На протяжении долгого времени Сайжи удавалось удерживать Иггаззирскую тюрьму железной хваткой. Заключенные дрожали при одном ее виде, гонимые страхом перед громадной женщиной-верзилой, а тюремные надзиратели лишь разводили руками, будучи не в силах найти на нее управу. Те, кто все же осмеливался поднять на нее руку, отделывались, в конце концов, множественными переломами и бесчисленными ушибами. Именно поэтому, когда Картер наконец покинул лазарет и впервые появился в столовой, на глазах у сотни заключенных, его предсказуемо встретили удивленные взгляды и тихий шепот. А сама Сайжи, стоило ей увидеть его, тут же опустила глаза вниз с презрительным фырканьем. Джоанна сказала, что ему стоит гордиться собой, ведь именно он теперь — гроза Иггаззирской тюрьмы; но Картеру такой внимание совершенно не казалось чем-то особенно приятным. Вернее, ему, на самом деле, льстило то, с каким восторгом на него смотрели все вокруг, но чувство стыда и ничтожности было сильнее. Хакан заставил его раздеться, выпорол до потери сознания — Картер вздрагивал каждый раз, когда вспоминал о том, с каким чудовищным чувством плеть вгрызалась в его спину, — и на глазах сотен людей. Если бы отец увидел это… Нет, Картер и представить не мог, что сделал бы Линтон. Сказал бы, наверное, что он пробил последнее дно. Что он жалок, раз позволил унизить себя вот так. Однако… Картер сделал это ради нее. И это было единственным утешением.
Тем не менее, Джоанне будто бы было все равно. Когда он вернулся, она отделалась шуточным поздравлением с выздоровлением и с тех пор вела себя так, как будто ничего и не произошло.
Картеру очень хотелось верить, что она просто притворяется.
Их самым длинным и содержательным разговором был, пожалуй, разве что инструктаж о шитье ботинок. Джоанна явно не блистала талантом, но на заводе исправно играла роль трудолюбивой старательной работяги. Это определенно была часть ее плана: по-другому быть не могло. И все же, она так и не рассказала Картеру, в чем именно он заключается.
До той самой ночи.
Тогда, после отбоя, Зелла громко захрапела за дверью, вынудив бессонного Картера с тяжелым раздражительным вздохом отвернуться к стене. Койка заскрипела в темноте, и со второго яруса донесся тихий голос Джоанны:
— Ты спишь?
— Сплю, — непроизвольно съязвил в ответ Картер.
— Замечательно, — отозвалась та. — Готовься. Завтра мы уходим.
— Куда уходим?
— Куда, куда… — цокнула Джоанна в ответ на его растерянный вопрос. — Мы возвращаемся на Немекрону.
— Очень смешно, — едко опустил он. Он не хотел язвить, боясь тем самым задеть ее, но это выходило совершенно случайно, независимо от него. В такие моменты Картер ненавидел себя и вспоминал до боли правдивые слова Нейтана и Джун, которые, вероятно, только и рады были тому, что его больше нет в Гарнизоне. Как же они, вероятно, будут разочарованы, если он вернется…
— Я не смеюсь. Я абсолютно серьезна.
— И что ты задумала? Только не говори, что я все пойму потом. Может, признаешь, что у тебя просто нет никакого плана?
— Он есть, — вздохнула Джоанна. Картер не видел ее лица и слышал лишь голос, доносящийся сверху, но смог понять, что его скептицизм ее немало раздражал. — Но если я расскажу его, ты начнешь меня отговаривать.
— А если ты его не расскажешь, я сделаю по-своему и все испорчу.
В ответ — печальный смешок.
— То есть, ты в любом случае поддержишь меня? Любую идею. Даже тупую и безрассудную.
— Поддержу, — он отозвался без тени сомнения.
— И сдохнуть не боишься? — Джоанна звучала несколько обескураженной его уверенностью.
— Не боюсь. Нам с тобой все равно нечего терять.
Джоанна издала рваный вдох, но так и не произнесла ни слова. Хотела возразить, но не смогла. Потому что, очевидно, если они попали сюда, то случилось это только потому, что оба в какой-то момент сдались. Картер перевернулся на спину и уткнулся взглядом в металлический каркас верхней койки.
Близко, но так далеко, и молчание только растягивает эту бездонную пропасть.
— Какой ты оптимист, — снова язвит. Грызться им явно проще. — Ну, раз так… Слушай…
После чего она изложила свой план. Все оказалось намного проще, чем Картер мог себе представить, если все же допускал мысль о том, что ее слова — не просто блеф и ложная надежда; и одновременно это было гениально. Рискованно, безрассудно, возможно, даже, суицидально, но гениально. При удачном исполнении все должно было сложиться идеально. После этого Джоанна затихла и заснула; а может, только притворилась спящей — ведь как можно спокойно спать, зная, что на носу этот отчаянный побег? Картер за всю ночь не сомкнул и глаза, взволнованный, полный предвкушения и одновременно страха провала. Им ведь тогда не жить. Хотя, впрочем… Разве имеет это значение? Все равно ничего путевого в этой тюрьме не выйдет. А вот на Немекроне… А что на Немекроне? Все то же самое. Он не может вернуться в Гарнизон с позором поражения, да еще и из удракийского плена. А больше ему некуда идти — разве что за Джоанной, если она вообще захочет его видеть. А что же она будет делать? Куда пойдет, чем займется? Картер хотел расспросить ее, но не решился, как не решится и потом.
Впрочем, неважно. Пока они отсюда не выберутся, все эти размышления — просто пустое место, не имеющее никакой ценности.
