Разорванные небеса

      Королева Кармен и впрямь постаралась над тем, чтобы праздник в честь их первых крупных побед прошел достойно, соответствующе, с размахом. С тех пор, как зашло солнце, из просторного зала на верхних этажах, освобожденного специально в честь сего торжества, лилась громкая, парадная музыка. На стенах висели немекронские сине-фиолетовые знамена, вдоль стен стояли длинные столы, переполненные закусками и выпивкой, а служащие Гарнизона веселились на славу, то и дело восклицая гордое «За победу!», «За величие королевы» — и много, много чего другого.       Кармен сидела во главе отдельно отведенного стола, где по правую руку от нее сидела принцесса Церен, за которой — господин Карстен и непривычно далеко от правительницы маршал Кито; а по левую расположился Линтон Карраско. Королева, одетая в прямое синее платье с высоким черным горлом и кожаным ремнем, который, благодаря крупной металлической пряжке, и вкупе с короной, украшенной камнями, и большими серьгами-кольцами, делал ее образ по-своему суровым, резким и отстраненно-величественным, ни на секунду не выпускала из рук бокал вина, что медленно потягивала, пока Линтон Карраско неугомонно рассказывал ей что-то, половину чего она, признаться, пропускала мимо ушей. Сегодня он был необыкновенно болтлив. И она давным-давно раздражительно отмахнулась бы, если бы не собственный приподнятое настроение. Никакая мелочь не должна была омрачить эти великолепные светлые дни.       Кармен потягивала вино, и легкая довольная ухмылка не сползала с ее лица ни на мгновение. Как, впрочем, и ликование Линтона Карраско, который, навалившись на подлокотник, то и дело поглядывал на королеву, пытаясь уловить ее настрой. Впрочем, тут и гадать было нечего: она была рада, как никогда раньше. Едва ли кто-нибудь еще хоть когда-то видел улыбку на ее обычно мрачном, фарфоровом лице.       — Видите, как они довольны, Ваше Величество? — протянул Линтон, когда безмолвная пауза между ними затянулась. Кармен сорвала с веточки винограда одну ягоду и положила в рот, таким завуалированным образом демонстрируя усталость от нескончаемых разговоров мужчины. Однако Линтона это нисколько не останавливало. — Эти люди, возможно, давно потеряли надежду, — продолжил он, смотря на шумных солдат, не теряющих ни секунды на то, чтобы пропустить стопку-вторую. — Но благодаря Вам она у них снова есть. Ваша решительность вернула им счастье.       Кармен проглотила виноградину и задумчиво нахмурилась, постучав пальцами по подлокотнику резного стула, будто собиралась что-то сказать и одновременно сомневалась. Линтон снова покосился на нее, явно недовольный тем, что королева оставила его слова без ответа, а та сделала глоток вина, покачала в руке бокал, перехваченный тонкими белыми пальцами, один из которых украшало серебряное кольцо с сапфиром, и неожиданно произнесла:       — Помню, раньше во дворце чуть ли не каждую неделю, если вообще не через день, были такие вот… — Кармен поморщилась, подбирая нужное слово, пока смотрела на группу хохочущих солдат недалеко от стола. Она точно знала, что они к концу вечера упадут пьяные без сил. — …Праздники. Тогда я смотрела на своего отца, который упивался до того, что падал лицом в тарелку, и который заодно спаивал и Каталину, и думала, что никогда до такого не опущусь. На самом деле, раньше я ненавидела любые праздники. Даже собственный день рождения, — призналась вдруг она, снова надев привычную маску хладнокровия и безучастности. Тогда Линтон окончательно понял, что ее невозмутимость никогда не была настоящей, живой, искренней; это была всего лишь попытка спрятать свою уязвленность. — Хотя, конечно, Мигуэль умудрялся закатить пирушку, даже когда я оставалась в своих покоях, — Кармен усмехнулась, и это вышло настолько натянуто и фальшиво, что она тут же потянулась за бокалом вина. Должно быть, именно алкоголь и ударил ей в голову, иначе не откровенничала бы она с ним вот так. А может, причиной тому было и доверие? Линтон не собирался разбираться. Он собирался просто удержать ее рядом.       — Насколько я помню, бывшая королева Елена, Ваша мать, всегда была против пьянства покойного короля, — подхватил он, потирая между собой пальцы сложенных на подлокотниках рук. — Я как-то раз пришел туда вместе с сенешалем* Кваттроки, и, клянусь, мне казалось, что она одним взглядом готова была убить Его Величество.       — Вообще-то, вы правы, — Кармен покачала головой. Вкус вина вдруг показался ей необычайно отвратительным и тошнотворным. — Моя мать ненавидела его за это. Но не могла же она устраивать скандал перед придворными… А может, и просто не хотела. Все равно потом их брак недолго продержался.       Линтон неопределенно повел плечами; а Кармен сделала еще один глоток, несмотря на то, что пить ей было очевидно неприятно. Как неприятно было и говорить обо всем этом: ее тон, заигравший нотками презрения и обиды, ее потемневший раздраженный взгляд — все говорило о том, что, несмотря на общие с матерью взгляды касательно некоторых вещей, она, тем не менее, таила на нее обиду.       Девять лет назад развод Елены с королем Мигуэлем стал главной сенсацией Немекроны, вызвавшей недюжинный шок среди населения. С тех пор, как был избран первый немекронский монарх — король Дамиан, — что случилось двести сорок восемь лет назад, в правящей семье не было ни одного развода. Король и королева, несмотря на все разногласия, словно почитая единство Немекроны, оставались едины и друг с другом. Выходка Елены перечеркнула все устои, а уж когда она спустя несколько месяцев бесследно исчезла, что теперь вряд ли кто-либо мог сказать, где она, и с кем, жива или нет, — ажиотаж так и вовсе разошелся не шуточный.       