Разорванные небеса

      Апрель. Солнце уже не грело, как прежде, закрытое хмурыми облаками, что так живо и ярко напоминали блуждающих по горным склонам пушистых овечек. Шумные суетливые улицы мегаполиса казались маленькой девочке, оторванной от кричащих горных просторов, настоящим карнавальным шествием. Гудящие толпы, поток машин, издающих забавное бибиканье, множество пестрых, разноцветных рекламных вывесок — все это несказанно завораживало любопытного ребенка, который впервые оказывался в подобном месте. Подумать только: теперь она будет жить в этом удивительном мире…       Дреттон, окруженный тремя стенами, заменит ей горную деревню; безупречный до неприличия белый двухэтажный коттедж с большими окнами, пышными клумбами и маленьким садом на заднем дворе заменит небольшой деревенский домик и аромат клубничных пирогов; а появившаяся на пороге всего какой-то месяц назад мама — любимую бабушку, к которой Марселла надеялась вернуться уже совсем скоро.       Идею съездить на неделю в Дреттон девочка встретила с достоподлинным энтузиазмом: тем более, что звала ее туда мама. Ведь у всех детей есть мамы — только у нее таковой никогда не было, и Марселла никогда не могла понять, куда та подевалась. Иногда она спрашивала у бабушки, мол, где мама, что с ней, — и та отвечала: «Надеюсь, когда-нибудь она одумается и приедет хотя бы посмотреть на тебя». Марселла правда ждала этого. И вот, наконец, это случилось.       Дорогая черная машина матери доставила их в ее роскошным дом за каменным ограждением и металлическими воротами — девочке сразу подумать, что живет она, как настоящая принцесса в замке. Карла зажала педаль тормоза, вытащила ключ зажигания и повернулась к дочери, которая сидела на заднем сиденьи, всю дорогу неотрывно таращась в окно.       — Ну, вот, — произнесла она, и на ее лице нарисовалась холодная улыбка, — мы приехали. Можешь выходить. Девочка так и поступила — тут же выскочила из машины и понеслась к попавшейся на глаза качеле, с восторгом отметив во дворе почему-то именно ее. — Марселла, подожди! — окликнула ее Карла. Девочке пришлось остановиться на полпути и вопросительно обернуться. — Давай сначала мы посмотрим дом, разберем вещи, пообедаем — и тогда уже делай все, что захочешь.       — Но я не хочу есть, — возмутилась девочка, нахмурившись.       — А надо. Иначе, если ты не будешь есть вовремя, у тебя разболится живот.       — Не правда, не разболится, — продолжала настаивать Марселла. — И вообще, я буду есть только пиццу!       — Тогда… — женщина тяжело вздохнула, отгоняя раздражение. — Тогда давай закажем пиццу, раз ты так хочешь.       — Да! С креветками!       — Хорошо. Но сначала нам нужно распаковать вещи.       — Идет, — отозвалась девочка, щелкнув пальцами, и лицо Карлы вытянулось в неодобрительном удивлении — кажется, она была не совсем рада тому, какой жест переняла Марселла от Тары. — Но сначала… — девочка вдруг поникла, склонив голову на бок. — Я соскучилась по бабушке…       — Но ты ведь видела ее всего пару часов назад.       — И я уже соскучилась. Можно я останусь не на неделю, а на… пять дней? — девочка склонила голову набок и состроила жалобный щенячий взгляд, который, непременно, растопил бы кого угодно. Но только не Карлу Галлагер.       — На пять дней? — Карла растерянно вскинула брови и тут же раздосадованно нахмурилась. — А я-то думала, что хочешь с мамой провести время…       — Конечно хочу, мама, — девочка тут же подскочила на месте, будто опасаясь, что мать снова исчезнет — и на сей раз уже никогда не объявится. — Но и к бабушке я хочу…       — Исключено, — Карла покачала головой. — Я понимаю, что ты любишь ее, однако для любого ребенка нет никого дороже собственной матери: запомни это раз и навсегда. — Ее голос резко заиграл строгими, холодно-стальными нотками, от который Марселле стало как-то не по себе — где-то на дне детского сердца заплясала злость и обида. — И мы с тобой больше никогда не расстанемся. Никогда.       Девочка неуверенно покачнулась с ноги на ногу и все-таки улыбнулась. Карла проговорила это так убедительно, что тот ничтожный, едва заметный налет сомнений тут же как рукой смахнуло. Однако она и подумать не могла, что значили эти слова на самом деле.       Марселла не вернулась домой ни через неделю, ни через две, ни через месяц, ни через год… А мама, как оказалось, любила ее не так сильно, как обещала любить. Если она вообще когда-либо ее любила.

***

      Ночь выдалась безоблачная. В небе ярким серебряным пятном светил полумесяц, мерцали россыпи многочисленных звезд, выглядывая из-за верхушек деревьев. Ветки под ногами оглушительно-раздражающе хрустели, заслоняя собой все остальные звуки и тем самым мешая Картеру усмирить свою тревогу, которая разыгралась в того самого момента, как они с Джоанной покинули опушку, на которой приземлились, и зашли в чащу леса. Произойти, казалось, могло что угодно: или дикий зверь выскочит, или под ногами окажется спрятанный капкан или мина, или удракийские солдаты сейчас окружат их со всех сторон. Конечно, с оружием, захваченным с корабля, он чувствовал себя в разы безопаснее (а уж о Джоанне и говорить не стоило — в случае чего, она могла схватить с земли любую палку и забить ей целую роту), однако беспокойство от этого никуда не девалось: контроль над ситуацией, потребности в котором он не ощущал уже давно, так и утекал сквозь пальцы. К тому же, их молчаливые блуждания по лесу тоже оставляли за собой множество вопросов.       — Я так и не понял, — протянул Картер, осмотрительно глядя из стороны в сторону, — куда мы идем.       — В трехкилометрах отсюда, на юге, есть деревня, — пояснила Джоанна, подгоняемая каким-то немного нездоровым энтузиазмом.       — На юге? — переспросил он. Поднял взгляд на небо, рассматривая звезды, а затем — опустил на землю, выискивая спрятавшийся мох. — А мы, вообще-то, идем на север.       Джоанна резко остановилась, и Картер едва не врезался в нее, отступив в последний момент. Фыркнула, обернулась на него, подняв недоумевающий взгляд, и возмущенно выпалила:       — Серьезно?       — Серьезно, — Картер покачал головой. — Мох растет с северной стороны. А еще мы идем на полярную звезду.       Джоанна обернулась вокруг свое оси, разглядывая небо и деревья, и раздраженно выплюнула, сложив руки на груди:       — Так и знала, что надо было вырвать этот гребаный компас.       — Так что, мы разворачиваемся? Или там тоже есть деревня?       — Конечно, разворачиваемся, — она обогнала его и поспешно зашагала в противоположном направлении, недовольно рыча: — И шевели задницей. Если мы не придем туда раньше, чем станет светло, считай, что голодная смерть нам обеспечена.       Картеру пришлось немного пробежаться, чтобы нагнать ее. Джоанна выглядела невероятно раздосадованной и злой; да и он, впрочем, тоже был не в восторге от похождений по ночному лесу, который, при малейшем неверном шаге, мог стать их могилой. Тем более, что планы Джоанны снова не были ему понятны.       — Что ты задумала на этот раз? — прямо спросил Картер, поравнявшись с ней. — И даже не смей увиливать. Я устал от того, что ты все скрываешь.       — Твою ж мать, я и забыла, каким настырным занудой ты бываешь, — Джоанна цокнула и закатила глаза. — Эта планета тебя портит.       — Хорошо, что ты никогда не меняешься, — парировал в той же манере Картер, но тут же предпочел соскочить с этой словесной перепалки, опасаясь очередного конфликта после того, как все только-только начало налаживаться. — Так что? Зачем тебе в деревню?       — Ну, смотри…. — протянула Джоанна, подняв сжатый кулак. — Мы одеты в тюремную форму, у нас нет еды, денег и вообще ничего, — перечислила она, откидывая пальцы. — А сейчас, в конце ноября, мы сможем найти или открытое окно, или постиранную одежду на веревках во дворе, и хотя бы привести себя в человеческий вид. Но делать это нужно ночью, и, так как сейчас примерно двенадцать, есть шанс, что до двух мы туда добредем.       — Ясно, — Картер покачал головой. — Но а потом что?       — Потом нужно как-нибудь добраться до Канты.       — Зачем?       — Забрать деньги. Есть у меня там кое-какие связи…       — Это здорово. Но… не пешком же ты туда собираешься идти?       — Я даже и не думала как-то об этом… — отозвалась она, растерянно закусив губу и пожав плечами.       — А зря, — снисходительно заметил Картер, дернув бровью, и рассудил: — Нам нужно искать транспорт. На поездах небезопасно, попытками — тоже, да и не наберешься ты их в такое время и в таком месте…       Джоанна вдруг смешливо фыркнула.       — Предлагаешь угнать машину?       — Именно.       Ее лицо вытянулось в каком-то детском и абсолютно искреннем — не напускном, язвительном и саркастичном, как это бывало обычно — изумлении, и она восторженно протянула:       — Вот этого я от тебя совсем не ожидала…       — Я тоже, если честно, такого от себя не ожидал, — признался Картер, устремив обескураженный взгляд вдаль. Амплуа совестного добропорядочного пай-мальчика он отбросил уже давно, приняв вместо того кредо «на войне все средства хороши»; но полностью осознать это смог только сейчас. Впрочем, жить с таким упрямством и жертвенностью оказалось намного проще — даже в таких мелочах. Чтобы добиваться желаемого, всегда нужно быть чуточку наглее. Однако от уже привычной въевшейся в кожу тревожности это напрочь не спасало, и ему пришлось вслух озвучить собственные утешения: — Но ведь по сути… Угон машины — это не серьезное военное преступление. Учитывая то, что происходит по всему миру, этим даже заниматься никто не будет.       — Да почти ничего из того, что мы будем творить, не повлечет вообще никаких последствий, — фыркнула Джоанна. — Так что просто расслабься и делай все, что хочешь.       Картер нахмурился. Звучит как единственная недостижимая в его жизни цель. Однако постараться и ощутить эту легкость хотя бы раз хотелось до дрожи.