К моменту прибытию на завод Картер сделал все, чтобы вытрясти эти бессмысленные мысли из своей головы. Сосредоточиться сейчас нужно было только на побеге.
Смена началась привычно: лениво, недовольно, но спокойно. Тщательный надзор Хаяла, как ему казалось, будет только мешать его планам, но Джоанна сказала, что без Хаяла она отсюда и не ушла бы. Наверное, она задумала его убить; но Картер и не возражал. Пусть делает, что хочет.
Когда они подошли к своим рабочим местам, которые разделял целых два ряда (при этом они все еще могли ясно видеть друг друга и обмениваться немыми сигналами), Джоанна юркнула под стол, когда ее рассеянная соседка с фиолетовой кожей отвернулась. А затем выпрямилась, огляделась по сторонам, выцепила взглядом разгуливающего рядом охранника и расплылась в загадочной ухмылке. Картер нахмурился, наблюдая за ней. Только бы ее не уличили — тогда все пойдет коту под хвост.
— А ну-ка, — сзади нее возник охранник, — покажи-ка, что ты тут делаешь.
Джоанна взглянула на него самым невинным из всех возможных взглядов и тоненько протянула:
— Один шов остался. Вот, смотрите, — она достала из-под стола ботинок, повертев в руках. — Красота, да?
У нее самой зубы сводило от своего слащавого притворства; но охранник был явно доволен.
— Прекрасно. Заканчивай и неси на пункт сдачи.
— Как скажете, сэр, — Джоанна усмехнулась в ответ. Это даже не было ее работой.
— Ну а ты что? — удракиец перешел к женщине с фиолетовой кожей, нависнув над ней грозной тенью. — Показывай.
— Секунду, я только машинку настроила… — протараторила заключенная и наклонилась, заглянув под стол и тут же замерев в растерянности. Там не было ничего.
— Ну? — нетерпеливо буркнул охранник. — Задницей своей будешь в другом месте вертеть. Показывай, что сделала.
— Я… — женщина выпрямилась, и ее кожа приняла бледный сиреневый оттенок. — Я клянусь, я почти доделала пару, но сейчас… тут ее нет.
— А где она тогда?
— Не знаю, — заключенная развела руками, и Джоанне, которая нерасторопно настраивала свою машинку, стоило больших усилий, чтобы не сдержать улыбки. — Они были тут еще вчера.
— А где они теперь? — процедил сквозь зубы охранник, нарочито подчеркнув последнее слово. — Отвечай, дрянь!
— Да не знаю я! Стояли тут они, о, звезды…
— Но сейчас их здесь нет. Значит, и работы никакой нет, — жестко подвел охранник. — Эй, Джарк, — он окликнул другого удракийца, что в этот момент просматривал соседний ряд, — уведи эту лентяйка и выпори ее хорошенько. От ее брехни уши в трубочку сворачиваются.
Заключенные, которые находились достаточно близко, чтобы наблюдать за происходящим, тут же стихли в мрачном напряжении.
— Да послушайте же вы!.. — взмолила женщина, но ее слова тут же оборвала крепкая затрещина.
— Правда что, — вмешалась Джоанна, — перестаньте. Все может быть Может, кто-то другой украл ее пару, чтобы свою не делать? — в самый важный момент контроль над эмоциями поддался безупречно. Наверное, Джоанне и правда было бы жаль эту несчастную, которую она сама же и подставила, если бы только от этого не зависела ее собственная жизнь. — Вам бы следовало…
— Закрой свой рот! — взревел удракиец. — Не ты тут командуешь, ясно, падаль? Будешь совать свой нос, куда не надо, и тебя выпорют вместе с ней.
Лиггер вдохнула, поджала губы и покорно покачала головой. Подошедший Джарк увел заключенную, пока все остальные смотрели на нее и на Джоанну-Кристу с печалью и восхищением; а затем их недовольный шепот заполонил собой весь цех. Лиггер смотрела на людей вокруг и впервые не замечала на их лица и капли страха — только гнев. Их ужас наконец-то трансформировался именно в то, что ей было нужно, и чего она, смелая в своих высказываниях Криста, сама же и добилась.
Первый пункт плана был успешно выполнен; однако это всего лишь начало. Картер, неизменно наблюдавший за происходящим издалека, напрягся. Такое происходит каждый день; но все все равно исправно молчат. Так получится ли растормошить этих людей сейчас?
Уверенность Джоанны, написанная на ее лице четкими мазками, не претерпела бы отрицательного ответа. Лиггер стиснула зубы и фыркнула.
— Вот же уроды…
— И не говори, — отозвался мужчина, который стоял сзади нее, который поразительным образом услышал ее слова сквозь гудение машин. — Всех бы этих ублюдков голыми руками поубивал.
Заключенные отозвались на его слова согласным мрачным бормотанием. Джоанна скривилась и бросила:
— Так а что мешает тебе сделать это?
Шепот перерос в гул. Все время, проведенное на заводе, Джоанна только и делала, что подливала масло в огонь, распаляя нарастающее недовольство. Линтон как-то говорил, что человеческими страхами легко манипулировать и обращать при желании в оружие, полезное для самого себя. Тогда восемнадцатилетняя Джоанна называла его бессердечным идиотом; в сейчас, в свои двадцать два, она поняла, что этот человек совершенно не глуп. Он умен — опасно умен, — но и она не дура. По крайней мере, память у нее хорошая; и Линтон, пусть и был говнюком, дал ей немало полезных знаний.
— Криста, — одернул ее Лейт.
— Что такое? — издевательски протянула она, резко обернувшись на него. В глазах мужчины впервые было что-то, кроме страха и затравленности. Это был… гнев? — Мэр Рейес опять поджал хвостик и трясется, как мокрая собачонка?