Однако в тот момент никто и не думал о том, каково пришлось маленькой принцессе Кармен и, правда, уже намного более зрелой принцессе Каталине. В четырнадцать лет, после смерти сенешаля Оливии Кваттроки, первая, конечно, прибрала к рукам Мереж, пока ее королева-сестра была занята совместными с удракийском принцем делами, и у нее появились все ресурсы для того, чтобы объявить поиски пропавшей матери; но она, однако, не сделала это, хотя все и ожидали, что именно этим принцесса и займется. Тогда всем казалось, что бездействие Кармен было вызвано ее безропотным смирением. Теперь, очевидно, что виноватой всему была ненависть к матери. Либо же злость и обида, как минимум.       — А перед тем, как развестись с моим отцом, — продолжила внезапно Кармен после полминуты молчания, вынуждая Линтона снова поднять на нее пристальный взгляд, — она сказала мне одну вещь… — снова подхватила виноградину. — Хорошая королева не может быть счастливым человеком, потому что свое счастье она жертвует людям. Что ж, — Кармен усмехнулась, и положила виноград в рот, — видимо, она выбрала счастье.       — А что выбираете Вы?       Королева на секунду замерла, потому что явно не ожидала такого вопроса. Признаться, она вообще не ожидала от Линтона никакой реакции помимо бестолкового подтрунивания. Вздохнув, она сдавленно проглотила виноград и нервно закусила внутреннюю сторону губы. Когда она увидела, в каком состоянии вернулась их армия из Пепельной пустоши, то все уже решила. Однако присутствие принцессы Церен под боком не позволяло ответить на этот вопрос прямо.       — Сложно сказать, — Кармен неопределенно повела плечами. — Раньше я думала, что быть идеальной принцессой и королевой — смысл моей жизни. Я боялась стать такой, как отец, или сестра, и боялась закончить, как они. Но теперь… Теперь мне кажется, что я вполне могу совместить и то, и другое.       Линтон мысленно заметил, что использовать свои душевные терзания в качестве отвлекающего маневра — не лучшая стратегия поведения.       — И как именно Вы это себе представляете?       Она ухмыльнулась, и в изгибе ее губ проскользнуло что-то недоброе.       — Думаю, если убить Рейлу, все наши проблемы решаться как по щелчку пальцев, — жестко рассудила она. Линтон тихо прыснул, и Кармен, помрачнев, добавила: — Но просто убить ее будет недостаточно. Пусть сначала посмотрит, как все, что она сделала, рухнет. Это будет хорошей местью; хоть она и не облегчит той боли, которую она причинила людям.       Линтон снисходительно вздохнул и потянулся за бутылкой коньяка, чтобы наполнить им до этого пустующую рюмку.       — Ваше Величество, месть не призвана облегчать боль. Она должна уравнять чаши весов.       Залпом опрокинул рюмку и со звоном поставил на стол. Кармен вскинула бровь и задумчиво хмыкнула.       — Мне нравится, как вы рассуждаете, — сказала она. — А ведь именно благодаря вашим мудрым советам мы сейчас и сидим здесь… Старайтесь получше, и я подумаю над тем, чтобы сделать вас своим сенешалем.       Линтон удивленно вскинул брови. Сенешаль — высокий пост, который после смерти Оливии Кваттроки так никому не удавалось получить.       — Ну, Ваше Величество, мне кажется, Вы сильно преувеличиваете мои таланты… — отмахнулся Линтон.       — Не нужно притворяться. — Он с трудом подавил в себе желание скривиться. — Вы умный человек, мистер Карраско, и я не люблю, когда такие незаурядные способности пропадают зазря.       — Если Вы и правда так считаете… Тогда я почту за честь Ваше предложение и постараюсь оправдал Ваше доверие, — заверил он. Кармен кивнула, дернув уголком губ, и на ее лицо тут же опустилась раздраженная скука. По правде говоря, кроме Линтона с ней никто особо и не разговаривал за этот вечер. Все сидели так тихо, словно это был не праздник, а похороны. Разве не должны они ликовать и радоваться?       Кармен откинулась на спинку стула и взглянула на Церен. Принцесса своим обликом прямо-таки воплощала изящное величие, этакую нежную суровость. В ее волосах, передние пряди которых она заплела в косы, венчалась небольшая тиара, как символ принадлежности к правящей династии. Воздушное фиолетовое платье украшали металлические остроконечные наплечники, по большей части чисто декоративные, но добавляющие ее внешнему виду необходимо резкости, которые объединяли несколько тонких серебряных цепей. И, тем не менее, лицо Церен ни на толику не отвечало ее образу. Безжизненное, пропитанное осадком горечи, оно казалось абсолютно безучастным и отсутствующим. Этот праздник был для нее сущим мучением. За вечер она не проронила ни слова.       — Вы выглядите не особо радостной, Ваше Высочество, — Кармен не повременила с тем, чтобы уколоть ее, хотя в этом нее было совершенно никакой необходимости. — В чем дело? Вы не рады нашей победе?       Церен метнула в ее сторону хмурый взгляд и демонстративно (а может, и просто, от недостатка сил) промолчала. Сидящий рядом Карстен легонько коснулся ее локтя и, наклонившись к ней, пробормотал:       — В самом деле, Ваше Высочество. Ваше положение здесь все еще не полностью прочное прочное. Люди могут не то подумать…       Церен тяжело вздохнула, прикрыв на секунду глаза, пока собиралась с мыслями, и натянула вымученную улыбку.       — Ваше Величество, — с ней же принцесса повернулась к Кармен, однако ее голубые оставались абсолютно пустыми, — конечно же я рада, безусловно. Просто… — Она запнулась — из груди словно воздух выбило. Королева, напустив на лицо непроницаемость, вопросительно выгнула бровь, чем вогнала в Церен в еще большую растерянность. От искусственной улыбки не осталось и следа. — Я… — слова выходили изо рта с колоссальным усилием, а бьющая музыка только добивала, как и прожигающий взгляд Кармен. — Капитан Витте, она…       — Да, — королева отозвалась так, словно отмахивалась, хотя ее голос тут же наполнился серьезностью и сочувствием. Она не понаслышке знала, что такое смерть близкого человека, хотя Каталину и не особенно любила. — Я знаю, вы были близки. И я понимаю вашу боль утраты. Но знайте, капитан Витте погибла не зря, — безапеляционно подвела она. — Она погибла во имя нашей победы. Она героиня. А о героях вспоминают только с гордостью и улыбкой.       Церен приободрилась, чуть выпрямилась, хотя ее лицо и осталось таким же мученическим. Она отвернулась, и Кармен тут же схватилась за бокал.       — А, кстати, о наших героях… — королева поднялась из-за стола и демонстративно прочистила горло, ожидая, пока музыка стихнет и люди поочередно повернуться к ней, запасшись рюмками и бокалами со спиртным. Кармен окинула их изучающим взглядом, отмечая, насколько пьяны уже были некоторые и насколько была пьяна она сама — перед глазами начиналось плыть из-за выпитого алкоголя, — а затем громко, вскинув подбородок и сжав в пальцах бокал, произнесла: — Все вы уже знаете, почему сегодня мы добрались здесь. Позавчера весь мир потрясла новость о славных победах майора Маркес, майора Гарридо и ныне покойного капитана Витте. Под руководством этих смелых, находчивых командиров наши отважные, самоотверженные солдаты наконец смогли добиться то, чего мы не видели уже долгие месяцы, — победы! Я знаю, что после того, что произошло в Пепельной пустоши, многие из вас сдались и утратили надежду. Однако теперь нашим героям удалось доказать обратное. Нас не сломить. Нас не победить. Нас не уничтожить! Сколько нас не толкай в грязь, но мы встанем — обязательно встанем — и ударим в ответ еще сильнее. Сдаваться нельзя. Ведь Удракийская Империя именно этого и хочет: чтобы мы сдались и покорились им. Но так не будет. Это мы, — выплюнула Кармен, и в ее голове заиграли новые, зловещие, опасные нотки, — уничтожим их. Мы вернем наш дом и нашу свободу!       Королева вскинула бокал — среди толпы прошлись восторженные овации, а затем все немедленно, одновременно с ней выпили, и снова заразились радостным кличем. Кармен усмехнулась, наблюдая за этим. Сейчас она чувствовала себя живой, как никогда раньше. Вот оно — истинный восторг, истинное ликование, истинная гордость. Это окрыляющее чувство было несравнимо ни с чем. Она простояла так еще с минуту, наслаждаясь триумфом, а затем утешительно махнула ладонью, и, когда зал снова погрузился в молчание, начала:       — А теперь поговорим о том, чтобы по достоинству наградить наших героев. Безусловно, вам всем я хочу присудить медали — вы заслужили их, и вы все их обязательно получите. Но теперь я бы хотела поговорить о самых выдающихся среди нас. Прежде всего, нужно отметить героизм Каспера, который, пусть и ученый, а не военный, проявил небывалую решительность в бою в Окулусе. Благодаря нему был построен первый корабль совершенно нового типа, который показал полную боеготовность. За его творение я, именем королевской власти, награждаю Каспера премией Краузе.       Кармен рукой подозвала к себе одного из охранников, стоящих позади, и он протянул ей небольшую шкатулку, где и хранились уготовленные для главных победителей награды, и когда Каспер, одетый в простую белую водолазку, клетчатые штаны и черные ботинки — слишком неброско для такого события, — подошел к ней с довольной улыбкой, вручила золотую медаль с выгравированным на ней портретом Вега Краузе, знаменитого ученого минувших веков.       — Благодарю, Ваше Величество, — отозвался Каспер, принял ее, будто нарочно проводя по ладони Кармен своей собственной, поклонился и под звуки аплодисментов вернулся в зал.       — Следующей героини, к сожалению, сейчас нет здесь, и все же, я считаю нужным объявить это во всеуслышание, — Кармен продолжала абсолютно спокойно, несмотря на то, что после лукавого взгляда и мимолетного касания Каспера кровь начала прогоняться быстрее прежнего, едва ли не вызывая на ее щеках румянец. — Майор Маркес назначается временным лидером Берредона и защитницей южной линии обороны. — Снова аплодисменты — люди и впрямь чтили своих героев. — Далее, — продолжила Кармен, вынуждая их притихнуть. — За безупречное руководство миссией по освобождению Окулуса майору Гарридо вручается звание командующего.       Кертис появился гущи толпы ярким черным пятном на фоне пестрого шумного праздника. Он был одет в черную водолазку, на которую набросил точно такого цвета рубашку, широкие штаны, затянутые кожаным ремнем, и лакированные ботинки, поступь которых отдавалась глухими ударами. Пожалуй, только его огненно-рыжие волосы и блестящие в тусклом свете ламп серебряные серьги привносили в его образ хоть какую-то оживленность. Подойди к столу, Кертис почтительно склонил голову и протянул:       — Благодарю Ваше Величество за оказанную честь.       — Это я должна благодарить вас за то, что вы сделали для всех нас, — парировала Кармен и протянула ему значок командующего, увенчанный настурцией. — Теперь это ваше. — Кертис кивнул и без лишних слов принял его, прикрепив на грудь, потому что не знал, куда еще деть его сейчас. Люди зааплодировали, а Кармен добавила, чуть тише, чтобы это не разлетелось по всему залу: — Я знаю, что вы умный и рассудительный человек, и верю, что это звание и власть, которая к нему прилагается, не ослепит вас, и вы не поставите себя выше меня.       — Я и не подумал бы, Ваше Величество, — твердо заверил Кертис с привычным хладнокровием, которое, тем не менее, четко давало понять, что он предельно искренен в своих словах.       