***

      Уже через пару часов очертания деревни выглянули из-за стволов деревьев, молчаливые и нерушимые, будто только и поджидали их прихода. Люди спали — ни в одном из домов, которые составляли преимущественно одно-двухэтажные небольшие здания с привычным деревенским хозяйским двором, свет ни горел. Да даже фонари на улица толком не светили — Джоанна и Картер смогли передвигаться свободно, не опасаясь, что кто-то застанет их в тюремной форме, покрытой засохшими пятнами крови.       Место это было настолько безмятежным, что по началу могло показаться, будто война его и вовсе не затронула. Однако красно-черные флаги, развешанные на заборах, ясно давали понять обратное. И все же, ни дронов, ни солдат, которые могли бы патрулировать окрестности, видно не было. Вполне возможно, что деревня эта сдалась мирно и потому внимания Империи к себе не привлекла. Тем более, что это захолустье — лишь капля в кровавом океане войны.       — Вот, — Джоанна остановилась, заговаривая шепотом, и указала пальцем на дом, расположенный на углу улицы. Маленький, скромный, даже, возможно, бедноватый: в таком точно никто не спохватиться, если они позаимствуют несколько вещиц, развивающихся на ветру на веревках. Картер понял ее ход мысли еще до того, как Джоанна озвучила это вслух. — Вон там. Я перелезу через забор, возьму вещи, а ты пока постоишь и покараулишь. Потом я перелезу обратно и мы немедленно смоемся как можно дальше.       — А машины у них во дворе ты не видишь? — обеспокоенно добавил Картер, с усердием всматриваясь в темноту.       — Мы не будем угонять машины, которые стоят во дворе, — недовольно отозвалась Джоанна. — Это слишком рискованно.       — Но мы же…       — Ты хочешь себе лишних проблем? — она подняла на него возмущенный взгляд и безапелляционно подвела: — Нет? Вот и я тоже. Или ты хочешь, чтобы за нами потом бегал какой-нибудь умалишенный с ружьем?       Картер вздохнул. Собственное безрассудство начинало действительно напрягать. Что же с ним стало?       — Нет. — Пожал плечами.       Джоанна на этот раз не удостоила его никакой колкостью и целеустремленно зашагала в сторону дома-мишени. Картер последовал за ней, сжимая в кармане небольшой пистолет, двое которых они забрали с корабля. Любая помеха на пути — и придется стрелять незамедлительно. Прямо как на поле боя.       Забор был совсем невысоким, что позволило Джоанне с легкостью его перелезть — едва не перепрыгнуть. Картер проследил за ней пристальным взглядом, параллельно глазами метаясь между домом, в котором было мертвенно тихо, и пустующей безмолвной улицей. Почему-то это ребячество захватывало дух не слабее, чем бегство от луча аннигилятора и проникновение на вражеский корабль. Джоанна управилась быстро: рассмотрела одежду, выбрала подходящую и, накинув на предплечье, вернулась обратно. Отдала все это Картеру, перелезла через забор и нетерпеливо пробормотала:       — Все, пошли. Нужно переодеться и искать твою любимую машину.       Пройдя пару улиц, они нашли достаточно укромный закоулок, чтобы поочередно в нем переодеться, а затем — сжечь тюремную форму, которую Картеру заменил спортивный костюм, составленный из мешковатых серых штанов и синей мастерки, под которой по-прежнему оставалась черная тюремная майка, а Джоанне — куда более яркий и свежий образ в виде желтых шорт-бермуд, белой майки и бело-желтой полосатой рубашки. Эта одежда явно была слишком большой для нее (на размера два так точно), однако Лиггер даже нашла это удобным. Картер же ощущал себя совершенно не в своей тарелке: такая одежда была совсем не в его стиле и вызывала, несмотря на полную свободу, легкую неловкость. И все-таки, жаловаться было не на что: теперь у них был достойный боевой окрас, который, при сопутствующем везении, точно не позволит угодить в лапы Империи. Правда, тюремные ботинки пришлось оставить; но они не бросались в глаза так сильно, не считая того, что не шибко подходили по сезону. Так или иначе, на все про все, пока не догорела старая одежда, у них ушло порядка двадцать минут, как на вскидку, после чего они отправились на поиски машины.       Темнота так и не сошла с небосклона; свет луны продолжал расплавленным серебром стекать с крыш домов, освещая узкие деревенские улицы. Картеру собственные шаги в кромешной тишине казались оглушительно громкими, а вот Джоанну, похоже, совсем не смущал шум, который они оба создавали.       — Итак, — протянула она, вздохнув, — ты одержим угоном машины и не успокоишься, пока мы не сделаем этого, верно? А ты хотя бы знаешь, как провернуть это, и что делать с ней потом?       — Зато ты знаешь.       — Как ловко ты спихнул на меня всю грязную работу…       — Не могу поверить, что ты против, — съязвил Картер и снисходительно вскинул брови.       — Я-то не против, — отмахнулась Джоанна, сложив руки на груди. — Но вот твой нездоровый энтузиазм не понимаю. Откуда такая тяга к таким опасным, преступным делам?       — Наверное, — задумчиво протянул он, — мне просто надоело притворяться хорошим.       «Конечно, вы устали: устали притворяться, что вам нравится то, чем вы занимаетесь, и что вам нужно все это», — слова Джун снова, спустя столько времени, всплыли в голове. Интересно, казнили ли ее за измену? Или же виновным оказался Кертис? Вряд ли Картер узнает об этом. Однако слова Джун Эллерт он не забудет никогда. Она была права: слишком поразительно права для безмозглой безалаберной дуры, впечатление которой производила с того самого момента, как появилась в Гарнизоне. Картер так долго притворялся, что теперь не мог понять, чего хочет на самом деле. Амбиции въелись слишком глубоко под кожу, чтобы распрощаться с ними просто так. Иногда ему хотелось вновь оказаться в Гарнизоне, нацепить на грудь значок командующего и идти в бой. Только вот, какой теперь смысл? Всю свою жизнь он положил на то, чтобы завоевать признание отца, но теперь… Теперь ради кого стараться? Чему посвятить себя теперь? Картер только-только пробудился от амебного состояния, в котором пребывал последние два месяца, и неожиданно зарядился всплеском энергии, влекущим за собой невероятную потребность в действии, чего он не ощущал уже давно и чему совершенно не находил подходящего направления. И это… обескураживало.       Джоанна ничего не ответила, даже съязвить не удосужилась. Ее молчаливость в последнее время начал напрягать Картера. Она изменилась. И он тоже.       Наконец нашлась и машина: маленькая, красная, потрепанная, явно не первой свежести — десять лет прогона как минимум у нее точно было; либо же хозяин попался недобросовестный и нечистоплотный, — но зато расположившаяся аккурат на улице в тени пышной яблони — точно заманивала.       Джоанна остановилась и дернула Картера за локоть, притянув к себе.       — Слушай внимательно, — сказала она, искоса смотря на дом, у ограды которого автомобиль и расположился: свет не горит, на участке тихо. Пока путь чист. — Мы подойдем туда, я выбью окно и разблокирую дверь. Мы сядем туда, но ты должен быть наготове.       — Нам обязательно нужно убивать кого-то? — хмуро спросил Картер как бы между прочим.       — Нет, конечно, нет… Но если этот кто-то начнет звонить копам, ты должен прикончить его немедленно, понятно?       От командующего Гарнизона до военного преступника — поразительно.       — Понятно.       — Нам нужно всего две минуты: разбить окно, завести двигатель и выключить долбанную сигнализацию. После этого мы уедем в закат, и о нас здесь и не вспомнят.       Вооружившись камнем, Джоанна засеменила в сторону машины. Остановилась, бегло огляделась по сторонам — Картер и сам сказал, что вокруг чисто — и тут же, не жалея сил, разбила окно. Сигнализация истошно завыла. Джоанна раздраженно зашипела, закусив губу, и просунула руку в образовавшееся отверстие, пока Картер, сжав в руке пистолет в боевой готовности, обогнул машину и перебежал к двери пассажирского сидения. Лиггер сняла блокировку — распахнула дверь, смахнула с водительского кресла осколки стекла, натянув на ладонь рукав рубашки, и после уселась. Достала перепачканный засохшей скальпель, с которым не расставалась с самой тюрьмы, и принялась копаться в проводах. Картер остался стоять у открытой двери на улице — и не зря, потому что уже через полминуты из калитки вылетел разъяренный мужчина, которого пусть и не удалось разглядеть в темноте, но по твердым торопливым шагам точно удалось определить враждебный настрой. Впрочем, чему тут удивляться?       — Эй, вы, — зарычал он, направляясь к своей машине, — быстро вылезайте оттуда, иначе…       — Одно лишнее движение, — рявкнул в ответ Картер, направив на него пистолет, — и я прикончу тебя.       Мужчина встал на месте, как вкопанный. Картеру действительно удалось произвести угрожающее впечатление; и владелец машины теперь разрывался между желанием схватить телефон и позвонить в полицию, либо же закричать и позвать на помощь. Его намерение Картер понял сразу, когда тот резко вдохнул, — и тут же его пресек, встряхнув пистолетом.       — Хоть один звук…       Мужчина остолбенел. Картер пробормотал, обращаясь к Джоанне сквозь вой сигнализации:       — Долго еще?       — Еще чуть-чуть…       Сигнализация замолкла. Машина завелась с характерным гудением. Картер стиснул зубы, раздумывая над ситуацией. Как только он сядет в машину — мужчина тут же позвонит в полицию. Значит, нужно было лишить его такой возможности вообще.       — Брось телефон на землю.       — Че? — тот уставился на него, как баран на новые ворота, и вся былая решимость, с которой он выбежал на улицу, уже испарилась.       — Брось телефон на землю, — повторил Картер и снова демонстративно, угрожающе встряхнул пистолетом. — Быстро. И поближе ко мне.       Мужчине пришлось повиноваться — он достал телефон из кармана и швырнул почти Картера под ноги. Ему оставалось сделать всего шаг, чтобы наступить и разломать гаджет в щепки.       — А теперь стой на месте и не двигайся, пока мы не уедем. Иначе я все увижу, вернусь и убью тебя.       Прозвучало, похоже, достаточно убедительно. Картер сел в машину, захлопнул дверь, и Джоанна тут же сорвалась с места, со свистом рассекая улицы деревни.       Лишь когда они оказались на шоссе посреди одинокого ночного леса, он смог вздохнуть с облегчением, откинувшись на спинку кресла.       — Это оказалось тяжелее, чем я думал…       — Зато актер ты просто прирожденный, — похвалила Джоанна, и Картер так и не понял, было это искренне, или нет. — Просто великолепно. Даже я так не умею.       — Умеешь.       — Не умею. На самом деле, я хорошо умею только врать.       — Но ведь ложь это тоже притворство, — рассудительно заметил Картер.       — Но это все равно разные вещи, — продолжала Джоанна. — Как апельсин и лимон. Они оба цитрусы, но лимон желтее и кислее.       — Это имеет смысл. — Картер неопределенно повел плечами и, скучающе вздохнув, полез в бардачок. Заветная пачка сигар попалась очень кстати — он весь прямо просиял. — Ну наконец-то… — Он взял ее в руки и открыл: почти полная. Джоанна посмотрела на эти сигары так, словно это было настоящее сокровище.       — Дай мне! — потребовала она.       Картер взял одну себе, вторую протянул ей — Лиггер поймала ее ртом, зажала в губах и щелчком пальцев подожгла; точно также подожгла и Картеру. А затем включила радио — заиграла старенькая песня в стиле кантри, заполняя округу бодрым звоном гитарных струн.       — Почему-то у меня такое ощущение, что мы не с инопланетной тюрьмы посреди войны сбежали, а в школе на летних каникулах на речку решили поехать… — заметила Джоанна, выдыхая сладостный упоительный дым. — Жаль только, что это на самом деле не так…