— Прекрати, — буркнул он.
Джоанна театрально надула губы и воскликнула:
— А что, я не права? Ты мягкотелый трус.
— Криста…
— Помнишь, о чем мы вчера говорили? У тебя один способ искупиться, — ее голос звучало сурово и холодно, как если бы она была армейским инструктором. — Сделать то, на что тебе силенок не хватило раньше: восстать против тех, кто хочет тебя сломать, и хоть раз подумать о ком-то, кроме ноющего себя. Посмотри на этих людей, — Джоанна вскинула руку, проводя по кругу. Лейт поднял глаза вслед за ней. — Видишь, как они страдают? С ними обращаются, как со скотом, потому что ты, трусливая рохля, забился в угол и скулишь, — ядовито выплюнула она. — Так было в твоем городе. Кстати, знаешь, я никогда тебе не рассказывала, но я тоже оттуда, — солгала Джоанна. Выходило совсем неправдоподобно; но Лейт никогда не умел различать ложь: даже самую очевидную. Она наклонилась к нему и прошептала, ненавистно и обиженно: — Мой отец воевал там. Он остался без ног и рук. Моя мать не спала ночами, потому что он выл от боли круглые сутки и ходил под себя. А потом он умер, потому что захлебнулся собственной рвотой. Я ушла на войну, чтобы мстить за него, но оказалась здесь. Если бы не ты, всего этого не было бы.
Лейт сделался бледнее бумаги и даже, казалось, забыл как дышать. Его трясло; но вовсе не от страха — от ненависти, ненависти к самому себе. Еще чуть-чуть, и он сорвется. Еще чуть-чуть…
— И я не одна такая. Многие в Хелдирне пережили то же самое. Из-за тебя. Но этих людей ты еще можешь спасти от страданий.
Глаза мужчины заблестели: он думал. Джоанна предложила ему эту идею еще вчера, а теперь ей оставалось просто подтолкнуть его к тому, чтобы он решился на ее воплощение. Правда, по-хорошему с Лейтом Рейесом не получалось, и только систематические унижения помогли ему нарастить хоть какой-то внутренний стержень. Джоанна прекрасно знала, как это работает. Когда об тебя вытирают ноги, называя ничтожеством, ты хочешь взять и доказать обратное.
Гнев — это хороший двигатель. Намного лучше, чем страх.
— Или ты так и умрешь жалким подонком, и именно так все тебя и запомнят.
— Ну все, достаточно! — воскликнул Лейт, и Джоанна невольно обомлела.
Вообще-то, все еще был риск того, что мужчина, затюканный, затравленный и насильно втянутый в ее грязные игры, сейчас же пойдет и сдаст ее охранникам, после чего ее будут пороть до потери пульса и бросят в карцер, — достаточно высокий риск. Лиггер пошла на него осознанно, ведь, как сказал Картер, терять ей нечего, но почему-то все равно боялась. Боялась, что Лейт сорвется с места и выроет ей могилу в долг секунды. Она боялась; но молчала и ждала.
— Э-э-эй! Слушайте, все!
Заключенные затихли; стоящий вдалеке Картер — Джоанна метнула встревоженный взгляд в его сторону совершенно непроизвольно — напряженно выпрямился, среагировав на громкий голос Лейта.
Сейчас он либо проложит им путь на свободу, либо отправит ее на верную смерть. Но почему-то сейчас балансирование на этом шатком канате не казалось Джоанне столь пугающим и трагическим: то ли потому, что она привыкла постоянно отмахиваться от хватки смерти, то ли потому, что Картер оказался прав.
Лейт взобрался на стол, дрожащий от страха и в то же время полный несвойственной себе решимости и воодушевленности. Умом Джоанна понимала, что происходит; но тревога не сумела утихнуть, пока он не заговорил.
— Видите, что происходит?! Они обращаются с нами, как с отбросами! — Ее слова. Джоанна не знала, стоит ли ей гордиться своим влиянием на Рейеса, или стыдиться тому, что он с такой уверенностью повторяет все, что она сказала. Но сейчас это неважно. Принципы не имеют никакого значения, когда на кону стоит выживание. — Унижают, оскорбляют… Они думают, что они лучше нас, но это не так. — Ее слова. Картер наблюдает за происходящим издалека и откровенно недоумевает, хотя Джоанна и предупредила его о том, что будет. — Мы оказались тут только из-за того, что защищали то, что нас дорого. — Лжец. Лжец от начала и до конца. И все же, помыкать этим человеком действительно просто: нужен только правильный подход. Наверное, Рейла и не догадывалась, какой инструмент упустила поневоле. — И мы и сейчас не должны прогибаться под этих тиранов!
— Бунт? — воодушевленно отозвался кто-то издалека. Джоанна ухмыльнулась. Идеально.
Лейт ничего не ответил — но в тот же момент сделал намного больше, чем мог сказать. Схватил швейную машинку и швырнул ее на пол с такой силой, на какую вообще были способны его дряблые мышцы.
— Бунт! — объявил все тот же голос.
Грохот машин, которые заключенные швыряли, ломали и старательно топтали ногами, тут же заполонил собой все пространство, как и недовольные голоса. Они кричали едкие фразы, осыпали проклятиями Империю и без всякого чувства сохранения вознамерились обрушить этот рабовладельческий завод. Охрана засветилась мгновенно, но была встречена на удивление упорным сопротивлением: заключенные бросались на них с голыми кулаками, ботинками в руках, машинками и вообще всем, что попадалось на глаза. Завыла сирена.