Линтон Карраско, наблюдавший за происходящим мрачным взглядом исподлобья, с трудом подавил в себе желание скривиться и фыркнул. Он прекрасно понимал, на кого намекала королева, хотя прекрасно понимал и то, что Картер сам был виноват в своей несдержанности и высокомерии. Линтон не смел осуждать его за это — сам ведь наслаждался властью. Но делать это так открыто было совсем не рационально. Однако… Картер все еще влачил возложенные на него надежды, которые этот Кертис Гарридо бесцеремонно отодвинул в сторону, создав Линтону лишних проблем.       — Не сомневаюсь, — подвела Кармен и уже громче и бодрее сказала: — Не хотите присоединиться к нам?       — Пожалуй, нет. Не люблю весь этот шум и пустую болтовню.       Линтон закатил глаза; Кармен подавила в себе желание сделать то же самое. Прямолинейно и совершенно непочтительно.       — Как знаете, — королева только пожала плечами. Кертис развернулся и исчез в толпе, пока в его сторону звучали частые поздравления с повышением. Но никто и не заметил, как он уже у самого выхода снял значок и спрятал в карман, фыркнув. Кармен тем временем продолжала говорить.       — И конечно, я не могу не отметить храбрость и предприимчивость капитана Витте, которая, к сожалению, покинула нас. Да покоится она с миром, — она сделалась серьезной; толпа затихла; сидящая за столом Церен нервно поерзала и отвела взгляд в сторону, пытаясь отмахнуться от новой порции слез. — Однако она умерла, как настоящая героиня, и мы никогда не должны забывать о ее подвиге. Пусть это станет примером самоотверженности и отваги для всех, кто еще сомневается в себе, оказавшись на поле боя. Защитить свой дом — самое важное.       Кармен села на место, и уже через минуту зал заново ожил, зарядившись новым приливом радости. Взяв бокал вина, она собиралась уже сделать еще один глоток (хотя и понимала, что он, возможно, уже будет лишним), когда перед ней неожиданно появился Каспер, сложив руки за спиной и несколько взволнованно переминаясь с ноги на ногу. Кармен тут же подняла на него вопросительный взгляд, задержка бокал в воздухе.       — Ваше Величество, — протянул он, улыбнувшись, — я тут подумал… Не хотите ли Вы потанцевать? — и протянул руку, почти вынуждая ее согласиться. Кармен бросила на его ладонь хмурый взгляд и призадумалась.       — Конечно, хочу, — и тут же поднялась, зарядившись праздничным энтузиазмом. Кармен обошла стол неторопливым шагом, словно играючи таким образом с терпением Каспера, и Линтон проводил ее пристальным взглядом, наблюдая и за тем, как она взяла Каспера за руку, прошагав с ним в самый центр зала под изумленные взгляды людей.       Она положила руку на его плечо, он накрыл своей ее талию, пока оставшиеся — контрастные горячая и холодная ладони — переплелись сбоку. Появление королевы на танцполе ознаменовало начало вальса, который, впрочем, начался довольно робко и неуклюже. Каспер заметно разнервничался, водя ее по кругу из стороны в сторону, и, когда Кармен подняла на него недоумевающий взгляд, пробормотал:       — На самом деле, я понятия не имею, что нужно делать…       Кармен усмехнулась и тут же подхватила ритм, из-за чего их бессмысленное кружение больше не казалось таким неловким и неуклюжим.       — Тогда зачем вы меня пригласили?       — Я не знаю, — признался Каспер, нахмурившись. — Просто подумал, что можно было бы…       — Ладно, — Кармен оборвала его на полуслове. — Я поведу.       Касперу оставалось только за ней повторять, а когда она брала инициативу в ключевых выпадах — подчиняться. Он быстро почувствовал движение, и вскоре они сплелись в азартном, наполненном страстным контрастом льдом и пламени, танце, который, без преувеличений, примагнитил к себе все взгляды.       В том числе и хмурый, недовольный взгляд маршала Кито, проследив за которым, Линтон погрузился в мрачные размышления. Несмотря на свой незаурядный пытливый ум, этот парень из Пепельной пустоши был не ровня королеве. И все же, она определенно питала к нему интерес, что могло разом перечеркнуть все планы Линтона. Но все-таки… Горький опыт с Картером и Джоанной уже научил его о том, как плачевны могут быть последствия того, что он попытается вбить кол между ними. Может, Линтону стоило постараться смириться с вмешательством Каспера и даже, в случае чего, посодействовать их отношениям?       Тем более Роджер был явно против этого.

***

      Два дня перелета прошли как в тумане, наполненные ничем, кроме как томительного ожидания и гнетущего предвкушения — спустя два месяца они наконец вырываются из удракийского плена и возвращаются на Немекрону. Но Картеру почему-то было скорее горько и тревожно, нежели радостно.       Большую часть времени он провалялся на полу в безуспешных попытках заснуть и ожесточенной борьбе с мрачными мыслями, которые то и дело пробирались в его голову, и необъяснимым страхом, который тисками сжал сердце. Имеющиеся консервы взял на зуб всего раз и тут же отставил в сторону — тревожность отзывалась еще и зубодробительной тошнотой, от которой его желудок, казалось, в три узла завязали. Оставшееся время Картер провел за штурвалом, хотя Джоанна и пыталась убедить его наплевать на все и отдыхать, пока с управлением справляется автопилот. Но Картер настоял на обратном, добившись того, чтобы они по очереди сменяли друг друга. В конце концов, в бескрайнем вакууме космоса многое могло случиться; да и контроль хотя бы над этим ничтожным истребителем давал ему возможность ощутить хоть какую-то почву под ногами. Он хотя бы не пялился в осточертевший черный потолок в амебном состоянии.       