***

      До Канты добрались за полчаса — ехать пришлось медленно, чтобы не выгонять топливо. Еще пятнадцать минут ушло на то, чтобы сориентироваться на почти пустых улицах города, который война, казалось, почти не затронула, не считая свидетельствующих о недолгой оставшихся обломков на окраинах. И, когда небо уже начала затягивать предрассветная голубизна, Джоанна остановила машину между двух домов, разжав концы оборванных проводов, служившие заменой ключу зажигания, и вместе с Картером вышла на улицу.       — Надеюсь, ее не сопрут… Иначе придется искать новую.       — Может быть, я просто останусь здесь и покараулю ее, пока ты со всеми разберешься? — предложил Картер. Джоанна категорически покачала головой в ответ.       — Ты там, вообще-то, тоже нужен.       Лиггер привела их в местный ночной бар, который, по понятным причинам, пустовал: не считая разве что какого-то пьяницы в самом углу помещения, окруженного кучей пустых стаканов. Внутреннее помещение бара было отделано темным деревом, заставлено множеством стеклянных столиков и застлано полосатым ковром, который тянулся почти по всему полу. На стенах висело множество постеров с яркими, светящимися в полумраке рисунками, по углам стояли горшки с зеленью, а над барной стойкой висел большой плазменный телевизор. За самой же стойкой стоял седой, одетый в клетчатый костюм, мужчина, в котором острые уши, исколотые серьгами, тут же выдали полукровку. На его бледном лице было множество веснушек и забавные круглые очки, из-за которых он выглядел очень-очень старым, и Картер поначалу удивился, как человек столь преклонных лет вообще мог работать в таком заведении в такое время. Джоанна прошагала прямо к этому старому бармену, облокотилась о стойку, нарочно резко и громко, чтобы тот отвлекся от протирания стаканов и поднял на нее вопросительный взгляд.       — Добрый вечер, — учтиво протянул он. Картеру захотелось поправить его, мол, вообще-то, сейчас ночь, но Джоанна уже принялась за дело и не дала ему и слова вставить.       — Две Кричащих Адели, — попросила она, указав пальцем на себя и на Картера. Бармен окинул их обоих скептическим взглядом и пробормотал:       — В нашем заведении не подают этот напиток.       — Со сливками, — настояла Джоанна, недовольно поджав губы и склонив голову на бок. Картер непонимающе нахмурился. Судя по всему, это были кодовые фразы, — она ведь сказала, что у нее есть связи, и что кто-то, кто им нужен, находится именно в этом баре.       Мужчина тут же переменился в лице: оно вытянулось в своеобразном озарении — и отозвался:       — Я вас понял. — Повернулся и позвал кого-то из подсобки: — Даниэль, недостача!       — Уже иду! — отозвался мужской голос из другой комнаты.       Картер наблюдал за происходящим с замиранием сердца. Он, конечно, знал, что существуют такие системы; но прежде видел их лишь в фильмах. Теперь же это все происходило прямо у него на глазах. Поразительно. Но еще поразительней было то, что Джоанна плавала во всем этом как рыба в воде. Прежде ведь она жила этим.       Даниэль, мужчина с грязным загаром, блестящей залысиной и огромными-огромными темными глазами, в которых отчетливо читалось беспробудное пьянство, каким он страдал, быстро выбежал из подсобки, отряхивая от крошек серую кофту, что, облегая, изумительно подчеркивала круглый пивной живот. Выглядел Даниэль совершенно не солидно, но Картер, судя по тому, как оживилась Джоанна, сразу понял, что это был именно тот, кто им нужен.       — Пабло, мать твою, как в такое время у кого-то может быть недостача? — недовольно прошипел он — и тут же, столкнувшись взглядом с Джоанной, обомлел. Старик — Пабло, очевидно — усмехнулся и буркнул:       — Ну, находятся же чудаки иногда…       — Давно не виделись, — Лиггер язвительно дернула уголком губ.       Картер неловко перемялся с ноги на ногу и произнес:       — Здрасьте.       — Эллисон? — Даниэль забавно похлопал глазам, будто не верил тому, что видел. — Это ты?       — Я, я, — она вскинула бровь и покачала головой. — Мы к тебе по делу.       — А этот хлюпик с тобой?       Картер демонстративно прочистил горло и бросил на мужчину укоризненный взгляд.       — Я попрошу.       — Если будешь называть его хлюпиком или как-нибудь еще, я тебя изобью, — процедила Джоанна. Несмотря на шуточный тон, прозвучало это все-таки угрожающе. Даниэль вскинул руки в примирительном жесте и опустил:       — Хорошо-хорошо, не буду… Просто идите за мной.       Джоанна вздохнула и поплелась за барную стойку. Картер последовал за ней и не смогу удержаться от недовольного замечания:       — Ты всегда общаешься с такими придурками?       — Из-за твоего отца, придурка всех придурков, мне приходится.       Даниэль провел их в подсобку, через нее — на просторную кухню, начисто вымытую и буквально сверкающую, а затем — в еще одну тесную подсобку. Дождавшись, пока Джоанна и Картер войдут следом, он закрыл на замок дверь, жестом отогнал их к стене, принял стойку, вскинул руки и — пол разъехался, представляя уходящую вниз металлическую лестницу и коридор с глухой подсветкой. Под деревянными досками пола скрывался вовсе не металл, как это было положено законом для предотвращения разборки терракинетиков, а голый камень. И только сейчас Картер обратил внимание на то, что у Даниэля были такие же острые уши, как и у Джоанны.       — Спускаемся, не стоим на месте, — сказал он, ступив на лестницу. Джоанна уверенно последовала за ним: конечно, она была здесь далеко не в первый раз. А Картер впервые вдруг не почувствовал смутной тревоги и напряжения. Похоже, он успел привыкнуть к их беспредельной деятельности.       В подземелье расположился еще один просторный зал, который, как ни странно, казался даже светлее и свежее, чем бар сверху. Стены, пол и потолок были выложены светлой плиткой; посреди комнаты расположился большой бирюзовый диван с журнальным столиком, на котором стояла пиала с яблоками — как будто Даниэль только и ждал гостей в своем преступном подземелье, — чуть дальше, врезаясь в стену, находилась стойка из светлого дерева, на которой стоял ноутбук, несколько горшков с кактусами и целая куча всяких безделушек вроде канцелярского стаканчика и тарелок с конфетами, а в самом углу располагалась импровизированная фотостудия: белое полотно на стене, высокая табуретка с черной кожаной седушкой, и фотоаппарат на штативе. Здесь было все для того, чтобы подделывать документы и заниматься множеством других противозаконных вещей.       Даниэль и Джоанна прошли к стойке; Картер остался наблюдать за происходящим с дивана, вооружившись яблоком.       — Так что именно вам двоим нужно? — спросил мужчина, забираясь в свой ноутбук, крышка которого была обклеена кучей ярких наклеек.       — Карта и два водительских удостоверения.       — Это недешевое удовольствие, — предупредительно заметил Даниэль.       — Знаю, — Джоанна безразлично пожала плечами. — Деньги не проблема. Я оставлю тебе данные счета, но ты используешь их только после того, как все мы уйдем.       — Это очень подозрительно.       — Я тебя никогда не обманывала. А ты меня никогда не подводил.       — Хорошо, — Даниэль вздохнул, — так уж и быть. Есть свободная карта и два удостоверения, подходящих вам по возрасту. Но нужны фотки.       — Без проблем. Когда все будет готово?       — Через час. Посидите пока, попьете чего-нибудь, поедите.       — За счет заведения, естественно? — Джоанна лукаво улыбнулась.       — Естественно.       Даниэль сфотографировал их и отправил наверх. Заказав себе по две порции здешних (причем весьма недешевых) блюд и стакана пива, Джоанна и Картер заняли дальний столик. В баре было абсолютно тихо: только Пабло насвистывал какую-то незамысловатую мелодию, протирая стаканы и тарелки. Первые пятнадцать минут они сидели молча, жадно поглощая еду, которой, в нормальном смысле этого слово, не видели очень и очень давно. Джоанна закончила есть первой и принялась за пиво. Через минуту к ней подключился и Картер.       — Откуда ты вообще узнала об этом месте? — полюбопытствовал он, то ли не желая снова ощущать тяжесть молчания, то ли потому, что ему было интересно. Нет, ему было действительно интересно.       — Я ведь уже говорила, — ответила Джоанна, сделав глоток пива. — Связи.       — Но связи же не появляются на пустом месте.       — Правда что. — Хмыкнула. — Раньше я работала на Мереж. Вот так и получилось.       — Все еще не дает никакой конкретики… — Картер отпил, поставил чашку на стол и вздохнул. — Почему именно Канта? У тебя ведь связи не только здесь должны быть.       — Просто тут я бывала чаще всего, — призналась Джоанна и нервно улыбнулась. — Здесь было мое первое убийство. А потом я еще не раз возвращалась по другим заданиям, которые давал мне Линтон.       Иногда мысль о том, что его отец был правительственным агентом и курировал Джоанну в таких кровавых делишках, все еще казалась Картеру безумной, хотя он и должен был привыкнуть к этому. Линтон, конечно, говорил, что работает на правительство, но, согласно кодексу своей профессии, всегда скрывал, чем именно он занимается. И, вероятно, тайн у него было еще намного больше, чем Картер знал. Но что самое поразительное, так это то, что Джоанна с самого начала знала Линтона с этой темной стороны. Но почему-то он ей не верил — не хотел признавать, что верит. Каким же он был идиотом…       — Твое первое убийство?       — Вообще, не совсем первое, — Джоанна неопределенно дернула плечом. — Но оно первое, где я убила того, кого знала в лицо. Не считаю убийством смерть тех, кого даже не знала.       Возможно, Картер и сказал бы, что это цинично, если бы его собственные руки не были по локоть в крови, и если бы еще пару часов назад он не был готов убить человека, которого сам же и ограбил. Только вот до этого он никогда не задумывался о том, жизни скольких людей погубил. На войне враги были для него лишь препятствиями, а их устранение — всего лишь его работой. Но вряд ли, когда он направил ствол на того человека и увидел в них страх, что-то вдруг изменилось. Картер всего-лишь убедился в том, что окружен не механизмами и декорациями. Все эти безымянные люди — тоже люди. Однако вины он… не чувствовал. Наверное, он слишком черствый. Наверное, он слишком похож на отца. И это било куда сильнее, чем осознание того, что он убийца.       Картер постарался отогнать эти бессмысленные размышления куда подальше и сосредоточился на Джоанне.       — И кем был тот человек? — спросил он, потянувшись за чашкой пива.       — Бизнесмен со смешными усиками, — язвительно протянула Лиггер. Ее способность с насмешкой говорить о таких мрачных вещах просто поражала. — Он чем-то не угодил мэру Канты, дело дошло до Мережи, и его пришлось устранить. Я пришла в его дом под видом горничной, подсыпала наркотики в его кофе, и через час он уже испустил дух, — Джоанна рассказывала об этом с таким пренебрежением, будто этот человек крупно насолил чем-то лично ей. — Ходили слухи, что он упарывался, поэтому вышло очень правдоподобно.       — И… — Картер замялся, подбирая нужные слова. — Каково это было? В смысле, что ты почувствовала в тот момент?       — Облегчение.       Картер удивленно вскинул брови.       — Облегчение?       — Меня бесил его дом с голыми статуями, — Джоанна фыркнула и сморщила нос.       Если разговаривать о таких вещах слишком много, может и затошнить ненароком. Поэтому Картер предпочел перевести тему на вопрос, который сейчас стоял острее, — планирование их путешествия. Джоанна, несмотря на былые проблески организованности, отнеслась к этому достаточно легкомысленно, мол, как пойдет, так пойдет, но Картеру пришлось настоять на обратном. У них в запасе было несколько тысяч тиннов, чего должно хватить с головой, смотря с конечно, насколько растянется их путешествие. Картер пытался продумать все — учел даже возможность ночевать в мотелях, если какие-то из них еще работали, вместо того, чтобы тесниться в машине или на земле у костра; но все эти расчеты были абсолютно бессмысленными, если они не знали свое конечной цели.       «В Дреттон», — решительно ответила Джоанна, когда Картер спросил, куда ж они все-таки отправятся. В памяти тут же всплыли ее разговоры о матери, о жажде месте, и сопоставить все между собой оказалось несложно; но прежде, чем он успел спросить у нее об этом, показался Даниэль, который велел вернуться им в подсобку — а там уже и в подземелье.       Он предоставил им два водительских удостоверения, одно из которых — Джоанны — было на имя Кортни Марин, а другое — Картера — на имя Фиделя Серрано, и карточку, на которой значилось имя некой Марты Рей. Очевидно, что им достались какие-то заготовки, которые были предназначенные для чрезвычайных ситуаций, но это явно лучше, чем ничего. Водительские права избавляли их от потенциальных проблем, а карта фактически была ключом к выживанию. Потом Даниэль позволил Джоанне перевести деньги на свою новую карту, получил данные счета, с которым, по ее же словам, «мог делать все, что душе угодно», и они распрощались.       На улице к тому моменту уже рассвело. После теплого здания утренняя прохлада показалась настоящим полярным морозом, но вредничать никто не стал. Машина, с разбитым окном, оставалась стоять, где и стояла, и они, сев в нее, смогли отправиться в путь. На сей раз за руль сел Картер. Не без помощи Джоанны завел машину, опустил разбитое стекло, чтобы не бросалось в глаза, включил привычное кантри и тронулся с места.       Дорога лежала неблизкая.

***

      Неделя, проведенная в пути, промчалась перед глазами, как считанные секунды. Конечно, они могли бы сократить свое путешествие, однако ночевки в мотелях, остановки в забегаловках, посещение магазинов и заправки отнимали недюжинное количество времени. Картер готов было сидеть за рулем беспрерывно, двадцать четыре на семь, но Джоанна не могла не убеждать его в необходимости отдыха.       Попутно, останавливаясь, где придется, и разговаривая с первыми встречными, они вошли в примерный курс дел. Итак, они узнали о победах Кармен в Берредоне и Окулусе, которые теперь снова принадлежали Немекроне, как и полагалось, и о том, что королева и принцесса окончательно вступили в союз с Орденом Дельвалии, который прибыл сюда в тайне от цепких глаз Империи и значительно повлиял на содержание двух ошеломляющих побед. Картеру, конечно, пришлось вести Джоанну в курсе дел: он рассказал ей и о новых союзах, и о разработках Каспера, и о том, как тот обнаружил местоположение Каллипана, — к счастью, она быстро все проглотила и усвоила. В Дреттоне тем временем полыхал бунт, а Карла Галлагер была упрятана в какое-то тайное место подальше от оружий восставших. Хотя Джоанна и догадывалась, куда именно ее спрятали — в конце концов, такие тайны, по иронии, намного дольше остаются тайнами, будучи у всех на виду. Только вот, защитив ее от гнева повстанцев, Империя и подумать не могла о главной угрозе.       Джоанна ненавидела об этом думать. Ненавидела вспоминать это. Ненавидела жить с этим. До сих пор. Даже спустя столько лет, спустя столько попыток забыть и попробовать жить с чистого листа, у нее не получалось отпустить эту боль, эту ненависть; погасить это пожирающее душу неистовое пламя. Оно жгло ее, жгло и пекло, обращая в пепел все человеческое, что в ней оставалось. Но именно поэтому она должна покончить с этим раз и навсегда.       — Как же мне надоели эти песни, — недовольно опустила она, откинувшись на спинку кресла и оперевшись головой об окно. — Мы слушаем это каждый день по двадцать раз. Уши вянут уже. — Джоанна издала раздраженный вздох-полурык и, резко подавшись вперед, выключила музыку. Затем снова вернулась в прежнее положение, посмотрела на Картера, который неотрывно следил за дорогой, нетерпеливым взглядом и спросила: — Сколько нам еще?       — Пять минут.       Он даже не взглянул в ее сторону, что, впрочем, не сильно возмутило Джоанну, — напротив, это дало ей возможность поглазеть на него чуть-чуть подольше, чем позволено, хотя она и не могла видеть его так четко в лесной темноте. И все же, доходящего света фар было достаточно, чтобы видеть бледные веснушки, разбросанные по его лицу и огибающие прямой нос в том числе, и небольшой шрам в уголке брови; чтобы разглядеть темный блеск карих глаз — два темных янтаря, бескрайние осенние поля — и рыжеватый отлив на медных волосах. И его губы — она до сих пор помнила тот треклятый поцелуй, который был одновременно слаще меда и губительнее любой отравы.       Интересно, что бы он сделал, если бы она решилась на это сейчас?       Джоанна отмела эту мысль как можно дальше в тот самый момент, когда она только возникла. Достаточно было того, что Картер остался рядом. Ведь даже тогда, когда она дала ему шанс уйти, он выбрал ее.       Джоанна закусила губу и отвернулась к окну, потянувшись за сигарой. Перед глазами зелеными мазками плыл сосновый бор. Солнце пошли осело за горизонт, золотом окрашивая кончики хвои. Еще один день подходил к концу.