Джоанна посмотрела на Картера и кивнула — у них было всего пять минут. Вдвоем они решительно двинулись к выходу, что оказалось на удивление просто в этой суматохе. Охранник занимались самыми буйными; до них никому бы не было дела. А если вдруг кто-то и решил бы остановить ее, Джоанна имела козырь в лице пирокинеза и спрятанного в сапоге скальпеля.
Они с Картером встретились почти у самого выхода, оба полные решимости и одновременно страха.
Страх. Джоанна всегда скрывала его особенно усердно, отказываясь признаваться в этом отвратительном чувстве даже самой себе.
У дверей их поджидал охранник, который заприметил их еще издалека и теперь уверенно расступился перед дверью. Джоанна не стала церемониться и ударила его залпом огня — удракиец повалился на пол без сознания, и, кажется, в воздухе повис запах обожженной плоти. Картер поднял ружье, которое висело в охранника за спиной, и перехватил как можно удобнее, чтобы выстрелить в любой момент. Погрузившийся в хаос бунта цех остался позади.
— Беги и не останавливайся, — напомнила Джоанна, когда они оказались в коридор. Картер нахмурился и кивнул. Сейчас все, что между ними было, будто бы стерлось и обесценилось: они были всего-навсего сокамерниками, решившимися за отчаянный побег.
— Стоять!
А вот и первое подкрепление появилось из-за угла — Картер расстрелял их, толком не глядя.
Сердце бешено колотилось в груди, дыхание сбилось, напряженные мышцы натянулись, как струны; но адреналин и природное стремление к свободе перевешивали все проявления клокочущей тревоги. Джоанна бежала быстро; Картер уверенно поспевал рядом. Оставалось еще пару минут — и они на месте.
— Ты умеешь управлять кораблем? — зубодробительный вой сирены пришлось перекрикивать, что только отнимало лишний кислород. Два шага — вдох, два шага — выход.
— Нет, — отозвался Картер, и его глаза панически округлились. — Но ты ведь умеешь?
— Нет, — бесполезно отозвалась Джоанна.
— Тогда почему ты так уверенно решила, что мы улетим на нем отсюда?!
— А что я должна была сделать: попросить у Хаяла провести мне курс по пилотированию?! — Картер ничего не ответил на ее колкость, а у Джоанны все сжалось внутри.
Еще пара поворотов — а Хаял так и не встал у них на пути. Дерьмо, дерьмо, дерьмо! Ей так и норовило выругаться, но она держалась. Если что-то пойдет не по плану, она несомненно придумает альтернативу.
Джоанна шикнула и стиснула зубы. От быстрого бега начинало мутить.
— Ладно, плевать, разберемся.
Очередное молчание, должно быть, выражало согласие.
— Я не удивлюсь, если именно эти шавки и устроили весь этот спектакль! — знакомый рычащий голос за углом оказался даже громче сирены.
Джоанна повернулась к Картеру; он не сделал того же, но заметно побледнел, несмотря на все усилия сохранить невозмутимость. Неужели он
боялся этого рогатого ублюдка?
Хаял выбежал из-за угла в сопровождении двух других охранников с поднятыми в боевой готовности автоматами. Джоанна и Картер были вынуждены остановиться и замереть, пока Хаял, весь красный от гнева, разразился в презрительной тираде:
— А ты, я вижу, все никак не угомонишься, — прошипел он, глядя на Картера, чьи руки сжимали автомат с трясущимся напряжением. Он и правду боялся, а Джоанна теперь возненавидела удракийца вдвойне. — Мало тебе было?
— Закрой свой вонючий рот, — отозвалась Лиггер.
— Я вырву твой язык, — теперь он смотрел уже на нее с садистским предвкушением. — Но не убью, если вы сдадитесь сейчас же и закончите свою детскую игру в салочки.
— Надо же, как ты милосерден, — продолжала Джоанна. Задерживаться здесь, вместе с тем, становилось все более опасно. — Ищешь себе новые игрушки? — она усмехнулась. — Только вот игрушки придумали для детей. — Вряд ли он понял ее колкость, но Джоанне и не требовалось втоптать его в грязь едкими фразочками — она просто столкнет его в могилу.
— Я понял тебя, — произнес он, скривившись, и скомандовал: — Убейте их.
Джоанна сорвалась с места еще до того, как он отдал приказ; как и Картер начал стрелять. Бах, бах — оба его охранника свалились на пол с дырами в груди. Хаял на секунду обомлел от растерянности; и этого мгновения хватило, чтобы Джоанна, выхватив из сапога скальпель, оказалась рядом с Хаялом и всадила нож прямо ему под ребра. Удракиец издал рваный хрип и вцепился руками в ее плечи, стараясь заставить ее отпрянуть от него и отпустить нож. Но Джоанна лишь сжала рукоять посильнее и провернула по кругу, оставляя в его плоти огромную кровоточащую дыру. Хаял захрипел и затрясся, и Лиггер, подняв голову, увидела в его глаза не что иное, как страх. Настоящий, животный ужас.
— Не дергайся, — протянула она с ядовитой ухмылкой. — Иначе будешь долго умирать.
Кровь наполнила рот Хаяла и потекла по его подбородку и шею тонкими стремительными ручейками. Он больше не мог держаться на ногах, и Джоанна, вытащив окровавленный нож из его тела, позволила тому безвольно рухнуть на пол. А затем, опустившись на корточки и удостоверившись, что он еще дышит и, вероятно, слышит ее, добавила:
— Ты даже не представляешь, как приятно мучать таких старых подонков…
В его кармане она нашла заветную карточку, которая открывала доступ ко всем дверям: большего, не считая разве что маленькой попутной мести, и не требовалось. Сжав ее в ладони и поднявшись, она обернулась на Картера, который выглядел абсолютно потеряно, и мягко произнесла:
— Пошли. Не стой столбом.
