольно цокнула и прошла к Картеру. Наклонилась, коснулась ладонью его лба и тут же изумленно заключила: — И правда… Жар, — женщина развернулась и вышла в коридор, одной ногой оставаясь в камере. — Эй, Батур, иди-ка сюда! — Что у тебя снова? — недовольно отозвался мужчина с коридора и засеменил в их сторону. Джоанна не поднимала глаз на охранника — она могла лишь смотреть на Картера и мысленно молить его немедленно открыть глаза и банально сообщить, что он в порядке. — О, звезды! — Батур, лица которого Лиггер не видела, да и не хотела видеть, явился на порог с испуганным возгласом. — Кто это его так? — Хаял, конечно же, кто же еще, — угрюмо процедила Зелла. — А его прихвостни просто положили его здесь и оставили — и теперь эта дамочка раскричалась, что, мол, жар у него! — Так есть жар, или нет? — Еще какой. Он горит весь… Как бы не сдох еще здесь. — Так чтобы не сдох, — Джоанна мгновенно взвилась, как уж на сковородке, вцепившись в Зеллу требовательным взглядом, — позовите доктора! — Да его в таком состоянии сразу в лазарет нести надо, — отмахнулась Зелла. — Давай, Батур, ты за ноги, я за руки… Картер пробормотал что-то нечленораздельное, когда они взялись за него, но тут же снова провалился в сон, после чего охранники унесли его из камеры, захлопнув за собой дверь. И Джоанна снова осталась одна, по-прежнему задаваясь лишь одним единственным вопросом… Почему он сделал это?