***

      Через обещанных пять минут автомобиль свернул направо и оказался прямиком у мотеля. Окруженный соснами, он знаменовался светящейся зеленой надписью «Берлога» и представлял собой двухэтажное кирпичное здание с металлической плоской крышей — скромно, но со вкусом. Картер остановил машину у входа, оставив ее, тем не менее, заведенной, и вместе с Джоанной направился внутрь, где, как выяснилось минутой позже, все было совсем не так гладко, как хотелось бы.       На ресепшене, представленном совсем маленькой комнатушкой с одним единственным потрепанным диванчиком у окна и пожелтевшими обоями, было безлюдно и почти тихо — не считая хруста чипсов и матерщины, доносящейся их маленького телевизора, в который уткнулась потенциальная владелица этой самой «Берлоги», напоминающая, по иронии, самого настоящего медведя. Тучная, темноволосая, с густыми бровями, недовольным лицом и гигантской бородавкой на лбу, облаченная в большое черное платье, напоминающее, скорее, бесформенный балахон, она с огромным удовольствием поглощала пачку чесночных чипсов, к которой с краю стола крался жирный коричневый таракан, и между прочим облизывала свои толстые пальцы, даже не обращая внимания на вошедших посетителей.       Вдох. Выдох. Картеру потребовались колоссальные усилия, чтобы не вырвать прямо на этот ободранный затоптанный ковер. Обычно к таким вещам он был совсем не привередлив, но это переходило все границы дозволенного. Вопиющая антисанитария: даже камера в Иггаззирской тюрьме была поприличнее. Вздохнув, он покосился на Джоанну — на ней просто лица не было. Она с растерянностью, шоком и одновременно глубинным, достоподлинным отвращением, которое четко читалось в том, как скривился ее рот и как опустились брови, смотрела и на Медведицу, и на ее чипсы, и на голодного таракана, который в ту же секунду бодро запрыгнул в пачку.       — Интересно, если плюнуть ей в рот, она заметит что-нибудь странное? — язвительно опустила Джоанна и нервно улыбнулась. Картеру не хватило сил даже на это. Никакая кровь и никакие чудовищные смерти не могли затмить собой весь ужас этой чудовищной берлоги. То было страшно — это же было просто отвратительно. — Может, нам лучше переночевать на улице…       — Я бы с радостью, — отозвался Картер, сглотнув подступивший к горлу ком. — Но ты же понимаешь, что это может быть опасно?       — Не опаснее, чем эта свалка.       — Эй, вы, — Медведица неожиданно повернула голову в их сторону, отодвигая пачку чипсов, и заскрипела прокуренным, глубоко пропитанным голосом: — Чего в дверях-то стали?       Картер выдавил из себя неестественную, почти паническую улыбку и сделал несколько шагов ей навстречу, пока Джоанна вытаращилась на него как на умалишенного. Нужно было поздороваться, вежливо спросить то, что им нужно, потом показать документы… Но у Картера все заготовленные реплики вылетели из головы в тот самый момент, как только он переступил порог этого страшного места. Он готов был поклясться: здесь можно было снимать фильм ужасов с этой мисс в главной роли.       — Будет у вас на первом этаже свободный номер на двоих?       — На двоих? — озадаченно переспросила женщина.       — С раздельными кроватями, — уточнил Картер. Самое ненавистное в его жизни уточнение.       — Нет номеров на двоих, — отозвалась Медведица, посмотрев на него с таким высокомерием, будто это он был обросшим грязью владельцем тараканьего мотеля, а не она. — Все заняты.       — Заняты? — Джоанна, вставшая рядом с Картером, не смогла удержаться от того, чтобы, в конце концов, не съязвить. — Кем? Клопами?       — Бездомными, — прорычала в ответ женщина.       — Бездомными клопами?       Картер бросил на нее привычно-непривычный неодобрительный взгляд, мол, прекрати, и снова посмотрел на Медведицу.       — А какие есть свободные?       — На первом этаже — один одноместный. Последний остался.       Картер опять повернулся к Джоанне: на сей раз, чтобы спросить.       — Берем?       — Ты будешь спать на полу.       Он вздохнул и обратился к владелице:       — Берем.       — На сколько?       — Чем меньше, тем лучше, — протянула Джоанна и растянула рот в наполненной отчаянием и отвращением улыбке.       — На ночь. — Картеру пока удавалось сохранять куда большую выдержку. Если она была безупречной лгуньей и исполнительницей кровавых замыслов, то он лучше всех умел обходительно обращаться даже с самыми отъявленными придурками.       — С вас сто тиннов, — объявила Медведица.       У Джоанны глаза чуть на лоб не полезли и челюсть до пола не отвисла.       — Сто тиннов?! — возмущенно выпалила она. — Да мне лечение от той заразы, которую я здесь понахватаю, обойдется в два раза дороже! Я бы за это даже волос из подмышки не отдала.       — Сто тиннов, — повторила Медведица, нисколько даже не смутившись тому, что Джоанна только что с ног до головы облила помоями ее заведение. И это только сильнее выводило девушку из себя.       — За что сто тиннов?! За лишай? За вшей? За молярию? Могли бы уже и не строить свою клоповник и просто брать деньги за ночлег в лесу, — заключила она и прыснула, ударив себя по бедру. Картер готов был провалиться на месте от абсурдности и неловкости всей ситуации. Похоже, Джоанна действительно была настроена категорически против ночлега в этом месте.       Но Медведицу ничего так и не смутило.       — Сто тиннов.       Лиггер шумно выдохнула и прикрыла глаза, собираясь с остатками самообладания. Она знает, что Картер не уйдет отсюда. Придется торговаться.       — Пятьдесят.       — Сто.       — Если я назову тебя тупой пиздой, — недоумевающе опустила Джоанна, склонив голову на бок, — тебе тоже будет насрать?       — Сто тиннов.       — Пятьдесят.       — Сто.       — Пятьдесят.       — Сто.       — Пятьдесят.       Картер тяжело вздохнул, закатил глаза и устало переминулся с ноги на ногу. Сто — пятьдесят, сто — пятьдесят, сто — пятьдесят… Казалось, это продлится вечность. Непробиваемость Медведицы столкнулась с упрямством Джоанны весьма не кстати.       — Сто, — продолжала владелица «Берлоги».       — Пятьдесят, — снова отвечала ей Лиггер. Картер только что обратил внимание на то, как на кончиках ее пальцев опасно заиграли искры. Потасовка с возможным убийством — совсем не то, что им сейчас было нужно. Пришлось вмешаться самому.       — Семьдесят пять.       Медведица перевела взгляд на Картера и вдруг — призадумалась. Только вот джоанна все никак не унималась.       — Ты совсем с ума сошел? Я за это даже один крин не отдам.       — Ты же знаешь, что у нас нет выбора, — напомнил Картер. Джоанна скрестила руки на груди и фыркнула, отвернувшись в сторону, — словно маленький ребенок. Он неодобрительно покачал головой и посмотрел на Медведицу, которая до сих пор размышляла над его словами. Слишком долго. За последние полгода Картер возненавидел ожидание.       Но женщина, наконец, сдалась.       — Семьдесят пять — согласна. Документы, пожалуйста.       — Права подойдут?       — Подойдут.       Картер с трудом подавил рвотный рефлекс, когда грязные пальцы коснулись обложки протянутого документа. Женщина скептически осмотрела его, сравнила Картера с фотографией, хотя та, очевидно, принадлежала ему: не мог же он измениться до неузнаваемости за какую-то неделю, — затем достала какой-то журнал, что-то туда дописала и вернула Картеру права; после чего он расплатился, получил ключ и вместе с Джоанной отправился обратно в машину, чтобы загнать ее в гараж.       — Надо же, какой ты дипломатичный, — она недовольно фыркнула, едва оказавшись в салоне.       — Просто не надо было ее оскорблять.       — Да прямо образец воспитанности.       Как только он завел машину в пустой, серый — и, на удивление, не кишащий тараканами и прочими тварями (не считая разве что огромных сетей паутины по углам) — гараж, Джоанна подорвалась с места, схватив ключи, раздраженно хлопнула дверью и умчалась в номер. Картеру только и оставалось, что проводить ее растерянным взглядом, и размышлять, на что она разозлилась на сей раз. Но, не найдя ответа, он будет вынужден выкурить несколько сигар подряд.       Картер добрался до номера только через полчаса, когда смог окончательно смириться, что Джоанна снова не в духе, — и неожиданно обнаружил ее спящей на кровати, кроме которой в одной комнате был разве что шкаф и какой-то идиотский маленький столик. В этой желтой, ободранной комнате с уродливыми занавесками в цветочек, она была словно бриллиант, по несчастью попавший в такую грязище. Картер невольно замер в дверях, когда застал ее в таком виде. Когда она только успела заснуть?.. Неужели настолько утомилась?       Но, вообще-то, во сне Джоанна, с кровью на руках и необузданной ложью на языке, казалась совершенно беззащитной и абсолютно не внушительной.       Картер перевел взгляд на пол: она бросила туда подушку и одеяло для него. Делать было ничего — пришлось ложиться. Хотя сон не шел он слова совсем то ли потому, что еще было слишком рано, то ли потому, что этот мотель кошмаров вводил в ужасающее напряжение каждую клеточку его тела.       Подумать только: куда его занесло… Из командующего Гарнизона — в заключенного Иггаззирской тюрьмы, а затем — в беглеца и военного преступника. Наверняка отец осудил бы его за это. Да и мать тоже. Однако… Разве имеет это хоть какое-то значение? Картер попытался представить, что случилось бы, окажись они здесь и увидь его в таком виде, попытался представить и ощутить их презрительные взгляды… и неожиданно обнаружил, что ему совершенно все равно. Ведь эти люди никогда в жизни не посмотрят на него с гордостью и достоинством: отец никогда не будет доволен, мать никогда не пойдет против отца. Возможно, стать для них разочарованием — его величайшее достижение.       Раздался громкий скрип — Картер вздрогнул, толком и не успел привыкнуть к этой гнетущей обстановке и расслабиться. А затем Джоанна издала тяжелый вздох и перевернулась, свесив руку с кровати прямо над его лицом.       Так близко, и в то же время так далеко…       «Обещаешь?»       Хотелось бы ближе. Намного-намного ближе. Но все, что он мог себе позволить, — это протянуть свою руку в ответ и коснуться ее пальцев своими. Этого и так предостаточно и запредельно много; но, спящая, она не вспомнит.       «Обещаю».       Однако тихий всхлип дал Картеру понять, что она, возможно, вовсе не спит.