С Джоанной почти не разговаривали. Она только один раз предложила сыграть в города, но почти тут же задремала, пока Картер сидел в кресле пилота. И, пожалуй, это убийственное молчание — непреодолимая пропасть — было самой отвратительной частью их скоротечно-долгой дороги.       Картер глубоко вдохнул и потер лоб откинувшись на спинку кресла. Оставалось еще немного, как на вскидку. Выдохнул и обернулся назад: Джоанна сидела на полу, уткнувшись лицом в колени и закрыв голову руками — дремала, по всей видимости.       «Все равно мы выбрались оттуда, мистер Зануда».       Картер поджал губы и повернулся к стеклу, по другую сторону которого зияла темная невесомость. Все, что произошло с ним за последнее время, ощущалось не иначе, как перерождение. Погиб, воскрес — но смысла пока так и не нашел. Вернее, нашел… Но пока не заполучил.       — Вы вошли в солнечную систему Исифетия. Желаете изменить курс с планеты XG-785 на другой объект?       — Нет, не желаю.       — Принято. Вхождение в атмосфера ожидается через сорок минут.       Картер почувствовал, как у него вспотели ладони. Неужели он и впрямь вернулся из треклятой тюрьмы? Неужели он и впрямь получил шанс продолжить свою жизнь чуть более славно, чем прежде?       Все это только благодаря одной ей.       — А мы уже… все? — раздался сонный голос Джоанны за спиной.       — Почти все.       Джоанна поднялась с протяжным зевком, сладко потянулась и прошлась к нему, опираясь локтями на спинку кресла.       — Ну наконец-то.       Она только и ждала, чтобы уйти. Уйти от него. Оставить его. Забыть его. Карте стиснул зубы и сжал руками рычаги управления.       Она ненавидит его. А он не хочет ее отпускать.       Минута. Две. Пять. Десять. Двадцать. Сине-зеленый шар Немекроны уже совсем рядом. Тридцать. Сорок. Картеру начинало казаться, что еще чуть-чуть, и он вырвет с корнями эти гребаные рычаги.       Облака Немекроны были всего в нескольких милях от них, и Джоанна, нависнув над ним, напряженно нахмурилась и задумчиво опустила:       — Странно, что эту колымага пока никто еще не подстрелил…       — Вас вызывает канал связи P-2.       У Картера по спине пробежали мурашки. Джоанна театрально цокнула.       — Твою ж… Сглазила!       Нет, подобравшись так близко, они не могут снова угодить в плен, или, чего еще похуже, сдохнуть. Картер свел брови к переносице и решительно произнес:       — Не волнуйся… И главное молчи. Открыть канал без видеосвязи.       — Устанавливаю соединение.       Корабль отозвался характерным писком — и уже спустя секунду раздался строгий мужской голос по ту сторону:       — Капитан Орам вызывает пилота истребителя RCG-58. Назовитесь, пожалуйста.       — Акцент, — шепотом напомнила Джоанна, пока Картер собирался с мыслями. Прочистив горло, он заговорил, подражая удракийскому говору:       — На связи лейтенант Зелл…ард, — протянул он, запнувшись. Дурацкое имя. Такого, наверное, даже не существовало. Джоанна, взволнованная, наклонилась еще ниже, и теперь он чувствовал ее теплое дыхание на макушке своей головы. Как же это сбивало.       — С какой целью вы направляетесь сюда?       — Командующая Айелла приказала мне доставить кое-что…       — На боевом истребителе? — скептически отозвался удракиец. — Почему не на грузовом корабле?       — Это секретный груз, — лавировал Картер. — Небольшой, но очень важный. Командующая сказала, что грузовой корабль будет привлекать внимание.       — Ясно. Я свяжусь с ней и…       — Нет! — воскликнул Картер и тут же прикусил язык. Все пошло не по плану. Надо выкручиваться. Прочистив горло, он продолжил: — Вернее… Простите, капитан. Насколько я знаю, этот груз очень ценный и очень секретный. О нем знают только командующая и Ее Величество. Даже я не знаю, что я везу, — солгал Картер, мысленно отметив, что вранье далось ему без всяких затруднений. Джоанна тихо усмехнулась. — Но она сказала, что никто не должен препятствовать его переправке. И никто не должен задавать никаких вопросов. Иначе она всем головы спустит.       Удракиец по ту сторону замолчал. А Картер отметил, что они уже несколько минут как повисли в слоеных облаках атмосферы.       — Ладно, — фыркнул, наконец, он. — Так уж и быть. Не буду гневать госпожу и пропущу вас.       — Благодарю, капитан.       Он отключился; и Картер смог с облегченным вздохом откинуться за спинку кресла. Самое сложное — позади. Но самое страшное…       — Не думала, что ты умеешь такие сказки сочинять, — саркастично заметила Джоанна. Картер парировал ей в той же манере:       — Я учился у лучших.       Его двусмысленные слова она оставила без ответа, а затем, спустя пару секунд, требовательно произнесла:       — Поворачивай на Канту. — Картер растерянно нахмурился, вдохнув, чтобы что-то сказать, однако Джоанна тут же раздражительно добавила: — И не задавай тупых вопросов. Делай то, что я тебе говорю.       Она определенно его ненавидит. Но Картер спорить не стал. Канта — северный город. Как раз подальше от юга, куда ему совершенно не хотелось возвращаться.       — Взять курс на Канту.       — Данного объекта нет в базе данных.       — Синхронизироваться со спутником «Шпиль», — нетерпеливо вмешалась Джоанна. Откуда-то она знала и это. Картер внезапно осознал, насколько всеобъемлюща ее наблюдательность.       — Принято. Синхронизация будет завершена через пять… четыре… три… два… один. Синхронизация завершена.       — А теперь взять курс на Канту… Нет. Взять курс на Кантийскую южный лес.       — Принято.       Корабль пулей сорвался с места, рассекая воздушное пространство. Всего ничего — и они оказались на севере, где этой темной ночью господствовала завершающаяся весна.