Картер окинул Джоанну скептическим взглядом, затем посмотрел на Хаяла и растекшуюся около его тела лужу крови, снова на Джоанну, нетерпеливую и одним взглядом молящую его сдвинуться с места, и все-таки решительно пошел к ней. Он и сам словно заразился ее беспринципной уверенностью — восхитительно беспринципной. Джоанна всегда знала, чего
действительно хочет, и всегда получала свое, любыми методами. Так следовало поступать и ему.
Картер переступил тело Хаяла. Подошва ботинок вымазалась в крови и увела за собой четкий алый след. Но страха оплошать уже не было: словно последний рубеж и так только что был пройдет. Картер набирал прежнюю скорость и чувствовал, как глухое амебное безразличие, которое держало его в тисках с того самого момента, как он сорвал с груди значок командующего, начало отступать, освобождая место какому-то новому, неизвестному прежде, но до отчаянно пытающемуся казаться знакомым, чувствую. Легкому, окрыляющему, будоражащему.
Огню.
Дверь, ведущая в ангар, оказалась свободной, и Джоанна тут же полезла в карман за картой, пока Картер бегло осмотрелся по сторонам. Совсем никого. Должно быть, вся охрана отправилась в рабочий цех для предотвращения бунта, даже не догадываясь о том, что кто-то не повременил бы с тем, чтобы использовать этот шанс для побега. Как недальновидно и неосмотрительно — им же лучше.
Джоанна приложила карту к панели управления и двери разъехались в стороны. В ангаре — пусто. Картер не вдавался в подробности плана Джоанны, поэтому не знал, было ли это чисто счастливым стечением обстоятельств, или она намеренно прочитал день, в который не будет погрузки (а в случае с Джоанной оба варианта казались вполне вероятными). Но, как бы то ни было, их путь чист.
— Туда, — бросила Лиггер и направилась в сторону одного из истребителей, которые стояли здесь, должно быть, для защиты базы в чрезвычайной ситуации.
Вдвоем им удалось отодвинуть тяжелую дверь и забраться внутрь салона. Места здесь было мало: кресло пилота и двойка квадратных метров позади прозапас. Джоанна забралась в кресло, заперла двери и включила свет, торопливо, бормоча себе что-то под нос и шипя нецензурные ругательства, разбираясь с управлением. Картер в это время решил разобраться с тем, что было в небольшом шкафчике, встроенном в стену: восемь банок консервов, две бутылки воды и маленькая аптечка. Эти истребители не предназначены для долгих путешествий и поэтому всякого рода удобствами оснащены по минимуму. Но на два дня хватит. Легкий голод сейчас — не самое страшное. Картер закрыл шкафчик и навис над Джоанной, которая, казалось, едва сдерживалась от того, чтобы спалить это место дотла.
— Ну что?
— Любят же эти идиоты все усложнять, — прорычала в ответ Джоанна. — Ладно, разберусь.
Легкое постукивание, напоминающее капли дождя, заставило Картера поднять голову и прислушаться, после чего до него дошло, что это не дождь. Перегнувшись через спинку кресла, он нашел кнопку видеонаблюдения: вспыхнул маленький голографический экран, который отражал изображение внешних камер. С десяток охранников окружили корабль и стреляли в него из автоматов, будто бы это как-то могло остановить их. Джоанна только надменно усмехнулась.
— Идиоты.
— Если мы и дальше будем сидеть тут, они найдут что-нибудь получше автоматов, — укоризненно заметил Картер.
— Ну, раз ты такой умный, сам бери и пилотируй этот самолетик, — отозвалась в той же манере Джоанна. — Что, не хочешь? Тогда помолчи.
— А ты не указывай мне, что делать.
Джоанна помрачнела и подняла на него голову. Ее недовольный взгляд не сулил ничего хорошего, но Картер не оборвал зрительный контакт — только стиснул зубы и нахмурил брови.
— Не забывай, — протянула она, — что ты можешь сбежать отсюда только благодаря мне.
Картер шикнул и отпрянул.
— Отлично.
— Прекрасно.
Она точно его ненавидит.
Картер принялся мерять тесный салон шагами, как вдруг корабль неожиданно встряхнуло, и он завалился на бок, в последний момент опираясь на стенку. Хотелось сказать Джоанне, чтобы она была поаккуратнее, но он предпочел промолчать — банально из гордости.
— Наконец-то, — буркнула Лиггер, и ее янтарные глаза довольно сверкнули. Она потянула один из рычагов — из пушки на крыше тут же вырвался сияющий луч, мощным потоком врезался в металлические ворота и почти молниеносно прожег в них дыру. Космический вакуум тут же начал стремительно вытягивать воздух, попутно захватывая кричащих удракийцев, которых уже через считанные секунды расплющит всмятку, со скрипом, еле-еле, сдвигая оставшиеся стоять корабли и заодно раздвигая ворота.
Джоанна вся засияла; а Картер, который остановился сзади нее безмолвной тенью, готов был поклясться: вот-вот у него выскочит сердце.
Все это — неважно, что именно, — и впрямь происходит взаправду.
Лиггер потянула рычаги — корабль сорвался с места и бросился навстречу космической бездне. Все проносилось перед глазами смазанными пятнами за считанные секунды. Дыхание перехватило. Картер опустил взгляд на Джоанну: она выглядела напряженной; но не испуганной.
— Курс на Немекрону.
—
Данного объекта нет в базе данных, — отозвался голосовой помощник. Джоанна вздохнула и цокнула.
— Придурки… — Снова проклинает удракийцев. — Курс на планету XG-785.