***

      Горы сверкают, как холодная сталь ножа. Пшеничные колосья блестят в лучах задорного солнца. Небо голубое и яркое-яркое — настолько, что выжигает глаза. Заливистый детский смех звенит на всю округу вместе с колокольчиками на ветру.       — Марселла!       Глубокая живая лазурь.       — Марселла!       Ласковое теплое золото.       — Марселла!       Девочка смеется и утопает в просторах пшеницы. Любимая бабушка остается позади. Ничего страшного: пробежится, утолит детское любопытство — и тут же вернется.       Лес большой и темный. Девочка останавливается перед малахитовым монолитом хвои и тут же замирает. Страшно — страшно любопытно. Оглядывается назад: пшеничное поле оказывается как минимум в пяти милях отсюда. Снова поворачивается к лесу — и неожиданно перед глазами возникает белая фигура в маске женщины. Ее светлые локоны падают на снежные ткани, а на лице стоит и не сходит широкая улыбка.       — Мама? — детский голос звучит оглушительно громко. Колючие лапы леса начинают трепыхать.       — Пойдем со мной, — фигура протягивает такую же белую руку. Девочка слишком колеблется.       — Мама?       — Мама? — фигура откликается недоумевающе и тут же подхватывает: — Конечно, я твоя мама. Я пришла за тобой. Пойдем со мной.       Девочка не успевает ответить — белая рука, переплетенная с ее собственной, уже ведет ее через лес. Мама улыбался. Хотя ее улыбка все больше начинает походить на оскал. Лес сгущается. Небо больше не жжет глаза. Неба больше нет над их головами, хотя девочка и становится неожиданно чуть ближе к тому месту, где оно должно быть.       — Мама, не так быстро! Мама, пожалуйста, давай помедленнее! Фигура больше не слышит ее. Больше не оборачивается. Она идет и идет, идет и идет, идет и идет, идет и идет. А в воздухе виснет отвратительный запах вина.       — Мама!       Девочка спотыкается и падает на колени. Фигура резко разворачивается, и от былой театральной улыбки не остается и следа — лишь злость, презрение и отвращение.       — Посмотри на себя, — рычит она, так что некоторые ветки начинают падать. — Идти даже нормально не можешь? Обязательно падать?       — Я просто устала… — девочка пытается оправдаться. Но маска лишь чернеет от злобы.       — Хватит ныть. Вставай.       Она протягивает руку — и девочка замечает на ней красные разводы. Принимает неохотно. Грубые пальцы сжимают ее ладонь слишком сильно.       — Мама, мне больно!       Запах вина становится невыносимым.       — Не ной. Жалкая рохля.       Едкий дым щипет глаза. Девочка спотыкается снова.       — Я устала от тебя.       И еще.       — Я не хочу тебя видеть. Не хочу слышать.       И еще.       — Бесполезный балласт.       И еще — фигура падает следом за ней. Девочка с ужасом обнаруживает, что их руки срослись воедино, охваченные черной слизью. Отвратительный гнилостный запах.       — Нужно было сразу же избавиться от тебя. За что мне только это наказание?       В лесу становится невыносимо душно и непроглядно темно. Она не видит дороги — лишь слышит наполненный ненавистью голос мамы, служащий единственным ориентиром в лесной чаще.       Пока его вдруг не сменяет плач младенца. Этот звериный крик сравним с ножом, загнанным под ребра, с ударом головой о землю, с выжигающим кожу жаром взрыва — отвратительно, отвратительно, отвратительно.       Солоноватый привкус оседает на губах и кончике языка, и от этого становится только хуже. Левой руки она уже не чувствует. Лишь холод липкой массы, которая вероятно, уже поглотила ее с головой.       — Прекрати реветь! — кричит мама. Ее голос звучит, как раскаты грома. Запах вина и дыма вбивается в нос и выжигает трахею. — Если не прекратишь, станешь таким же жалким ничтожеством, как и она! Понятно тебе, понятно?!       Откуда-то доносится заливистый смех. Несдержанные стоны. Скрип кровати. Мама? Это мама?       — Прекрати! — девочка не узнает свой голос. Слишком грубый, слишком злобный и слишком наполненный отчаянием. Горы сверкают, как холодная сталь ножа. Пшеничные колосья блестят в лучах задорного солнца. Небо голубое и яркое-яркое — настолько, что выжигает глаза. Как же хочется обратно!       Левую руку невыносимо жжет. Она стискивает зубы и тащит ее на себя. Всполох алого пламени освещает темноту леса всего на мгновение — и этого достаточно, чтобы увидеть печальную маску мамы и тысячи глаз, смотрящих на нее из тьмы с отвращением.       — Сумасшедшая.       Шепот проникает под кожу и шевелится тысячью паразитов.       — Избалованная девчонка.       — Умалишенная.       — Мисс Галлагер, я Вам так сочувствую!       — Такое горе!       — Такое несчастье!       Мама плачет. Воет и надрывается, словно подбитая собака.       Девушка жмурится, обхватывает голову руками, затыкает уши — и бежит. Бежит, бежит, бежит. Но голоса снова и снова настигают ее.       — Кто ты?       — Сильвия, — отвечает она и стискивает зубы. Голоса не соглашаются.       — Нет. Это не ты. Кто ты?       — Джейд.       — Нет. Это не ты. Кто ты?       — Кара.       — Нет. Это не ты. Кто ты?       — Кристина.       — Нет. Это не ты. Кто ты?       — Розалия.       — Нет. Это не ты. Кто ты?       — Альта.       — Нет. Это не ты. Кто ты?       — Криста.       — Нет. Это не ты. Кто ты?       — Кортни. Кортни Марин.       — Нет. Это не ты. Кто ты?       — Джоанна. Джоанна Лиггер!       Ее голос дрожит и скрипит, как рвущийся пополам лист бумаги. Но голоса из леса опять не согласны, и тот, что принадлежит маленькой девочке, говорит громче всех остальных, вгрызаясь каждым вздохом, каждой паузой и едва уловимыми нотками снисходительного отчаяния.       — Нет. Это не ты. Кто ты?       — Джоанна Лиггер!       — Нет. Это не ты. Кто ты?       — Я — Джоанна Лиггер!       — Нет. Это не ты. Кто ты?       — Марселла! Марселла Галлагер! Я — Марселла Галлагер!       В бессильном отчаянии она падает на землю и сворачивается в калачик. Она не хочет быть Марселлой Галлагер. Все остальные будут лучше ее, сильнее ее, счастливее ее.       — Ты хотела убить свою мать?       В этих голосах столько осуждения, столько презрения.       — Да, хотела.       — Как ты могла, Марселла, как ты могла?       — Она испортила жизнь мне и моей сестре, — ее бормотание было почти беззвучным. Никто не услышит. — Вы даже не представляете, что она сделала…       — Сумасшедшая.       — Умалишенная.       — Избалованная девчонка.       Никто не поверит.       — Хватит! Хватит! Хватит!       Она пытается разжечь огонь, который уничтожит эти мерзкие взгляды и голоса раз и навсегда, но не выходит даже искры. Вместо этого к ней тянутся руки. Десятки. Сотни. Тысячи. Щипают, царапают, рвут одежду и растаскивают лоскуты.       — Хватит!       Ее голос звучит раскатами грома. И голоса затихают.       Она открывает глаза — повсюду кроваво-красный. Словно бы оказалась в кровавой камере без дверей и окон, в центре которой — ее голое, дрожащее бледное тело. В гладкой липкой поверхности пола она впервые спустя долгое время видит себя: это уже не маленькая девочка — теперь это взрослая девушка, которой не так давно стукнуло двадцать два, но которая по-прежнему перепугана. Светлые волосы промокли в крови. По рукам тянется черная жижа. Отвратительно.       Почему она настолько отвратительна?       Голоса сменяются смехом. Неконтролируемым, безжизненным, презрительным смехом. Почему они смеются. С ее наготы? С ее шрамов? С ее слез?       — Хватит! — кричит она, ударяя кулаком в землю. Кровь брызгает в стороны. Но смех становится только громче. — Хватит! Заткнитесь! Я ненавижу вас! Всех вас ненавижу!       Она снова жмурится и закрывает уши. Смех не утихает. Отвратительно.       Почему она настолько отвратительна?       — Джоанна… Джоанна, посмотри на меня.       Кто-то садится рядом и нежно гладит ее по щеке. Она собирается отшатнуться; но не может — не хочет. С надежной открывает глаза. Кто он? Кто он: тот, кто не стал насмехаться? Кто он: тот, кто вместо удара коснулся ее с таким теплом и такой любовью? Она не видит его лица. Но безошибочно узнает карие глаза.       Замирает, когда со щеки его невидимая рука скользит по шее, ключицам и останавливается на грудной клетке — там, где грохочет сердце, запертое под ребрами.       — Думаешь, — насмешливо протягивает он, впиваясь невидимыми пальцами в кожу, — только они могут тебя ненавидеть?       Все остальные хохочут вслед за ним. Сердце будто пронзает нож. Кровь бежит по животу бурной рекой.       Отвратительно.       — Хватит!       Отвратительно больно.       — Джоанна…       — Хватит!       Больно. Больно. Больно.       — Джоанна…       — Хватит!

***

      — Хватит!       Джоанна подскочила на месте всполохом пламени, загнанно дыша. В воздухе повис запах гари, в глаза ударили алые лучи восходящего солнца. Лиггер судорожно выдохнула и перевела растерянный взгляд в сторону: на за окном виднелся густой темный лес, а над ним полыхал туманный рассвет.       Это был всего лишь сон. Отвратительный, будоражащий кровь кошмар.       — Джоанна?       Она невольно вздрогнула, когда Картер позвал ее по имени, и обернувшись, застала его сидящим у края кровати и смотрящим на нее с замешательством и одновременно беспокойством. Искренним. Неподдельным.       Вспомнилось фантомное касание к щеке, которое она тут же попыталась отогнать, дотронувшись кожи своей разгоряченной ладонью. Сон отпускал ее из своей липкой вязкой хватки слишком медленно и явно нехотя.       И только обугленный край одеяла, бросившийся на глаза, дал ей возможность окончательно протрезветь.       — Что я?.. — Джоанна так и не смогла закончить свой вопрос, будучи не в силах подобрать достаточно уместные слова, и потому просто перевела вопросительный взгляд на Картера.       — Ты начала кричать и биться, — сдержанно проинформировал он. — С огнем.       Джоанна рассмеялась и зарылась лицом в ладони. Он не должен был этого видеть, никто не должен был этого видеть. Чувство стыда будет мучать ее еще ни один день, пока она наконец управится с тем, что должна была сделать еще шесть лет назад. Шесть гребаных лет ее продолжают терзать ночные кошмары, вспышки беспричинного гнева и всеобъемлющая ненависть ко всем и всему, что ее окружает. Так больше нельзя продолжать. Нужно убить в себе эти чувства, нужно убить источники этих чувств.       Картер вздохнул, поднялся и опустился на кровать рядом с ней.       — Что с тобой происходит?       — Будто ты не знаешь, какая у меня дерьмовая жизнь, — огрызнулась Джоанна, но мысленно возгордилась собой. По крайней мере, она больше не стеснялась признать, что с ней что-то не так. — Я так устала…       Картер не нашелся с подходящими словами в ответ. В конце концов, он и сам по уши погряз в невесть чем: они с ним в одной яме. Достаточно было просто того, чтобы он услышал ее, и понял. Да, он непременно поймет. Однако Картер не просто промолчал — поднял руку и коснулся тыльной стороной ладони ее лба, задумчиво нахмурившись. Затем убрал ее и обеспокоенно констатировал:       — У тебя температура.       — И что с того? — Джоанна напускно безразлично пожала плечами в ответ. В последние дни ее и правда периодически мучила легкая ломота во всем теле.       — Она большая.       — Просто… — Лиггер усмехнулась, дернула бровью и саркастически заключила: — Я горячая штучка.       — Это совсем не смешно, — укоризненно отозвался Картер, недовольно склонив голову на бок.       — Говорит человек, который не ел две недели, потому что ему не нравился цвет еды, — уколола в ответ Джоанна. — Лучше не доставай меня с этим. Я в полном порядке, — отмахнулась, отвернувшись к окну. Картер молчал. Это раздражало. Напоминало ей о том, как она плутала за ним по Гарнизону, словно беспризорница. — Я больше не собираюсь спать.       — Я тоже.       — Прекрасно. Тогда поехали из этого клоповника, — решила Джоанна, сползая на край кровати и собирая с пола ботинки. — Оставим ключи здесь, чтобы не видеть тупую рожу этой гигантской поедательницы тараканов.       Уже через десять минут они сидели в машине, оказавшись в нескольких километрах от «Берлоги», с набившим оскомину, но уже полюбившимся сердцу кантри-альбомом, и потягивали сигары с ментолом. По бокам простирался и пролетал малахитовый монолит хвои.       До Дреттона оставалось чуть больше, чем сто километров.