***

      Когда Кертис уже собрался на праздник, Нейтан был еще не готов и, когда тот собрался его подождать, лишь отмахнулся и сказал, что придет попозже. Так он и сделал — не сторожить же ему Нейтана под дверью. Однако тот так и не пришел: ни через обещанные десять минут, ни позже. Кертис, вообще-то, и сам не горел желанием появляться здесь; ему пришлось явиться только из-за дурацкого награждения, попутно выдерживая пристальный взгляд до жути подозрительного Линтона Карраско, отца покойного командующего Картера Карраско. Поэтому, получив совершенно не сдавшееся ему новое звание, Гарридо тут же, отмахнувшись от приглашения королевы, покинул зал, полный ненавистного ему алкоголя и не менее неприятных пьяниц, отправившись на поиски Нейтана, который был чуть ли не единственным человеком в этом месте, что не вызывал у него глухого отторжения. Но Нейтана нигде не было. Ни в комнате, ни на кухне, ни на балконе — словом, нигде, где он обычно любил прятаться от ненужных глаз. Хотя, вообще-то, оставалось одно место, в котором Нейтан, за неимением альтернатив, зачастил бывать. Накинув пальто, Кертис и отправился туда.       Дверь на крышу оказалась не заперта. Его догадки подтвердились. Кертис вышел туда, и в лицо ему сразу ударил поток колючего ветра. Поморщившись, он осторожно закрыл за собой дверь и осмотрелся. Нейтан лежал в нескольких метрах от него, с очередной бутылкой под боком и дымящимся оранжевым огоньком сигары в руках. Кертис сунул руки в карманы — пальцы наткнулись на острые края значка командующего — и прошел в его сторону, остановился, опустив голову и уткнулся в него пристальным взглядом. Нейтан затянулся, выдохнул дым и буркнул:       — Ты мешаешь мне смотреть на звезды.       — А ты снова пьяный, — констатировал Кертис. Нейтан фыркнул в ответ.       — И что?       — Ноябрь месяц на дворе… Отморозить себе что-нибудь не боишься?       — Мне абсолютно поебать, — пренебрежительно отмахнулся Нейтан и снова затянулся. Кертис заметил, что бутылка рядом с ним уже была пуста. — Нравится тебе праздник?       — Да не особо, — хмуро отозвался Гарридо. — Ее Величество, вот, сделала меня командующим… Мне теперь радоваться?       — Конечно, это же ведь такое знаменательное событие, — Нейтан тут же подхватил его саркастический настрой. — А вообще, любые повышения здесь — это все равно, что планировка похорон.       Кертис, хотя и оценил проницательность его колкого замечания, предпочел не отвечать ничего, вместо этого сев рядом с Нейтаном и достав свою пачку сигар. Достал одну, зажег огонь в руке, закурил. Ветер подхватил дым и тут же унес его. Опершись локтем на колено, Кертис задумчиво посмотрел вдаль и протянул:       — А я думал, ты любишь такие пирушки.       Нейтан скривился.       — Это отвратительно.       Это совсем не тот ответ, который Кертис ожидал услышать от потенциального алкоголика, который родился и вырос в Пепельной пустоши. Ему казалось, что любовь к вечеринкам течет у них в крови. По крайней мере, Нейтан, когда он увидел его впервые, производил именно такое впечатление. А теперь… Из него будто высосали жизнь. Кертис шумно выдохнул дым и решительно, прямо, безапелляционно, спросил:       — А теперь скажи мне честно: что с тобой происходит?       Нейтан швырнул окурок в сторону и с тяжелым вздохом сложил руки на животе. Кертис опустил на него вопросительный выжидающий взгляд и смотрел на него, абсолютно апатичного и уставшего, с четким розовым шрамом на переносице, пока тот наконец не заговорил:       — Просто я боюсь. Я ненавижу признавать это, но я очень боюсь, — проговорил он пресно. Его серый голос совершенно не соответствовал его словам. Ему не было страшно, он не был зол. Кертис удивленно вскинул брови, а Нейтан продолжил: — Потому что я много кого потерял. Сначала Джоанну… Я ведь рассказывал тебе про нее. Она просто ушла, и я долго не могу понять, в чем дело… А когда понял, легче не стало. Потом Каспера. Он отвернулся от меня, несмотря на то, что мы были вместе с самого детства.       Кертис поджал губы. Нейтан рассказывал ему — много рассказывал — о том, что испытывал к Касперу и что случилось, когда он наконец решил признаться. Должно быть, это больно. Невероятно больно. Хотя для Кертиса и оставалось загадкой, как можно было питать такую глубокую привязанность (от которой, он надеялся, уже не осталось и следа) к тому, кто относится к тебе, как к пустому месту.       — Потом Картера, — продолжал Нейтан, и его янтарные глаза заблестели, а кончики хвоста начал нервно бить по земле. — Не то, чтобы он мне особо нравился, но все же… А потом и Алиссу. Я всех их потерял. И боюсь потерять и тех, кто остались.       Это все алкоголь. Если бы не он, Нейтан ни за что бы не рассказал. И все-таки… Кертис остался в замешательстве. Но и снова промолчать не мог. В конце концов, наблюдать его бесконечные страдания и вытекающие из них попойки уже становилось невыносимо.       — Но я-то уходить или умирать не собираюсь, — отозвался Гарридо со скупой усмешкой. Вышло паршиво. Но Нейтан не удостоил его ничем другим, кроме очередного пессимистичного ответа.       — А мне откуда знать? — он пожал плечами и перевел на него недоверчивый взгляд. — Я ведь даже почти ничего и не знаю о тебе. Разве что то, что ты Империю не любишь. Дезертировал даже, чтобы бороться против нее, хотя мог бы купаться в роскоши… — Кертис слушал его предельно внимательно, с той же пристальностью наблюдая за каждой вялой переменой на его лице. Следующий вопрос слетел с языка раньше, чем он вообще успел подумать.       — Что именно ты хочешь знать?       — Все, — Нейтан ответил так быстро и твердо, словно заранее готовился это сказать. — Абсолютно все, что сможешь рассказать.       