—
Принято. Взят курс на планету XG-785.
— Принять скорость в двое суток. Включить автопилот.
—
Скорость установлена. Автопилот включен.
Корабль разогнался с новой силой, и Джоанна со вздохом откинулась на спинку кресла.
— Ты говорила, что не умеешь им управлять, — недовольно протянул Картер. Лиггер смешливо фыркнула в ответ.
— Я хотела послушать, как ты будешь меня ругать. Но ты вместо этого запаниковал.
Вернулась прежняя она, и вместе с нею вернулся прежний он.
— По-твоему, это забавно?
— Должно было быть. Да ладно тебе, не дуйся. Все равно мы выбрались оттуда, мистер Зануда.
Картер вздрогнул. Как же он ненавидел это тупое прозвище, которое придумал ему Нейтан. Но то, что Джоанна до сих пор помнила о нем, отозвалось в сердце особенной теплотой.
— И откуда ты этому научилась? — спросил Картер, желая отогнать непрошенные чувства. Из этого все равно ничего толкового не выйдет — слишком поздно.
— Я была секретаршей Каталины, не помнишь, что-ли? — Он все помнит. — Постоянно ошивалась вокруг нее, Каллана, и его крутых навороченных кораблей. Вот и запомнила команды.
Картер вдруг понял, насколько и до какой степени эта девушка пропитана ложью. Ее имя — ложь, ее работа — ложь, многие из ее слов и поступков — тоже, несомненно, ложь. Линтон предупреждал, что Джоанна опасна. Но Картер точно знал, что рядом с ним она предельно честна и совершенно безвредна.
Не считая, правда, того раза, когда она приставила нож к его горлу на корабле принцесс. Впрочем, она сделала это, только чтобы защитить его.
Картер нахмурился и мотнул головой, стараясь отмахнуться от этих размышлений даже физически.
— Ясно, — отозвался от со вздохом и, решив, что их разговор снова зашел в тупик, опустился на пол, прислонившись спиной к холодной металлической стене. Проведенная без сна ночь тут же напомнила о себе опустившейся сонливостью и тяжестью в мышцах, и Картер наконец смог позволить себе закрыть глаза и поддаться дреме.
Прямо сейчас все было по-настоящему хорошо.
***
Несмотря на то, что битва в Окулусе был успешно завершена еще вчера, а в качестве временного главы города была назначена капитан Йетер вместе с могущественным войском из немекронцев и членов Ордена, майор Гарридо вместе с приближенными вернулся в Гарнизон только к вечеру следующего дня. Королеве донесли о возвращении командиров, когда те уже обогнули золотые хребты, и она, облачившись в синие одежды, вместе с маршалом, принцессой, господином Карстеном и Линтоном Карраско, вышла к вратам Гарнизона, чтобы встретить победителей. Церен, стоявшая рядом в ней, — впервые не позади — нервно теребила юбку красного платья, наблюдая за машинами, которые неспешно въезжали внутрь. Алисса обещала связаться с ней, как только выдастся свободная минутка, однако так и не сделала этого. Церен, признаться, успела разволноваться, и все же раз за разом успокаивала себя мыслью о том, что у той было просто слишком много дел, чтобы отвлекаться на разговоры. В конце концов, Окулус был под властью Империи целый голос, если не больше, и там еще много предстояло сделать.
Наконец, одна из машины остановилась, и из нее вышли Кертис Гарридо вместе с Нейтаном. Церен тут же вцепилась в них пытливым взглядом. Кертис, положив руку на плечо Нейтана, что-то ему сказал, однако тот лишь отмахнулся, завернув за машину с пачкой сигар в руках. Слишком мрачные для тех, кто только что вернулся с победой, — в груди у Церен расползлось нехорошее гнетущее чувство. Она тяжело вздохнула, когда майор Гарридо, покачав головой, направился в их сторону. Чистая выглаженная форма, аккуратная прическа — не сказать даже, что с войны вернулся. У него была только небольшая ссадина на щеке, которая тут же терялась на фоне красных эльфийских меток.
— Ваше Величество, — холодно поприветствовал он, отвесив легкий поклон. — Ваше Высочество.
— Поздравляю, майор Гарридо, — довольно отозвалась королева. — Сегодня, благодаря вам, Немекрона впервые за долгие месяцы снова наконец-то одержала победу — да еще и какую. — Ее темные глаза засверкали. — Надеюсь, что теперь пыл удракийской императрицы поумерится.
Церен совсем забыла про Рейлу, но одна мысль о ней заставила вздрогнуть. Наверное, ее сестра прямо сейчас вне себя от бешенства. И, наверное, Кармен тоже представляла это — иначе воздержалась бы от этого которого комментария.
— Верю, что по ночам спать спокойно она не сможет, — подхватил Кертис.
— Я приказала устроить праздник завтра вечером, — сказала королева. — Обязательно приходите туда, потому что именно там я планирую наградить всех, кто приложил усилия для этой победы. — Она хотела бы лично переговорить и с майором Маркес, которая практически одновременно принесла им еще одну великую победу; однако так осталась в Берредоне для охраны южных территорий. — А пока займитесь подробным отчетом о ходу битвы. Я хочу знать все, все детали, — подчеркнула Кармен. — Передайте его маршалу Кито до конца недели.
— Как прикажете, — Кертис кивнул. На секунду повисло молчание, и Церен решила, что это самый подходящий момент, чтобы просить о том, о чем не переставала думать все это время.
— А где капитан Витте?
Он помрачнел.
— Капитан Витте… — Вероятно, заметил волнение на лице принцессы и замялся на мгновение, будто не решаясь сказать. — Вам лучше самим увидеть ее, Ваше Высочество.