***

      Дорога, в конце концов, растянулось на время значительно большее, чем они рассчитывали изначально. Но первой стены можно было добраться за два часа; однако сначала они заехали в деревню, полтора часа провели в ожидании открытия местной столовой, после чего отправились в магазин запастись водой, сигарами и прочей жизненно необходимой мелочью, которую сгрузили на заднем сиденье машины. Немало времени отнимало и то, чтобы банально завести ее: с каждым разом поломанный механизм поддавался все хуже и хуже.       А потом Джоанна будто бы сама начала оттягивать время: то там остановится, то туда зайдет. Один раз побывав в туалете на заправке, вышла оттуда с красными глазами и абсолютно опустошенным видом. Картер не решался задавать вопросы — знал ведь, что она все равно не ответит, а только разозлится, — хотя и усидеть на месте после этого спокойно не мог. А хуже всего было то, что он даже, мать его за ногу, не понимал, что вообще с ней творится. Чем больше они приближались к Дреттону, тем стремительнее угасал ее бодрый настрой, который вытеснило угрюмое молчание и звериная гневливость.       Двадцать километров до Дреттона. Кругом разрушенные дороги, глухая лесная чаща и тревожный шелест листьев. Джоанна открыла окно и закурила: наверное, уже восьмую по счету за полдня. Картер просто не смог промолчать в этот раз.       — Не надоело тебе?       Лиггер перевела на него непонимающий взгляд.       — Что не надоело?       — Курить.       — А тебе не надоело постоянно задавать тупые вопросы?       Картер нервно постучал пальцем по рулю. Ему стоило привыкнуть за столько времен, но резкость Джоанны не переставала поражать. По правде говоря, он ненавидит помогать, ненавидит «постоянно задавать тупые вопросы», и даже отучил себя делать это, как делал раньше только для того, чтобы лишь заслужить еще хоть капельку похвалы, но с ней… С ней он готов был делать все, что ненавидел. Знать бы только, что она это любит, — а она точно любит: просто, по привычке, кусается.       — Почему ты такая?       Неверный вопрос. Джоанна взвилась, как уж на сковородке, вцепившись в него возмущенным взглядом, и прогрохотала:       — Какая — такая?       К счастью, Картер быстро нашелся с ответом. Вернее, ему и придумывать не пришлось: он лишь говорил то, что думал на самом деле.       — Почему не даешь сделать ради себя хоть что-то хорошее?       — Ты и так сделал достаточно, — огрызнулась и снова затянулась: на этот раз дольше, чем обычно, будто надеялась вытравить из себя дух этим дымом. Было что-то поэтичное в том, что она, раздражаясь или расстраиваясь, тут же зажимала между пальцами сигару. Будто бы вместе с табаком сжигались и ее скверные чувства. Картеру удалось задеть одно из самых больных ее мест: Джоанна всегда делала что-то ради других — но ни признать этого, ни позволить ответить тем же попросту не могла. Однако его болезненному упрямству то не помеха.       — Нет, недостаточно, — безапелляционно парировал Картер, сжимая пальцами руль. — Чтобы исправить то, что было раньше, точно нет.       Джоанна демонстративно цокнула и закатила глаза, срываясь на очередную недовольную колкость:       — Как же я ненавижу твои игры в героя…       — Хватит врать, — выплюнул Картер.       Выносить это становилось все более и более невозможно. Неужели она и впрямь не видит, и впрямь не верит, что он — как же страшно было признаваться себе в этом после всего, что произошло! — готов весь мир положить у ее ног? Отречься от всех амбиций, сложить знамена и забыть обо всем, лишь бы только снова увидеть пылающий огонь в ее янтарных глазах?       — Хотя бы сейчас.       Джоанна посмотрела на него, как на умалишенного. Картер не умел как следует общаться с людьми: все, выходящее за рамки привычного капитана-майора-командующего, вводило его в ступор и страшно пугало, — однако читать их и понимать он умел. Чего они хотят, в чем нуждаются, чего опасаются, о чем лгут… Именно это, наверное, Лиггер в нем и ненавидела.       — Я даже говорить об этом не хочу, — прошипела и раздраженно выбросила окурок в окно.       — Может, ты перестанешь увиливать?       — А может, ты перестанешь нагружать мой мозг всяким бредом, когда у нас есть проблемы посерьезнее?! — вспыхнула Джоанна, резко повернувшись на него с возмущением и бурлящим внутри раздражением. — Например, как нам попасть в Дреттон?       — Зачем нам вообще нужно в Дреттон?!       Этот вопрос окончательно завел Джоанну в тупик — она обомлела и замерла, уставившись на него в замешательстве. Картер, конечно, догадывался обо всем с самого начала; но озвучить свои догадки вслух так и не решался — и сейчас тоже не решился.       — Впрочем, — он вздохнул и отвернулся, сосредоточив взгляд на лесной чаще за лобовым стеклом. Дорога была ужасно трясучая, а маневрировать между деревьями было невыносимо трудно. — Неважно. Можешь не отвечать.       — Спасибо, — вновь огрызнулась она.       Пальцы у Картера начинали болеть от той силы, с которой он сжимал руль. Закипающий внутри гнев, граничащий с отчаянием, уже не давал спокойно сидеть на месте — да побери его, что он, блять, делает не так?! В этом отвратительном мире, в социуме, который презирает его, в океане непоправимых ошибок и пролитой крови, Джоанна остается единственным лучиком света — неуловимым лучиком света, недосягаемым островком счастья в бездне отчаяния. Как ему вернуть те дни, когда она безотказно отдавала ему всю себя, как завоевать ее каменное, облипшее шипами сердце?! Неужели она мстит ему таким образом — или просто и впрямь боится быть преданной снова?       В любом случае, без нее он рухнет вновь. Она нужна ему, нужна как вода и воздух любому живому существу во Вселенной.       С пять минут Картер просидел, как в воду опущенный, мрачно руля машину по лесу. Пока неожиданно что-то не хрустнуло, и она не встала на месте.       — Да что за…       Картер вдавил педаль газа в пол — машина беспомощно зарычала и заново стихла. Так повторилось еще несколько раз, пока мотор полностью не замолчал, не подавая уже никаких признаков жизни. Издав мученический вздох, он выскочил из машины, проводимый растерянным взглядом Джоанны под нависшей тенью хмурых бровей, и рывком поднял крышку капота, пытаясь понять причину поломки. Следом за ним вышла и Лиггер, остановилась рядом и, поставив руки на пояс, пессимистично заключила:       — Мы в дерьме.       Внутри что-то замкнуло — из сложной конструкции из механизмов, гаек и шестеренок тонкой струйкой поднялся дым.       — О, да! — Джоанна издала истерический смешок и всплеснула руками. — Прекрасно, просто прекрасно… Теперь, что-ли, на четвереньках туда ползти?       У Картера задергался глаз. Издав мрачный, недовольный вздох, он перевел на нее хмурый взгляд и укоризненно процедил:       — Этого не случилось бы, если бы мы не останавливались каждые пять минут.       — Правда? — едко воскликнула Джоанна, сложив руки на груди. — Тогда мог бы и не останавливаться.       — Ты будешь меня в этом обвинять? — Картер в точности скопировал ее позу, не считая, разве что, нескрываемого раздражения на лице вместо напускной насмешки. — Однако это не мне нужно было обежать все заправки и запираться в туалетах на полчаса.       — Лучше помолчи, — Лиггер резко переменилась в лице, угрожающе сверкнув янтарными глазами.       — Лучше не говори мне помолчать. Ты вообще хоть понимаешь, что ты творишь? Мы находимся не в том времени, месте и ситуации, чтобы вот так вот безрассудно творить все, что вздумается! И вообще… Зачем ехать туда, куда ты даже не хочешь ехать?       — С чего ты взял, что я не хочу туда ехать?       — Тогда в чем еще дело?!       Джоанна, поджав губы и отшатнувшись, снова не смогла ответить на его вопрос — да и не успела бы: потому что в тот же момент из лесной чащи, наступая на хрустящие ветки и шелестящие листья, вышел без преувеличения десяток людей в ружьями, направленными аккурат на них. Джоанна и Картер рефлекторно прижались спинами друг к другу спинами в боевой готовности. Она сжала кулаки, собираясь разжечь огонь в любое мгновение, а он мысленно проклинал оружие, оставшееся в машине. Тем временем десятка незнакомцев прятала свои лица в тени пурпурных капюшонов и решительно молчала, пока один из них — мужчина, вышедший со стороны Картера, — не заговорил.       — Руки вверх!       Картер почти подчинился его требованию, если бы не вмешалась Джоанна.       — Я натяну твою задницу на твою голову.       Проклятье. Так она точно добьется того, что их прикончат здесь и сейчас. Однако… это точно были не удракийцы — светлые руки, сжимающие ружья, выдали это моментально, — что, в принципе, давало какие-никакие шансы на более успешных исход ситуации.       — Не советую грубить мне, — предупредительно протянул мужчина.       — Грубить мне я бы тоже не советовала, — отозвалась в той же манере Джоанна и, хотя Картер и не видел ее лица, наверняка улыбнулась.       — Нет, ты не поняла, — он опустил ружье и недовольно прошелся в их сторону. Обогнул Картера, встал напротив Джоанны и схватил ее рукой за грудки, после чего презрительно процедил: — Не будешь держать язык за зубами, нарвешься на огромные неприятности. Я могу прикончить и тебя, и твоего дружка прямо здесь и сейчас.       — Мне угрожают этим так часто, что я уже даже не воспринимаю это всерьез.       Мужчина усмехнулся.       — Ты даже не понимаешь, с кем ты разговариваешь.       — С говнюком, который прикрыл свое лицо под грязным капюшоном?       Картер с трудом мог пошевелиться. Джоанна была достаточно близка, чтобы почувствовать, как сильно она, несмотря на дерзкие речи, была напряжена. Это все грозило закончиться очень плачевно. Но и попытаться успокоить Джоанну означало признать свой страх перед нападающими. Гребаный ребус, мать его за ногу!       И вдруг Джоанна дернулась — мужчина болезненно застонал: Картер рефлекторно обернулся и увидел, как тот отпрянул от Джоанны, потирая лоб. Она что, ударила его? Это не хорошо, это совсем не хорошо… Однако другие люди с ружьями не двигались.       Пурпурный капюшон упал с его головы, и Картер теперь смог увидеть его лицо. Первым, что бросилось в глаза, был, несомненно, крупный шрам, диагонально рассекающий лицо мужчины напополам, и огонь ярости, пылающий в контрастно холодных темных глазах. Его голову покрывала свежая темная щетина, а возраст, судя по всему, уже давно перевалил за тридцать. И было в нем что-то дикое, резкое, взбалмошное и совершенно не человеческое, что вводило в своеобразный ступор: Картера и — совершенно неожиданно — Джоанну.       Мужчина швырнул ружье на пол и бросился в ее сторону с кулаками — и Лиггер, несвойстенно самой себе, вместо драки, предпочла отскочить в сторону, позволив тому ударить воздух.       — Успокойся!       Мужчина обернулся на нее со звериным рыком и снова попытался ударить, пока Джоанна старательно уклонялась от каждого выпада.       — Я сказала тебе, ебаный ты придурок, успокойся! — И перехватила его руку в воздухе, резко ударив коленом под дых — а затем еще несколько носом ботинка, после чего, повалив его на спину, набросилась сверху, прижимая к земле своим весом. — Хватит! Билл, мать твою, угомонись!       Мужчина уставился на нее, как на умалишенную, — да и Картер, говоря по правде, тоже ничего не понимал.       Джоанна знала этого человека?       — Что ты сказала? — непонимающе протянул мужчина, скривившись.       — Я сказала, чтобы ты наконец-то перестал махать своими руками и успокоился. Что, не узнаешь меня?       Названный Билл растерянно нахмурился.       — А мы когда-нибудь трахались?       За это Джоанна тут же ударила его в челюсть и, схватив за воротник, хорошенько встряхнула.       — Больной ублюдок, — выплюнула она. — Не помнишь, как тебя закрыли в Люммене за убийство?       — За какое именно?       — В котором ты избил мужика из-за наркоты, — Джоанна закатила глаза, по-прежнему не слезая с него. — Ну, вспоминай.       — Может, ты просто скажешь мне, кто ты такая?       Лиггер демонстративно цокнула и выпалила:       — Твоя старая подружка из психушки.       Лицо мужчины тут же просияло, и брови ошарашенно взлетели вверх.       — Марселла?!       Джоанна издала раздражительный вздох, закусив внутреннюю сторону губы, и прошипела:       — Никогда не называй меня так.       — Это… — Билл даже забыл о том, что был прижат к земле под угрозой жестокого избиения, — вместо этого он вытаращился на Джоанну, словно на привидение или какое-нибудь невиданное чудо света, будто одно ее существование казалось чем-то невообразимым. — Это правда ты? — Она кивнула в ответ. — Но ты ведь… Ты ведь мертва.       — Иногда забываю о том, как много людей считают меня мертвой, — неловко пробормотала Лиггер и покачала головой. — Но нет. Я живее всех живых.       — Итак… Давай ты слезешь с меня и расскажешь обо всем по порядку.       Именно так Джоанна и поступила. Слезла с него, после чего Билл велел своим людям опустить ружья и возвращаться в лагерь (Картер все еще не понимал почти ничего в том, что творилось прямо сейчас), и тогда Джоанна начала свой рассказ: о том, как была схвачена и завербована в Мереж, как выполняла правительственные поручения, в которых убивала и следила за людьми, как работала в амплуа секретарши королевы Каталины — у Билла от этого глаза чуть на лоб не полезли, — а затем о том, как попала в Гарнизон и вместе с Картером оказалась в Иггаззирской тюрьме, из которой они позднее сбежали — и о многом, многом другом… Билл слушал ее рассказ с жадным вниманием и сменяющимся вихрем эмоций на лице: удивление, восхищение, растерянность, непонимание — все это следовало одно за другим по мере того, как рассказ Джоанны набирал все более фантастические обороты, — и не прерывал ни на секунду. Признаться, Картер и сам слышал некоторые вещи впервые. Как выяснилось, у Джоанны была невероятно насыщенная жизнь, некоторые моменты которой, впрочем, оставались кровавыми и пугающе мрачными.       Как только она, пережив все это, еще находила в себе силы улыбаться?       — Хочешь сказать, что ты и он… Побывали в инопланетной тюрьме? Джоанна пожала плечами и развела руками.       — Такое иногда случается.       Билл вскинул брови, все еще не веря в услышанное, перевел взгляд на Картера и саркастично протянул:       — А это все ей точно не приснилось?       — Хотелось бы, чтобы все это было только сном, — мрачно отозвался Картер. Мужчина неопределенно покачал головой и продолжил:       — Ну а ты-то хоть знал, что было с ней до вашей встречи в Кретоне? Кто она, чем занималась?       — Примерно.       — И ты, зная все это, не боишься разъезжать с ней в одиночку по лесам и заброшенным шоссе?..       — Если кому-то и стоит бояться Джоанну, то уж точно не мне.       Билл усмехнулся и перевел на нее дразнящий взгляд — Лиггер потупила глаза и смущенно ухмыльнулась.       — Такая свирепая девушка — просто мечта, — бодро заключил он. — Ты будешь за ней, как за каменной стеной, товарищ военный!       Картеру показалось, что от неловкости всей ситуации он даже покраснел.       — Вообще-то мы не…       — Ну-ну, не скромничай, — Билл усмехнулся и махнул рукой. — Считай, тебе повезло даже. Она ж перегрызет глотку любому, кто на тебя косо посмотрит.       — Я перегрызу глотку тебе, если ты не успокоишься, — прорычала Джоанна с самой невинной улыбкой из всевозможных, спасая тем самым ситуацию, еле как недостигшую апогея абсурдности. Картер буквально вздохнул с облегчением.       — Не драматизируй, — отозвался мужчина, снисходительно вскинув бровь.       — Я серьезно. Ты уже должен был понять, что я на многое способна.       — Ладно, хорошо, будь по-твоему. Да и, в конце концов, некрасиво встречать так старых друзей. Расскажите лучше, — его враждебно-язвительный настрой тут же сменился свояческим дружелюбием, и на лице появилась легкая улыбка, — как вы оказались в этом лесу и почему ругались, как уставшие женатики?       — У нас сломалась машина, — ответил Картер.       — Это я уже понял. А куда вы направлялись-то?       — В Дреттон.       — В Дреттон? — вторил ему Билл и перевел удивленный взгляд на Джоанну. — Неужели ты…?       — Да, — Лиггер поняла его с полуслова и тут же оборвала, заметно помрачнев.       — И как ты собираешься ее искать? Ты ведь знаешь, что ее спрятали.       — Нет такого места, где человек мог бы спрятаться от своей судьбы, — снисходительно заметила Джоанна. — Больше не будем об этом.       — Ладно… А теперь пора мне показать тебе кое-что, что тебя, я думаю, приятно удивит… Пойдемте, — Билл приготовился идти, даже не дождавшись от них какого-либо ответа, и кивнул в сторону, мол, вон там, — здесь недалеко.       Им не оставалось никакого иного выбора, кроме как последовать за мужчиной. Забрав их машины оружие, пакет с продуктами (а именно бутылками воды и злаковыми батончиками — необходимой мелочевкой) и сигары, они позволили себя вести.