Такое заявление поставил его в тупик. Кертис не любил говорить ни о себе, ни о своих чувствах, считая все это ненужным размусоливанием соплей. Да и вряд ли ему было, что рассказать. Однако если это действительно было то, что нужно Нейтану… Почему бы не попробовать впервые? Кертис нахмурился, снова посмотрел вдаль, на темный горизонт, и начал, без особого энтузиазма:       — Я родился в Дреттоне, на его окраинах. Ничего особенного и выдающегося о своем детстве сказать не могу. Отца у меня не было, а мать… — Кертис вздохнул. Копна рыжих волосы, закопанная под обломками здания, снова встала перед глазами яркой живой картиной. — Лучше бы и ее не было. Она была отвратительным человеком. Бухала, как последняя тварь, и постоянно водила каких-то мужиков, которые, наверное, еще и покалывались. — Собственный голос казался ему слишком полным ненависти. Всю свою жизнь он неосознанно скрывал эти чувства. Теперь, когда они выходили, он ощущал себя до нелепости странно. — Хорошо хоть деньги в дом умудрялась приносить — торговала наркотой, наверное. Хотя в доме все равно всегда было грязно, да и еды как таковой не было. Мне все приходилось делать самому. — Еще одно воспоминание вырвалось из подсознания: заваленный хламом дом и гнездо тараканов в кладовке, которые потом расползались и бегали по всему дому. — Я еле выдержал жить с ней. Потом ушел в армию, потому что больше не придумал, куда пойти. Да и вообще, хотелось бы подальше от дома… А уже перед самой войной у нее родилась дочь, моя сестра, Рамона. И на самом, ей повезло умереть так рано. По крайней мере, не пришлось терпеть нашу мамашу.       Нейтан стих; Кертис стих тоже, чувствуя, как его внезапно захлестнула ненависть, направленная только совершенно непонятно на кого. На мать? На Империю? На всех сразу? Или даже на самого себя, который не смог защитить эту крохотную девочку и, возможно, дать ей шанс на чуть более удачливую жизнь? Не то, чтобы война — хорошее подспорье, но все же…       — Я был там в тот день. Генерал Пилл отправил нас защищать периметр Дреттона, когда удракийцы только появились там, — снова начал Кертис, и теперь его голос преобразился более мрачными и серьезными тонами. — И я видел, как мой дом рухнул, а под обломками погибли моя мать и сестра. Первую мне совсем не жаль. А у второй… у нее все еще были возможности. Но они исчезли вместе с ней.       Нейтан все еще молчал, но теперь как-то как-то слишком гнетуще. Конечно, сирота ожидал услышать историю чуть более светлую, чем о распутной мамаше-алкоголичке, которую презирал собственный сын; но такова была суровая реальность. Порой некоторые семьи хуже, чем полное их отсутствие.       Закончив, Кертис неожиданно для самого себя обнаружил собственные пальцы на земле, перебирающие кончики волос Нейтана осторожными, почти невесомыми касаниями. Он тут же убрал руку и отвел взгляд в сторону, надеясь что Нейтан и дальше будет делать вид, словно не заметил этого.       Разворошить давно похороненные чувства и воспоминания оказалось вещью далеко не самой приятной, и теперь Кертис с трудом мог сдерживать вспыхнувшее раздражение, вспоминая исхудавшее лицо матери и пьяный скрипучий голос, который каждый вечер раскатным громом вперемешку со звоном бутылок звучал в их доме.       — Звучит, дерьмово, — опустил Нейтан и добавил, нахмурившись, хотя по-прежнему выходило вяло и неубедительно: — Серьезно. Мне жаль.       — Не о чем тут жалеть.       Кертис потянулся за второй сигарой, почувствовав раздражающий холодок на ладонях. Говорить о своем прошлом он не привык и не особенно любил. Относиться к этому, как чему-то существенному, что могло бы подорвать его внутреннее спокойствие, — тем более. Однако… Нейтану и так из раза в раз удавалось подрывать его своими выходками. Только вот это ощущалось намного приятнее.       — Все еще хочешь оставаться здесь? — Кертис решил перевести тему как можно скорее, стараясь не опускать на Нейтана взгляд.       — Хочу.       «Тогда и я останусь», — хотел сказать Гарридо, но умолчал. Вместо этого он просто поправил пальто и устроился поудобнее, сжимая меж пальцев сигару и думая о том, что сегодня, возможно, он выбрался из своего кокона чуть больше, чем привык.

***

      Верхушки деревьев встрепенулись с характерным возбужденным шелестом, птицы заурчали и взмыли в небо, когда черный корабль навис над ночным лесом, бесцеремонно разбудив его обитателей. Неподалеку змеей тянулась трасса, на которой, впрочем, с начала войны, людей проезжало не так много: вряд ли кому-то хотелось входе поездки ненароком оказаться в гуще какого-нибудь сражения.       Подняв ветер, истребитель опустился на присмотренной Джоанной небольшой лужайке в нескольких километрах от вышеупомянутого шоссе и замер с тяжелым вздохом.       — Посадка выполнена успешно.       Пока Картер возился с тем, чтобы все отключить, Джоанна уже ускользнула на улицу второпях, не сказав ни слова. Ему тут же пришлось все бросить и последовать за ней.       Ночной прохладный воздух, пропитанный лесной свежестью и влагой дождя, ударил в голову не хуже крепкого спиртного — после душной замкнутой кабины-то. Картер набрал его полную грудь и перевел взгляд на небо, на звезды, который теперь предсказуемо не обладали совершенно никаким шармом. За два дня их вид, на самом-то деле, успел даже вызвать в нем раздражение. И, кажется, впредь, смотря на них, он будет вспоминать лишь о времени, проведенном в удракийском плену. Картер выдохнул и перевел взгляд на Джоанну. Лиггер стояла на месте, сунув руки в карманы и точно так же, как и он секундой ранее, запрокинув голову кверху, и молча вкушала немекронский воздух, который сейчас казался особенно родным.       — Теперь даже на эти блестючки просто так не посмотришь, — язвительно опустила она. — Никакой загадки не осталось…       Как удачно совпали их мысли, подумал Картер, но ничего не ответил. Беспричинное беспокойство захлестнуло его с головой и теперь беспощадно душило. Сразу почему-то вспомнился вечер коронации Ее Величества. Тогда все было точно так же: небо, они, наедине друг с другом, и вязкое молчание, подразумевающее собой море неозвученных фраз. В тот вечер Картер решил, что справится без Джоанны, что так будет лучше. Как же…       — Вот и все, — сказала Джоанна, повернувшись к нему, и на ее лице отпечаталась тень печальной улыбки. — Мы вернулись. Сбежали. Теперь я пойду своей дорогой, а ты — своей, — она отвернулась, и ее голос мгновенно стал пресным, непроницаемым, и Картер даже уловил в ее тоне налет злости и обиды. — Возвращайся в Гарнизон, приступай к работе и делай вид, будто ничего и не было. — Теперь — язвительный сарказм. Но внутри уже все натянулось и грозилось порваться. Она ненавидит его. — Ты ведь этого хочешь, правда? — Она замолчала, будто ожидала ответа, а Картер и вдоха сделать не мог.       