Сердце пропустило удар.
— Где она?
— Во второй машине, — Кертис говорил абсолютно безразлично, но его тяжелый взгляд моментально выдавал те чувства, которые он скрывал.
Что-то случилось.
Церен, ничего не сказав и совершенно не думая о манерах, тут же направилась в сторону того самого автомобиля. Она спешила, хотела увидеть ее, но в самый последний момент вдруг притормозила, с трудом переставляя потяжелевшие ноги. Самые худшие мысли атаковали ее голову роем жуков-кассранов. Она не хотела позволять им дотянуться до нее хотя бы кончиками пальцев, не хотела обращать на них хоть какое-то внимание, но все равно чувствовала предательский страх. Так и остановилась у машины, не в силах поднять двери и зайти внутрь.
Горький запах сигар заставил ее обернуться — прямо позади нее стоял и, прислонившись к другой машине, курил Нейтан, которому, казалось, было совершенно наплевать на ее присутствие и который выглядел совсем уже не важно: волосы растрепаны и небрежно заложены за уши, глаза красные и пустые.
— Алисса… — начала Церен, нетерпеливо посмотрев на него. — Она здесь? — Кивнул. — Что с ней?
Она тараторила, и он смотрел на нее, как на чудную: мрачно, скептически и… сочувственно.
— Она вместе с другими солдатами решила подорвать базу, — начал Нейтан. Его осевший голос звучал абсолютно безжизненно, как будто все горе, которое только могло захлестнуть его, он уже переварил. — Наверное, думала, что потянет за рычажки и успеет убежать… Не успела.
Слишком цинично — все из-за усталости, — слишком жестко,
слишком больно. Церен опустила судорожный вздох и закачала головой в отрицании. Нет, нет, нет, нет!
— Это тяжело. Но после какого-то раза привыкаешь.
Нейтан бросил окурок на землю, даже не притоптал и ушел, оставив Церен наедине с надвигающимся штормом на сердце. Ей хотелось верить, что Нейтан лжет. Но он бы не стал — вэтом не было смысла. А еще он был очень близок с Алиссой, и поэтому… Нет, лжет. Лжет, лжет. Церен мысленно повторяла это слово, как мантру. Как Рейла всегда лгала, так пусть и он лжет. Но она не узнает правды, пока не увидит все собственными глазами.
Церен проглотила мешающий нормально дышать ком и подняла дверь фургона. Внутри было темно: водительский салон был отделен сплошной перегородкой, а окна завешаны. И тем не менее, вялые осенние лучи, которые пробивались сквозь щели шторок, давали ей увидеть человеческий силуэт на полу. Вентиляция шумела, однако даже так нельзя было выветрить ужасающий, кисло-горький запах.
Запах смерти.
Из-за тремора, вызванного страхом, и длинного платья, которое раздражающе цеплялось за ноги, залезть внутрь получилось не так просто — и совсем неизящно. Но изящность — последнее, о чем Церен могла думать. Потому что сейчас она была ни принцессой, ни претенденткой на удракийский престол, ни союзницей немекронской королевы и оппозиционного альянса — сейчас она была девушкой, которая, возможно, теряет дорого ей человека.
Ложь. Это все ложь. Хотя запах смерти забился в нос так глубоко, что все ее надежды мигом рушились.
Ноги дрожали. Ноги цеплялись за платье. Пол под ней угрожающе скрипел. Церен старалась не смотреть на тело перед собой, хотя и знала, что это неизбежно. Вместо этого повернулась к окну и отдернула занавеску. Сразу же стало светлее. Смотреть не хотелось. Хотелось убедиться в том, что все это — ложь. Церен прикрыла глаза и выдохнула, хотя и почти забыла, как дышать. Она все равно не сможет убегать от этого вечно. Жизнь уже научила ее: нельзя отвергать правду, какой бы жестокой она не была. Сделав еще несколько шагов к краю белой простыни, Церен упала на колени с истерическим всхлипыванием.
— Алисса?
Та лежала совершенно неподвижно, с закрытыми глазами и смертельно-белым лицом, на фоне которого золотистые метки казались особенно яркими и живописными, словно лучи восходящего солнца; а все ее тело ниже головы было накрыто белой, пропитавшейся кровью, которая выступила красными пятнами, простыней, и по остывшему ожогу, который полностью поглотил шею и левую часть лица Алиссы, Церен догадалась, какая жуткая картина под ней скрывалась.
Ложь.
— Слышишь меня?! — взвыла Церен, упершись ладонями в пол и нависнув прямо над ее лицом. — Не смей умирать! Не смей умирать! Можешь считать, что это мой приказ но только не смей умирать!
Стиснула зубы, зажмурила глаза. Ложь, ложь, ложь. В груди стало невыносимо тяжело: как будто сердце замешали в уродливую кашицу и распихали по легким.
— Ты еще не показала мне горы, — выпалила Церен, с трудом открывая наполненные слезами глаза. — Ты еще много чего мне не показала. И я… тоже. Я бы хотела, я бы так хотела показать тебе космос. Ты даже не представляешь, сколько удивительных миров есть там, за пределами этой планеты. Ты должна увидеть их!
Несколько крупных слез упали на лицо Алиссы и медлительными речками покатились вниз, к вискам, покрытыми проступившими трещинами-сосудами. Церен тут же вытерла глаза. Она хотела видеть лицо Алиссы настолько ясно и четко, насколько это было возможно. Потому что видит его в последний раз.
— Ты ведь… — голос задрожал — Церен пришлось отдышаться, чтобы продолжить говорить.
Это тяжело. — Ты ведь обещала быть рядом со мной. Поддерживать меня. Следовать за мной. Всегда, везде!