***

      Как Билл и обещал, дорога действительно выдалась недолгой: всего-то десять-пятнадцать минут; после чего показался большой-большой холм, который, по его словам, и был их конечной точкой. Едва Картер успел возразить, мол, здесь нет никого и ничего, как мужчина громко свистнул, и блок земли под ногами медленно, с грохотом, поднялся, открывая вид на большой темный тоннель, уходящий вниз — Картеру невольно вспомнился потайной подвал в баре в Канте; только вот эта дыра казалась намного более устрашающей.       Джоанна скривилась при виде ее и мрачно пробормотала:       — Я туда не пойду. Ни за что.       — Ты что, — протянул Билл с язвительной издевкой, — боишься, что-ли?       Лиггер метнула в его сторону возмущенный взгляд и поджала губы. Картер знал: она, конечно же, боялась — ведь она рассказывала когда-то давно о своей клаустрофобии; только вот признаваться в этом своему старому знакомому явно не собиралась.       — Просто ненавижу грязь.       — Зато взрывая здания и убивая людей, ты об этом как-то не думаешь… — заметил Билл как бы между прочим. — Итак, либо ты боишься, либо ты избаловалась. Только вот после твоих рассказов ни то, ни другое не кажется логичным.       Он осадил ее — и Джоанне, тяжело вздохнув и вбирая тем самым вместе с воздухом всю имеющуюся выдержку и силу воли, пришлось сдаться.       — Ладно тебе, я просто пошутила, — отмахнулась она и саркастично протянула: — Конечно же, я полезу в твою темную, сырую земляную нору, в которой мы вполне можем умереть.       — Не можем, — возразил Билл. — Землекопы у нас опытные.       — Поверю на слово.       Спуск выдался одновременно мгновений и просто катастрофически тягучий. Джоанна разожгла в руке огонь — свой собственный источник света, как альтернативу фонарю Билла, — и всю дорогу снова проговорила с мужчиной, пытаясь отвлечься от тревоги, которую нагоняло это место. Картеру и самому, хоть он и не страдал клаустрофобией, начало казаться, что их рано или поздно заживо погребеи под землей, несмотря на то, что стены тоннеля были идеально гладкими и твердыми — кропотливая эльфийская работа. Через несколько минут наконец-то появилось хоть какое-то разнообразие: к верху тоннеля потянулся слабый свет, который, тем не менее по мере приближения усиливался, так что Билл смог выключить фонарь, а Джоанна — погасить огонь.       Узкий тоннель резко оборвался — и перед глазами тут же предстал просторный, просто огромный по своим размерам зал, заставленный палатками и полный галдящих людей, которые, все до одного, были одеты в какое-то затертое тряпье. На первый взгляд могло показаться, что это какие-нибудь беженцы; только вот мускулистые фигуры и холодные, несмотря на искренний смех и усталые улыбки, глаза с головой выдавали в них воинов. Картер окинул их растерянным взглядом и посмотрел наверх: в этом месте пол, потолок, стены — словом, все — было настолько же безукоризненно гладким, как и в длинном узком тоннеле, по которому они только-только брели. Как будто кто-то ножом вырезал огромный пласт земли из ее поверхности. Тем не менее, Джоанна, стоило только на нее посмотреть, не казалась удивленной от слова совсем.       — Э… А кто все эти люди? — недоумевающе протянула она, сложив руки на груди и скептически покосившись на Билла.       — Повстанцы Дреттона, — отозвался мужчина, и его губы растянулись в самодовольной ухмылке.       — Маловато вас как-то осталось, по сравнению с недавними новостями…       — О, это далеко не все. Тут только верхушка; и шпионы. Остальные так и остались в городе. Пойдемте, покажу вам нашего лидера, — ухмылка так и не сошла с его лица — теперь только стала какой-то коварной, заговорщической, а глаза нетерпеливо заблестели. — Думаю, ты очень обрадуешься, когда увидишь ее.       Джоанна пожала плечами и проследовала за Биллом; Картер же — проследовал за ней. Минуя ряды палаток, он видел военных, облаченных в обноски, уставших, с надломом в глазах и, несомненно, кровью на руках, хотя кожа их и была чиста, с вялыми, но все еще полными надежды улыбками, собирающихся вокруг дымящихся костров с мисками, наполненными похлебкой, — видел это, и вспоминал свои вечера перед своими битвами. Правда вот… в последний раз все было совсем не так.       Билл привел их к самой большой палатке, расположившейся аккурат в центре лагеря, и вздернул полотно, вытянув руку в пригласительном жесте.       — Милости прошу, проходите.       Они зашли внутрь палатки и замерли, как вкопанные, прямиком у входа (не считая Билла, который, в свою очередь, уверенно прошагал вперед, сложив руки за спиной). Здесь было тихо — ужасно, мучительно тихо, что казалось еще более неловким после восторженных обещаний Билла, который старательно уверял в грядущей грандиозной встрече. А может, это только он не понимал значимости происходящего? Картер переминулся с ноги на ноги и опустил хмурый взгляд на Джоанну — Лиггер уставилась, как баран на новые ворота, на светловолосую женщину, что сидела, в окружении множества подушек, за столом в самом центре, перебирая какие-то бумаги, карты и держа в свободной руке надкусанный шоколадный батончик. Вероятно, она была сверстницей Билла; и стоило ей только отвлечься от своих бумаг и поднять на них взгляд темных глаз, как Картер тут же невольно вспомнил королеву Кармен — она совершенно точно обладала почти таким же взглядом. Оглядев их скептически, женщина перевела недоумевающий взгляд на Билла и протянула:       — А это еще кто?       — Ты тоже ее не узнала? — отозвался Билл, вскинув бровь.       — Я не знаю ни ее, ни его. Так кто это?       — Попробуй догадаться.       — Не хочу я играть в твои загадки, — раздраженно отмахнулась она.       — Ну попробуй…       — Билл, — строго оборвала, бросив бумаги на столешницу.       — Изабелла, — передразнил он, склонив голову на бок. — Ты что, правда ее не узнаешь?       — Не узнаю.       Мужчина тяжело вздохнул и все-таки стушевался.       — Это же Марселла Галлагер из Люммена!       Изабелла вздрогнула и подняла на нее растерянный взгляд — Джоанна в свою очередь убийственно зыркнула на Билла, стиснув челюсти.       — Правда, — ему тут же пришлось исправиться, — она не любит, когда ее так называют… Теперь она Джоанна.       — Не может быть, — Изабелла недоверчиво нахмурилась. — Она ведь мертва. Ее захватили и убили военные.       — Ну, все было не совсем так… — протянула Джоанна, многозначительно покачав головой и сунув руки в карманы шорт. — На самом деле, они завербовали меня в Мереж.       — В Мереж? — женщина удивленно вскинула брови. — Хочешь сказать, тебя отправили работать на правительство после такого?       — У нас был договор: никогда не приближаться к Дреттону.       — И все же, раз уж ты здесь, ты его нарушила.       — Просто я больше не работаю на правительство, — Джоанна пожала плечами. — Поболтала бы обо всем этом с удовольствием, но я уже и так рассказала все Биллу, а повторяться по несколько раз я не люблю, так что… Спроси как-нибудь у него, пусть перескажет.       — Не могу поверить… Неужели, — Изабелла растерянно похлопала глазами, — это и правда ты? — Она подозрительно прищурилась и протянула: — Расскажи что-нибудь такое, что могла бы сделать только ты.       — Я взорвала психиатрическую больницу, наверное… — отозвалась Джоанна с издевкой. — А потом пожалела о том, что Беатрис Хиггинс после такого умудрилась остаться в живых.       Билл рассмеялся в ответ на ее слова. Изабелла лишь сдержанно улыбнулась и заключила:       — Что ж, это и правда ты… Но, кстати говоря, через неделю после этого она уволилась. Сказала, работа очень нервная.       Джоанна усмехнулась.       — А что было с доктором Эрнандесом?       — Через полгода после этого он тоже уволился. Да и вообще, большинство персонала быстро сменилось. Благодаря тебе нахождение там стало для них просто невыносимым.       — Гадить у меня получается лучшего всего. Но а что насчет Кристы? Помнишь, была там такая назойливая эльфийка…       — Помню-помню, — Изабелла покачала головой. — Ее выписали через месяц после твоего огненного представления.       — Ну а с вами-то что было? — Джоанна недоумевающе нахмурилась. — Как это так получилось, что вы до сих пор вместе?       — Давай ты вместе с… — женщина запнулась и подняла вопросительный взгляд на Картера — тот сразу же представился. — Вместе с Картером присядешь, и мы обо всем поговорим. Ему ведь можно доверять?       — Можно, конечно. Иначе я бы его убила, — произнесла Лиггер и улыбнулась самой невинной улыбкой из всех, что имелись у нее в запасе. Затем прошлась к столу, взяла себе одну из подушек и уселась — Картер поступил аналогичным способом. С боку к ним присоединился и Билл. — Ну, — сказала Джоанна, сцепив руки в замок и вальяжно положив на стол, — рассказывай все. — Изабелла почти начала, как Лиггер вдруг добавила: — Кстати… Я вот иногда вспоминала о тебе и думала: каково это было — оказаться правой насчет, ну, знаешь, всего этого? Ты ведь говорила, что удракийцы начнут нас порабощать, а люди смотрели на тебя, как на больную, — но вот, это оказалось правдой… Как оно?       — Думаю, я чувствую гордость, — Изабелла отозвалась так быстро, уверенно и четко, словно отвечала на этот вопрос сотни раз. — Даже, я бы сказала, превосходство.       Джоанна задумчиво нахмурилась и покачала головой.       — Резонно.       — Итак, ты хотела, чтобы я все рассказала… Я рассказываю. — Женщина откусила шоколадный батончик и медленно прожевала, будто нарочно выдерживая столь длительную паузу. Утерла тонкими длинными пальцами уголок губы, в котором застрял шоколад, и начала: — Через год после того, как ты нас удачно покинула, Биллу каким-то чудом удалось добиться выписки. Его, конечно, не очень хотели отпускать, потому что он социально опасный эпилептоидный психопат… — За это пренебрежительное замечание мужчина наградил ее недовольным укоризненный взглядом, который та успешно проигнорировала. — Но, вообще-то, именно благодаря своей психопатии он и выбрался. Натянул улыбочку, поухлестывал за женской частью персонала, который потом набил ему положительную характеристику, постарался прикинуться адекватным человеком — и ушел с больничной карточкой. А я вот осталась одна. Ну, почти… Со мной была та полоумная Лара, пока ее не перевели в другое отделение для самых безнадежных, но уж лучше бы я тогда и правда была одна. В одиночестве у меня было много времени, чтобы подумать обо всем на свете, как и о том, что я сделала бы, если бы удракийцы в самом деле напали.       — Жаль, конечно, что мы не признали твой гений несколькими годами раньше, — прокомментировала Джоанна, издав тяжелый вздох. — Кто знает, но, возможно, мы бы избежали кучу проблем…       — Будто бы кто-то послушал сумасшедшую тетку из клиники, — съязвила Изабелла и, скривившись, пробурчала: — До сих пор мечтаю посмотреть в глаза всем тем, кто считал меня ненормальной параноичкой…       — В принципе, ты права, — заключила Лиггер и пожала плечами. — Покойная королева слишком обожала своего принца. Если бы ей сказали что-то такое, она бы только посмеялась.       Изабелла непонимающе нахмурилась: вероятно, она и мысли о том, что Джоанна когда-то работала под боком Каталины, не могла допустить. Как бы то ни было, женщина предпочла не обращать внимания на ее слова и, прочистив горло, продолжила:       — А через год случилось просто невообразимое: Билл снова убил кого-то в порыве гнева, был признан судом невменяемым и отправлен на принудительное лечение в то же самое место.       Джоанна перевела на Билла изумленный взгляд и шутливо, будто они говорили вовсе не о смертях и убийствах, протянула:       — И тебе не надоедало?       — Я не контролирую себя, — он пожал плечами. — К тому же, тот идиот назвал меня конченым ебланом.       — В чем-то он точно был прав.       — Определенно, — подхватила Изабелла. — Итак, мы снова оказались вместе друг с другом и каким-то случайным образом, так сказать, сблизились…       — Вы потрахались? — бесцеремонно вставила Джоанна. Изабелла от такого вопроса растерялась; Билл раздражительно шикнул — несомненно, она таким образом мстила ему — и ответил за Изабеллу:       — Не тогда. Всего лишь год назад. Позавчера, кстати, была годовщина.       — Это единственная информация, которая задержалась в твоей голове? — недовольно процедила Изабелла.       — Почти единственная.       — Тогда, — саркастично протянула Джоанна, — поздравляю вас с годовщиной.       — Вот уж спасибо, — отозвался Билл, смешливо улыбнувшись. Изабелла закатила глаза и вновь вернулась к рассказу.       — На чем я там остановилась? Ах, да… В общем-то, в больнице мы провели все то время до того момента, как не началась война и удракийцы не достигли Люммена. Больница попала под бомбардировку, но мне, Биллу и еще нескольким людям удалось выбраться оттуда живыми.       — Нас было семеро, — прокомментировал Билл с театральной серьезностью. — И мы оказались по уши в дерьме.       — Да, ситуация была действительно незавидная, — покачала головой Изабелла. — Мы оказались одни посреди войны, не зная, куда пойти и податься, и даже просто — как выжить. Те пятеро, что были с нами, хотели найти свои семьи, Билл — стать военным преступником, а я… Я хотела справиться с врагом, которого распознала еще до того, как он сам проявился. Еще, конечно, мне хотелось самоутвердиться и показать людям, что я была права, но я бы не пошла таким сложным путем только ради этого… Тщеславные мотивы еще никому не приносили добра. Вместо этого я решила, что должна бороться за своих и против чужих, — сказала она, и ее темные глаза вдохновенно сверкнули, будто она только-только приняла это решение. — Поэтому этих бесхозных оболтусов я заставила идти со мной. А потом, меньше, чем за год собрала всех подпольщиков севера, чтобы освободить Дреттон. И это место, — женщина демонстративно взмахнула кистью, — построено их руками под моим руководствам.       — Поразительно… — протянула Джоанна и изумленно фыркнула. — Изабелла — лидер восстания… Кто бы мог подумать?       — Я и сам не ожидал от нее такой решимости, — согласился Билл. — Взбрело же в голову…       — На самом деле, это с самого начала было моим планом на тот случай, если бы что-то пошло не так, — призналась женщина, и это вовсе не было деланной скромностью — она произнесла это совершенно легко и искренне.       — То есть, ты хочешь сказать, что ты спланировала войну? — Джоанна недоумевающе нахмурилась. — Как я помню, ты большую часть времени сидела в библиотеке. Интеллект, безусловно, важная составляющая, но война включает еще и ружья и грубую силу.       — Кажется, ты недооцениваешь всю мощь человеческого разума… Но я поняла, о чем ты. Не волнуйся: в детстве я любила бокс и пейнтбол. Неприятные вещи, но для общего развития весьма полезны.       — Ясно, — Джоанна не нашла более подходящего слова в ответ на обескураживающее откровение Изабеллы: женщина внезапно открылась для нее с совершенно иной стороны. — Так значит… Вы планируете вытравить удракийцев из Дреттона?       — И не только, — ответила Изабелла, сведя брови к переносице. — Мы вытравим не только их, но и всех тех предателей, которые решили перебежать на их сторону, а затем — возьмем мэрию и установим контроль над городом. Есть лишь одна помеха… Карла Галлагер все еще жива. Империя хорошо ее спрятала.       Джоанна едва заметно вздрогнула, сжала руки в кулаки, но взгляда с Изабеллы не спустила — вместо этого она, ухмыльнувшись, протянула в ответ:       — Не так уж и хорошо, как вам кажется… От меня ей точно не скрыться.       Изабелла пресно усмехнулась.       — Мне стоило сразу догадаться, зачем ты здесь. Пришло время для мести?       — Возможно, — многозначительно отозвалась Лиггер, покачав головой.       — Думаю, тогда ты могла бы помочь нам с этим нелегким делом, — подхватила женщина, сложив руки на столе и сцепив пальцы в замок. — В конце концов, было бы неправильно отбирать у тебя то, что положено тебе по праву…       — Я даже знаю, к чему ты клонишь… Каков будет план действий?       Губы Изабеллы растянулись в довольной ухмылке; и сама Джоанна трепела не меньше от мысли о том, что вот-вот, совсем скоро, должно было произойти. Подавшись вперед, она начала внимательно слушать женщину, погрузившись настолько, что даже не заметила, как Картер ушел от них еще несколькими минутами ранее.