Это его вина. Целиком и полностью его вина. Только его.       — Джоанна… — выдавил он, и толком не узнал свой голос. — Я…       — Конечно, — Джоанна оборвала его прежде, чем он успел сказать хоть что-то, и с ее губ слетела горькая, снисходительная усмешка. — Я все понимаю… И больше не буду тебе мешать. Прощай, Картер.       «Ты меня ненавидишь?»       Сердце уходит в пятки.       «Или может быть ты еще думаешь, что я тебе жизнь испортила?!»       Он умолял ее уйти, но теперь, когда она уходит — по-настоящему, добровольно, не оглядываясь, забирая вместе с собой и его жизнь, — готов умолять ее остаться.       «Ты мой».       Она сделала всего пару шаров, а они уже казались непреодолимой пропастью.       — Джоанна, нет! — Картер сократил расстояние между ними в два счета и схватил ее за локоть, останавливая и удерживая на месте.       — Не трогай меня, — прошипела в ответ Лиггер, даже не повернувшись к нему — нарочно только спрятала лицо.       — Не уходи.       Он умолял ее уйти, но теперь, когда она уходит, умоляет ее остаться. Джоанна вырывается с бо́льшим усердием, а его ледяным и дрожащим от страха — страха потерять ее снова — рукам с трудом удается не отпускать ее.       — Я сказала, — процедила Лиггер сквозь зубы, и ее голос надломился, — не трогай меня.       — Джоанна…       — Ты что, совсем идиот?! — зарычала она и резко развернулась, свободной рукой замахнувшись для пощечины.       О, Картер непременно заслуживал целую сотню их. Но только не сейчас, только не сейчас…       Перехватив ее руку его в воздухе, он сжал оба ее запястья, дернув их достаточно сильно, чтобы Джоанна на секунду растерялась, позабыв о злости, а затем, придя в себя, уставилась на него с растерянностью и недоумением, вскинув брови и безуспешно пытаясь согнать с глазами проступившие в уголках слезы.       И все же, если бы она ненавидела его, давным-давно убила бы.       Но это только попытка утешить самого себя, чтобы не растерять всех требующих голоса слов.       — Джоанна, — смотря на ее слезы, Картер и сам готов был поддаться им. А может, уже и поддался? — Я не хочу возвращаться в Гарнизон, не хочу быть командующим… не хочу оставлять тебя снова.       Картер заметил, что она уже не пыталась вырваться, хотя ее горячие от распирающей магии руки были ужасно напряжены. Янтарные глаза вцепились в него с отвращением, недоверием и мольбой одновременно. Может, Джоанна и не ненавидит его, но в ее глазах он, должно быть, невероятно смешон и запредельно жалок.       «Но ее удерживаешь ты, и ее чувства… Вы оба мешаете друг другу, и вам лучше будет порознь…»       Джоанне следовало убить его отца ровно тогда же, когда тот сморозил такую глупость.       В голове все перемешалось. Молчание затянулось. Она все так же смотрела на него, не моргая, и два января словно и готовились прожечь в нем дыру.       — Это полная чушь, — прохрипела Джоанна, и ее нижняя губа задрожала. — Бессмыслица… — Лиггер замотала головой, будто пытаясь отмахнуться от происходящего, но ничего не выходило. Он все еще держал ее, тянулся за ее сердцем, а она боялась вручить его. Оправданно. — Я ведь знаю… Ты ненавидишь меня.       «Ты меня ненавидишь?»       Какой же он идиот.       «Я люблю тебя».       Какой же он идиот!       — Я никогда тебя не ненавидел! — воскликнул Картер — его голос эхом разлетелся по лесной чаще, и в этот момент все словно затихло: и хруст падающих веток, и стрекот сверчков, и шелест листьев, колыхаемых ветром. Джоанна растерянно выдохнула и полностью обмякла в его хватке.       — Лжешь…       — Нет!       — Лжешь, — продолжала она, и ее голос снова вспыхнул гневом. — И еще за дуру меня держишь, раз думаешь, что я поверю!       — Я не лгу тебе. Единственный человек, которого я ненавидел все это время, — это я сам. Но тебя… никогда.       Картер ненавидел плакать, а делать это при других — вдвойне; но сейчас, обнаружив свои глаза на мокром месте, почему-то не почувствовал ничего из того, что чувствовал обычно в такие моменты: ни стыда, ни раздражения, ни отвращения. О, звезды, рядом с ней все становилось совершенно другим…       — Тогда… — Джоанна сама с трудом сдерживалась. Сейчас — не смогла, и два соленые капли потекли по ее щекам стройными ручейками. — Тогда почему… тогда ты сказал это?       «Ты меня ненавидишь?»       «Потому что я был конченым придурком», — хотелось ответить Картеру, но этого было бы слишком мало, слишком неравноценно. Однажды открывшись ему, Джоанна обожглась. Теперь пришла его очередь открыться. А там… Картер не стал думать. Его мысли еще не доводили до добра. И слишком поздно он понял, что люди, в отличии от командующих, живут сердцем, а не умом.       — Я боялся, — признался он. — Боялся отца и… боялся потерять тебя. — Его слова совершенно не вязались с тем, что он говорил еще секунду назад. Джоанна замерла в растерянности, а Картер, совершенно не замечая ни дрожи в собственном голосе, ни слез, которые уже опустились с подбородка на шею, продолжил: — Ты чуть не умерла из-за меня, и я думал, что нам будет лучше без друг друга. Но я ошибался. Я так ошибался…       — Да, — буркнула Джоанна, сведя брови к переносице и потупив взгляд о землю. — Ты ошибался. И все же… ты сделал это. Как я могу тебе верить? Ты уже предал меня один. Почему бы тебе не сделать этого снова?       — Нет, никогда! — выпалил Картер, сжимая ее запястья с новой силой и с трудом удерживаясь от того, чтобы не упасть на колени, распинаясь о прощении. — Я больше никогда так не поступлю. Никогда не предам тебя, никогда не раню тебя… И мне жаль — правда, жаль, —, что я поступил так с тобой. — Джоанна поджала губы и подняла на него глазах; и Картер впервые спустя столько времени увидел в них не горечь и снисходительное раздражение. Он распознал в них тепло. Такое далекое, но совсем не забытое тепло. — Но теперь… теперь все будет по-другому.       Картер вздохнул и прижал ее к себе, обвивая плечи руками, и впервые позволяя себе протяжных всхлип. Джоанна не сопротивлялась, ни на секунду, — вместо этого прижалась к его груди и обняла руками за спину, шм ыгая носом в ответ.       — Обещаешь? — спросила она совсем тихо, но Картер расслышал это даже сквозь хруст падающих веток, стрекот сверчков и шелест листьев, колыхаемых ветром.       — Обещаю.