Алисса уже не услышит всех этих слов. Не узнает о том, что она по-настоящему чувствовала и думала обо всем этом. Распинаться смысла не было — оставалось только жалеть, что Церен не успела сказать обо всем этом, когда так еще была жива.
— Не должна была уходить.
Церен вцепилась руками в кровавые простыни и упала лбом в грудь Алиссы, содрогаясь в истошных рыданиях, которые она, даже если и хотела, не могла сдержать. Она никогда не привыкнет к этому. Никто не смирится с этим. И отныне ее дни будут темны, как ледяная зимняя ночь.
Луна тогда действительно была красива. Но Алиссе, похоже, суждено было умереть.
***
Похороны капитана Витте состоялись вечером, когда морозное кровавое солнце уже спряталось за горизонтом, оставив после себя лишь легкую дымку, которая беспощадно выжигала легкие своим холодом. Все было довольно скромно: заросший мхом валун, на котором уже успели высечь надписи, и деревянный гроб, в котором Алису хоронили закрыто, чтобы никто не видел ее изувеченный ожогами труп. Во время войны не было времени на пышные церемонии, и все ограничилось минимумом.
На похоронах собралось не так много людей: только те, кто носил высокие звания, и те, кто был с Алиссой близок. Королева Кармен, маршал Роджер Кито, Линтон Карраско, Каспер, майор Кертис Гарридо, Нейтан, господин Карстен, который теперь стал негласной правой рукой удракийской принцессы, стараясь, по возможности, всегда находиться рядом с ней и зарабатывать ее доверие, и, конечно же сама Церен в простом платье фиолетового цвета — траурного цвета Удракийской Империи. Придя на похороны, она ни на кого смотрела и ни с кем не говорила, бесшумно глотая слезы, которые, как ей казалось, пока она не пришла на кладбище, должны были иссякнуть за это время. Церен точно знала, что Нейтан убить горем, и что Кертис, хотя его непроницаемое лицо никогда не выдавало его переживаний, тоже не просто пережил потерю сослуживицы; но об остальных ничего сказать не могла. Да и думать ей о них не хотелось, не хотелось смотреть на их лица. Ей достаточно было одного мимолетного взгляда на Кармен, которая, при всей ее мрачности, казалась абсолютно безразличной и безучастной. Она радовалась победе. Больше ничего не волновалась королеву. И почему-то именно сейчас Церен обнаружила, насколько ей, на самом деле, была неприятна правительница Немекроны. Но никакого выбора, кроме как терпеть ее эгоцентризм, так предательски напоминающий бессердечность Рейлы, у Церен не было. И потому она молчала, опустив глаза в пол. На гроб не хотелось смотреть. Ей в принципе ничего не хотелось.
— Капитан Витте проявила небывалую отвагу и примерную самоотверженность в этом бою, — сказала Кармен. Церен не могла сказать, было ли это чисто дежурной фразой, или она и впрямь так считала. — Да упокоится она с миром.
Рабочие погрузили гроб в могилу — в последний путь — и тут же засыпали землей последнюю надежду. Да, Церен знала, что так не бывает в жизни, и что все это — удел детских сказок на ночь; но она до самого конца надеялась, что Алисса вот-вот распахнет крышку гроба и выскочит, скажет, что жива и что все вокруг глупцы. Хотя, конечно, даже если бы это и произошло, она бы так не сказала.
Стук земли о крышку гроба напомнил Церен о взрывах, выстрелах и о проклятой войне. Затем ее словно затянуло под толщу воды. Она вспомнила, как узнала, что Каллан мертв. Вспомнила кассету и увиденную на ней смерть Натты. Вспомнила ядовитую ухмылку и садистский смех Рейлы, которая отняла у Церен все.
Принцесса вздохнула и развернулась, покидая кладбище и не дожидаясь окончания похорон. Невыносимо вспоминать все это и видеть глухое безразличие в чужих словах. Хочется ворваться в свою комнату и упасть на пол в неконтролируемой истерике, пока не иссякнут силы.
Слезы снова покатились по щекам, сердце колотилось в ушах набатом, пока Церен шла, не замечая ни холода, ни опускающейся темноты, ни господина Карстена, который бросился за ней в тот самый момент, как она развернулась и ушла.
— Ваше Высочество, постойте!
Церен фыркнула и мрачно шмыгнула носом. Никакого желания останавливаться у нее не было, но замедлиться пришлось.
— Ваше Высочество, — Карстен нагнал ее и почти сравнялся с ней, но все-таки держась чуть позади, как того требовал этикет, — как Вы себя чувствуете?
— Вы бы мне точно не позавидовали, — раздражительно отозвалась Церен. Как себя может чувствовать человек, который только что потерял ту, которую, возможно, полюбил?
Она вспомнила, как узнала, что Каллан мертв. Вспомнила кассету и увиденную на ней смерть Натты. Вспомнила ядовитую ухмылку и садистский смех Рейлы, которая отняла у Церен все. Тяжело, и к этому не привыкнешь.
— Все из-за нее, — пробормотала Церен, не в силах больше сдерживать горечь и гнев, что смешались в один губительный яд. Сердце билось так сильно, что заглушало все остальные звуки, ярость клокотала в груди бешеным пламенем; а Карстен молчал, прислушавшись к ее словам с недоумением. — Из-за Рейлы. Она думает, что сломает меня, уничтожить. — Церен сразу же вспоминаются слова, которые сестра когда-то сказала Каллану: тех, кто не сгибаются, ломают. — Но я не позволю ей. Я заплачу ей за все страдания, которые она причинила другим, и уничтожу ее первой.