***

      «Тщеславные мотивы еще никому не приносили добра».       Картер покинул палатку Изабеллы с заново нависшим, горьким, жгучим чувством никчемности и отвращения — отвращения, в первую очередь, к самому себе. Он столько лет позволял обманывать себя, столько лет обманывался сам… Мерзко, просто мерзко. Как он — человек, претендующий на что-то особенное, великое в этом мире, — мог вот так безвольно идти на поводу у каких-то иллюзий, отмахиваясь от попыток помочь банально открыть глаза? Да, он вскоре решился на это сам, но… Вышло слишком болезненно. Свет едва не выжег его привыкшие ко тьме глаза — вот, с чем это было сравнимо.       Вздохнув, Картер достал пачку сигар, зажигалку и закурил, затягиваясь едким дымом с нотками жгучего ментола как можно дольше и глубже. Иногда отвлечься на холод, голод, головную боль и жжение в легких было и впрямь полезно — в такие моменты, на какую-то долю секунды, все его проблемы и переживания могли даже показаться абсолютно незначимыми на фоне вполне реального, сильно ощутимого дискомфорта где-то внутри собственного тела. Однако дольше положенного это не помогало. А возвращение в водоворот хлопот становилось еще чуточку более болезненным, чем прежде.       Неподалеку от палатки Картер нашел брошенные угли костра с бревном подле — тут же направился туда, оседая и подтягивая ноги к груди. Покосился на палатку Изабеллы: там горел свет, сквозь полотно просвечивались три сидящих и беседующих о чем-то о своем, что никогда не станет Картеру родным и понятным ни на йоту. Они будто и не заметили, что он ушел; либо же, даже не хотели замечать. Даже Джоанна.       Ментол вновь обжег горло. За неделю он к нему так и не привык.       Картеру следовало бы понять, что как прежде уже не будет ничего: особенно после того, что он наговорил Джоанне сегодня. Какой же он идиот, жалкий, мерзкий, отвратительный идиот! Как только все хоть самую налаживается, он непременно все рушит! Только мешает, только ломает! Что бы он ни делал, этого снова недостаточно!       Картер сделал последнюю тягу и швырнул окурок на землю. Как же он ненавидел эту бессильную ярость, которая моментами вспыхивала в нем. Ужасное чувство, страшное чувство, которое стало причиной того, почему он остался один и без ничего.       На глаза снова попались военные: облаченные в обноски, уставшие, с надломом в глазах и, несомненно, кровью на руках, хотя кожа их и была чиста, с вялыми, но все еще полными надежды улыбками, собравшиеся вокруг дымящихся костров с мисками, наполненными похлебкой. Он видел это, и вспоминал свои вечера перед своими битвами.       Правда вот… в последний раз все было совсем не так. Свой вечер перед последним боем, в Пепельной пустоши, он провел в одиночестве, в своей палатке командующего, сокрушаясь в размышлениях о собственной никчемности, пока безрезультатно пытался заснуть, чтобы хоть на секунду позабыть о страхе смерти. А перед этим…       Картер положил голову на колени и закрылся руками. Он ненавидел вспоминать все это.       «Вы так усердно работаете: не спите, не ешьте — все ради того, чтобы угодить отцу», — голос поразительно-отвратительно проницательной Джун, кем бы она, мать ее не была на самом деле, не выйдет из его головы уже никогда.       «То, что ты командующий, еще не значит, что можно вести себя, как высокомерный кусок дерьма!»       Как и гневное презрительное шипение Нейтана.       «Знаешь, даже не удивительно, что тебя больше никто ни во что не ставит. Ты конченый ублюдок, которого ни один нормальный человек не вынесет! Даже Джоанна сбежала от тебя».       Как и лживое бормотание отца.       «Но твоя учеба, служба и твои достижения — это и есть ты. Без этого ты никто».       Он не хочет быть никем. Но без всего этого… кто — он? Картер Карраско? Кто такой этот Картер Карраско? Что он будет представлять из себя, если убрать все его звания, награды и достижения; если забыть все, что он сделал? Ни-кем. Просто пустым местом. Серым человеком без души. Он не хочет таким быть. Но и марионеткой своего отца тоже быть не хочет.       Но тогда…       Картер ощутил как бревно легонько качнулось, когда кто-то сел рядом с ним, и тут же, вздрогнул, поднял голову — это была Джоанна. Она опустилась рядом с ним с зажженной сигарой в руке и опустошенностью во взгляде, смотрящем в никуда. И молчала, хотя казалось, что она что-то вот-вот собиралась сказать. Картер поджал губы и точно также — молча, — уставился на нее в ожидании хоть каких-нибудь слов.       Джоанна рвано вдохнула и тяжело выдохнула, собираясь с мыслями. А затем тихо, но вполне отчетливо, пусть и неуверенно, как-то неловко, произнесла:       — Прости.       Картер посмотрел на нее так, будто она была мертвецом, только что вернувшимся к жизни. Одно слово, два слога, шесть букв — он никогда не слышал этого от нее: никогда настолько искреннее и откровенно.       — За что я должен…       — Я не должна была срываться на тебе, — нахмурившись, продолжила Джоанна, то ли не замечая его слов, то ли нарочно обрывая их, предугадывая продолжение. — Меня саму уже это достало, — фыркнула она. — Но просто… Я боюсь ехать в Дреттон.       — Боишься? — изумленно переспросил Картер, вскинув брови. Он все еще не мог поверить всему тому, что слышал. Все это… так не свойственно Джоанне.       — Только не начинай, — Лиггер затянулась и нервно заправила за ухо прядь волос. — Прекрати делать вид, будто я какая-нибудь супергероиня, которая ничего не боится и ни о чем не сожалеет. Потому что это совершенно не так. А я устала притворяться.       Картер опустил голову и тихо и горько усмехнулся. Притворство — такая знакомая стезя… Отвергать его очень сложно, ибо видеть себя настоящего — просто невыносимо.       — Знаешь, зачем мне нужно в Дреттон?       — Я догадываюсь.       Джоанна растянула губы в нервной улыбке и протянула:       — Будешь осуждать меня за это?       — Не буду, — Картер отозвался без колебаний, и та едва не вздрогнула, подняв на него растерянный взгляд. — Ведь некоторые люди и правда заслуживают смерти.       — Неужели ты даже веришь в ее виновность? Неужели веришь мне?       — А как иначе? Разве вообще есть смысл врать о таком?       Джоанна тяжело вздохнула и прикрыла глаза, делая еще одну длинную тягу. Если бы в пещере не было так темно, Картер непременно заметил бы одинокую слезу, неторопливо ползущую по ее щеке.       — Я ненавижу ее, — прошипела Джоанна. — Ненавижу и никогда, даже после того, как избавлюсь от нее, не перестану ненавидеть. Хочешь знать, что она сделала со мной?       Картер сглотнул подступивший к горлу ком. Он ведь не должен лезть во что-то настолько личное и сокровенное, однако… однако Джоанна сама просит его об этом.       Она доверяет ему.       — Хочу.       — Она все время говорила, что я испортила ее жизнь, — пробормотала Джоанна и сделала еще одну тягу. — Хотя это был вовсе не мой выбор — быть ее дочерью. Когда я родилась, она ведь отдала меня своей матери, моей бабушке. Я росла в горной деревне, ела ее пироги, играла в яблочном саду, и все у меня было просто великолепно. — Протараторила и издала истерический смешок. — Пока ей не захотелось поиграть в дочки-матери. Она… всегда была такой. Для нее вся жизнь — это игра, в которой она обязательно должна победить. Только со мной у нее не получилось. И я стала обузой, ничтожеством, позором семьи… Да кем угодно. А сейчас с ней живет моя сестра. В этом году ей исполнилось восемь, и я боюсь, правда, боюсь, что она может повторить мою судьбу… Я не хочу, чтобы так случилось. Она еще ни в чем неповиный ребенок и не заслуживает… — Джоанна не сдержалась — всхлипнула — и сдавленно подвела: — всего этого…       Странно, но в этот раз тело Картера среагировало намного быстрее, чем его разум, — и вот он обнял Джоанну одной рукой, прижав к себе, пока та смиренно и спокойно — так несвойственно самой себе — положила голову ему на плечо. Картер никогда не умел подбирать слова утешения. Он в принципе не умел обращаться с человеческими чувствами; однако того, что он сделал, казалось, уже было достаточно. Джоанна издала судорожный вздох и прижалась к нему посильнее, будто боялась, что он вот-вот ускользнет, словно песок сквозь пальцы.       Но он не уйдет. Он больше никогда не уйдет.       — Расскажи мне что-нибудь, — неожиданно пробормотала Джоанна. — Что-нибудь, что будет равноценно тому, что рассказала я.       Заключение сделок — это ее натура или выработанная в агентстве привычка? Картер не стал задумываться над этим. Сейчас, когда Джоанна протягивала ему руку, ее следовало принять.       Пусть это и пугало.       Ведь он этого по-настоящему желал.       — Знаешь… — Голос дрогнул. Говорить о себе так открыто — совсем непривычно. Но стоило попытаться сделать хотя бы мелкий шажок. — В последние месяцы я очень много думал о том, что ты сказала когда-то в Окулусе… О том, что это глупо — пытаться заслужить признание отца — и бесполезно. Ты была права. И мне так мерзко от того, что я не принимал этого раньше, и что понял все так поздно… Я такой идиот. Я так себя ненавижу.       — Никогда так не говори, — одернула его Джоанна и сжала между пальцев ткань мастерки. — Это он сделал тебя таким. Если ты и должен на кого-то злиться, так это на своего отца.       — Но ведь я мог и не идти у него на поводу. Ты ведь смогла пойти против своей матери.       — Но я — не ты. Все люди разные, Картер. И все люди в чем-то ошибаются. Просто прими это и лучше подумай о том, как сделать так, чтобы больше не повторять свои ошибки. Подумай о том, что ты хочешь теперь, когда ты все осознал.       — На самом деле я… — начал Картер и вдруг осекся. Будет ли правильно признаваться в своем желании — в таком желании? Однако… Нет, Джоанна не осудит его. Разве не правды по отношению к самому себе она просит от него? Он вздохнул, провел ладонью по руке Лиггер, прижимая ее ближе, будто боялся, что после сказанного она уйдет сама, и произнес: — Я хочу вернуться в Гарнизон и снова быть командующим. Но теперь не ради признания отца или кого бы то ни было еще, а только ради победы над удракийцами. Как сказала твоя старая подруга, тщеславные мотивы никому не приносили добра.       Джоанна тихо фыркнула и горько усмехнулась. Но не отпустила. Не ушла. Не бросила.       — Что ж, — сказала она, — если это то, чего ты, все-таки, хочешь на самом деле… Вперед. Будь счастлив. Я буду только этому рада.       Картер вздохнул и улыбнулся, пусть она и не могла этого видеть.       — Спасибо, но… — Он прикрыл глаза и прижался щекой к ее макушке. — Без тебя я никуда не собираюсь. Я ведь обещал.